Текст книги "Не верь, не бойся, не проси"
Автор книги: Александр Филиппов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Нам с тобой, Ваня, отступать нельзя. Найти надо чечика.
– Да где ж его теперь ловить? – жалобно шмыгнул носом приятель. – Ищи ветра в поле...
Новокрещенов распрямился, охнув, потер поясницу.
– Радикулит, ч-черт... Я, кажется, знаю, кто нашего чеченца увел... потом поинтересовался буднично. – Ты пистолет почистить собирался? Вот и займись этим прямо сейчас. А заодно покумекай, как глушитель к нему примастырить. Сможешь такую штуку сконструировать?
– Запросто! – Ванька пошарил глазами по комнатке, схватил пыльную, давным-давно неизвестно зачем валявшуюся на полке большую, как почерневшая груша, клизму, сдавил, хрюкнул резиной.
– Во, в самый раз.
– Издеваешься, да? Мы к бандитам пойдем. Их клистиром не проймешь... вспылил Новокрещенов.
– Да вы не поняли, шеф, – обиженно возразил Ванька. – Пипку вот эту срежу и донышко. Натяну на ствол – мировой глушак получится. Если, конечно, только пару раз стрельнуть. Больше не выдержит. Сколько выстрелов-то будет?
– Два, – твердо пообещал Новокрещенов и уточнил: – Один на поражение, второй – контрольный.
Глава 21
После полудня к Самохину прибежал новокрещеновский шнырь Ванька и поведал о таинственном исчезновении чеченца. А потом, видя искреннее недоумение и негодование отставного майора по поводу такого непредвиденного исхода тщательно разработанной и осуществленной операции, успокоил, намекнул на новый план, задуманный Новокрещеновым.
Для его обсуждения отставного майора приглашали на встречу в скверике, неподалеку от дома. Там его уже ждал Новокрещенов, сидя на лавочке и покачивая ногой.
Ванька опустился поодаль на корточки, достал из необъятного кармана пообтрепавшейся камуфляжной куртки бутылку пива, ловко сорвал зубами пробку и, приложившись, ополовинил посудину, клокоча горлом, в один присест.
Покосившись на Новокрещенова, Самохин обнаружил, что тот здорово изменился со времени их последней встречи. Песочного цвета костюмчик, в тон ему рубашечка с галстуком, новые, ласкающие взор персиковой замшей, ботинки... Но главное – глаза: серые, колкие, как шипы новой колючей проволоки на запретке...
– Ты, майор, Щукина-младшего знаешь? – холодя его взглядом, деловито осведомился Новокрещенов.
Самохин вздохнул понимающе.
– Вот, значит, что у вас на уме... Встречал я этого паренька лет десять назад. В следственном изоляторе.
– Что за тип?
– Ну, сейчас не знаю... Если уж нынче даже дешевые фрайера, которых на зоне тогда за людей не считали, и то забурели, в авторитеты воровские вышли, то этот-то уже тогда вроде как в серьезных пацанах ходил. Хотя и не урка. Ни разу, кажется, на зоне не сидел. Так, попарился в сизо пару месяцев...
– Опасен?
Самохин поджал губы.
– Да кто ж так, с первого взгляда, может сказать... Я его в девяносто первом встречал. Типичный обкомовский сынок – избалованный, наглый. А попал под дубинал, ему дежурный наряд слегка хребет вправил, так сразу скис... Дерьмо, одним словом...
– Вот мы сегодня с этим дерьмом поближе и познакомимся, – заявил Новокрещенов, шалея глазами.
Самохин опять вздохнул, кивнул обреченно, сказал, тупя взгляд:
– Значит, это он у нас чеченца-то умыкнул?
– Он, больше некому, – уверенно подтвердил Новокрещенов.
– И, главное, я уже с летчиками договорился! – встрял Ванька. – Так нет, всю малину обхезал... Гнида!
– Это он умеет, – усмехнулся Самохин и, внимательно глядя на Новокрещенова, поинтересовался: – Ну, предположим, доберемся мы до Щукина. И – что?
– Дальше – моя и Ваньки забота, – недобро прищурился Новокрещенов. – Мы с ним про это толковать будем.
– Насчет чеченца? – простодушно не отставал Самохин.
– И его... тоже.
– Крутые вы – спасу нет, – хмыкнул недоверчиво отставной майор. – А если он откажется... разговаривать? Его в заложники возьмем?
