Текст книги "Руссак (фрагмент)"

Автор книги: Александр Граков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Знаешь, – признался ему Олег, – до встречи с тобой у меня была лишь одна цель – найти "крышу", приличное содержание. И, не будь у нас вчерашней беседы о международном положении, патриотизме и разборках с территориальностью – я, пожалуй, остался бы: в конце концов, какая разница, чье тело от кого охранять! Но теперь я хочу самостоятельно разобраться в этой путанице – кто кого от кого защищать должен. В башке сейчас такая каша, что расхлебать ее поможет истинное положение вещей, которое я увижу на месте своими глазами, смогу ощутить своей шкурой. Иначе я не смогу полноценно работать на тебя.

– Ты мне вот что скажи, – помолчав, проговорил Гарик, – оно тебе очень надо – знать больше тех,

кто занимается непосредственно этим вопросом – правительств трех республик – Армении, Азербайджана и России?

– Очень надо! Хотя бы для собственного самообразования! – твердо выговорил Олег.

– Что ж, – "авторитет" вылез из кресла и нервно расплющил сигару в пепельнице, – я сделал все,

чтобы уберечь твою дурную башку от пули! Первоначальные мои намерения были: снабдить тебя хорошей экипировкой и деньгами. Но ты переубедил меня своим заявлением о самостоятельности. Хорошо, получай самостоятельность мои люди отвезут тебя только до аэропорта, а денег я тебе дам лишь на билет коммерческого рейса – "челночный". А дальше – как знаешь! Одно скажу на прощанье: если тебе вдруг остохренеет вся муть, которой ты там наслушаешься и насмотришься – при первой же возможности "делай ноги"! Можешь вернуться сюда, ко мне, но учти: приму я тебя на службу только здорового и полноценного – с руками и ногами. И головой, конечно! Словом-таким, каким вижу сейчас. А пока – прощай, на всякий случай!

– Что, так плохо все там, куда я еду?

– Ничего больше не буду говорить – ты сам суешь башку в петлю...

Далее пошло проще: аэропорт, ожидание коммерческого рейса в Армению и поздним вечером

уже – вылет в Ленинакан. Начало неожиданностей и маленьких открытий для себя на древней земли Аястана было положено Грунским буквально с первых же шагов в аэропорту города, который по причине капризного климата часто называют Сибирью Армении. До самого горизонта не видно было ни единой светящейся точки, а это означало одно – огни города еще далеко от аэропорта. К нему метнулись сразу несколько таксистов-частников. Вперед вырвался молодой коренастый крепыш.

– Тебе куда ехать, джан? – дежурный вопрос.

– Да мне вообще-то в город надо, в военкомат. Но не в СНГэшный, а в ваш – армянский, – точно по

инструкции Гарика ответил русский.

– Деньги, конечно, имеются?! – уточнил на всякий случай таксист.

– Конечно, не имеются, – в тон ему ответил Олег, – по дороге кончились, наглухо. Но зато я сюда приехал добровольцем, воевать за вас! – он проговорил это весело, хотя сердцем уже почувствовал что-то не совсем доброе на ближайшее время.

–Э-э-э, браток! Я лично тебя сюда не звал. Денег нет – иди с миром пешочком. Тебе вот так-все

прямо и прямо! – как приговор прочел не совсем патриотично настроенный таксист.

Олег понял, что к другим частникам и подкатываться нечего. Даже разделив с ними выпивку и закуску, положенные в дорогу людьми Гарика-"авторитета", он рисковал остаться здесь: законы гостеприимства вечны и нерушимы, но закон денег преобладает все же над древними заповедями. В лучшем случае он мог нарваться на вежливый, но твердый отказ, в худшем же... Об этом не стоило и думать, поэтому Олег плюнул, перехватил поудобнее дорожную сумку и потопал в темноту "одиннадцатым маршрутом" – то есть пешком...

Дорога до города заняла около пяти часов. За время путешествия новоявленный доброволец много

чего успел увидеть и оценить. Понял, например, сколь катастрофичным для Армении было землетрясение конца восьмидесятых годов: неразрушенными остались лишь строительные сборно-металлические домики-коробки, в которых теперь в тесноте, при свете керосиновых ламп, ютились люди, да не так давно отстроенные дома-полудворцы, по размеру и виду которых можно было с уверенностью судить о толщине кошелька их хозяев.

