Текст книги "XX век ВВС. Война авиаконструкторов"

Автор книги: Александр Больных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Загадки Восточного фронта

Мы плавно подошли к анализу событий, происходивших на Восточном фронте, и здесь сразу сталкиваемся с огромным количеством непонятных моментов и вопросов без ответа. Причем эти самые вопросы возникают еще до того, как начинаешь работать с различными источниками, буквально при взгляде на обложки. Качество советской историографии давно стало притчей во языцех, но я бы не спешил огульно записывать все книги, изданные до 1990 года, в макулатуру, потому что даже в них содержится масса ценных сведений, нужно только внимательно и скрупулезно процеживать килотонны главпуровской воды, и тогда вы сумеете найти золотые крупицы истины.

Вот вам первый пример, а точнее, загадка номер ноль. Берем книгу, которую в своей работе используют практически все историки, – М. Кожевников «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», Москва, издательство «Наука», 1977 год. На обороте титульного листа гордо красуется: «Утверждена к печати Институтом военной истории МО СССР». Вас в только что прочитанном ничто не смущает? Например, то, что Рабоче-Крестьянская Красная Армия была переименована в Советскую Армию только 2 февраля 1946 года! То есть, если верить Кожевникову, Великую Отечественную вела и выиграла несуществующая армия! Можно ли после этого уважать издательство «Наука» вместе с примкнувшим к нему ИВИ МО СССР? Кстати, все течет, но ничего не меняется. В 1985 году монография Кожевникова была переиздана под тем же самым нелепым названием.

Часть сложностей и загадок возникает совершенно объективно. Если описания воздушной войны на Западе ясны и легко поддаются периодизации и классификации: вот вам Битва за Англию, вот стратегическое воздушное наступление союзников, вот борьба против нефтеперегонной промышленности Германии, то действия авиации на Восточном фронте, несмотря на размах воздушных сражений, загнать в прокрустово ложе периодов и определений гораздо сложнее. Причин этому несколько. Прежде всего это динамический характер войны на Востоке, когда фронт стремительно передвигался то в одном направлении, то в другом. На Западе все затяжные воздушные кампании велись со статичных, неподвижных баз по обе стороны Ла-Манша. Сначала немцы пытались сломить Британию, потом союзники пытались сломить Германию, но при этом воздушные флоты и авиакрылья никуда не перебазировались. Второй, не менее важной причиной было то, что все эти операции являлись стратегическими, даже если их пыталась вести тактическая авиация, как немецкий «Adlertag». На Востоке по разным причинам, хотя в первую очередь из-за отсутствия стратегической авиации, никто даже не пытался вести стратегическую борьбу. Все действия авиации, как немецкой, так и советской, были подчинены сиюминутным нуждам фронта, о далеких перспективах просто не было времени задумываться. Мы не говорим о недолгом базировании американских «Летающих крепостей» под Полтавой, ведь советское командование не сумело – или не захотело? – обеспечить безопасность этих аэродромов, и челночные операции стратегических бомбардировщиков так и остались случайным кратковременным эпизодом, не имевшим решительно никакого значения. Плюс сказывалась огромная протяженность фронта, не позволявшая собрать в одном месте крупный ударный кулак авиации. Разумеется, время от времени противники сосредоточивали силы для обеспечения очередного крупного наступления, но эти случаи были очень и очень редкими, их можно буквально пересчитать по пальцам. Для немцев это было обеспечение штурма Севастополя, наступление на Сталинград, Курская битва. И все! Наше командование лишь в период Курской битвы сосредоточило на небольшом участке фронта большое количество самолетов, в случае других наступлений фронтам приходилось использовать имевшиеся в их распоряжении воздушные силы, ну еще Ставка чего-нибудь подбрасывала, а так, чтобы, как немцы в ходе Битвы за Англию, собрать для проведения одной операции две трети всей наличной авиации – ни разу. И на память приходит лишь одна крупная воздушная битва – это Кубанский плацдарм в 1943 году. Как ни странно, даже под Курском авиация обоих противников гораздо больше занималась выполнением заказов танковых армий, чем борьбой за господство в воздухе.

