Текст книги "Две подружки"

Автор книги: Александр Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Она увидели застрявшую машину

Варя в недоумении посмотрела на Юлю, а Юля – на Варю.

– Машина, – сказала Юля.

– Ага, – согласилась с ней Варя.

– Она застряла.

– Ага, – чуть слышно вымолвила Варя.

Так и есть – невдалеке от них урчала легковая машина: должно быть, хотела выбраться из колеи, а не могла – силенки не хватало. Чем усерднее месила вязкую грязь, тем глубже колеса зарывались в землю.

Девочки из-за лохматой сосны стали наблюдать. Их никто не видит, а они всех видят.

Наконец, открылась дверка. Пригнувшись, из машины вышли два дядьки. Юля сразу узнала дядьку с усами. Приезжал он не раз в колхоз и разговаривал с ее мамой: «Как дворы, чем кормите коров, каковы удои?» – спрашивал.

– Это Петр Иванович, зоотехник. Он в лагерь пробирается, – сказала Юля.

– Двое их.

– А то шофер.

– Вот бы нам покататься, – неожиданно для самой себя проговорила Варя.

– Ишь, чего захотела. Садись, где стоишь…

– Сама садись, где стоишь.

Подружки подошли поближе к машине. Как всегда, смелая Юлька впереди, а Варя за ней. Шофер вытер рукавом вспотевший лоб, лениво посмотрел на девочек – ничего не сказал. Наверное, подумал: это грибницы или ягодницы. Зоотехник Петр Иванович принес охапку еловых веток и бросил под задние колеса машины. Девочки немного посторонились.

– Говорил я вам, Петр Иванович, надо было ехать со стороны реки в лагерь. Крюк невелик, – произнес шофер, очень не довольный тем, что машина завязла в колее.

– Не миновать и здесь дорогу прокладывать: частые гости будем, – нисколько не печалясь, сказал Петр Иванович.

– Вот теперь намучаемся. Давайте еще лапнику.

С тем же усердием Петр Иванович опять принялся обламывать зеленые сучья елей.

Юлька подтолкнула Варю.

– Давай и мы.

– Чего?

– Ломать сучья. Хочешь прокатиться?

Петр Иванович сразу оценил усердие девочек.

– Вот спасибо. И в лесу есть добрые люди…

Юлю похвали – она не будет потрафлять. А Варя только и ждет того, чтобы ее старания увидели, – тогда она делается еще расторопнее. Ничего, что руки в кровяных уколах. Наломанные сучья девочки бросали к ногам шофера, а тот заминал их в грязь.

Опять сел за руль. Машина заурчала, задрожала, зашаталась: взад – вперед, взад – вперед, а выбраться не может.

Водитель вылез, сплюнул, стал браниться.

– Не нужен лапник, давайте вагу.

Петр Иванович на плече принес вагу – целое бревно. Шофер взял у него из рук это бревнище и одним концом – под заднюю ось машины.

– Налегайте, – сказал, а сам опять сел за руль.

Петр Иванович налег на бревно, даже покраснел от натуги. Машина забила задними колесами, но ни с места, только прутья перемалывает.

– Девочки, помогайте! – крикнул из кабины шофер.

И вышло, как в той сказке, где дед и бабка тянули пребольшую репку, только не было ни Жучки, ни мышки: как только Юля и Варя налегли на вагу, так машина и выбралась.

– Вы в наш коровий лагерь? – осмелев, заговорила Юля.

– А то куда же, – весело отозвался Петр Иванович, довольный тем, что они все же проедут напрямую, как ему хотелось.

Подобрел и шофер.

– Ну, так что же, мелюзга, если по пути – садитесь, – пригласил он девочек.

Юля с Варей не растерялись. Где и когда перепадет такое счастье – прокатиться на легковой машине!