"Странно, прошло уже почти пять лет, а восстановление жилищ как будто бы и вовсе не начиналось!" – сделал парадоксальный вывод из своих наблюдений Грунский. Он даже не подозревал, сколько еще предстоит таких вот выводов...

К армянскому военкомату он доплелся в начале десятого утра. А оттуда опять пришлось идти на окраину города – разыскивать казарму Ленинаканского батальона пятой отдельной бригады армии республики Армении, расположенную на Казачьей заставе. Там-то и осуществлялись прием и оформление добровольцев в Карабах.

Зайдя на территорию этого наконец-таки обнаруженного "военного объекта", Олег обследовал его

и пришел к выводу, что из всего списочного состава части здесь находится всего лишь один дневально-дежурный, к которому он и подкатился за неимением командного состава.

– Слушай, браток, ты не в курсе, где здесь канцелярия или отдел кадров, или хоть какая-нибудь

фигня, где оформляют новобранцев?

– Русский?! – обрадовался дневальный так, словно сто лет ожидаемую невесту встретил. – Земляк,

мать твою! Дай я тебя обниму! – прослезился он.

– У вас что здесь, руссаки за доисторических мамонтов катят? – удивился Олег, высвобождаясь от

объятий сентиментального земляка. – А мне рассказывали, что наших и в Армении, и в Азербайджане – хоть задницей ешь! Кстати, Олегом меня звать. А хочешь, Айсом называй, это моя кликуха с детства!

– Володя Светлов! – представился дневальный.

– Но все Вовчиком кличут. Пошли, братуха, отметим это дело! Жаль, кроме сотни граммов "муховки"

(фруктовой эссенции) в бутылке ничего не осталось. Ничего, по пять капель хватит!

– Да есть у меня чем отметить! – тряхнул своей сумкой Айс. – Но... ты ведь на посту?!

– Да какой это пост! – расхохотался Вовчик. – Так, одно название. Стою, абы со скуки не сдохнуть. И заодно, кстати, поджидаю таких вот, как ты добровольцев. А комбат приедет только завтра.

– И много ты за сегодня таких, как я ...наожидал? – поинтересовался Олег уже в дежурке, где

Вовчик сразу же принялся растапливать "буржуйку".

– Ты первый, – ответил тот, – и, наверное, последний. Что-то неохотно последнее время наш брат

изъявляет желание проявить свой интернациональный долг.

– А ты как проявил его? – спросил Олег, расставляя на столе припасы из сумки, среди которых

позвякивали три бутылки водки – "тормозок" на дорожку от адлеровских армян.

Выяснилось, что Светлов – обычный уже для нашего времени профессиональный бомж из Рязани.

После Спитакского землетрясения решил "завязать" с бомжеванием и приехал сюда, в Армению, восстанавливать разрушенное стихией. Куда там! Приходящие из Союза стройматериалы и техника так же, как и гуманитарная помощь из-за рубежа в совокупности с медоборудованием – до семидесяти процентов всего этого "добра" – уходили куда-то "налево". Так что особо ударных темпов работ по восстановлению не наблюдалось. А когда "посыпался", как карточный домик, Советский Союз, и началась полномасштабная война между армянами и азерами – вообще стало худо – не до троительства и производства электроэнергии, а тем более не до мира с соседями стало стране, воюющей за свободу новых территорий.

Так что волей-неволей пришлось Вовчику в 1992 году, в сорокашестилетнем уже возрасте, вернуться

к старому, ставшему привычным "ремеслу" – бомжевать. Но вскоре выяснилось, что Ленинаканская

зима не предоставляет никаких льгот для такого вида индивидуальной трудовой деятельности. Эти-то неурядицы и привели, в конце концов, Светлова в армянский военкомат – в армии хоть поят, кормят, одевают и обувают. А война – подумаешь, русского бомжа такой хреновиной не запугать!

– Сейчас стреляют везде, и мирного населения гибнет больше, чем солдат! – так охарактеризовал

свои тогдашние размышления рязанский доброволец, наливая себе и Олегу очередную дозу настоящей русской водки, доставленной с далекой Родины.