– Надо будет – и возьмем! – отрезал Новокрещенов.
Самохин смотрел на него с прежним сомнением.
– Та-а-к... Лихо! А может, и правильно? Говорят, смелого пуля боится, смелого штык не берет... А вот воровская финка, бандитский ствол – вещи реальные. Как сквозь них прорываться будем? Где этот Щукин обитает, выяснили?
– В больнице он обитает. В областной. Видать, прихворнул. Охраняет его один телохранитель с мобильным телефоном и, судя по всему, со шпалером.
– Я его сделаю! – пообещал Ванька, допив пиво и задумчиво разглядывая пустую бутылку с остатками пены на дне. – Я таких, Андреич, бройлерами зову. По две штуки на кулак принимаю. Они только с виду здоровые, а ежели, к примеру, такому под дых закатать, так позвоночник нащупать можно. Тесто парное, а не мышцы.
– Здоров же ты, солдат, заливать, – снисходительно подначил его Самохин.
– А вот, глянь!
Ванька вдруг с размаху хлопнул себя бутылкой по лбу. Брызнули осколки. Один даже прилип к коже над бровью.
– Во!
Новокрещенов, добрея лицом, указал на него отставному майору:
– Пуленепробиваемая башка. И никакого сотрясения мозга.
Самохин насупился, сказал осуждающе:
– Вот что, ребята. Дело задумали вы серьезное. Это вам не демонстрация боевых искусств. Пуля из ТТ – не бутылка. Стукнешься с ней лбом – полголовы снесет.
– Понимаю. А потому, Андреич нам бы оружием разжиться, – кивнул Новокрещенов. – У нас пока один ствол на двоих. Хоть бы обрез какой завалящий...
– Оружие добудем в бою! – потирая ушибленный все-таки лоб, с апломбом заявил Ванька.
– Револьвер я с собой прихвачу, – пообещал Самохин. – У меня есть. Хорошая машинка. Не подведет.
Новокрещенов посмотрел на него с уважением, потом, помолчав, предложил:
– А раз так, то идем сегодня вечером. Встречаемся в десять, у ворот областной больницы.
– Не рано? – озабоченно нахмурился Самохин. – Такие дела сподручнее в глухую ночь затевать.
– Это если автозаправку грабить. Или сейф в банке взламывать, возразил Новокрещенов. – А для нас непоздний вечер в самый раз. Сегодня пятница, значит, у областной больницы ургентный день. По пятницам в нее больных со всего города повезут. Самый наплыв – с девяти до одиннадцати вечера. Приемный покой битком, весь медперсонал с ног сбивается. Во дворе родственники госпитализированных, посетители. Суета, народу полно. На посторонних никто внимания не обратит. Щукин лежит во флигеле, в отдельном боксе. Там – сестринский пост. Дежурную медсестру мы вызовем... подальше куда-нибудь. В лабораторию, например. Она в дальнем корпусе, пока туда-сюда сходит – минут пятнадцать уйдет. Нам хватит.
– Не мало? Для разговора-то... по душам? – засомневался Самохин.
– Хватит. Беседа будет недолгой, – твердо пообещал Новокрещенов. – Так что до встречи. Не забудь, двадцать два ноль ноль. У ворот областной больницы.
Самохин, задумавшись о своем, рассеянно кивнул...
Когда солнце, крутанувшись по выцветшему небу, спряталось за крышей пятиэтажки-"сталинки" напротив и мимо окон самохинской квартиры, перечеркивая улицу пунктирными линиями, замелькали тени сумасшедших стрижей, отставной майор вышел из дому.
В боковой карман положил заранее заготовленную пачку чая "Ахмад" импортного, как уверяла надпись под изображением тигра на коробке, индийского. Чай предназначался в подарок Федьке, коллекционеру и знатоку, которого, чуял Самохин, придется навестить сегодня же.
Миновав подъезд, отставной майор порадовался, что не повстречал невзначай Ирину Сергеевну. Он не знал, что можно сказать ей сейчас, чем обнадежить...
До больницы Самохин добирался на рейсовом автобусе. Охнув и скрежетнув ревматически несмазанными сочленениями, автобус остановился на нужной остановке, и отставной майор с облегчением покинул душный от угарного газа салон. Как и предсказывал Новокрещенов, несмотря на сумеречный час, еще несколько пассажиров сошли и бодро затопали к высившимся неподалеку, особняком от окраинного жилого массива стоящим корпусам областной больницы.