Сразу блаженная улыбка засветилась у них на лицах, как будто ехали они не лесом, а широкой улицей города. Юлька толкала локтем Варю: дескать, добились своего, – а сама строго смотрела вперед. Варя поняла ее, хотела толкнуть в бок, но в это время с ними заговорил Петр Иванович…

Когда подъехали к загону, доярки очень удивились: из машины выпрыгнула Юля, а потом и Варя.

– Вот они, пропащие! А мы-то их ищем, на весь лес зовем! – сказала одна из женщин.

Юлина мама стояла тут же и молчала. Черные брови ее сдвинулись. Юля знала: когда мама кричит – лучше, а когда молчит – ничего не может быть хуже…

Петр Иванович, быстрый, проворный, сразу велел дояркам взять тетради и сесть за стол. Перед Ольгой Петровной оправдался:

– Задержались. Лесом впервые ехали. Вот помогли нам выбраться девочки.

Юлина мама недобро ответила:

– Уж коли не было бы вас, дали бы мы этим девочкам… деру.

– За что же? – удивился зоотехник.

– Они знают – за что!..

Юля покраснела, опустила глаза. Мать знала: когда ее дочь провинится, у нее загораются уши. Так вот и сейчас: Юля стоит у всех на виду, а щеки у нее горят, и уши у нее горят.

Доярки уселись за стол, сколоченный из неструганных досок. А ножки у него – простые колья, вбитые в землю. Петр Иванович стал объяснять, как нужно переходить на электродойку коров.

Девочки тоже присели к столу и стали слушать. Только им не очень-то слушалось. А тут еще с верхних сучков березы на стол упала какая-то букашка.

– Ай, божья коровка! – крикнула Варя и сцапала ее.

– Дай мне, – попросила Юля.

– Не дам.

Юля стала вырывать. На них зашикали. Юльку дернули за косу, а у Вари косы нет, так ей погрозили пальцем. Девочки и выронили из рук божью коровку. Варя скоро забралась к одной тете на колени. Та приголубила ее, и она задремала. Наверное бы, и уснула, да Юлька заметила, что Варя клюет носом, и больно ущипнула ее.

– Ой! Кто это меня? – крикнула Варя.

Чтобы Юлька и Варя не мешали заниматься, зоотехник послал их доглядывать за машиной. И девочки побежали к машине, стоявшей в стороне, под деревьями.

Юлька совсем раздурачилась: просунула руку в кабину и дала сигнал. Она и сама не ожидала, что получится такой сильный гудок.

Со стороны реки тотчас появился шофер, на ходу застегивая ворот рубашки. Он покупался, да мало, думал – гудок подал Петр Иванович, чтобы ехать. Поняв в чем дело, строго сказал:

– Так озорничать могут только мальчишки…

– Мы не озорничаем, – сказала робко Варя.

– То-то машина сама загудела?

– Сама, – ответила Юля, заложив руки за спину.

Вечером в лагере еще занятней

Как только солнце опустилось за гребень леса, в лугах и над рекой поднялся густой-прегустой туман. Однако туман держался недолго – ветер разогнал его. А тут и ветер утих. Деревья застыли в дреме. В воздухе появилась разная кусачая мошкара.

Над загоном стоял комариный писк: дзи-зи-зи, дзи-зи-зи…

Пастух дядя Василий, сняв войлочную шляпу, озираясь, сказал:

– Погода сегодня со всячинкой, – хотя ни кто его об этом не спрашивал.

Он сел на низко срезанный пенек, свернул цигарку, не торопясь, как и все делал, набил ее крепким самосадом и, подумав, сказал:

– Лягушки расквакались к непогоде… К тому же и ласточки летают низко. – Почесал за ухом, поглядел на Юлю и Варю. – На земле муравья не увидишь, а вы, голенастые, все еще места себе не нашли…

Девочки подумали: «Вот какой дядя Василий неровный – то от него слова не добьешься, то сам со всеми заговаривает». Они пододвинулись было к нему поближе. Юля спросила:

– Скажите, пожалуйста, костер будет?