Тогда же, весной 93-го, Вовчик познакомился еще с двумя руссаками-ленинаканцами – Петром Карпенко из Днепропетровска и Рашидом Хабибукллиным из Казани. Втроем они и попали в Карабах... Пообтерлись, привыкли, и при взятии осенью девяносто третьего года Физули даже "отличиться" успели, выполняя никому не понятный тогда приказ: после штурма сжечь все дома в поселке. Петро в тот день "пошел на рекорд"; от его руки пылали ясным огнем тридцать семь строений – хозяйственный хохол все, что не смог унести, с удовольствием предал огню. За Вовчиком сохранилось второе место – двадцать три жилища.

– А жгли-то зачем? – перебил рязанца Грунский. – Что, была угроза обратного штурма?

Вовчик замолчал, насупился. Затем неохотно ответил:

– А наше какое дело – была угроза или ее не было? Приказали – мы сделали, и все! Хотя Физули

до сих пор – наш! – он повернулся к Олегу спиной, сосредоточенно растапливая почти потухшую во время исповеди "незабудку-буржуйку".

Однако рассказа своего не прервал – видимо, долгое время не было у него возможности излить душу

кому-нибудь из земляков "оттуда".

В октябре Вовчику не повезло: пошел с группой разведчиков на "талан"* к туркам, за бараниной и

хлебом, а на обратном пути нарвались всем скопом на пулеметную засаду. После того, как четыре пули ПК продырявили его тело по диагонали – от левого плеча до правого бедра, – армянские полевые лекари отправили его в тыл вместе струнами, а в списках батальона он прошел, как погибший при исполнении боевого задания... И только в Степанакерте, при "паковке" тел погибших в гробы, кто-то чудом углядел, что русский жив – чуть слышно застонал.

Пролечившись в Ереване, вернулся в Ленинакан. А здесь проблемы гражданской жизни не изменились нисколечко. И денег на отъезд в Россию нет: компенсации за ранение хватило лишь на два дня

нормального существования – хорошо поесть и выпить.

– И теперь вот сижу в казарме, сторожу ее и жду новой отправки на позиции. Здесь же, на постах, и Рашидка-джан, и Петро-хохол. С ними веселей! – совсем невесело закончил свое повествование Вовчик. С окончанием рассказа совпало полное очищение казарменного стола от еды и спиртного.

– Ну, спасибо тебе большое, Айс, я так уже, наверное, пару лет не хавал! Сразу видно – наш, руссачок, приехал! И хлебец-то наш, русский. Ей-богу, он мне снился иногда! – растроганно благодарил Олега Светлов.

Спать они улеглись где-то около пяти утра...

* Талон– кража, воровство

Глава 4

"МЕШОЧНАЯ ЛЮБОВЬ"

А в десять часов Грунский знакомился с заместителем батальона в тылу Чохчогленом, бывшим прокурором Ленинакана. Заодно тот постарался предсказать ближнее будущее Олега в найденной им части: – Оформишь контракт добровольца на полгода, затем получишь форму. А до отправки живи вместе со Светловым здесь, в казарме. Будете помогать семьям погибших фидаинов в отгрузке угля и дров! А там, на позициях, если будешь вести себя правильно и воевать хорошо – может быть, получишь офицерские погоны. Ну, и все, что к ним прилагается!

Чохчоглен пошел было к дверям, затем остановился. – Да, вот еще: спасибо, что приехал! Мы, армяне, всегда рады гостям! Наши дома – твои дома, мой хлеб – твой хлеб!

На деле же, по наблюдениям Олега, все оказалось намного прозаичнее: да, иногда руссаки действительно отгружали со склада женщинам в трауре понемногу угля и дров, но основная масса этих "стратегических" товаров уходила людям, которые приезжали со своим транспортом и погрузчиком и, никого не стесняясь, рассчитывались с кладовщиком Аро наличными.

Вовчик постоянно заигрывал с этим мордастым армянином: то сумку до ворот поможет доволочь, то

загрузить то-се в его "Москвич-комби". Олег терялся в догадках: за что принципиальный бомж так полюбил кладовщика?

