Текст книги "Младшая сестра"

Автор книги: Александр Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Младшая сестра

Если бы вы знали, как Надя сегодня устала! А руки у неё жёлтые, и пахнет от них нивесть чем. Мама велит ей вымыть руки, вымыть с мылом, и садиться за стол ужинать, а ей не до ужина. Усталость валит с ног.

Прилегла она на постель в сенцах и закрыла глаза.

Бегала Надя в лес за крушиной. Ребята скоблили кору, и она скоблила. У ребят ножи острые, а у неё тупой, как жестянка. В школе говорили, что кору нужно высушить и сдать в аптеку на лекарство.

С поля позднее всех пришла домой сестра Уля. Пришла скучная, неразговорчивая.

Наверное, Надя скоро бы уснула, да услышала, как в доме папа и мама о чём-то заспорили с Улей.

«О чём это они спорят?» подумала Надя.

В окнах погасли последние отблески зари. В сенях и в горнице стало совсем темно. Нужно немножко поспать, а то скоро утро: папа наденет тяжёлые сапоги и уйдёт работать в МТС, а мама уйдёт на ферму дробить жмых для коров.

Надя сквозь дрёму услышала, как Уля подошла к своей кровати и стала раздеваться.

Когда Уля ложилась спать, она всегда младшей сестре говорила что-нибудь ласковое или спрашивала её о чём-нибудь, а на этот раз промолчала. Наде стало очень жаль Улю. Она тихонько перебралась к ней на кровать:

– Я полежу с тобой.

– Полежи, – ответила Уля и прикрыла плечо сестрёнки одеялом.

– Я всё слышала. Папа тебя ругал, а мама за тебя, и я за тебя.

– Папа не ругал. Откуда ты взяла?

– Я слышала, всё слышала! Самое вредное насекомое – блошка. Хочешь, мы тебе поможем?

– Как же ты поможешь?

– Не я одна. Один человек ничего не сделает, и два человека ничего не сделают, и три, а если все ребята придут в поле… Сусликов-то мы выловили!..

– Глупая ты! – с огорчением ответила Уля. – Сусликов-то, может, с десяток, ну два, три десятка, а блошки на льне – их миллионы…

– Ой, как много! Что же теперь делать?

Миллион в Надином понятии – неисчислимое множество. Блошки сожрут молодой лён, переберутся на землянику, на малину, на смородину… Она не знала, что это насекомое пожирает только молодой лён.

Озабоченная девочка тревожно повернулась с боку на бок, да так и уснула на кровати сестры. И во сне ей всё виделась эта блошка, чёрная, пузатая. Ползёт и ползёт, а потом раздулась словно майский жук, отрастила крылья, поднялась и зажужжала.

Утром Надя проснулась, а Ули нет, и мамы нет, и папы нет. В окне за занавеской гудит шмель: дззз… дззз…

Давно ли все ушли из дому? Папа и Уля, наверно, ушли чуть свет, а мама ушла недавно: на столе ватрушки ещё не остыли, горячие.

Надя открыла оконную раму, выпустила мохнатого шмеля:

– Лети! Надоел! «Дзы, дзы»!..

Когда она открыла окно, то поняла, что утренней прохлады совсем уже нет и росы на молодой зелёной траве нет. Солнышко так и припекает. Почему Уля её не разбудила? Не верит, что ребята ей помогут. Надо скорее разыскать их.

* * *

На бегу Надя съела ватрушку, вытерла ладонью рот, а заодно вытерла и нос. Пробегая улицей, спустилась на шаткие, в две жёрдочки, мосточки, переброшенные через овраг, и очутилась на той стороне. Закрывшись рукой от яркого солнца, осмотрелась вокруг. На улице она никого не увидела и очень расстроилась.

«Куда запропали? Всегда здесь играют в городки, а то гоняют мяч».

Припрыгивая, она пробежала всю улицу до самого края. Там плотники артельно поднимали гладко выструганные брёвна, возводили стены – кому-то из колхозников строили новый дом. Ребята любят толкаться там, где строят, но и здесь их не было. Вот какая досада!

Обратно Надя бежала ещё быстрее, размахивая руками. На спине болтались косички. Спустилась опять к тем же шатким, прогибающимся мосткам через овраг. Тут-то она и увидела на дне оврага ребят:

– Ой, а я вас и не заметила! Чего это вы там?

Ребята, занятые своим делом, не ответили ей. Надя вихрем слетела вниз по уступам. В пересохшем овраге кое-где из-под больших серых камней сочилась вода. И такая водица студёная – ступишь босой ногой и не обрадуешься.

По всему оврагу растут осины, мелкий ивняк, да черёмушка, да ещё лопух. Ребята тем и заняты были, что вырезали ивняк да молодые, гибкие черёмушки.

– Куда это столько? – спросила опять Надя, уже весёлая.