После поражения в Битве за Англию немцам понадобилась победоносная экскурсия на Балканы и успешная высадка воздушного десанта на Крит, чтобы восстановить пошатнувшийся моральный дух Люфтваффе. Поэтому к лету 1941 года немецкие летчики снова начали с оптимизмом смотреть в будущее, тем более что их ожидала «правильная война», а не какие-то непонятные налеты на британские города, которые, кроме потерь, ничего не приносили. Тем более что война против «России и ее вассальных приграничных государств», как это назвал Гитлер в своей книге «Майн кампф», была конечной задачей Германского рейха, необходимые «жизненные пространства» находились в степях Украины, а совсем не среди польдеров Голландии или виноградников Шампани. Однако, несмотря на все бодрые заявления, Люфтваффе подошли к началу операции «Барбаросса» в далеко не лучшем состоянии, причем повинно в этом только само немецкое командование. Бомбардировочные эскадры буквально до последнего дня продолжали ночные налеты на территорию Англии, хотя эти операции не имели решительно никакого военного смысла и приводили лишь к потерям и изматыванию экипажей. В результате оказалось, что к 22 июня на Восточном фронте находилось всего около 3904 самолетов, что было меньше, чем Германия использовала на Западном фронте, хотя теперь протяженность линии фронта увеличилась примерно в три раза. Конечно, часть сил находилась на других театрах, но все равно такое откровенное пренебрежение противником объяснить сложно.

Вопрос о том, сколько самолетов имела к этому дню Красная Армия, уже давно загадки не представляет. Всего в приграничных округах было сосредоточено около 10 ООО советских самолетов фронтовой авиации, дальнебомбардировочной и авиации ВМФ, то есть в 2,5 раза больше, чем имели немцы, а всего Красная Армия к этому дню имела около 20 ООО самолетов, что было уже в три раза больше, чем у Германии.

Впрочем, выяснить примерное соотношение сил не составляло особого труда даже по данным открытой советской печати. Возьмем ту же самую книгу М. Кожевникова, страница 24. На ней приведена таблица, из которой следует, что в составе приграничных округов имелись 32 авиадивизии, 119 отдельных авиаполков и еще 36 эскадрилий корпусной авиации. В то же самое время немцы сосредоточили 306 эскадрилий (стр. 14). У кого больше? Ах да, мы же еще забыли дальнебомбардировочную авиацию в составе 9 дивизий, имевших 1346 самолетов, – там же, стр. 25. А если учесть, что, кроме всего этого, имелись еще авиация ПВО и авиация ВМФ (между прочим, немецкий флот своей авиации не имел), даже без всяких секретных архивных данных становится понятно, насколько велико было численное превосходство нашей авиации.

Однако полной ясности в этом вопросе тоже нет даже сейчас. Дело в том, что Советский Союз имел козырную карту, о которой немцы пока еще только мечтали, – войска ПВО. К началу войны в их составе числились: 3 корпуса ПВО, 3 дивизии ПВО, 9 отдельных бригад ПВО, 28 отдельных зенитных артиллерийских полков и так далее, всего 3329 зенитных орудий среднего калибра, 330 зенитных орудий малого калибра, 650 зенитных пулеметов. Выделенные из состава ВВС для целей ПВО страны 40 истребительных авиационных полков имели около 1500 самолетов. Эти самолеты как-то не принято учитывать в общей сумме. К началу войны в районе Москвы базировались 11 полков, в районе Ленинграда – 9, в Баку – 9, в Киеве – 4, в Риге, Минске, Одессе, Кривом Роге и Тбилиси – по одному полку, в восточной части Советского Союза – 2 полка. То есть на самом деле на аэродромах западной части страны базировалось больше 10 000 самолетов, но насколько больше – пока не ясно.

Еще больше ухудшала положение немцев позиция командования Люфтваффе. Дело в том, что многие историки указывали на специфическую особенность германских вооруженных сил. Армия, авиация и флот были не просто независимы друг от друга, а совершенно независимы, и верховное командование в лице ОКВ лишь с огромным трудом и на небольшие промежутки времени сводило воедино их усилия. Недаром ходит ехидная фраза, что на самом деле Германия вела три отдельные войны: на суше, на море и в воздухе. Кстати, только что приведенный пример Критской операции – блестящее тому доказательство. Люфтваффе одержали победу, на которую армии и флоту было решительно наплевать. Верховное командование Люфтваффе – ОКЛ – рассматривало необходимость поддержки сухопутных войск как досадную обузу, хотя, признаем честно, когда приходилось это делать, летчики справлялись с поставленными задачами неплохо. Но перед операцией «Барбаросса» командование Люфтваффе было полно решимости наконец-то перейти от всяких второстепенных мелочей к правильной войне.

