Текст книги "Искатель, 2014 № 12"

Автор книги: Александр Филиппов

Соавторы: Анна Чемберлен,Песах Амнуэль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Ничего не изменилось с вечера, кроме того обстоятельства, что теперь я знаю, кто убил Полякова и почему.

И еще я знаю, что произошло в заливе Черепахи.

Я хочу быть с Сентой, вот что я понял. Никогда не мог примириться с версией, которую выдвинула полиция, хотя других версий у меня не было и быть не могло.

Ничего не изменилось с вечера. Кроме меня. Смотрю на мертвого Полякова и говорю себе: «Я поводырь».

Я всегда им был. Эта способность врожденная. Возможно, потому я и выбрал профессию, не подозревая, что моя любовь к математике и квантовой физике задана генетически.

Поводырь умер, да здравствует поводырь, думаю я.

Сента ждет меня, это очевидно, все ее поведение доказывает это. Или мне хочется так думать?

Парадокс: сейчас я не только обладаю интуицией Полякова, но умею гораздо больше него. Он знал, что закон квантовой неопределенности – фундаментальный закон мироздания, а я знаю, как этот закон обойти, и могу рассчитать переход в любую точно заданную ветвь многомирия. Проблема в том, чтобы определить нужную точку в бесконечном числе миров – проблема бесконечно более сложная, чем поиск иголки в стоге сена.

Но я могу перебирать… могу переходить с острова на остров и возвращаться всякий раз в тот мир, где, по моим расчетам, должна быть Сента.

Мы сразу узнаем друг друга. Заглянем друг другу в глаза, и она скажет:

«Пол, как долго я тебя ждала!»

Я уверен, что будет так, потому что не может быть иначе.

Обвожу комнату взглядом. Мне не нужно ее запоминать, я прекрасно помню – и эту комнату, и множество других, таких же и не таких.

«Прости, – говорю я Полякову. – Не могу взять тебя с собой, ты умер, и мы больше не связаны даже общей памятью. Полицию, скорее всего, вызовут коллеги, потому что доктор Голдберг не придет на лекцию и не будет отвечать на звонки».

Я понимаю, что тяну время. Пугаю самого себя, самого себя убеждаю, что найти Сенту – бесконечно сложная задача. Я поводырь, надо с этим свыкнуться. Я могу пройти по островам фарватера до того мира, где меня ждет Сента.

В первый раз одному всегда трудно – как выйти к придирчивой аудитории и прочитать доклад о никому еще не известной теории.

Прислушиваюсь к себе. Первый остров на моем пути домой – банка Гаупперса. Три миллиона двести тридцать тысяч световых лет. Между двумя спиральными галактиками, которые даже не имеют каталожных номеров. Далеко… Но интуиция говорит: этот остров – первый на фарватере по дороге домой.

Допиваю кофе. Уношу поднос на кухню и ставлю чашки в мойку. Отпечатки пальцев? Пусть остаются.

В прихожей надеваю куртку и, подумав, – вязаную шапочку. На островах это неважно, а дома может быть холодно.

И я всегда смогу вернуться. Если захочу. Здесь меня будут считать преступником, убившим неизвестного и сумевшим скрыться из запертой комнаты.

Может быть, я захочу дать показания. Когда кто-нибудь сможет понять.

Пора.

Анна Чемберлен
ЭКСПРЕСС «ЗАБВЕНИЕ»

I

Фанни Боровская, крашеная блондинка лет тридцати двух, была, что называется, на любителя. Бледное лицо, выразительные глаза и яркие, словно кровью вымазанные губы.

Ее муж до своей преждевременной кончины работал коммерческим директором в какой-то сомнительной фирме, которая занималась перекраской автомобилей. Собственно говоря, он не умер в прямом значении этого слова; Фанни его пристрелила.

В последнее время он действовал ей на нервы. Так, например, придя с работы, муж сразу становился на четвереньки и вел себя как пекинес. Бегал с веселым лаем по комнатам, ел из миски (причем требовал, чтобы миска обязательно стояла рядом с помойным ведром), приносил Фанни тапочки в зубах, обожал, когда она его чесала за ушком… И все это, в принципе, было бы вполне терпимо; мало ли у кого какие причуды?.. Но всему же есть предел.

В один прекрасный день муж наотрез отказался разговаривать, а только тявкал и скулил. А когда же Фанни попыталась заставить его сказать хотя бы одно человеческое слово, он злобно укусил ее за ляжку.