И Варя из-за спины подруги спросила:

– Когда костер загорится?

Пастух, может быть, и ответил бы, да девочек услышала Ольга Петровна. Она закричала:

– Остались, думаете, здесь хорошо? Вот пускай вас донимают комары! – Пошумела, пошумела и сжалилась: – Ступайте в общежилку. Завернитесь там в одеяла и спите. Костер опасно разводить – сухота везде…

Девочкам не хотелось уходить из загона. Здесь уже стали появляться ночные бабочки. Вон сколько их льнет к свету фонарей. Женщины в белых халатах процеживают молоко.

Юля подмигнула Варе:

– Не уйдем.

Варя кивнула: не зря же ехали сюда, перебирались через реку, прятались в кустах…

От комаров избавиться не так уж трудно. Подружки наломали веток и стали ими обмахиваться. Веток они наломали было и пастуху, чтобы и тот отгонял от себя надоедливых комаров, но дядя Василий только ухмыльнулся в бороду.

– Я вот их ядреным самосадом, так они от меня за версту держатся. – Он затянулся и выпустил изо рта да еще из носа целые струи дыма.

Юля поморщилась, а Варя даже чихнула, но от пастуха не отошли. Юлька как бы невзначай спросила подружку:

– Ты слыхала, как ночью совы кричат?

– Не слыхала, – ответила Варя.

– А я слыхала. Они кричат вот так… – Нахохлившись, Юля хотела изобразить, как кричит сова, но ничего у нее не вышло.

– По-разному сова кричит, – сказал дядя Василий.

– А как же?

– Ну, бывает, сова кричит, как человек. А то мяукает, мурлычет, как кошка. – Он опять пустил струю дыма. – Бывает, и как малое дите – плачет. А то, вроде больной человек, заохает и застонет – с непривычки испугаетесь. Ночью здесь и куст обернется медведем.

– Мы небоязливые. Да, Варька? – сказала Юля.

Варя, конечно, ответила «да», и они начали притоптывать, приплясывать да еще напевать:

 
Быка мы не боимся!
Трезора – не боимся!
Медведя – не боимся!
 

Ольга Петровна, увидев их, на этот раз совсем рассердилась. Взяла пребольшую палку и погналась за Юлей и Варей. Конечно, она палкой их не тронула, но накричала:

– Велено вам убраться в общежилку, а вы еще здесь! Вот я вас достану!

Подружки присмирели: ничего не поделаешь, надо уходить в домик-общежитие.

В этом домике все было, как в настоящем: печь, крючки и вешалки, на стенах разные полочки, шкафик с посудой, часы-ходики, как живые: все тик да тик… На столе в жестяной банке цветы, а рядом с цветами керосиновая лампа – на случай, когда погаснет электричество. Вместо кровати – нары из досок.

Девочки тотчас же стали наводить порядок. Да и поссорились. Из-за пустяка поссорились: Варя хотела, чтобы лампа-коптилка горела ярко, а Юля не хотела. Варя фитиль вывертывала, а Юля убавляла.

– Уж ты задавала… – сказала Варя.

– Это ты задавала, – перебила Юля.

– Нет, ты.

– Нет, ты.

И стали они пререкаться.

– Я нос в сторону не ворочу, а ты воротишь, – сказала Варя.

– Не ври, это ты воротишь.

– Тебя все равно не переспоришь.

– Вот и не надо спорить.

Разобидевшись одна на другую, девочки уселись порознь. Юля делала вид, что ей очень весело, гораздо веселее, чем подруге, а Варя – ни за что не хотела уступить – делала вид, что ей во много раз веселее, чем Юле. Так они долго бы просидели, да сон сморил их. Сначала Варя ткнулась в подушки, а тут и Юля.