– Тебя сечь будем! – озорно ответил паренёк с загорелыми дочерна руками и ногами. Собирая срезанные прутья, он связывал их в пучок.

Надя не придала значения шутке и сразу затараторила о своём:

– Ой, сколько времени я вас искала! Надо-то ведь скоро! Пойдёмте в поле. Блошка на льне появилась – целый миллион, вот сколько! Уля сказала: вот бы ребята помогли! Сусликов-то мы на пшенице выловили…

– Никуда мы не пойдём. Видишь, на корзины дубцы режем, – сказал мальчуган, остриженный под нулёвку.

– Дядя Василий Коромыслов научит нас корзины и верши плести, – сказал другой паренёк.

А Надя о своём:

– Корзины и верши плести всякий раз можно, а блошка разведётся – весь лён загубит. Ведь её там целый миллион, а то ещё прибавится, да ещё…

– Сказала тоже! Не видала, не считала, а говоришь…

– А вот видала, считала и говорю! Уля просила помочь, а вы так-то?..

Она закусила губу, нахмурила чёрные брови, посмотрела на всех исподлобья.

А ребятам не до неё, они увлеклись своим делом: выбирают из кустов дубцы, тонкие, длинные и гибкие. Срезают под корень. Помогают им девочки – Паня и Оля.

– Я вам говорю, а вы не слушаете! В поле-то нас ждут!

Надя с обидой вырвала дубцы из рук у мальчонки, остриженного под нулёвку, и бросила их в самую низину, в крапивник.

– Ну, ты не очень-то разоряйся тут! – замахнулся на неё мальчонка.

– Тронь только! Тронь! – Девочка вспыхнула.

– Вот и трону! Сама в крапиву полетишь…

– А вот и не тронешь!

Мальчонка сердито прищурился, сжал кулаки. Паня и Оля тут же за Надю заступились: ведь они подружки, поди-ка тронь которую…

Ребята на шум вышли из кустов. Надя села на камень и неожиданно от досады заплакала:

– Кору крушины я скоблила, кротовины заливала водой, камни и щепу собирала на лугу, а вы со мной не идёте Уле помочь блошку вылавливать!..

– Она, наверно, врёт, – сказал паренёк с загорелыми дочерна руками и ногами.

Тут опять заступилась за Надю Паня:

– Ну да, врёт! Она никогда не врёт… Вот блошка сожрёт лён-то…

– Пойдёмте поглядим, – сказал Миша Лепестков.

Надя вытерла слёзы и оживилась. Она знала: если Миша так скажет, будет дело. Он ведь вожатый звена в школе.

* * *

Уля ещё с рассветом подняла с постелей своих подруг-комсомолок, и девушки пошли в поле, навстречу солнцу.

Небо высокое, голубое, а по нему плывут белые облака, предвещая ясную погоду.

Блошке была объявлена война.

Ещё с вечера поехали в город, привезли оттуда в пакетах отравы – кремнефтористого натрия; в бочках привезли золы.

Стали думать, как бы всё это распылить по участку льна. А участок что вправо, что влево – глазом не окинешь.

На такую войну много нужно воинов. Иван Николаевич, председатель колхоза, обещал прислать им на помощь женщин из огородной бригады, как только там управятся с рассадой. Но ждать нельзя.

Пока Уля, хмуря чёрные брови, обдумывала, как лучше это сделать, где раздобыть побольше народу, младшая сестра Надя и привела девочек и мальчиков.

– Ой, ребятушки мои хорошие, помогите! – обрадовалась Уля.

А ребята, присев на корточки, первым делом захотели разглядеть блошку, какая она есть. А блошка эта – синенькая, с просяное зёрнышко, тени и той боится.

– Тише, не шевелитесь! – сказал Миша Лепестков и занёс было руку, а блошки – прыг в разные стороны! И нет их: попрятались.

Много ли такому насекомому нужно на обед! Но, как узнали ребята, беда-то вот в чём: блошка эта пожирает семядольные листочки. Сожрёт чуть-чуть, а растеньице гибнет.

И вот начался бой…

Мальчики вырубили в ближнем лесу длинные шесты и гладко их обтесали. Из конюшни приволокли несколько дерюжек. Эти дерюжки смазали дёгтем. На дороге загребли в лукошко пыли – набивать ею мешочки.

Девочкам Уля дала свёрток марли. Они присели тут же на меже, стали кроить и сшивать из марли мешочки. Надя и её подружки Оля и Паня умели шить мелкими, аккуратными стежками.

– Девочки, делайте скорее! – торопила Надя. – Ты, Паня, копошишься, не умеешь узлы завязывать. Дай я тебе покажу!

– Ну покажи.

Надя показала, как нужно завязывать узлы, как откусывать нитку зубами.