Фанни, недолго думая, достала из ящика пятизарядный револьвер старого образца (короткоствольный, 38-го калибра) и всадила в взбесившегося мужа все пять пуль… Ей без труда удалось убедить молоденького следователя, похожего на девочку, что это была кровавая месть конкурентов.

…Фанни сидела в темноте. Фанни любила темноту. В темноте она чувствовала себя более защищенно, чем при искусственном – и уж тем более естественном – освещении.

Схватив фляжку с коньяком, Фанни надолго присосалась к горлышку. На нее напал безудержный смех, когда она вспомнила покойного мужа-пекинеса. «Ш-ш-ш… – приставила она пальчик к губам. – Они могут услышать. Они уже близко».

Еще чуть понежившись на диванчике, Фанни вскочила и понеслась на кухню. Здесь она. опустилась на четвереньки перед чистой эмалированной миской с молоком (грязную миску мужа Фанни давно выкинула на помойку) и, высунув розовый язычок, начала жадно лакать. Молоко скисло, и Фанни испытывала от этого странную смесь наслаждения и отвращения.

Напившись молока, она легко запрыгнула на широкий подоконник, оттуда прыгнула в заблаговременно открытую форточку… Ну, а уж от окна до крыши соседнего дома было рукой подать.

Оказавшись на крыше, Фанни сладко потянулась. Вот этот момент перехода она любила больше всего. Острое ощущение полноты жизни охватило ее от кончиков ушей до кончика пушистого хвоста… Да! Фанни была кошкой!.. Она еще и потому пристрелила мужа (и это было главное!), что он не просто прикидывался собакой, но по сути своей был собака. Фанни же, как всякая нормальная кошка, люто ненавидела собак.

…Под утро Фанни вернулась домой. Усталая, голодная и счастливая. Вполне удовлетворившая свою похоть. Она залезла в ванну и долго лежала, не шевелясь и закрыв глаза. Наслаждаясь… От воды шел пар.

Когда Фанни вошла в спальню, ей вдруг показалось, что наступила новогодняя ночь. Непонятное сияние озаряло комнату. Словно от разноцветных лампочек, горящих на елке (хотя на самом деле не было ни елки, ни лампочек). Фанни охватил дикий восторг. Раскинув руки, она закружилась по комнате. Но тут же остановилась. «Ш-ш-ш… – сказала она себе, приставив пальчик к губам. – Они уже здесь».

II

Жизнь – временное явление, потому что дается нам на время. Ее надо просто переждать, как пережидают дождь или снег…

Вот Макаров и пережидал.

Это был слегка опустившийся писатель лет пятидесяти пяти. С ним вечно случались какие-нибудь темные истории. То жена у него откуда-то упала. (Ее так и не спасли.) То семилетняя дочка его куда-то пропала. (Ее так и не нашли…)

Короче, когда в соседней квартире Фанни уснула, Макаров – наоборот – проснулся.

Он пошарил рукой по журнальному столику в поисках сигарет и задел будильник. Часы упали на пол. Тиканье прекратилось. Во дворе протяжно завыла собака. «Сегодня непременно кто-нибудь умрет, – подумал Макаров. – Может быть, даже я». Он встал с кровати и пошел в ванную комнату ополоснуть лицо. «Время остановилось, – сказал он своему отражению в зеркале. – Время дало трещину».

В городе было еще пять зеркал, в которые Макаров регулярно смотрелся. Два из них он любил; два других – нет. А одно – пятое – люто ненавидел. Это зеркало находилось в бесплатном туалете; недалеко от пивнухи, в которую Макаров частенько захаживал. Из-за своей неумеренной любви к пиву ему никак не удавалось избежать неприятного зрелища. Каждый раз, заскакивая в туалет, он обязательно натыкался на свое перекошенное отражение с седыми всклокоченными волосами…

Макаров вернулся в комнату. Будильник все так же валялся на полу. С иконы, висевшей в углу и изображавшей святого Серафима, нагло ухмылялась голая девица. «Плохо день начинается, – с тоской подумал Макаров. – Ох, плохо…» Его вновь охватило предчувствие близкой смерти. Он взял мобильник и набрал номер автоответчика времени. В трубке стояла кладбищенская тишина.