Девочек встревожила ночная гроза

Только доярки пришли в общежитие, только легли отдохнуть, как услышали раскатистый гром.

Услышала гром и Юлька.

– Мама, что это там?

– Гроза находит. Спи.

– Сама-то не спишь…

– Ну, то я. А вон Варя спит, и ты спи.

Ветер зашумел в лесу еще сильнее. Затрещали деревья. Все осветила молния. Обрушился дождь. Ольга Петровна, поднявшись с постели, зажгла лампу, приоткрыла было окно, а затем сразу и захлопнула.

– Нехорошо. Василий угнал коров за Утиное болото. Растеряет стадо-то, – в тревоге сказала она и стала собираться.

– Мама, а я? – спросила Юля.

– Завернись в одеяло и спи, – уже сердито ответила Ольга Петровна и ушла.

Поднялись и другие доярки. Да так одна за другой и ушли в темень.

На улице шел такой ли крупный дождь, а гром все усиливался. Забеспокоилась и телятница тетя Даша:

– Мои-то детки как там? Хоть над ними и кровля, а побегу, проведаю. – И она, набросив на голову платок, закрыла за собой дверь.

Юля еле растормошила Варю.

– Вставай. Слышишь, как гремит?

– А? Чего?

– Гроза!

Варя вскочила, вспомнить никак не может, где она находится. А тут так грянуло, будто обломилась кровля. От грома огонек в лампе вытянулся, дрогнул и погас. Варя от испуга помертвела. На этот раз и смелая Юля не очень-то храбрилась. Они выбежали на крыльцо. Страшно, а все же хочется посмотреть на грозу.

В небе чертила зигзагами огненная молния. Раскаты грома усиливались. Девочки закроют крепко ладонями глаза, но как только молния вспыхнет, все равно ослепит их.

– Давай запремся, – предложила Варя.

– Давай, – согласилась Юля.

Они наложили на дверь щеколду. Прислушались. А ветер все выл и гнул деревья.

– Ой, я не люблю, когда темно, – прижимаясь к подруге, сказала Варя.

– Ночь – вот и темно…

– Давай зажжем свет, откроем дверь – может, кто там из наших страдает.

– Давай.

Они засветили лампу, сняли щеколду. Юле стало страшно, когда она подумала, что доярки по грозе ушли в лес, а ее мама впереди всех. Слезы сами полились из глаз.

Варя начала утешать:

– Придут. Коров соберут и придут…

Так и есть, когда гроза стихла, возвратилась и Юлина мама. Пришли и другие женщины, промокшие до нитки. Захотелось всем крепко и блаженно спать.

Укрывшись одним одеялом, Юля и Варя заснули. Поспали вдоволь, как и следует. А вот доярки поднялись с зарей. Девочки не услышали, как они ушли доить коров.

Юля отзанавесила окно, и яркое солнце все в домике позолотило: и стол, и скамейки, и печку, и все, все… Из леса донесся сюда птичий гомон. Ну, прямо, как в волшебном царстве, про которое пишется в книгах.

Юлька принялась тормошить подружку:

– Вставай, лежебока! На улице-то как хорошо!

И вовсе Варя не лежебока. Она открыла глаза вместе с Юлькой.

– Ой, сколько пичужек! – крикнула Варя, и ее светлые брови изогнулись.

– Это дрозды так гомонят, – объяснила Юля и оттеснила от окна подружку.

Варя усомнилась:

– А может, и не дрозды. В лесу много птиц…

– Давай и мы петь. Влезай на окно, – скомандовала Юлька.

Они уселись на подоконник, свесили ноги на улицу и, болтая ими, запели выученную еще в детском саду песню:

 
Вместе с солнышком встаем,
Вместе с птицами поем:
– С добрым утром!
С ясным днем! —
Вот как славно мы поем!
 

Знали девочки и другие песни, да увидели они на столе завернутый в лоскут марли пирог с луком и в кринке молоко. Покушали и – на улицу.