У распахнутых ворот, в которые, истошно вопя сиреной и мерцая красно-синими огнями проблескового маячка, как раз въезжала "скорая помощь", Самохин разглядел прогуливающихся безмятежно Новокрещенова и Ваньку.
Узкий внутренний дворик клиники был плохо освещен и плотно заставлен легковыми автомобилями. Вдалеке на задах, под могучим, с доисторических времен еще сохранившимся дубом желтел горящими окошечками неприметный флигелек. Одинокая лампочка снаружи освещала низкое, в три ступеньки, крылечко, на котором, поскрипывая досками, топтался верзила, смолил сигарету, задирая голову и пуская дым в непроглядно-темное, предгрозовое, должно быть, небо.
Наступившая ночь давила спрессованной духотой, и Самохин, ожидавший сумеречной прохлады, запарился в своем костюме. Он расстегнул пиджак и, распахнув борта, молча показал Новокрещенову торчащую из внутреннего кармана ребристую рукоять револьвера.
– Ого! – расплылся в радостной улыбке Новокрещенов и пообещал возбужденно: – Ну, Андреич, значит, все получится!
– Дай-то бог, – сдержанно кивнул Самохин, запахивая пиджак. – Пошли, что ли?
Под сенью дуба вблизи флигеля было непроглядно черно. Самохину что-то сунули в руки – на ощупь мягкое.
– Халат медицинский. Накинь на плечи. Не застегивай. И так сойдет, слышал он свистящий шепот Новокрещенова.
Разглядел, что и тот облачается в белое, становясь похожим во тьме на зыбкое привидение. Ванька переодеваться не стал, растворившись во мраке в своем камуфляжном костюме.
– Сейчас Ванька охранника на крыльце вырубит и в кусты оттащит, пояснил, сдавленно шипя, диспозицию Новокрещенов. – Я первый войду– как дежурный доктор. Если медсестра там – отправлю ее... Скажу, что срочно результаты анализов понадобились... Или еще что, смотря по обстановке.
– Так ведь она тебя не знает, – удивился Самохин. – Увидит, что чужой шум поднимет.
– Тут пятьсот врачей только штатных работает да еще столько же совместителей. Представлюсь консультантом-невропатологом, например, или урологом...
– В лицо запомнит. Опознает в случае чего... – все еще сомневался отставной майор.
– Халат медицинский она запомнит, а не лицо. Фонендоскоп для аускультации, – возразил Новокрещенов и, обрывая разговор, обратился к невидимому Ваньке: – Начали... Пошел!
Самохин разглядел в сумраке, как метнулся, нагнувшись по-обезьяньи, упираясь руками в землю, Ванька, короткими скачками, поплавком в речной ряби, то появляясь, то исчезая, перебежками стал приближаться к крыльцу.
– Сейчас он его вырубит, и мы тронемся, – жарко дыхнул в ухо Самохина Новокрещенов.
Отставной майор следил, не отрываясь, за перемещениями Ваньки, который незаметной стороннему глазу огромной лягушкой неотвратимо сокращал прыжками расстояние до ярко освещенного крылечка, где скрипел половицами телохранитель, пялился тревожно в ночное небо, будто ждал оттуда главных для себя неприятностей, в то время как они накатывались на него с другой стороны.
В последний раз глянув беспокойно на небеса, здоровяк переступил с ноги на ногу под плачущий визг изнасилованного его тяжестью крылечка, затянулся напоследок, щелкнув пальцами, запулил окурок в ближайшие кусты и, круто повернувшись к двери, взялся было за ручку. В этот-то миг, взмахнув полами расстегнутой куртки, спланировал ему на спину ночным нетопырем Ванька, ткнул крестьянским кулаком по затылку и присел, с натугой подхватив рухнувшее объемистое тело щукинского охранника.
– Вперед! – рыкнул Новокрещенов и зашагал к флигелю, бормоча так, что слышал один Самохин. – Я вхожу. Ждешь две-три минуты. Если к тому времени медсестра не выскочит – входи следом. Если увидишь, что медсестра вышла, дай ей отойти подальше, потом входи. Главное, иди уверенно, головой не крути. Тут кто только не шастает, так что на тебя и внимания не обратят.
– Понял, – отставной майор кивнул, что было излишне в темноте.