Включив свой раздолбанный комп, Макаров с остервенением забарабанил по клавиатуре. «Время дало трещину, – печатал Макаров. – И в эту трещину полезли всякие гады и твари. Извиваясь, раздирая до крови жирные бока, хватаясь за острые края…» Перестав печатать, Макаров резко отодвинул клавиатуру. Так резко, что та грохнулась на пол.

Затем Макаров оделся и вышел из дома.

По небу неслись рваные тучи. Макаров немного успокоился. Предчувствие близкой смерти куда-то пропало. «Вот это – мое, – думал он, бредя по грязным улицам. – Мерзкий дождь, разворошенные помойки, хмурые лица прохожих…» Впрочем, возможно, все это лишь аберрация. И на самом деле светит солнце, помоек нет и в помине, а все прохожие радостно улыбаются… «Не дай Бог, – подумал Макаров, сунув руки в карманы тяжелого пальто. – Мне этого не надо. Мне хорошо, когда – вот так».

Пивнуха была еще закрыта, и Макаров решил сходить в кино. Свет в зале погас. На экране замелькали кадры погонь и перестрелок. А в душе у Макарова вновь начала нарастать тревога. «Что ж такое получается? – думал он. – Время остановилось, и они полезли…» Но, похоже, кроме Макарова никто этого не заметил… Забавно. Время треснуло, как старая статуэтка, а все продолжают жить, словно ничего не произошло.

Макаров посмотрел на светящийся циферблат. Да, время стоит. А эти упорно продолжают лезть. Режут в кровь скрюченные пальцы… Интересно, какая у них кровь?.. Зеленая?.. Или, может, черная?.. Макаров расстегнул ремешок на запястье и, сунув часы в карман, вышел на улицу.

Вышел – и остолбенел!

Вместо грязной, милой сердцу пивнухи его глазам явилось шикарное заведение с витринами. На одной витрине красовалась смазливая девица, с другой – весело скалились породистые псы…

Двери сами собой распахнулись, приглашая Макарова войти. И он вошел.

III

Внутри все мигало, сверкало и переливалось.

Зеркальные плитки пола. Зеркальная стойка бара. Блестящие белые шары под потолком… Там и сям стояли столики с розовыми ночничками… Словом, все как положено.

Вот только… дверь в посудомойку слегка приоткрыта, и лысый карлик с придурошной ухмылкой орудует у раковины с грязной посудой; вот только барменша… как бы это сказать… гермафродитка; вот только грустная девушка в бледно-голубом платье, сидящая на краю эстрады, уж больно смахивает на утопленницу… А так… так все нормально.

Макаров огляделся. Десятки зеркал враждебно смотрели на него пустыми глазницами. Ни в одном из них он не отражался.

«Начинается», – подумал Макаров.

К нему через весь зал суетливо подбежал распорядитель.

– Добро пожаловать, гость дорогой, оскалился он в неприятной улыбке.

Макаров взглянул на его руки. Обе ладони распорядителя были в свежих порезах.

На эстраде появился здоровенный саксофонист с удивительно уродливой физиономией. Одни рыбьи глаза чего стоили. Он стал выдавать на своем саксе хриплые прерывистые звуки. Девушка-утопленница тотчас забралась на сцену и начала извиваться в медленном танце.

Распорядитель повел Макарова в самый отдаленный угол зала.

– Вы знаете, как называется наше заведение? – полуобернувшись, спросил он.

«Знаю, – мысленно ответил Макаров. – Ловушка».

– Что будем пить? – деловито осведомился распорядитель, усадив Макарова за столик.

– Кровь, – сказал Макаров.

– Простите? – не понял распорядитель.

– У вас кровь на подбородке, – показал Макаров пальцем на свой подбородок.

– Порезался, – пробормотал распорядитель и молниеносно слизнул красную капельку длинным языком. – Так что вам принести?..

– Пиво, – сказал Макаров.

Распорядитель ушел. Из посудомойки выглянул лысый карлик. Он зорко оглядел зал. Увидев Макарова, карлик направился к нему.

– Привет, Вилли, – сказал он писклявым голосом. – Как поживаешь, приятель?

– Я не Вилли, – ответил Макаров, поморщившись. От пронзительного писка карлика у него фонило в ушах.

– Читал твою последнюю книжку, Вилли, – продолжал карлик, сев на стул. – По-моему, дерьмо.