Варя как ступила босыми ногами на землю, так сразу и присела: роса на траве обжигающе холодная.

А Юлька храбрилась:

– Давай по росе бегать.

– Вот тоже! Зачем?

– Для здоровья. По траве босиком ходят от нервов. Ты ведь нервная… Вот побегаешь и вылечишься. Многие так делают. Из города в деревню приезжают лечиться.

– А в городе нет росы?

– Нет. Роса вся у нас, в деревне.

Ноги у девочек сразу стали красные, в пупырышках. Варя сделала два маленьких шажка и – не может, опять присела, натянув на колени платье.

– Роса на солнце недолго держится, лечись, – подбадривала подружку Юля, а сама то одну, то другую ногу поджимала под себя, как цапля на болоте.

– Ну, побежим, – осмелела Варя.

Они крепко взялись за руки и пустились по лощине. Юлька тянула на густую траву, а Варя – где поголее, где поменьше росы. Но ведь Юльку разве одолеешь? Она всегда и во всем первая…

После грозового дождя в каждом венчике цветка и на каждом зеленом листочке остались капельки воды, и теперь они на солнце заблестели, залучились.

На краю леса подружки с разбегу остановились – увидели на земле гнездышко, свитое из сухих травинок. А в этом крохотном гнездышке – желторотых, совсем еще голеньких птенчиков.

– Ай, чье же это? – крикнула Варя. – На самой тропе свила птичка. Какая бестолковая! Кто шагнет и – раздавит.

Юля сразу догадалась, как это произошло. Указала на вывороченную с корнями ель. Гнездышко на боку лежит. Оно упало с дерева. Огромная ель, падая, подломила еще березу, да еще осину, да еще куст орешника. В лесу гроза понатворила разных дел.

– Несчастные! – запричитала Юля.

Взяла птенчика на ладошку. Он неуклюже забарахтался, пискнул и открыл большущий рот.

И Варя взяла птенчика. И ее птенец разинул рот.

Тут над их головами раздался жалобный птичий писк. Девочки обрадовались: нашлась мама у птенцов. Наверное, она принесла червяков да букашек.

Нашли они Солониху и – домой

Роса подсохла. Ноги у девочек уже не зябли. На солнце, как и вчера, стало жарко.

Юлька уводила свою подружку дальше и дальше. Ей хотелось посмотреть на Утиное болото, белых и желтых кувшинок набрать.

Не дошли они до болота, как услышали: что-то в кустах завозилось.

– Кто это? – Варя схватила за руку Юльку.

– Не бойся, – сказала Юля, хотя сама тоже перепугалась.

Кустами пробиралась корова. Остановится, прислушается и опять, с треском ломая ветви, лезет.

– Ай, да ведь это Солониха! – закричала Юля. – Она стадо ищет.

– А где же здесь стадо?

– Погоним ее в лагерь.

Варя обрадовалась тому, что они выберутся из леса. Ей вовсе здесь не нравилось. Ну их, болотные кувшинки! Растут они в воде. Юлька еще пошлет доставать, а сама на берегу… как барыня.

Корове не хотелось слушаться девочек. Да как же не послушаешься, когда Юля и Варя взяли по хворостине и с обеих сторон наседают?! Она мотала головой, грозя поддеть рогами, но подружки спуску не давали.

– Ах ты, гуляка!

– Вот мы тебя!

Скоро встретились им Юлина мама и пастух. А с ними желтобровый Трезор. Как раз разыскивали Солониху.

Ольга Петровна отчитывала дядю Василия, а дядя Василий тоже не уступал:

– Баловница – твоя Солониха. Ищет, где бы погулять на хлебах. Вот я ей бубенец на шею привяжу.

– Чего хочешь делай, только чтобы она из стада не уходила.

Когда пригнали Солониху, дядя Василий так и сделал: погладил ее и навязал ошейник. А на ошейнике – медный бубенец. Как только она пошевелит головой, бубенец зазвенит.