Он наблюдал напряженно, как Ванька, шурша палой листвой, шустро волочит безжизненное тело охранника в густые заросли кустарника. И, когда облаченный в белый халат Новокрещенов, войдя на крыльцо, решительно распахнул дверь во флигель, по-докторски непреступно вздернув подбородок, важно прошествовал внутрь, Самохин не выдержал-таки, оглянулся окрест, стоя на пятачке света, сквозь паутину сумерек не увидел, естественно, ничего и, чтоб не терять времени даром, бросился помогать Ваньке. Споткнувшись сослепу о тело охранника, спросил озабоченно:
– Ты как его? Не убил?
Ванька чиркнул зажигалкой, осветил бескровное лицо поверженного, задрал бесцеремонно одно веко, другое, шлепнул ладонью по омертвевшей щеке, заключил не без гордости:
– Живехонек. Минут через пять-десять очухается. Но, чтоб не блажил, я его стреножу. Вытянул из кармана длинную макаронину бельевой веревки, перевернул охранника на живот, завернул ему руки за спину, связал в запястьях, захлестнув петлей шею. – Во, теперь, если дергаться начнет, дыхалку сам себе перекроет.
– Чем это ты его? Кастетом?
– Прям! – обиделся Ванька. – Кастетом я б ему черепушку, как пасхальное яйцо, разгокал. Кулаком. Я ж говорю – у меня рука тяжелая. В деревне так-то на спор годовалых бычков глушил. Ну и в Чечне случалось пару раз часовых снимать. Там уж я себя не сдерживал. Валил наглухо... Так, сейчас трофей посмотрим... Посвети...
Ванька опять перевалил телохранителя на спину, рванул с треском, отдирая пуговицы, полы его пиджака, бесцеремонно обшарил карманы, достал толстенный бумажник, потом извлек откуда-то из-под мышки бесчувственного тяжелый, угловатый пистолет, засунул себе за пояс. Обнаружив у жертвы два носовых платка, скрутил их в комок и запихал в рот охранника.
– Теперь не вякнет. А это, чтоб далеко не убежал... – расстегнув на телохранителе ремень, он стянул с него до колен брюки, заметив добродушно: Во-о, теперь точно далеко не ускачешь... Глянь, кажись, лекарша куда-то наладилась...
– Ну, мне пора, – сказал Самохин. – Прикрой нас, если что...
Деловито поднявшись на крыльцо, отставной майор толкнул дверь, вошел и оказался в коридорчике с выкрашенными в больничный, обморочный цвет стенами. Здесь же, напротив двери в палату, стоял покрытый скатертью-простыней стол с телефоном, за которым сидел Новокрещенов, сердито перелистывая толстую тетрадь. Глянув на Самохина, он приложил указательный палец к губам, указав на закрытую дверь в палату, а потом заявил нарочито-громко:
– А-а, вот и вы, коллега! Ну-те-с, ну-те-с, пройдемте-с к больному!
Новокрещенов встал из-за стола и, изобразив растопыренными пальцами что-то вроде пистолета, продолжил:
– Безобразие, знаете ли! Все анализы трехдневной давности. И, представьте себе, остаточный азот так и не определен! Я послал медсестру в лабораторию. Пусть доставит сейчас же. Ну разве можно так работать? Назначают консультацию, а сами...
Самохин, выдавив из себя в подтверждение что-то вроде "э-м-да...", достал пистолет и двумя пальцами, чтоб не щелкнуло громко, взвел курок, направил ствол на дверной проем.
Встав у порога, Новокрещенов пригладил пятерней шевелюру, поправил на груди фонендоскоп, гордо задрал голову. Тактично покашляв, толкнул дверь и вошел в палату. Самохин, чуть замешкавшись, прошел и, пропуская вперед ворвавшегося решительно Ваньку, встал, озираясь вокруг. Скользнул взглядом по однообразно-белым стенам, по столику того же цвета, похожему на бледную тонконогую поганку, увидел сиротскую прикроватную тумбочку, кислородный баллон, кокетливо, словно девица косынкой, обернутый марлей вокруг тонкогорлого редуктора, и вздрогнул, услышав тихий, землисто-сыпучий смешок:
– Хи-хи-г-гхи... Какие гости! Прямо группа захвата! Больничный спецназ... Вы что, клистир мне такой толпой ставить собрались? Или... гх-хи... градусник?