Зал понемногу заполнялся. Свободных столиков почти не осталось. Справа от карлика села молодая женщина с бледным лицом и яркими, словно кровью вымазанными губами.

«Типично вампирическая внешность», – подумал Макаров.

Женщина заказала двойной «Манхэттен» со льдом и салат из крабов.

– Здравствуйте, – сказала она, мельком взглянув на Макарова.

– Вы меня узнали? – оживился Макаров.

– Конечно, – кивнула Фанни. – Мы же с вами соседи по лестничной площадке.

(Да, это была Фанни… Как она здесь оказалась? Непонятно. Возможно, ей все это только снится.)

«Вот тебе и писательская слава», – уныло подумал Макаров.

На эстраде появились музыканты в сверкающих золотых пиджаках. Они разом ударили по инструментам. Девушка-утопленница низким хрипловатым голосом запела песенку на английском языке.

Входная дверь с шумом распахнулась. В зал ворвался холодный ветер.

– Эй, кто-нибудь! – крикнула девушка, прекратив петь. – Закройте, к чертовой матери, дверь, а то меня ветром унесет. Буду тогда – унесенная ветром!

В разных концах зала одобрительно зааплодировали. Но дверь, похоже, никто закрывать не собирался.

Макаров встал и подошел к выходу. На улице лил дождь. Так хлестал, что не было видно ни зги. Макаров закрыл дверь.

Вновь зазвучали резкие звуки рояля, хрип саксофона, плач гитары… Девушка скорее говорила под музыку, чем пела.

Макаров вернулся на свое место.

– Она мертвая, – сказал официант, ставя перед ним кружку с пивом.

– Мертвая? – удивился Макаров.

– Да. А что вы удивляетесь? Знаете, как написано в одной книжке? «Мертвых всегда больше, чем живых».

– Это моя книжка, – сказал Макаров.

Фанни посмотрела на Макарова. Как ни странно, но неряшливый вид старого писателя пробудил в ней сексуальные чувства.

– Вам никогда не хотелось умереть? – поинтересовалась она.

– А вам?

– Почему вы отвечаете вопросом на вопрос?

Макаров пригубил пиво.

– Скажем так – я уже умираю. Писатель, который перестает писать, начинает умирать.

– Почему же вы не пишете?

– Почему? – Макаров хмыкнул. – Вот вы чувствуете, как дышите?

– Иногда.

– То-то и оно, что иногда. А откачать сейчас отсюда воздух да сунуть вам баллон литров на пять – небось, каждый глоток считать бы стали.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Макаров выбил из пачки сигарету.

– В мире слишком много вопросов, на которые нет ответов, – сказал он, закуривая. – Не существует.

Отыграв несколько номеров, музыканты направились к стойке бара. А девушка-утопленница подсела к Макарову. В сущности, она была уже далеко не девушка. Ну да Бог с этим.

– Спасибо, что прикрыли дверь, – сказала она. – А то у меня хроническая простуда. – Девушка вставила сигарету в белый мундштучок и закурила. – Вам понравилось, как я пою?

– Да, – искренне признался Макаров. – Очень.

– В принципе, голос у меня так себе, но для этой дыры сойдет. – Она прищурилась сквозь сигаретный дым. – Не угостите девочку коктейльчиком?

Макаров заказал несколько коктейлей.

Когда официант принес высокие стаканы с насаженными на них ломтиками лимона, девушка первым делом выкинула эти ломтики на стол. А затем опрокинула в себя один за другим сразу два стакана. Видно, у нее в жизни что-то не ладилось. Хоть она и была мертвая.

– Вы в самом деле мертвая? – спросил Макаров.

– Мя-а-у, – вместо ответа мяукнула девушка. Она уже основательно нагрузилась.

– А вот мы счас проверим, какая ты мертвая, – захохотал карлик и, крутанув колесико зажигалки, поднес язычок пламени прямо девушке к подбородку.

Запахло паленой кожей.

– Ц-ц-ц, – игриво поцокала девушка языком.

– Ну, это еще ничего не значит, – пробормотал обескураженный Макаров.

IV

Музыканты вернулись на сцену и в несколько расслабленной манере заиграли: «Там, где кончается розовый мир».

Девушка-мертвец дотронулась кончиками пальцев до небритой щеки Макарова.

– Пойдешь со мной? – спросила она.

– Потом, – ответил Макаров.

– Потом, – медленно повторила девушка. – Неужели ты не понимаешь, Что не бывает никакого «потом»?