– Вот, так-то далеко не уйдешь. А уйдешь, так я тебя услышу. Трезор тебя услышит, – пригрозил дядя Василий.

Девочки гуляли недолго. После полдневной дойки Ольга Петровна, собирая людей, обошла весь загон, наказала, кому оставаться, а кому домой ехать, и спросила:

– А где же Юля и Варя?

Они отозвались.

Девочки набрали по охапке луговых цветов. Подвода, нагруженная бидонами, пошла к переправе.

Юлина мама пыталась было запеть, но никто ей не подтянул: в полдень не до песен – все изнемогают от жары.

А как подъехали к реке, женщины одна за другой – в воду. Из воды уже весело закричали:

– Подавай, Куприян, да не очень торопись!..

Дядя Куприян, босой, с высоко подсученными штанами, вышел из землянки, вырытой в крутолобье горы, и погнал паром порожняком.

Паром уже прибыл. Дядя Куприян уже и лошадь на дощатый настил завел, а женщины все купаются да купаются.

– Эй, будет вам! – закричал он. – Отчалю! Вот право же, отчалю!..

Заработал мотор. Доярки испугались, оделись в кустах и – на паром. А некоторые – не очень-то: сделали из платьев чалму и вслед за паромом пустились пересекать реку вплавь.

Юля и Варя стояли с дедом Куприяном рядышком – у руля. Им теперь незачем прятаться. И паром не так перегружен, как вчера. Всего лишь вчера? Девочкам кажется, что это была давно-давно.

Опенки

Бывает же так: пойдешь в лес собирать одно, а найдешь другое. Вера и Паня пришли в молодую сечу собирать кисличку-костянику, а увидели там под кустами много тонконогих опенок. Куда ни глянут, везде семейками растут опенки. Головки у них крапленые, а на шейках – перепонки, словно белые косынки.

– Ой, сколько! – широко открыв глаза, закричала Вера.

Но Паня схватила ее за локоть.

– Не кричи. Только мы одни будем знать, где растут опенки. Побежим за корзинами. Да поскорее…

– Давай в фартуки собирать, – присев на корточки, предложила Вера.

– Вот тоже – скажет. В фартуке много ли унесешь? Нужны корзины.

И они пустились бежать в село. А молодой лес плотный: березы, осины, ольха да кусты черемухи сплелись ветвями – ну, прямо такая ли чащоба: того и гляди, лицо поцарапаешь или платье порвешь.

Выбравшись на прогалину, залитую солнцем, девочки огляделись: как бы не потерять им дорогу.

Паня, запыхавшись, сказала:

– Как найдешь грибы да расскажешь кому-нибудь, грибы-то в тех местах и не растут.

– Вот и неправда, неправда! – возразила ей Вера. – Мне бабушка говорила другое: чем больше людей собирает грибы, тем их больше родится. Она говорила: «Придешь в лес-то да аукнешь, кто-нибудь тебе откликнется, вот туда и иди. Где народ, там и собирай…»

Тогда Паня придумала другое:

– А ты не слышала, там, в овраге, кто-то промычал вот так: гм… гм… гм…

– Нет, не слышала.

– Ну вот, то-то же.

– А мы возьмем с собой Машу Карасеву да Борю Орешкина, вот и не забоимся.

– Куда их! Вдвоем-то больше наберем.

– Маша – подруга. А с Борей учимся в одном классе.

– Про Борьку Орешкина мне и не говори. Он всегда на меня собаку науськивает. Маша тоже…

– Что тоже? Все ты выдумываешь!

– Нравится тебе Маша – и водись с ней. В лес ходи с ней, на реку ходи. И в школу…

Домой Паня явилась запыхавшаяся. Лицо потное, красное. Реденькие волосы торчат во все стороны. Отломила она кусок пирога, схватила большую корзину и, не дождавшись Веры, опять в лес. По дороге оглядывалась: не увязался ли кто за ней.