Поэтому нам предстоит разобраться в том, какой же смысл оно вкладывало в понятие «правильная война». Дело в том, что немецкие доктрины отличались от идей Джулио Дуэ, которые исповедовали западные союзники. Был создан даже специальный термин «operativer Luftkrieg» – «оперативная воздушная война», заметьте, не стратегическая. Это было следствием принципиально иных взглядов на характер войны в целом. Если англичане, а потом и американцы считали возможным выиграть войну силами одной только стратегической авиации, нанося массированные удары по промышленным объектам и населенным пунктам, то немцы своим идеалом считали тотальную войну, в которой усилия всех видов вооруженных сил и родов войск будут слиты воедино для достижения конечной цели – победы. Еще во времена Веймарской республики теоретики старательно подчеркивали: идею, что ВВС способны самостоятельно решить исход войны, никто и никогда не высказывал. В 1935 году первый начальник Генерального штаба Люфтваффе генерал Вевер подготовил документ, озаглавленный «Luftkriegfurung» , в котором говорилось:

«Посредством ведения воздушной войны надлежит решить следующие задачи в контексте тотальной войны:

Разгром вражеской авиации; после этого ослабление вражеских вооруженных сил и одновременная защита наших вооруженных сил, наших людей и их жизненного пространства.

Участие в операция на суше и на море для прямой поддержки наших армии и флота.

Действия против источников мощи вражеских вооруженных сил и нарушение путей доставки снабжения из тыла на фронт».

Решая эти общие задачи, Люфтваффе считались «составной частью всех вооруженных сил». Но, как мы видели ранее и увидим позднее, это оставалось благими пожеланиями, потому что рейхсмаршал Герман Геринг имел свое личное мнение относительно роли Люфтваффе.

Кстати, наверное, именно поэтому 22 июня немцы выделили для удара по советским аэродромам не более половины имевшихся сил. Что было дальше – известно всем. В первый же день 800 самолетов были уничтожены на земле, а еще 400 – в воздухе. Правда, злые языки говорят, что сами немецкие летчики претендовали на уничтожение не более чем 850 самолетов, а с учетом стандартного авиационного «коэффициента Мюнхаузена» эта цифра никак не может быть больше 500, перед нами еще одна интересная загадка. Кстати, до сих пор я не видел ни единого обоснования этой мистической цифры «1200» самолетов, которая считается безусловно верной. Вот просто некое откровение свыше снизошло на наших историков – и все тут.

Немцы поднесли один сюрприз противнику – массовое использование мелких осколочных бомб при налетах на аэродромы. 2-килограммовые и 10-килограммовые бомбы ранее в силу «мелочности» просто не учитывались, но несколько неожиданно они оказались исключительно эффективны при налетах на аэродромы. Вообще результаты первых боев представляют собой настоящий клубок загадок. Советские официальные данные утверждают, что к вечеру 24 июня было уничтожено 2949 самолетов, а вот немцы претендуют на уничтожение всего лишь 2546 машин.

Но тут мы сталкиваемся и с загадкой, предложенной противоположной стороной. Командование Люфтваффе отказывалось выделять силы для поддержки действий армии, что служило источником постоянных трений. Например, еще 20 июня офицер связи Люфтваффе при штабе Группы армий «Юг» совершенно официально сообщил, что «все наличные воздушные силы будут использованы против вражеской авиации», поэтому наступление немецких войск поддерживать никто не будет. Но, как мы знаем, бомбили советские аэродромы далеко не все немецкие самолеты, так чем же они занимались 22 июня?!

А теперь перейдем к арифметическим подсчетам. Если от 10 ООО отнять 1200, сколько останется? 8800, что все равно заметно больше, чем имел противник. Далее мы снова будем опираться на немецкие данные. За второй день войны немцы уничтожили (или думали, что уничтожили) еще 600 самолетов, а всего к концу июня они записали в потери советской авиации 4614 самолетов. То есть у Красной Армии все равно должно было остаться более 5000 самолетов, то есть больше, чем немцы имели до войны. Но ведь вполне естественно, что на фронт перебрасывались новые части из внутренних округов. Так куда же исчезали советские самолеты, в какую черную дыру они проваливались?!