– О, вы проникли в самую суть вещей, – с вялой полуулыбкой сказала Фанни.

Поощренная этой полуулыбкой, девушка-мертвец охватила Фанни за запястье.

– А ты? – задыхаясь, прошептала она. – Ты пойдешь со мной?..

Похоже, у девушки начинался приступ похоти.

Фанни резко дернулась, словно ее прошило током.

– Отстань от меня, детка, – зло бросила она. – От тебя землей пахнет.

Девушка-мертвец тут же убрала руку.

– Зря вы так, – примирительно сказала она. – Вы ведь тоже когда-нибудь умрете.

– Я уже два раза умирала, – нервно ответила Фанни. – Первый раз – в семь лет, на операционном столе. Второй раз – в семнадцать, под машину угодила… Так что не надо.

Карлик хлопнул Макарова по плечу.

– Ну ты даешь, Вилли, – ухмыльнулся он. – Тебе, можно сказать, солнце предлагают, море, нудистский пляж, а ты говоришь: «Не-ет, ребятки, спущусь-ка я лучше в подвал, где девчонку топором зарубили».

У Макарова все внутри так и оборвалось. Он почувствовал тошнотворный запах крови. Чтобы как-то сбить это ощущение, он залпом допил свое пиво.

– Что вы имеете в виду? – Макаров едва шевелил губами.

– Сам знаешь – что, – подмигнул карлик.

Девушка-мертвец снова погладила Макарова по щеке.

– Хотите, я исполню что-нибудь лично для вас? – предложила она.

– Да! Да! – с благодарностью ухватился за это предложение Макаров. – Спойте, пожалуйста, «Экспресс «Забвение»». Знаете такую песенку?

– Такой песенки я не знаю, – ответила девушка, и в ее карих глазах вновь зажглись похотливые огоньки. – Но для вас я ее спою.

Покачивая бедрами, она направилась к эстраде.

Саксофонист вскинул саксофон. Гитарист врубил усилитель. Пианист плюхнулся на вертящийся табурет… Девушка-мертвец запела хриплым голосом, наполненным до краев сладкой горечью:

 
Экспресс «Забвение» пронизывает ночь.
Забытый попугай в забытой клетке
«Бр-разилия», – кричит.
Забытая дымится сигаретка,
Забытый чай на столике стоит.
А рядом в зеркалах Забыты чьи-то лица…
Забыто все, что можно позабыть.
«Экспресс «Забвение» несется по равнине.
Проносятся забытые века,
Забытая течет река —
В забытые пустыни…
Звучит мелодия, забытая давно.
Лежит любовь забытая на полке.
Забытые несутся за экспрессом волки.
Забытый я гляжу на них в окно.
Все это так похоже на забытое кино.
В нем тоже шел экспресс с названием «Забвенье»,
И так же попугай в забытой клетке
Кричал: «Бр-разилия»…
 

Пошло долгое соло саксофона… Напротив Макарова сидела маленькая девочка и ела мороженое. Макаров тряхнул головой. Видение исчезло.

– Что, воображение пошаливает? – понимающе усмехнулась Фанни.

«Откуда она знает?» – поразился Макаров.

– Я чувствую, – сказала Фанни. – Я все чувствую. Как кошка.

– Ненавижу кошек, – злобно пропищал карлик. – Мерзкие твари.

И тут вдруг в зале неизвестно откуда появился огромный черный дог. Страшно зарычав, он бросился на Фанни. Она словно бы ждала этого. Раздался выстрел. Собака упала замертво. Из простреленной головы потекла кровь.

Саксофонист, перестав играть, соскочил с эстрады и подбежал к убитому догу. Присев на корточки, он бережно положил собачью голову себе на колени.

– Ты! – выплюнул саксофонист в сторону Фанни. – Ты!..

– Очень сожалею, – холодно произнесла Фанни, убирая пистолет в сумочку. – Сколько я вам должна?

– Я не продаю друзей, – с нехорошей усмешкой ответа саксофонист. – Тем более – мертвых.

Лысый карлик, схватив убитого пса за задние лапы, поволок его в посудомойку. По зеркальному полу тянулся кровавый след. Танцы возобновились, будто ничего и не произошло.

Зал сотрясали звуки музыки. Крутились блестящие шары под потолком.

– Этого они мне никогда не простят, – прошептала Фанни.