Вера же не из таких. Она скорее свое отдаст, чем скряжничать будет. На колхозном огороде, где собирали с гряд репчатый лук, сказала про опенки Маше Карасевой и Боре Орешкину. А там запросились и другие ребята.

– Идемте. Вместе веселее собирать, – приглашала Вера.

Маша взяла корзину, Боря – лукошко. И другие мальчики и девочки лукошки и корзины нашли.

Забежали они за Паней, а ее бабушка с крыльца, недовольная, ответила:

– Ушла она. Вот только…

– Что же это нас не дождалась?

– А чего же ждать? Сами знаете, где лес-то…

– Конечно, знаем. Только мы хотели все вместе, – ответила Вера.

Тонконогие опенки росли по всей сечи, но на старых пнях берез и осин их было больше. Все, как один, ровные, крепкие, и головки у них одинаково крапленые, должно быть, уродились, после одного дождя.

А тут неожиданно Маша закричала:

– Я белый нашла!

Всем захотелось посмотреть на белый гриб. В сечах они редкие гости. Растут белые в старых, замшелых лесах. Счастливица Маша тем временем сняла еще белый, да с прибавой. Один – большой, коричнеголовый, а под его шляпкой другой – маленький братик. Когда все стали любоваться грибом, у корня нашли еще братика. Только братик тот был с бородавку.

Вера и Боря начали шарить в кустах. Белые не растут в одиночку: нашел один – не отходи, тут же ищи другой. У Веры засветились глаза: и она нашла.

А Боре Орешкину не повезло. Он туда, сюда – нет. Все бугорки поднял.

– Мне не везет. Если я найду, то раздавленный.

Девочки пожалели его.

– Давайте поищем белый для Бори, – предложила Вера.

Прилежно искали, но больше такой гриб им не попадался. Тогда Маша Карасева отдала свой: ведь она сорвала два. Теперь у них стало поровну, и Боря повеселел, заулыбался.

– А где же Паня? – спросили ребята.

Вера, забыв обиду, стала звать Паню:

– Ау, ау!

То Вера крикнет, то Маша. Лес здесь без конца и края – за сутки не пройти. На ветру шумит он густой кроной, а в ненастье гудит, как в трубу. Боря приложил ко рту рупором ладони и аукнул во все горло. Там, где-то далеко, от его голоса раскатилось эхо: у-у-у!..

Ходили они, собирали грибы и не догадывались, что подружка-то их, Паня, заблудилась. Как это получилось – сама она не понимала. Когда с корзинкой примчалась в сечу, все думала, как бы не сбиться с дороги да не уйти, куда не следует.

«Справа-то что у нас будет? – спрашивала Паня. И сама себе отвечала: – Ах, да, тут должно находиться Утиное болото. А что левее? Вот и забыла!»

Девочка на миг останавливалась, а, вспомнив, удалялась еще быстрее, только мелькали длинные и тонкие ноги.

Вот это раскорчевки. А дальше должна встретиться самая широкая просека. Там в землю врыты высокие стальные башни. На башнях фарфоровые тарелки. И электрические провода тянутся.

«Где же эти башни и провода?» – опять спрашивала она. Никто ей не мог ответить. Как только Паня поняла, что заблудилась, сейчас же у нее навернулись горькие непроглатываемые слезы.

«Не нужно мне никаких опенок, только бы выбраться отсюда».

Но все дороги и нахоженные тропы исчезли, не стало видно светлых лужаек и прогалин. В ногах шуршала сухая опавшая листва, и льнула к ним холодная осока. А тут еще совсем рядом с шумом взлетел тетерев. Пане страшно стало – она схватилась за сердечко, постояла немножко.