Намек на то, где следует искать ответ на этот вопрос, дают мемуары одного из немецких танкистов – Эрхарда Рауса, который со своей дивизией в сентябре 1941 года под Лугой захватил аэродром, заставленный новенькими самолетами. Отметьте для себя время и место; о какой еще внезапности может идти речь во время боев на Лужском рубеже под Ленинградом? Судя по всему, советские летчики просто бросали свои самолеты и удирали пешим строем. Ведь попытка улететь на тыловой аэродром на собственном самолете может привести к приземлению прямо в военный трибунал, а если нет самолета – никаких претензий. Я понимаю, что заявление о массовом дезертирстве «сталинских соколов» попахивает уголовным обвинением со стороны Комиссии по фальсификации истории в интересах России, но с удовольствием выслушаю любое правдоподобное объяснение.

В результате ситуация выглядит предельно просто: самолет погиб, но летчик героически пробился к своим. На этом фоне история странствий Александра Покрышкина со своим неисправным «мигом» выглядит режущим диссонансом. Но, наверное, именно поэтому Александр Иванович и стал тем, кем стал, в отличие тех тысяч летчиков, которые поспешили избавиться от собственных самолетов.

Хотя количество уничтоженных советских самолетов пугало самих немцев, все они отмечали крайне низкую подготовку советских летчиков. Например, командовавший 2-м Воздушным Флотом фельдмаршал Кессельринг называл истребление советских бомбардировщиков «форменным детоубийством». К 25 июня командование Люфтваффе решило, что достигнуто полное господство в воздухе, то есть в три дня достигнута цель, которой они не могли добиться за несколько месяцев Битвы за Англию, и теперь немецкая авиация вполне может переключиться на поддержку действий своих войск.

Даже если советские самолеты и появлялись над полем боя, они действовали крайне неэффективно. Приведем цитату из воспоминаний другого немецкого танкиста, Ханса фон Люка, который тогда служил в 7-й танковой дивизии:

«Вскоре стало ясно, что русские ВВС имеют только устаревшие самолеты, но кроме того, их пилоты даже отдаленно не напоминают наших летчиков-истребителей или пикировщиков либо пилотов наших западных противников. Это было для нас огромным облегчением, и когда появлялись русские самолеты, мы больше не бросались искать укрытия».

Советские бомбардировщики пытались остановить продвижение немецких войск, нанося удары по дорогам и мостам, но при этом действовали без всякого истребительного прикрытия. Интересно было бы знать: почему? Ведь, согласно всем официальным данным, истребители составляли практически половину всего самолетного парка советских ВВС. Свои войска они не прикрывали, бомбардировщики не сопровождали… Кстати, действия бомбардировщиков тоже вызывают кое-какие вопросы. Вот, например, вполне современные авторы В. Куликов и И. Мощанский абсолютно серьезно утверждают, что самолеты 98-го полка ДВА во второй половине дня 22 июня нанесли бомбовый удар по скоплению немецких танков в районе Варшавы. Помилуй бог, какие немецкие танки под Варшавой?! Они все, до последней единицы, были развернуты на границах СССР, может, эти танки приснились штабисту, готовившему официальный рапорт?

Но, между прочим, в это же самое время группировка Люфтваффе на Восточном фронта также таяла, словно кусок масла на горячей сковороде. Если 22 июня из 3900 самолетов около 3000 считались боеспособными, уже 5 июля, согласно документам Люфтваффе, у немцев осталось всего лишь около 1900 исправных самолетов, то есть за две недели боев немцы потеряли более 1000 машин. Так откуда возникли стаи ужасных самолетов с черными крестами, которые прокладывали дорогу не менее ужасным танкам с черными крестами?

Тем более что и с этим самым взаимодействием все далеко не так ясно, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что собственная концепция Люфтваффе предполагала косвенную, а не прямую поддержку танковых частей, и то, что происходило под Ханникутом во Франции, являлось нарушением этой концепции. Люфтваффе предпочитали так называемый «вертикальный охват» вражеских сил. Они намеревались прикрывать уязвимые фланги быстродвижущихся танковых групп и наносить удары по резервам и укреплениям противника в ближнем тылу. Даже для знаменитого VIII авиакорпуса фон Рихтгофена, считавшегося «специализированным соединением непосредственной поддержки», эта самая поддержка занимала одно из последних мест в списке приоритетов. Задачами корпуса считались «атаки аэродромов с целью нейтрализации вражеской авиации, уничтожение линий коммуникаций, изоляция высших штабов, атаки пунктов сосредоточения главных сил противника», и лишь затем шло взаимодействие с танками.