Макаров услышал.

– Кто не простит? – спросил он.

Фанни не ответила.

За дверями посудомойки образовался какой-то сгусток опасности. Макаров ощущал его как гнойный нарыв, который вот-вот прорвется…

– По-моему, нам пора сваливать, – тревожно сказал Макаров.

К столику с решительным видом приближалась барменша-гермафродитка.

– Послушай, мужик, – грубо схватила она Макарова за отвороты пиджака. – Ты дал фальшивую купюру. Пойдем разберемся.

– Какую еще купюру?! Я даже к бару не подходил!.. – Макаров попытался вырваться из цепких рук барменши. Но не тут-то было.

В зале тем временем появились крепкие ребята.

Нельзя было терять ни секунды.

Макаров вскочил, роняя стул, и резко ударил барменшу ногой в пах.

– Бежим! – крикнул он Фанни.

И они выскочили в дождливую ночь.

V

Ночь поглотила их без остатка. Они растворились в густой смеси тьмы и тумана. И те, кто выбежал вслед за ними, растерянно замерли у входа, напряженно вглядываясь в непроницаемую стену мрака…

А женщина-кошка и старый писатель брели по кривым улочкам, не видя себя и друг друга. И только нудный дождь, оседая на лицах моросью, косвенно давал им понять, что они все еще существуют на этом свете.

Фанни и Макаров шли молча, словно были тысячу лет знакомы и обо всем давным-давно переговорено.

– О чем вы думаете? – немного погодя все же спросил Макаров.

– Ни о чем, – призналась Фанни. – Я вообще редко думаю. Я живу инстинктами.

Они опять замолчали. В рваном просвете туч показалась желтая луна. Рядом с ней мерцали далекие звезды. Из редеющего тумана стали выплывать странные металлические конструкции, похожие на доисторических животных, ветхие дома, ржавые вагоны старинных электричек с выбитыми стеклами; рядом с вагонами в одну кучу были свалены телефонные будки – тоже старинные, ржавые, и тоже без стекол… Вдалеке закричала невидимая птица. А где-то совсем близко ударил колокол, и его незатухающий гул надолго повис в сыром воздухе ночи.

В молчании они прошли мимо магазинчика женского белья. За стеклом витрины лежала голая женщина с оторванной ногой. Она умоляюще смотрела на Макарова. Макаров ускорил шаг, убеждая себя, что это манекен.

Город словно вымер. Хотя, в сущности, было не так уж и поздно. Скорее, наоборот – было рано. «Ведь сейчас день, а не ночь, – дошло вдруг до Макарова. – Почему же так темно?»

Не сговариваясь, Макаров и Фанни посмотрели друг на друга.

– Я вам никого не напоминаю? – с улыбкой спросила Фанни.

– Нет, – тоже улыбнулся Макаров.

– Я похожа на кошку.

– На кошку?

– Да. У меня даже маленькие усики есть. Их не видно, но они есть. Хотите потрогать?

Макаров провел пальцами по мокрым от дождя губам Фанни.

– Чувствуете?

– Чувствую.

Они вышли к озеру и побрели вдоль берега, по усеянному мусором и дохлой рыбой песчаному пляжу.

Прогулка начинала их тяготить. И как только они это поняли, так сразу же оказались возле своего дома. Вошли в подъезд и, забравшись в узкую, словно гроб, кабинку лифта, захлопнули за собой дверь. Свет не горел. Фанни нажала кнопку. Натужно загудев, кабинка поползла вверх.

– Вы нажали наудачу? – спросил Макаров.

В темноте послышался легкий смешок.

– Если б я жала на удачу…

С опозданием засветилась тусклая лампочка на потолке. Кабинка еле двигалась. Фанни в упор смотрела на Макарова.

– У вас светло-голубые глаза, – сказала она.

– Ну и что?

– У большинства маньяков-убийц такие глаза.

– Лично я никого не убивал, – с искусственной веселостью ответил Макаров. – Честное слово.

Фанни не приняла его тона.

– У каждого есть свой скелет в стенном шкафу, – произнесла она и, помедлив, добавила: – Или убитая девочка в подвале.

Сердце Макарова бешено заколотилось. Лифт замер.

Они приехали.

VI

Фанни вкатила в комнату портативный бар. Затем, ненадолго исчезнув в кухне, принесла оттуда две большие тарелки с жареным мясом.