Разгадка пришла однажды днем. По-быстрому загрузив в телегу с запряженным в нее ишаком полкуба сыроватых чурочек, Олег пошел искать Вовчика, чтобы покурить с ним да покалякать. А нашел его

вкупе с Аро за штабелем мешков с куркутом*. Вдвоем они о чем-то ожесточенно спорили с двумя молоденькими женщинами в черном. Видимо, Вовчик неплохо понимал и разговаривал по-армянски, помогал себе жестикуляцией, уговаривать, как видно, тоже умел – спор понемногу утих, и женщины принялись раздеваться, бросая одежду здесь же – на расстеленный по мешкам брезент. Олег кашлянул. Женщины, испуганно ойкнув, застыли каждая на своем месте. Аро быстро оглянулся и, увидев Айса, что-то сказал им, затем, повернувшись к Вовчику, закатил тому целую речь. Бомж заулыбался и поманил Олега.

* Курку т – перловка

– Иди сюда быстрей! Разговеться хочешь?

– Чего? – не понял Олег.

– Трахаться, спрашиваю, будешь? Аро уступает тебе свою вдовушку!

– А... можно? – Олег неуверенно подошел ближе – оголенные, аппетитно-тугие груди молодок притягивали к себе почище любого магнита.

– Да боже ж ты мой! – расхохотался Вовчик. – Что, она жена его, что ли? Мы бы тебя сразу взяли в компанию, да ты ходил, как хрен проглотивши! Эти вдовы давно уже изучили складскую таксу: хочешь получить побольше уголька или дровишек – задирай подол! И им хорошо – соскучились по мужской ласке, и нам приятно! Ну, как тебе бартер? Не ущемляет твоих представлений о чести и благородстве? – съехидничал он.

– О какой чести и каком благородстве может идти речь в этом вертепе? психанул Олег. – Лишь бы

им было хорошо, а о себе мы сами позаботимся!

Какую он мне выделяет?

– Ты в первый раз – тебе и выбирать!

Олег посмотрел на молодок, которые уже разделись до пояса сверху и стояли теперь на мешках в

длинных черных юбках: одна – потупившись, а вторая – глядя на него и улыбаясь загадочно. В полутьме складского помещения проблескивали белки ее огромных глаз, опушенных стрелами-ресницами.

Взгляд ее скрестился с Олеговым, и... оба шагнули навстречу друг другу. Вовчик мгновенно оценил ситуацию и без слов завалил ту, первую, на брезент. Безо всякого стеснения закатил ей на живот юбку, под которой не было ничего одето, приспустил свои штаны и с довольным урчанием погрузился в "монашку".

Олег подошел к "своей" и потянул ее за руку, приглашая в нишу, образованную двумя штабелями мешков. Она безмолвно шагнула за ним. В темном, пахнущем мышами, пылью и джутом, закутке Грунский прижал горячее молодое тело к перловой стене, ощущая грудью щекочущее прикосновение затвердевших сосков, и задохнулся от желания: сказывалось вынужденное воздержание.

– Тебя... как зовут?

– Ниной меня звать, а что – это очень важно? – молодка отчаянно обхватила его и принялась тереться о тело обнаженной грудью.

– Погоди, ты что – русская? – Олег был поражен чистотой ее произношения.

– А ты думал – здесь одни армяне живут? – огрызнулась женщина. – И нам не нужны тепло и еда?

– Землячка! – Олег засмеялся почему-то облегченно и нырнул рукой под ее юбку. Там уже давно

все было готово к его приему – горячо и влажно. Поэтому он не стал больше тратить времени на разговоры: рывком сдернул с нее мешающую одежду и, упав на колени, принялся усердно работать языком меж ее раздвинутых бедер. Нина застонала от блаженства, затем закричала и, рывком заставив его подняться, откинулась на стенку из плотно набитых мешков. Олег приподнял ее ногу и вошел в горячую щель. Невольный стон вырвался у него. Так они стояли, раскачиваясь в едином ритме, покуда оба не вскрикнули в порыве мгновенного экстаза. Затем замерли, не в силах оторваться друг от друга, и вдруг... услышали раздававшиеся рядом стоны. Оглянувшись, Олег увидел любопытную сцену: в трех шагах от них – на выходе из ниши, стоял Аро со спущенными штанами и... отчаянно онанировал в сумасшедшем темпе. Вот из его "прибора" брызнула густая белая струя, он заорал во весь голос и покатился по мешкам, содрогаясь в экстазе...