Самохин повернулся, силясь разглядеть говорящего, но прежде всего ему бросилась в глаза довольно просторная, не похожая на больничную, койка, прикрытая сверху полиэтиленовым балдахином. Сквозь проем в распахнутом пологе отставной майор разглядел высоко вздыбленную подушку, приподнятое гробиком одеяло, и... он даже не понял вначале, что перед ним. В мертвом свете люминисцентных ламп, струившемся из-под потолка, Самохин увидел нечто. Там, где обычно покоится голова лежащего, на белоснежной наволочке кровянела, пульсировала масса, напоминающая полураздавленную, размером с череп человека, огромную вишню. Из центра этого бесформенно-мясистого, сочащегося кровью куска и доносился потусторонний голос. Смешок перешел в тихое клокотание.
– Во! – испуганно выдохнул Ванька и в растерянности опустил пистолет. Мы, кажись, опоздали. Глянь-ка, как его отхайдокали!
Алое месиво дрогнуло студенисто, хрюкнуло, и в нем обозначилась сначала черная впадина рта, а затем блеснули ртутными шариками два пронзительных глаза.
Новокрещенов бесстрашно приблизился к тому, что лежало на кровати, склонился, вгляделся пристально, вымолвил озабоченно:
– Что-то я, болезный, с диагнозом затрудняюсь. Этот мясной фарш на вашем лице... Питательная маска? От ранних морщин?
– СПИД это, дурак! – проворчала, сердито клокоча и пульсируя, физиономия. – Саркома сосудистая, слыхал про такую? А еще халат нацепил, неуч...
Новокрещенов, явно не ожидавший подобного, отступил на шаг, потоптался нерешительно, поинтересовался, вертя бесполезный фонендоскоп:
– А вы, извините, гражданин Щукин будете?
– Чо, не похож? – хрюкнула маска. – Сейчас вот харкну те в рожу инфицированной слюной и – каюк.
Завороженный этим зрелищем Ванька пистолет все-таки поднял, направил в сторону лежащего на койке.
Самохин поежился, однако остался на месте, сжимая вспотевшей рукой лишний в такой ситуации револьвер, и наблюдал не без восхищения за быстро пришедшим в себя Новокрещеновым.
Бывший доктор спрятал фонендоскоп и, заложив руки в карманы халата, постоял, покачиваясь с каблука на носок, а потом уточнил сочувственно:
– Эта ваша... э-э... болезнь – следствие заражения при употреблении наркотиков? Или неразборчивости в сексуальных контактах?
– А тебе-то какое дело? Ты чо, в натуре, и вправду доктор? Хотя... гх-хе... ладно. Можно и поболтать, – булькнуло то, что было когда-то лидером преступной группировки Щукиным. – Спешить мне некуда... Я все дела, в натуре, уже закончил... – он опять захрипел, заклокотал горлом, то ли смеясь, то ли задыхаясь. – А вы, ребята, прикольные, – сказал Щукин, отдышавшись. – Соображаете. Может, ширнемся на пару? У меня есть чем раскумариться!
Самохин выступил вперед, проговорил строго:
– Ладно, кончай треп. Мы к тебе, парень, по делу.
– Дела, командир, у следователя. А у нас так, делишки... – ерничал Щукин. Несмотря на ужасный вид, исходивший от него гнилостный, трупный запах, – Самохин это явственно почувствовал теперь, – он ожил будто, подвижные капельки белесоватых глаз повеселели, заскользили по кровавому бифштексу лица туда-сюда, зыркая на вошедших в палату – и впрямь, видать, умирающий был под кайфом.
– Тебе, Щукин, о душе думать пора, – осуждающе изрек Самохин. – А ты все храбришься, крутого из себя строишь... А мы ведь к тебе, в общем-то, по-хорошему пока...
– Да-а? – капельки глаз дрогнули, застыли и уставились на отставного майора, как тупые кончики никелированных пуль.
Самохин почесал задумчиво револьверным стволом переносье, затем, спохватившись, спрятал оружие в карман – от греха, заговорил спокойно, доброжелательно.
– Дело, видишь ли, в следующем. Парень у нас... Ну, скажем так, родственник... в плен к чеченцам попал. Он там, на Кавказе, служил. В десанте. Короче говоря, мы и так, и эдак пытались, не можем его оттуда вытащить. А ты... У нас, знаешь ли, разведка тоже работает, и мы знаем, что ты с чеченской группировкой... или как ее помягче назвать... диаспорой, вроде общие дела ведешь. Короче, вопрос так поставим... – Самохин сбивался постоянно, ибо не мог все-таки, как ни старался, заставить себя смотреть в глаза ужасного собеседника. – Либо ты даешь железное слово... ну, клятву вора, что ли... И парня нам через своих кентов-лаврушников возвращаешь, либо...