– Ешьте руками, – сказала она, ставя тарелки на низенький столик.

– Руками? – переспросил Макаров. – У вас нет вилок?

– Есть. Но меня возбуждает вид мужчины, который хватает мясо руками.

Она включила музыку.

– Это блюз? – спросила Фанни.

– Не знаю, – ответил Макаров.

– Это блюз, – повторила Фанни уже с утвердительной интонацией.

– Вполне возможно. – Макаров опрокинул в себя стопку. Виски обожгло горло.

– А вы знаете, что такое блюз?

Макарова уже начинало нервировать повторение одного и того же слова. Он опрокинул в себя еще стопку.

– Не знаю.

– Блюз – это когда хорошему человеку плохо.

«Слова, слова… – подумал Макаров, закрывая глаза. – Как я устал от слов…» Фанни продолжала что-то говорить, но теперь Макаров воспринимал не значение ее фраз, а как бы их внешний вид. Они виделись ему в форме пауков, стоящих враскоряку на кривых мохнатых лапках.

Макаров открыл глаза. Пауки исчезли. Напротив него сидела Фанни.

– Мне кажется, – сказала она, – что хорошую книгу может написать только хороший человек.

Макаров поправил:

– Хорошие книги пишут не хорошие люди, а хорошие писатели.

Пронзительно зазвонил телефон. Одновременно с этим на улице раздался злобный лай собак.

Макаров сделал движение снять трубку.

– Не надо! – поспешно воскликнула Фанни. – Не снимайте.

Телефон звонил долго-долго. Макаров нервно барабанил пальцами по столу. Фанни заразила его своим беспокойством.

Наконец, после томительной паузы, Фанни тихо произнесла:

– Я не хочу причинять никому зла. – И, немного помолчав, добавила: – Впрочем, делать добро мне тоже не хочется.

– Чего же вы хотите? – Макаров сунул кончик сигареты в пламя зажигалки.

– Мои желания просты, – ответила Фанни. – Я хочу, чтобы зимой шел снег, а не дождь.

– И все?

– И все.

– Представляю, как вам грустно. Ведь этой зимой – сплошные дожди.

Фанни передернула плечами.

– Да нет. Мне очень даже весело. Особенно если учесть, что дог, которого я пристрелила, был вовсе не дог.

– А кто? – спросил Макаров.

– Кто… – с горькой усмешкой повторила Фанни.

VII

Макаров вдруг словно бы в прострацию впал. С ним такое частенько случалось. Возьмет ни с того ни с сего – и унесется в бескрайний Космос. А тело оставит. Вот и сейчас – взял и унесся. Огляделся. А Земли-то нет! Нет Земли!..

– Эй, очнись, – вернул Макарова назад голос Фанни.

Они уже сидели в спальне, на кровати. Фанни была абсолютно голая. Она легла на спину и положила Макарову ноги на плечи.

– Сейчас сожму ножки-то, – сказала она игриво. – И не будет больше великого писателя.

Далее произошло то, что и должно было произойти.

– А-а… – стонала Фанни, и ее голос взлетал все выше и выше.

– Послушай, – Макаров едва сдерживал раздражение, – перестань имитировать оргазм.

Фанни моментально успокоилась.

– Я думала, тебе будет приятно, – сказала она, закурив.

– Мне было приятно, – сухо ответил Макаров. – Спасибо.

– Не за что, дружок. – Фанни выпустила изо рта колечко дыма. – Вообще-то мужчины внушают мне отвращение.

– Зачем же ты тогда со мной легла?

– Исключительно из уважения к твоим литературным способностям, – пошутила Фанни.

Макаров принял ее слова за чистую монету.

– Да уж, когда-то мои романы имели колоссальный успех, – сказал он, приосанившись. Но тут же снова поник. – Впрочем, все хорошее рано или поздно кончается. У меня все хорошее кончилось в одно не очень прекрасное утро, когда я обнаружил рядом с собой в постели свою мертвую жену…

Фанни ничего не ответила. В спальне было темно. Макаров видел лишь красный огонек сигареты и два Фанииных зеленых зрачка.

– Ну а девочка? – вполголоса спросила Фанни.

– Какая… девочка!.. – похолодел Макаров.

– Дочка твоя… она ведь все еще там… в подвале.