Нина и Олег переглянулись и прыснули.

– Что, дорогой, поезд ушел и пришлось догонять на дрезине? – шутливо поинтересовался у него Олег. И не дожидаясь ответа, побежал с Ниной к выходу из склада, подхватив по пути ее одежду.

– Еще придешь? – спросил он, провожая ее с наполненной дровами тачкой. – Или траур у тебя?

– Какой еще траур?! – небрежно отмахнулась Нина. – Сейчас многие женщины под вдов косят – больше надежд на выживание. Я – бывшая студентка Ереванского политеха. Родом из Пензенской области.

– А подруга? – спросил Олег, имея в виду ее напарницу по "бизнесу".

– Янка-то? Из-под Ростова она, мы из одной группы! – засмеялась Нина.

– А домой почему не едете?

– На какие шиши? И что нас там ждет без денег?

Здесь все-таки интереснее!

– Война – интереснее? – изумился Олег.

– Это для вас война – бойня! А у нас с Янкой наклевывается одно очень классное дело! Сделаем

его, и тогда двинем отсюда хоть на край света! – мечтательно зажмурила Нина свои огромные глазищи.

– Подожди! – вдруг тормознула она Олега. – А ты, кстати, не хочешь в нашу компанию? Комплекция

у тебя – дай Боже, а такие ребята сейчас – везде на вес золота!

– Золото покуда больше в дерьме ковыряется! – невесело усмехнулся Олег. – А что за работа все

таки?

– Скажу через два дня – надо кое с кем посоветоваться. Я ведь тоже сама ничего не решаю. На

сколько дней безделья ты еще можешь рассчитывать?

– Сказали – на позиции через месяц! – пожал плечами Олег.

– Через месяц мы с тобой... – Нина запнулась, затем спросила напрямик. – Скажи, я тебе нравлюсь?

– Очень! – признался Олег. – Ты красивая!

– Сама знаю! – засмеялась Нина. – Тогда мы с тобой через месяц можем прямо отсюда махнуть на

курорты. Кстати, как тебя зовут-то?

– Айс! – почему-то брякнул Олег.

– Гм-м-м! – понимающе прищурилась Нина. – Что ж – до свидания, Айс! она бросилась ему на

шею, И их губы слились в долгом поцелуе.

– Я тебя сама найду, Олег! – прокричала она затем, скрываясь стачкой за ближайшим поворотом.

Он пораженно закрутил головой – вот чертовка, да она давно уже его имя разузнала! Скорее всего – у того же Вовчика... И он с веселыми воспоминаниями и легким сердцем пошел обедать.

Вообще-то норма питания добровольцев в столовой соседней с ними бронетанковой части вызывала у Грунского, мягко говоря, недоумение: провонявшийся старый сыр, немного хлеба и все тот же

осточертевший куркут. До вчерашнего дня Вовчик Светлов успокаивал его по-своему:

– Тебя, Олежка, ждет здесь еще много интересного, так что привыкай, терпи! А в Арцахе получше

будет: валом трофейной жратвы, а если "планчиком" захочешь разжиться его там тоже море!.. Главное вернуться "оттуда" в целости и сохранности. Держись, если что, нас – мы люди битые! Даст Бог, с этого захода пару стволов неучтенных притащим втихаря, продадим – вот тебе и бабки для отдыха! А то и на родину махнем, подальше от этих обезьян!

По его совету Грунский начал пускать "с молотка" – за арах* и жратву свои "лишние" вещи, так

как оставлять их до возвращения "оттуда" у кого-либо не имело никакого смысла, все равно сопрут, а таскать их с собой – просто неудобно, как чемодан без ручки. Исчезновению личных вещей весьма способствовали вечные вечерние гости-офицеры-танкисты соседней части. Приходили они с водкой, а уходили поздно ночью с чем-нибудь "на память" о классном мужике Грунском очками, рубашкой, зажигалкой...

А однажды вечером, когда Светлов, пережрав дармовой водки, храпел "в отключке", а Олег ходил в

столовую за скудным ужином – полбулкой хлеба, кто-то умудрился "по-братски" спереть последнее – сложенный загодя на выезд "сидор" – с носками, трусами, бритвой и всякой нужной мелочью.