– Либо мы тебя кокнем прямо сейчас, и все дела, – улыбнувшись, сообщил Новокрещенов.
Щукин протянул тонкую, как бамбуковая палка руку, попытался нашарить что-то над головой – кнопку сигнализации, должно быть.
– Лежать! – рявкнул Ванька, уже твердо, без растерянной дрожи направляя на него пистолет. – Руки на одеяло! Замри, как покойник!
– Да замру, совсем замру. Недолго осталось, – сварливо ответил Щукин, но руку опустил, сплел когтистые пальцы на груди – и впрямь покойник, осталось только свечку в них вставить. – Тем более что жлоба моего, телохранителя, вы наверняка вырубили?
– А как же! – хвастливо подтвердил оправившийся от шока, вызванного внешностью собеседника, Ванька.
– И еще одна, – опять взял на себя инициативу Новокрещенов, – претензия к тебе, Щукин. Мы было обмен затеяли, кандидатуру нашли... подходящую. А твои братки его у нас увели.
– Кого увели? – искренне заинтересовался Щукин.
– Чеченца. Которого мы, как бы это попонятнее выразиться... в заложники для обмена на солдатика взяли.
Щукин опять зашевелился, сел еще выше, опершись спиной на подушку, задохнулся от этого усилия, сказал хрипло:
– Ну я, в натуре, хренею от этой ботвы... Чо вы тут на меня грузите? Какие солдаты, заложники, чеченцы? Вы вообще-то, ребята, в ту палату попали? А то грохнете меня – а потом окажется, что, хе-гхе, не того...
– Того, того, – успокоил его Новокрещенов. – Мы ведь, Щукин, не просто так, не от балды на тебя вышли. Нам Федя Чкаловский насчет твоих дел полный расклад дал!
– Федя?! Кх-хе-гхе! – захлебнулся в кашляющем смехе Щукин и, вытащив из-под подушки салфетку, долго отхаркивался в нее, хрипя изъеденными болезнью легкими. – Ах, Федя... – задыхался возмущенно он. – То-то я смотрю и не пойму, что вы за типы... Вроде не блатные... а при наганах... По рожам – так вообще менты... Так вот кто вас на меня траванул! Федя...
– Вы же с ним давно враждуете, сферы влияния делите, – подсказал начавший прозревать Самохин.
– Да я уж год как... вот так валяюсь. Давно от дел отошел, – Щукин все пытался сесть повыше, карабкался, но обессиленно сползал всякий раз с подушки, тонул в тяжелом одеяле, проваливаясь под него, как сквозь проломленный лед, по самое горло. – Ну подумайте, на хрена мне, мертвецу, вся эта морока? Вся моя пехота давно под крыло к Феде Чкаловскому драпанула. Он и рулит сейчас всеми делами в городе. А папаша мой его поддерживает... как депутат.
– Ваш отец? – изумился Самохин.
– Ну да! гх-ха! Они ж кенты першие! Федька батю в Госдуму протащил, предвыборную кампанию его финансировал, конкурентов мочил...
– А как же... чеченская группировка? Разве не вы ей... управляли? допытывался Самохин.
– Все братки кавказские, как вторая чеченская война началась и дома в Москве взорвали... кх-хе... хвосты поприжали и от дел отошли. Они ж понимали, что теперь их не только менты пасут, но и спецслужбы... И чуть что – сразу в каталажку... Вот они и затаились. А Федя на них наезжал... Ему транзит наркотиков через Степногорск сохранить нужно было. Наркота в нашу область из Афганистана, Таджикистана и Казахстана шла, а Чкаловский их дальше, в Европу, гнал... Через Москву опасно, перехватывали часто. Так они ее через Чечню, Грузию и дальше, в Европу, гнали...
– Так, все ясно, – неожиданно встрял в разговор Новокрещенов. – Пора закругляться. Сейчас медсестра подойдет. Уходим.
– И, таким образом, – не обращая на него внимания, допытывался, впитывая информацию, отставной майор, – Феде как-то надо было принудить... заставить чеченскую группировку активизироваться, играть по его правилам? Вот, значит, зачем ему их земляк, что на зоне сидел, понадобился... Ты мне парень, еще вот что скажи...