Сердце Макарова, прорвав грудную клетку, вырвалось наружу и смачно влепилось в стену. Потом ме-едленно сползло на пол жалким комочком склизкой плоти… Макаров так явственно это увидел, что его чуть не стошнило.

Фанни больно вонзила в его плечо острые ногти.

– Ты должен успеть до полуночи! – жарко зашептала она. – Тогда трещина закроется. И эти подохнут… Без лазейки.

– Что… успеть? – спросил Макаров осипшим голосом.

– Помолиться. Встать на колени, и молитвы зашептать, и крестом себя осенить… Тогда и увидишь, как из крови плоть начнет появляться. И ребеночек руки к тебе потянет… – Фанни перевела дух. – Да только гляди, чтоб она это была… Вспомни, есть ли какие приметы?..

– Колечко! – тотчас вспомнил Макаров. – Колечко должно быть на правом мизинце. Серебряное.

– Тихо! – Фанни зажала ему рот ладонью… – Слышишь?! Они идут…

VIII

Под холодным звездным небом бежала стая собак. Они бежали след в след. Как волки. Крупные, сильные твари с оскаленными мордами и налитыми кровью глазами. Впереди всех несся вожак. Огромный пегий пес непонятной породы. Опустив уродливую голову к земле, он подрагивающими ноздрями жадно втягивал в себя ненавистный запах Фанни-кошки.

Стая стремительно ворвалась в маленький дворик. Вожак с силой оттолкнулся лапами от асфальта и, как стрела, взмыл ввысь. Протаранив мордой оконное стекло, он обрушился на пол Фанииной квартиры.

– Стреляй! – истерично завопила Фанни. – Стреляй!!

Макаров выстрелил. Визжащий комок боли закрутился по комнате, сметая все на своем пути. Макаров выстрелил еще раз. Грохот был неимоверный… В дверь беспрестанно звонили. Потом начали колотить ногами.

– Что там у вас происходит?! – доносились из-за двери громкие голоса. – Сейчас же откройте!

Макаров кинулся открывать.

– Не надо! – вцепилась в него Фанни. – Там тоже они!

Еще одна серая тварь влетела в разбитое окно. Макаров, забыв про. пистолет, врезал ей ногой по морде… Теперь собаки лезли отовсюду. Как тараканы. Комната наполнилась рычащими и лающими звуками…

И вдруг… р-раз! – все исчезло.

Наступила тишина. Только из кухни доносилось урчание холодильника.

– Фанни, – позвал Макаров. – Фанни.

Молчание. За разбитым окном стонет ветер.

Что это?.. Макаров вздрогнул. Звонил телефон. Настойчиво. Агрессивно. Макаров снял трубку.

– Макаров? – спросил писклявый голос.

– Да.

– Живой еще?

– Да вроде живой.

– «Вроде»… – захихикал голос. – А может, уже нет?

Пошли короткие гудки. У Макарова не хватило душевных сил положить трубку на место. Он просто разжал пальцы, и трубка упала на пол.

«Надо идти», – подумал Макаров.

Он вышел в прихожую, надел пальто. Потом открыл входную дверь.

– Эй! – крикнул Макаров. – Эй!..

Ему никто не ответил.

Он начал спускаться по лестнице.

В подвал…

Спустившись, Макаров зажег фонарик. Яркий кружок света заплясал по грязно-серым стенам, выхватывая из тьмы то протекающие трубы, то дохлых крыс… Стало вдруг трудно дышать. Словно бы кто-то принялся энергично откачивать из подвала воздух. (Скорее всего, так оно и было.)

Макаров остановился. Ему почудилось, что вместо крови у него по венам побежала горячая вода. В ту же секунду со всех сторон зазвучала веселая музыка, послышались бодрые голоса ди-джеев – будто одновременно заработало несколько радиостанций. Макаров двинулся дальше. Тотчас погас фонарик. Макаров пощелкал кнопкой. Бесполезно.

– Все кончено, – обреченно сказал он.

– А ты крестик-то на себя наложи, – отчетливо услышал Макаров голос Фанни. – Ну…

Макаров перекрестился. Светлее от этого не стало. Но теперь он видел в темноте. «Как кошка, – подумал Макаров. – Как Фанни».

Музыка и голоса смолкли.

– Мои желания просты, – громко сказал Макаров, – я хочу, чтобы зимой шел снег…

С потолка повалил густой снег.

– Блюз, – еще громче сказал Макаров, – это когда хорошему человеку плохо!