Разбираться поутру никто не захотел – русскому выдали новый, но... абсолютно пустой вещмешок. Тоже побратски.

*Арах-водка

Олег прекрасно помнил армян бывшего Совдепа, застойных и перестроечных времен – нормальных, общительных и веселых мужиков. "Что же с ними, блин, произошло? Может, здесь собрались одни малохольные? Смотри, что творят? Придется, видимо, заняться ими по-другому!" – закипая, думал уже не Олег тот, прежний Айс брал верх над его личностью, заставляя заниматься "разборками".

Сказано – сделано! Через пару дней он отловил за туалетом армянина, который спер со склада три

сухпая. Он застал его в тот момент, когда "экспроприатор" впопыхах запихивал консервы в сетку, а вощеную бумагу заталкивал в кусты. Состоялась воспитательная беседа.

– Ах ты, говнюк! Я разным дерьмом перебиваюсь, хотя и работаю здесь, а ты хочешь, чтоб тебе

все готовеньким с неба падало?! – и по челюсти, и в лоб!

– За что, джан? – расплакался несчастный. – У меня дома дети вторую неделю голодают, а работы

нет. Зато сосед Аро, который тоже здесь работает, жиреет день ото дня. Цены на продукты у него – не подступишься!

"Снова что-то не так сделал! – мгновенно остыл Олег. – Этот нищий, тот – вор! Поневоле свихнешься. Да чтобы этот дурдом понять, самому нужно головой о рельсу постучать, чтобы мозги по-другому варить начали!"

– Вали-ка ты отсюда, брат, пока тебя еще кто-нибудь не застукал. И консервы эти забирай! – отправил со склада Грунский неудачливого вора, не выдержав слезной исповеди сорокалетнего грешника.

Да, много нужно потопать по этой стране, покуда не начнешь понимать происходящее вокруг тебя! С

Аро бы "разобраться по-братски" – отъел гад, харю на гуманитарной помощи, да нельзя – сам с голодухи загнешься или по мусоркам лазить начнешь в поисках хлебной корочки! С тех пор, как у Олега закончились "лишние" вещи, интерес к нему офицеров-танкистов заметно упал. Отказали и в приеме на кухне соседней части. Зато кладовщик расщедрился: для них со Светловым было у него всегда припасено что-нибудь вкусненькое. А требовалось за это всего-ничего: закрывать глаза на подъезжавшие иногда грузовики без товаро-транспортных накладных да помогать грузить на них коробки, мешки и ящики. Мало-помалу Грунский со Светловым попали в полную зависимость от Аро, и это больше всего злило Олега, не терпевшего посягательств на свою самостоятельность.

– Чтоб ты сдох, онанист жирный! – слишком уж часто за последнее время желал он ему.

Раздражало и отсутствие Нины – словно сквозь землю провалилась со времени их единственного

"свидания"... Тешили лишь воспоминания о внезапной встрече с ней, порой настолько яркие, что Олег однажды огромным усилием воли сдержался, чтобы не заняться "рукоприкладством" наподобие кладовщика.

Спасали стихи, в их строчки он выливал накипевшие в душе чувства и помыслы. Писать он их начал с шестого класса, влюбившись тогда в красавицу-восьмиклассницу Элку – королеву красоты всех

выпускных классов их школы-восьмилетки. Взаимности он, естественно, не добился, и любовь к Элке со временем прошла. А вот любовь к стихосложению осталась... Вечером седьмого марта он один сидел в дежурке, подтапливая железную "незабудку", и, от нечего делать, подбирал рифмы. Постепенно на бумаге начало что-то вырисовываться:

Кто мог предвидеть, что в безбрежье

Судьба исполнит вдруг мечты,

И где-то в ближнем зарубежье

Найдем друг друга я и ты?

Найдем и тут же потеряем

В потоке жизненном. Почти

Вдруг уподобившись трамваям

На разветвлении пути...

Любовь была? Да нет, любовью

Случайной связи не назвать!

Слиянье губ – до слез, до крови,

И умереть, и не дышать...

Шептать слова – не зная смысла,

Лаская тело, губы, грудь,

Быть для тебя вином искристым,

А после – на груди уснуть.

Проснуться рядом лишь с тобою,

И век прожить, и жизнь пройти.