Неожиданно за спиной майора громко хрюкнуло. Щукин как-то странно подпрыгнул на койке, влип в подушку, откинув голову навзничь. По кипельно-белой наволочке расплылось большое кровяное пятно. Самохин обернулся в недоумении и увидел, что Новокрещенов держит в руке, направляя в сторону Щукина, что-то непонятное, вроде вантуса, предназначенного для прочистки забившихся сливов кухонных раковин. "Вантус" опять громко чмокнул, из него вырвался прозрачный язычок пламени. И только теперь отставной майор понял, что в руках Новокрещенова револьвер, на ствол которого натянута резиновая груша. После второго выстрела она лопнула, развалилась надвое, пуля опять встряхнула изможденное тело Щукина, разбросавшего сухие руки по сторонам и теперь застывшего на манер распятия в забрызганной кровью больничной койке.
– Эт-то... зачем? – ошеломленно спросил Самохин.
Новокрещенов отчужденно взглянул на него, потом вытер полой халата рукоять револьвера, бросил брезгливо оружие на кровать рядом с распластавшимся Щукиным.
– Все, уходим, быстро! – скомандовал доктор и первым, повернувшись круто, шагнул из палаты. За ним устремился замороченный Ванька.
Чуть приотстав, Самохин метнулся к Щукину, склонился на мгновение над телом.
– Эй, ты чего? – сердито окликнул, заглянув в палату, Новокрещенов.– Я же сказал – уходим!
Самохин поспешил к выходу, оправдываясь виновато:
– Да я это... глянул... вдруг живой...
– После двух пуль в голову? – криво усмехнулся Новокрещенов и, подталкивая Самохина в спину, добавил: – Чудак ты, майор... Что сделано, то сделано...
Задыхаясь от возбуждения и быстрой ходьбы, отставной майор не помнил, как прошмыгнула их троица через темный больничный двор и оказалась на прилегающей улице, застроенной кособокими, с погасшими в эту пору окнами особнячками. Почуяв чужих, забрехала заливисто мелкая тонкоголосая собачонка, в ответ ей забухали басовито, загремели цепями злобные сторожевые псы.
– Слушай, командир, – раздраженно обратился к Новокрещенову Самохин, я что-то не понял. Ты зачем нас сюда приводил? Насчет вызволения из плена сына Ирины Сергеевны перетолковать или Щукина, который и так на ладан дышал, укокошить?
– Мы вроде как к бандитскому пахану шли, а тут... – тоже засомневался Ванька. – Я, конечно, ежели надо, тоже кого угодно грохнуть могу, но этот сам готов был в любой миг копыта отбросить. Он бы не сегодня завтра богу душу отдал...
– Дьяволу! – окрысился Новокрещенов. – Дьяволу он бы душу отдал, а не богу! Вы что, забыли, кого мы только что грохнули? Это же Щукин! На нем столько человеческих жизней – другой эсэсовец из дивизии "Мертвая голова" позавидует! А ты, Андреич, с ним тары-бары развел... А тот и рад тебе бредятину разную на уши вешать...
– Искать нас теперь по всему свету друганы его будут, – обреченно вздохнул Ванька. – Он ведь какой-никакой, а вор в законе был.
– Был, да весь вышел. Похоронят с помпой, памятник из черного итальянского мрамора отгрохают и забудут. Спидонос этот всем уже надоел. И если Федя Чкаловский с папашей его дружат, то и папаше... – поняв, что сболтнул лишнего, Новокрещенов прикусил язык.
Самохин закурил, жадно затянулся "Примой" так, что сигаретный огонек высветил его тяжелый взгляд, от которого невольно поежился Новокрещенов.
– Так, стало быть, все-таки Федька его заказал... – попыхивая во тьме дымком, проговорил отставной майор. – То-то ты, доктор, так вовремя Щукину рот пулей заткнул... Помог, так сказать, избавиться обществу от вредного элемента. И, судя по всему, абсолютно бескорыстно...
– Ну, не бескорыстно, да! – взорвался Новокрещенов. – Для вас же, дураков, старался! Мы эту тему еще... обсудим. В накладе не останетесь! По тысяче баксов для начала на брата даю!
– Для начала?! – притворно изумился Самохин. – А потом, значит, и больше? За такие-то деньжищи... Кого следующего-то замочим?