Но действительность была такова, что немцам против своей воли пришлось на ходу отрабатывать методы взаимодействия, и, надо признать, учились они довольно быстро. В первых кампаниях связь между армией и Люфтваффе была чисто номинальной. Существовала должность офицера связи (генерала) при главнокомандующем сухопутных сил, при штабах армий и групп армий также имелись офицеры «колюфт» – «Kommandeur der Luftwaffe », однако их единственной обязанностью было руководство действиями разведывательных эскадрилий, которые были прямо подчинены армии. Об атаках командирам приходилось договариваться лично, как это делали Гудериан с Лёрцером. И система «колюфт» сохранялась в течение всей кампании 1941 года.

Армия пыталась добиться расширения функций «колюфт» на действия по поддержке войск, Люфтваффе сопротивлялись этому. В результате «колюфт» оказались просто вне игры, а задачу поддержки войск переложили на штабы авиакорпусов. Лидером, как и следовало ожидать, оказался VIII авиакорпус, точнее, его начальник штаба генерал-майор Шульц. Появились должности «Nahkampfführer» – руководитель непосредственной поддержки и « Fliegerverbindunbgsoffizier »– офицер связи авиации или «фливо». В мае 1941 года эта структура появилась в каждом из авиакорпусов, но руководителем непосредственной поддержки чаще всего назначался командир одной из групп, у которого и так забот хватало. Он поддерживал связь со штабами армейских корпусов и выделял силы для их поддержки.

Гораздо более важную роль играли «фливо», которые накануне «Барбароссы» появились во всех танковых дивизиях. Но этого было мало, и количество «фливо» стремительно росло, только во II авиакорпусе к началу операции «Тайфун» в октябре 1941 года с войсками работал 31 «фливо», а еще 9 – в штабе. К 1942 году обычной практикой стало присутствие «фливо» в штабе каждого полка.

И все-таки немецкие документы говорят о том, что в период стремительного наступления немецкой армии летом и осенью 1941 года Люфтваффе работали больше по ближним тылам Красной Армии, чем на поле боя. Опять-таки сошлемся на воспоминания того же генерала Рауса, который утверждает, что впервые увидел собственную авиацию где-то в начале сентября. Ну а что касается грозных пикировщиков, их роль оставалась пропорциональной числу, то есть минимальной. Ведь знаменитый сентябрьский удар корпуса Гудериана на юг, на Лохвицу, который привел к образованию Киевского котла, поддерживали KG3hKG53, JG 51и эскадрилья Ме-110. Ни одна из StG на месте событий не была замечена.

В общем, успехи Люфтваффе в первый период войны были обусловлены не собственной силой, а слабостью Красной Армии, тем более что на этом сверкающем фоне появились уже первые грозные признаки. Самым главным оказалась неспособность германского командования превратить оперативные успехи в стратегические. Вдобавок Люфтваффе так и не пожелали отказаться от собственной войны.

Мимоходом заметим, что 25 июня именно с налета советской авиации на Хельсинки началась очередная советско-финская война, результатом чего стала блокада Ленинграда и гибель миллиона человек. Наши историки охотно говорят, что 23 июня В. Молотов потребовал от Финляндии четко определить свою позицию, но дальше на них нападает ураганный склероз, и они забывают добавить: финское правительство четко ответило, что в советско-германском конфликте Финляндия сохраняет нейтралитет. В ответ был предпринят этот налет, кстати, силами 560 самолетов. Им нельзя было найти более полезное применение на Восточном фронте?

После того как Люфтваффе создали свои базы в районе Смоленска, у немцев появилась возможность начать налеты на Москву. 21 июля состоялся первый из них, в нем участвовали 195 бомбардировщиков 2-го Воздушного Флота Кессельринга. То есть на Восточном фронте немцы начали с того, чем они над Англией закончили. При этом никому из люфтгенералов даже в голову не пришло организовать хоть какое-то сопровождение бомбардировщиков, что, увы, говорит о неэффективности действий советских истребителей. Всего до 5 апреля 1942 года, когда эти налеты завершились, немцы провели 76 ночных и 11 дневных рейдов, причем все они даже близко не напоминали первый, так как в них участвовало не более 50 самолетов за раз. То есть тяжелая борьба в небе Москвы оказывается очередным мифом, но, по утверждениям советских историков, в ходе этих налетов ПВО Москвы уничтожала до 50 немецких самолетов в день.