А то, что связано судьбою,

Не разрубить, не расплести!

И видеть тень ресниц густую,

Глаза, улыбку – вновь и вновь...

Пусть кто-то чтит любовь другую,

А разве это не любовь?

Внезапно на его плечо опустилась теплая маленькая ладошка, и он услышал:

– Это... для меня?

– Нинка! – заорал, вскакивая, Олег. Табурет полетел в сторону, а он схватил Нину, приподнял и закружил вокруг себя, напевая что-то бессвязное.

– Пусти, сумасшедший! – брыкалась она с деланным возмущением. – Запри лучше дверь сначала!

Он с удовольствием выполнил это требование, не забыв по пути выключить свет...

Потом, удобно устроившись на его плече, Нина спросила:

– Ты не забыл о нашем разговоре?

– Что нужно делать? – Олег сейчас был готов на любой сумасбродный поступок.

– Да делов-то всего – открыть ночью ворота склада и помочь загрузить кое-какую мелочевку,

пламя горящей "буржуйки" высветило ее беспечную улыбку.

Олег, рывком приподнявшись, оперся на локоть и заглянул в лицо Нины. Затем усмехнулся сам.

– Ты это серьезно? Что здесь брать, кроме угля, дров да провонявшей мышами перловки?

– Глупый ты! Неужели думаешь, за эту вшивую перловку ваш кладовщик смог отгрохать два дворца

с мраморной отделкой и приобрести, кроме официально зарегистрированного "Москвича", три мощные

иномарки? Да через ваш склад проходят такие вещи, которые не каждому "комку" снились!

– А где ж он их берет? – спросил совершенно сбитый с толку Олег.

– Львиная доля гуманитарной помощи – раз, награбленное из товарных вагонов – два, ну и остальное – "трофеи" этой дурацкой войны, тоже, кстати, не подаренные завоевателям! – на полном уже серьезе перечислила Нина пути доставки "товара". – А наша группа собирается основательно потрясти этих "экспроприаторов". Договор на оптовую поставку, причем о-о-очень крупную, мы уже заключили с одной из российских фирм, платят они наличными, не требуя никаких документов. Берут, конечно, по дешевке, но на четырех складах, которые мы собираемся основательно потрусить, этого добра столько хватило бы машин! Значит, количеством компенсируем качество, только и всего! Денег хватит не на один год безбедного существования.

– И ты думаешь, Аро так вот все запросто и отдаст? – перебил ее Олег.

– А кто будет спрашивать этого жирного извращенца! – презрительно скривилась Нина. – Операция пройдет завтра – в женский праздник, все поупиваются да вдобавок обкурятся "планчиком", уж мы

постараемся, чтобы в каждую часть его закачали в достаточном количестве. А вашему Аро мы такую

"телку" подсунем, что его утром лишь подъемным краном можно будет поднять с постели!

– Надеюсь, ты не себя собираешься подставлять? – встревожился Олег. Это уже прозвучало как

согласие, и Нина развеселилась.

– Не беспокойся! – она ласково погладила его там, где надо, и он вновь припал к соскам ее великолепных грудей. – У нас есть спецдевочки для... о-о-о, что ты делаешь со мной, Олег, Олее...

На прощание Нина сунула ему свернутый листочек.

– Это мой домашний адрес и телефон в Пензе. На всякий случай!...

Этот случай должен был наступить завтра ночью – либо пан, либо пропал!

Глава 5

ВОСЬМОЕ МАРТА ЖЕНСКИЙ ДЕНЬ!

Назавтра Аро дал им со Светловым отгул. И сам смотался куда-то. Ну, у него-то дел было по горло – вечно в поисках своих должников, а вот чем заняться Грунскому со Светловым – надо было подумать. Вовчик все же исчез вскоре на полчаса, а вернулся, нагруженный пакетами с едой и выпивкой принес "привет" от Нины и Янки.

– Они нас в девять часов вечера на концерт приглашают! – торжественно сообщил он. – Ну, а мы им

после свою "самодеятельность" покажем! – подмигнул Вовчик Олегу и пригласил его "отобедать", позвякивая стеклом бутылок.