– Издеваешься? – взвился Новокрещенов. – Принципиального из себя строишь? Да ты посмотри, майор, вокруг. Все изменилось давно, все изменились! Только ты, как динозавр, со своей принципиальностью носишься.
– Ты мне объясни только одно. Как со Славиком-то теперь быть?
– Да решим мы эту проблему, – досадливо махнул рукой бывший доктор. Перед нами такие перспективы открываются! – и, смягчившись, предложил: Ладно, мужики, кончаем ссориться. Что сделано, то сделано. Приглашаю всех в ресторан. Прямо сейчас. Загудим на всю ночь, по-людски. Там я вам, х-хе, и премию выдам!
Самохин щелчком отбросил окурок, канувший рубиновой искрой в пожухлой траве, сказал устало:
– Пора мне. И так я с вами, друзья, припозднился. Домой пойду.
– Да погоди, Андреич, – в голосе Новокрещенова засквозило отчаянье.Куда ты? Сейчас тачку тормознем и поедем. Денег-то прорва! Хоть до Америки довезут!
– Не-е, – мотнул головой Самохин. – Режим дня у меня стариковский. Утро вечера мудреней, – и пошел по темной улочке к автобусной остановке.
– Товарищ майор! Я с вами... – услышал он.
Оглянувшись, увидел Ваньку, который догонял его, стуча по колдобинам крепкими армейскими ботинками.
– Ну и пошли вы... Чистоплюи! – донесся вслед голос Новокрещенова.Хотел вас в люди вывести, так нет...
Самохин шагал, сосредоточенно глядя под ноги. Долго шли молча, выбираясь с незнакомой окраинной улочки под лай растревоженных появлением чужаков окрестных собак, и, наконец, вышли к проспекту, шумному, празднично светлому от неоновых фонарей. Самохин озабоченно глянул на часы...
– Всего-то половина двенадцатого. Я уж думал, глубокая ночь. Значит, автобусы ходят еще...
Ванька пожал плечами:
– Да у меня деньги есть. Поймаем частника, чать довезет. Вам, товарищ майор, куда?
Самохин задумался на мгновенье, полез в карман, достал ключи от квартиры.
– На, езжай ко мне. Должен же ты где-то переночевать. А я позже подъеду. Мне тут... кое-какие вопросы решить надо.
– Спасибо, – покачал головой Ванька. – Раз так, то я попрощаюсь с вами. Пойду пивка где-нибудь выпью. Потом к кентам наведаюсь... Недалеко тут.
Самохин пожал Ванькину руку, поинтересовался:
– И куда ж ты теперь, солдат? Опять... в охранники?
– Не-е, – широко улыбнулся тот. – Еще погуляю с месячишко, а потом в Таджикистан завербуюсь. Там, говорят, в погранчасти контрактников набирают. Может, опять в Афган попаду. Где наша ни воевала, лишь бы не пропадала! Сказал и пошел, не оглядываясь, в сторону сияющих огнями киосков, круглосуточно торгующих пивом.
Самохин, ускорив шаг, добрался до ближайшего таксофона и, вставив специально припасенную для такого случая карточку, набрал нужный номер.
– Дежурный по РУБОПу? Мне нужен полковник Смолинский... Я знаю, что рабочий день кончился. Скажите, майор Самохин звонит. По срочному делу. Он в курсе... Спасибо, соединяйте. Жду.
Глава 22
Второй звонок по телефону-автомату Самохин сделал Федьке. Тот, поворчав по причине позднего времени, согласился-таки принять старого приятеля. Поймав такси, после четвертьчасовой гонки с водителем-лихачом по опустевшим ночным улицам отставной майор оказался возле заветного, тюремной архитектуры коттеджа, в котором обитал Федя Чкаловский.
Федька, не в пример прошлым посещениям, не вышел встречать припозднившегося гостя, принял его все в том же кабинете с необъятным столом, книгами и богатой коллекцией чая, расставленного в сотнях баночек и коробочек по высоким, под потолок, стеллажам. Сам принаряжен в черный, официальный костюм-тройку, будто не спать, а на торжественный прием собирался. Протянул небрежно Самохину руку, и тот, не обостряя до поры ситуацию, пожал ее, сел в указанное ему кресло, провалившись в него так, что оказался значительно ниже восседавшего напротив за столом Федьки, будто на коленях перед ним стоял.