Самое необъяснимое, что такая борьба вообще состоялась. В разгар операции «Тайфун» Люфтваффе занялись самым подходящим делом – стратегическими бомбардировками двух столиц, бросив свои войска без поддержки. Только в октябре 1941 года немцы совершили 35 налетов на Москву и 30 налетов на Ленинград, и неважно, что в них участвовало совсем немного самолетов. В самый неподходящий момент Люфтваффе начали распылять свои силы, видимо, уверовав в то, что окончательная победа совсем близка. И это было не случайно, мы еще увидим подобные эксперименты в гораздо более сложной обстановке 1943–1944 годов.

Кессельринг, проводивший налеты на Москву, прямо заявлял, что не верит в их эффективность. Вообще большинство немецких авторов называют эти налеты «атаками для престижа». Геринг на допросе в 1945 году показал, что эти налеты никогда не проводились крупными силами и были начаты лишь в ответ на ядовитый вопрос Гитлера: «Вы верите, что в Люфтваффе найдется эскадра, у которой хватит смелости совершить налет на Москву?» Дальше выясняются совсем потрясающие детали: немцы понятия не имели, где находятся московские заводы и чем они занимаются! Лишь в 1943 году по настоянию генерала Ешоннека разведка начала сбор таких сведений.

К началу операции «Тайфун» немецкие войска в целом и Люфтваффе в частности откровенно выдохлись. Поэтому не приходится особо удивляться тому, что все кончилось именно так, как кончилось. Почти сразу после начала вторжения в Советский Союз немцы начали ощущать нехватку сил. В это же самое время, к осени 1941 года, советские ВВС понесли ужасные потери – около 7500 самолетов. Но даже если бы из тыловых районов и с заводов на фронт не было отправлено ни одной машины, и в этом случае, с учетом немецких потерь, численное превосходство все равно оставалось на нашей стороне. Поэтому сведениям о том, что во время операции «Тайфун» немцы имели превосходство в воздухе, не стоит доверять безоговорочно.

Несчастный VIII авиакорпус Рихтгофена выполнял роль пожарной команды, которую бросали с одного участка фронта на другой. В августе его перебрасывают с центрального участка фронта под Ленинград: дело в том, что I авиакорпус, находившийся там, откровенно не справлялся со своими задачами. Его «фливо» откровенно признавали, что сил у корпуса не хватает, а имеющиеся самолеты совершенно не подходят для решения возникающих задач. Кстати, у самого Рихтгофена сил также осталось совсем немного, например его StG 2 сократилась до 50 пикировщиков.

С прибытием его самолетов немецкие войска немного оживились, 16-я Армия возобновила наступление, однако решающего успеха так и не добилась. Зато его уход поставил перед Группой армий «Центр» множество проблем. Если сухопутные войска еще как-то готовились к операции «Тайфун», приводя себя в порядок, Люфтваффе такой возможности не имели. VIII авиакорпус вернулся под Москву в самом конце сентября, буквально накануне начала наступления. Поэтому, когда у Рихтгофена спросили, может ли он гарантировать поддержку войск, генерал отказался сделать это. Во время боев под Брянском и Вязьмой 2-й Воздушный Флот еще что-то предпринимал, но ухудшение погоды поставило крест и на этих усилиях. К тому же теперь Люфтваффе пришлось заниматься доставкой снабжения передовым немецким частям в районе Калинина, потому что система наземных коммуникаций окончательно рассыпалась. Вдобавок в середине ноября II авиакорпус был отправлен на Средиземное море, а то, что осталось от VIII авиакорпуса, воспринимать всерьез было нельзя. 3 декабря в нем имелось 16 исправных самолетов, а через 5 дней – всего лишь 3!

Словно издеваясь, 8 декабря Гитлер приказывает своим летчикам не только остановить наступление советских армий, но и начать бомбардировки промышленных центров! В общем, Люфтваффе не выдержали и сломались под непосильным бременем. Когда были собраны обломки, Герингу предстояло решить, чем немецкая авиация на Восточном фронте будет заниматься в 1942 году, хотя совсем недавно отрицалась даже сама возможность этой кампании, войну собирались закончить в 1941-м. И он оказался перед неприятной дилеммой: требовалось начать более активную поддержку армии, но это могло привести к потере самостоятельности Люфтваффе, чего рейхсмаршал допустить не мог.

А что советская авиация? Если верить мемуарам наших генералов и маршалов, в 1941 году она в боевых действиях замечена не была.