Тот отказался, предупрежденный Ниной, потому что он знал уже, какой "концерт" будет дан ее группой в девять вечера. Вовчик нисколько не обиделся: он умел "посидеть" и сам – в обществе магнитофона и зеркала. По магнитофону он прокручивал кассеты с записью выступлений Петросяна, Арлазорова и Хазанова – вот вам и собеседники, а с зеркалом чокался во время очередного тоста! "Будь здоров, Владимир Светлов!". Поэтому с радостью и сейчас направил стопы в казарму, заглянув по пути в исписанные Олегом страницы.

– Письмо кому пишешь?

– Сказку сочиняю! – объяснил ему Олег. – О нынешнем положении дел в России!

– В стихах? – недоверчиво прищурился Вовчик.

– В стихах! – подтвердил Олег.

– Слушай, прочти, а?! – попросил Светлов. – Я в своей жизни только заборных поэтов встречал

тех, которые туалеты еще расписывают, а с толковым мужиком так и не пришлось пообщаться!

– Заходи через часик-полтора, должно быть готово, – пообещал ему Грунский.

– Это меня устраивает, пойду пока червячка заморю! – Вовчик удалился, оставив Олегу для "подкрепления" большой кусок копченой баранины, пару лавашей и четверть головки свежайшего сыра – королевский обед.

Видимо, эти продукты и вдохновили его на подвиг, ибо явившемуся через пару часов в некотором

подпитии Светлову был предложен уже готовый шедевр под названием "Как мужик царя кормил" (старая сказка на новый лад):

В тридевятом где-то царстве занедужил вроде царь,

И хлебнув с утра "лекарства", шваркнул о паркет стопары

– Надоело до икотки заседать да выпивать,

Да закусывать икоркой, да балык с пивком жевать!

А подать сюда министров, отпирай замки ворот,

Наливай вина канистру, мы пойдем гулять в народ!..

Вмиг из залое заседанья мудрец;" – персон до ста:

– Что ты, батюшка, а званье – царь ведь люду не чета?!

Можа, гриб не той закваски сунул ты на завтрак в рот,

Голова должна быть ясной, у тебя ж – наоборот?

Ведь и дел с утра – палата: надо нам Указ издать,

А доклады, а дебаты – заседать да заседать!

– Цыц, едри вашу налево, хватит пудрить мне мозги!

Раз сказал, что надоело, значит, спорить не моги!

Заседаем год от года, на столах бумаг – горой...

Вот потретесь средь народа, растрясете геморрой!

Сладко слушать ваши сказки, но пора бы знать и честь

Мало издавать Указы, надо их и в жизнь провестъ.

Поглядим-ка, кто чем дышит, как живут и что жуют,

Может, новое что впишем в Конституцию свою...

Делать нечего. Собрали в "дипломаты" все дела,

Через час уже шагали вдоль околицы села...

Ноги шаркают – пылища, солнце темечко печет,

Притомился царь и ищет, где колодец промелькнет,

Вдруг, как в сказке: появилась магазея на бугру,

На царя окном скосилась, приглашая ко двору.

Крикнул он: – Вот то, что надо! Где ты есть там,

казначей?!

А подать нам лимонаду, да с изюмом калачей!

Видишь, очереди нету!Дак быстрей к прилаеку шпарь!

Мож, колбаски нам к обеду расстарается шинкарь?

Вдруг раздался голос сиплый со скамейки у крыльца:

– Дулю с маком не хотите ль – персонально, для лица?

Пригляделся царь, и видит он скамью со старичком:

Вот ей-Богу не обидел, ежли б спутал со сморчком.

– Ты чего, пенек засохший, лезешь в царску нашу речь?

Кукиш твой – тебе ж дороже: враз кочан поедет с плеч!

– Что ж, срубить башку не трудно – много надо ли ума?

Ты подумай-ка покуда, где ты будешь брать корма?

В заведенье энтом сроду, ежли что и завезут,

Не доходит до народу: все с подсобки разгребут.

Тесть и теща, сестры, братья – вся приказчика родня

Прут от спичек и до платья. В общем – махвия одна!

А в воскресный день с народу по три шкуры обдерут.

Экономикой, навроде, только рыночной, зовут.

И кудый-то, вот зараза, подевалася махра.

(Не иначе, как с Указу, что от царского двора!)

Враз ту т морды спекулянтской поналезло, словно мух,