С верхушек высоких берез и осин опадали тронутые багрянцем листья. В одном месте Паня наткнулась на куст перезревшей малины. На ходу сорвала ягоду, но в рот так и не положила. Ничего не хотелось: ни грибов, ни ягод. Скорее, скорее домой, пока светит солнце.

Но где он, дом-то? В которой стороне? Вот был бы с ней кто-нибудь, указал. Она вытерла слезы, понимая, что слез никто не увидит и ей не посочувствует.

Обидела подружку: изменила ей. И ради чего!..

С Верой они ходят вместе в школу, сидят за одной партой. Сколько раз Вера помогала ей делать домашние задания! Давала читать книжки, за уроками делила пополам новенькую промокашку.

– Я только сниму кляксу и отдам тебе, – бывало, скажет Паня.

– Да уж бери насовсем.

Было и так: Паня свои цветные карандаши прибережет, а у Веры выпросит и рисует, рисует. В пенале свои перья есть, а у Веры возьмет «только на сегодня», да так и оставит на все время. Чего бы ни попросила, Вера всегда даст и худого не скажет.

«Ой, если уж Вера от меня откажется, с кем же я стану дружить? Маша Карасева никогда не будет такой верной подружкой». Попросила Паня раз у Маши тетрадь в косую линейку, а та показала ей кукиш и ответила:

– Такую тетрадку можешь найти в своей сумке.

Вот она какая, Маша-то!

С Борей Орешкиным и другими мальчиками не подружишься – они водят собак. У Бори собака с ягненка, злющая – на всех лает. И хорошо бы только лаяла, а то так и норовит схватить за ноги…

Как только Паня подумала о собаках, сзади нее что-то фыркнуло и завозилось. Это был еж, а для Пани он обернулся чуть ли не волчицей. Не зря говорят: у страха глаза велики.

Высокая жесткая трава, казалось, связывала ей ноги, хлестала головками засохших цветов по голым коленям. «Наверное, в траве ползают ужи», – решила Паня, и опять ей стало страшно-страшно. Она очень их боялась. Когда ребята брали в руки ужа, она закрывала глаза и убегала подальше. А теперь в траве-то палка, а ей кажется – это уж. Шелохнется в кустах какая-нибудь пичужка, а ей думается: кто-то крадется, чтобы схватить ее. Под ногами хрустнет валежина: Паня от страха так и присядет, решит, что из ружья охотник выстрелил.

Бежала она, бежала и сама не знала, куда.

По сторонам и впереди стали неподвижные зеленые дубы. Их окружали березы и осины. Как поглядела Паня на них от корней до вершин, так в глазах и помертвело: ведь уже темнеет. Где же дом? Где же село? За дубами опять чащоба – глаза выколешь. Да какие-то овраги и балки. «Вот тут уж непременно водятся волки!..» – подумала Паня, заторопилась и упала в колючки. Из корзины просыпалась вся рябина. Это Паня поначалу, как пришла в лес, нахватала рябины.

Куда бы Паня ушла, долго ли проблуждала – неизвестно, только здесь-то, среди заросших балок и оврагов, она услышала издалека голос Веры:

– Ау! Ау!

Хотела отозваться и не смогла – в горле пересохло. А сердечко затрепетало от радости. Скорей, скорей. Она побежала туда, откуда доносился зов. А тут послышались еще голоса и еще… Силенок у Пани прибавилось, лес посветлел. Опять стали попадаться лужайки да полянки.

Скоро она выбралась на дорогу. А на дороге, у столбов, села, закрыла лицо руками и разразилась слезами.

– Ты о чем? – подходя, спросили Вера и Маша.

Паня ответила не сразу:

– Вы набрали опенок, а я нет.

Девочки переглянулись, посмеялись.

– Я тебе из своей корзины опенок положу. Хочешь? – спросила Вера.

– И я тебе дам, – сказала Маша.

И все мальчики и девочки взяли из своих лукошек понемногу опенок и положили в Панину корзину.