Прежде чем приступить к рассказу о кампаниях 1942 года, наверное, следовало бы проанализировать причины столь сокрушительного разгрома советской авиации в 1941 году. К сожалению, здесь не будет никаких загадок, причины давно и хорошо известны, требуется лишь правильно расставить акценты, так сказать, определить удельный вес каждой из причин в конечном результате.

В последнее время принято усиленно опровергать тезис о технической устарелости советских ВВС к моменту начала войны, историки гордо потрясают цифрами производства новых самолетов и трещат про тысячи «яков», «мигов» и «пешек». Да, к 22 июня было произведено некоторое количество новых самолетов, и они даже начали поступать в строевые части, но все равно основная масса самолетов в приграничных округах оставалась устаревшей, скажем, из 1343 истребителей Западного военного округа лишь 253 были новых моделей. Как ни были хороши в свое время И-153 и И-16, драться на равных с Me-109F они уже не могли. То же самое следует сказать и о бомбардировочной авиации, СБ и ТБ-3 давно следовало снять с вооружения, однако именно они составляли большинство наших бомбардировщиков. Ил-4 еще можно было считать относительно боеспособным самолетом, но к этому времени он уже явно не был достижением технической мысли. К тому же у нас как-то не принято задумываться о боевых качествах новых самолетов: раз новый, значит, обязательно хороший.

Но давайте попробуем посмотреть без предубеждения на новый и хороший МиГ-3. Вы никогда не задавались вопросом: а для чего, собственно, строился этот самолет? Вот все утверждают, что он был высотным скоростным истребителем. Согласимся с этим, но тут же зададим второй вопрос: а кого и как будет он сбивать? Сколько истребителей МиГ-3 и сколько часов времени потребуется, чтобы уничтожить одну «летающую крепость»? Ведь далеко и высоко летают стратегические бомбардировщики, а немцы и японцы на своем опыте моментально выяснили, что даже с пушечным вооружением такой самолет сбить предельно сложно. И сразу третий вопрос: какие стратегические бомбардировщики имели наши потенциальные противники, ну, скажем, Германия? До появления Не-177 еще оставались 3 года, нужно обладать гениальным предвидением, чтобы загодя спроектировать уничтожитель «грейфов». Так я жду ответа на поставленный мной вопрос: с какой целью строился МиГ-3? Уж явно не фронтовой истребитель Me-109 предполагался его противником, ведь про плохие летные характеристики «мига» на малых высотах не писал только ленивый.

Тактика истребительной авиации с ее звеном-тройкой тоже была явно устаревшей. Создается впечатление, что наши летчики принципиально не замечали идущих на Западе жестоких воздушных боев, не желая обременять себя всякими буржуйскими штучками. Отсутствие раций на истребителях тоже оказалось существенным минусом, тесно переплетающимся именно с тактикой воздушных боев, когда требуется координация действий.

Откровенно слабой была подготовка советских летчиков. Разумеется, мы не станем утверждать, что они поголовно не умели летать, многие прославленные асы начали воевать с первого же дня. Но уровень подготовки среднего летчика вызывал только сожаление: о чем вообще можно говорить, если в 1943 году ставится задача в дивизии пикировщиков иметь один полк пилотов, умеющих проводить атаки с пикирования! Почитайте историю пикировщика Пе-2, выпущенную в серии «Арсенал-коллекция».

Огромную роль сыграла внезапность нападения. Честно говоря, не знаешь, смеяться или плакать, когда читаешь книгу М. Солонина «На мирно спящих аэродромах», где он пытается доказать, что упреждающий удар – это не более чем измышления завравшихся военных теоретиков. Не читали японцы Солонина перед тем, как бомбить Перл-Харбор, израильские военные тоже оказались на редкость безграмотными, потому что до сих не подозревают, что во всех войнах с арабскими государствами действовали совершенно неправильно. Опровергать приводимые им примеры мы не станем, так как уже писали, что у немцев просто не хватало самолетов, чтобы нанести удар по всем аэродромам сразу, поэтому добрая половина не была затронута первым ударом. Но ведь были еще второй и третий удары, а при отсутствии надежной системы обнаружения и оповещения они могли оказаться ничуть не менее результативными, чем первый. К сожалению, такая вещь, как радиолокатор, в наших ВВС в годы войны была такой диковиной, как африканский жираф. Вот немецкие самолеты перед Курской битвой от упреждающего удара советской авиации спасли именно РЛС.