Втроём они скоро нашили нужное количество мешочков. А другие девочки совками поддевали из кадушек золу и туго набивали мешочки.

Миша Лепестков был специалист по вылавливанию сусликов, но и с блошкой знал что делать. Ребята во всём его слушались.

– Нанизывайте мешочки с золой на шесты! – сказал он.

Мешочки нанизали.

Уля расставила ребят по бороздам, и они пошли вдоль полос, слегка потряхивая шест и постукивая по нему палкой. Чуть заметная пыльца рассеивалась из марлевых мешочков и оседала на молодые всходы льна.

Так же рассеивали и кремнефтористый натрий. Только это делали старшие девушки; чтобы не надышаться отравы, нос и рот завязали марлевыми косынками.

С другой стороны поля ребята вылавливали насекомых на дерюжки, густо смазанные дёгтем, волоча их по верхушкам всходов.

Когда на участок льна приехал на шустрой лошадке председатель колхоза Иван Николаевич, он сразу оценил усердие мальчиков и девочек.

– Молодцы! – сказал он, сдвинув на затылок фуражку и утирая ладонью вспотевший лоб.

– Можете, Иван Николаевич, не присылать женщин из огородной бригады! – весело ответила Уля.

* * *

Когда Надя пришла домой, мать её не узнала:

– В чём ты увозилась? Что руки, что ноги – глядеть на тебя не хочется!

– В поле была, Уле помогала. Нас много!

– Умойся да причешись. Платье смени. Работники!

– Иван Николаевич сказал нам: молодцы.

Всем в доме стало весело. Уля принесла с поля букет цветов. Это первые, недавно распустившиеся цветы. Они пахнут весной, и от них веет прохладой.

Уля весёлая, всем улыбается, а на полных щеках у неё от улыбки ямки. И у Нади от улыбки на щеках такие же ямки. Поглядеть на них – каждый скажет, что это сёстры.

Когда в доме всё хорошо, папа, каким бы усталым он ни пришёл с работы, помогает маме готовить вечерний чай.

– Кто это так вычистил самовар? Глядеться в него можно, как в зеркало, – сказал он.

– Соседка, – ответила мама.

– Нет, соседка так не сумеет. Кто-то другой это сделал, – сказал папа и переглянулся с мамой.

Надя всё понимает: почему папа об этом спрашивает и почему мама так отвечает. Это работа Надиных рук, и разговор затеян для того, чтобы её похвалить.

К чаю на столе появились медовые пряники, варенье – ну как в самый большой праздник! В папином стакане две черносливины, в маминой чашке и в Улиной чашке тоже по две черносливины, а в Надиной чашке три черносливины.

Уля свой чернослив переложила в Надину чашку.

– За что это ей? – разглаживая короткие усы, спросил папа.

– Она знает за что, – ответила Уля, подмигнув сестрёнке.

В жаркий день

На речной паром с утра прибежали две девочки и затаились за возами, ожидавшими переправы.

– Ты прячься за меня, а я – вот за это колесо. Да не зевай! – сказала Юля своей подружке Варе, тихонько ткнув её в бок локтем.

А Варя и без того знает, как нужно прятаться, чтобы никто не увидел. Прятаться – дело не мудрёное. Она прижалась к горячему плечу Юли и затаила дыхание.

Отсюда они уже ничего не видели, кроме оглобель, ошинованных колёс да лошадиных ног, бьющих острыми подковами по дощатому настилу. Нагружённый паром, ещё не трогаясь с места, хлюпал на воде, скрипел и кренился то в одну, то в другую сторону.

– Ой, как страшно-то! – оробев, сказала Варя и ещё плотнее прижалась к подруге.

– Не бойся, – ответила Юля. – Паром сейчас отчалит. Только бы не увидел нас дядя Куприян.

– А если увидит?

– Увидит – прогонит. В жару он бывает злой, я знаю…

А у дяди Куприяна, главного переправщика на пароме, много дел. Где уж тут доглядывать за посторонними! Он сигналит, он управляет рулём, он снимает причальные тяжи и он же осипшим от речной сырости голосом подаёт команду:

– Пшё-о-ол вперёд! Полный!

«Тах-тах-тах…» застрекотал мотор, пуская кудрявый дымок. Вылезая из воды, лязгнула на звеньях цепь, натянулась, и паром, качаясь, погнал по реке большие волны. Переправщик так и не увидел девочек. За колёсами телег они просидели, пока паром не причалил к тому берегу.

А следующим рейсом сюда переправились доярки на широкой телеге, нагружённой бидонами и подойниками. Юля и Варя, переждав в кустах, вышли им навстречу.

– Вы ещё зачем здесь? – тотчас же услышала Юля недовольный голос своей мамы.

Девочки, взявшись за руки, стояли у дороги, потупив глаза.

– Мы хотим на теляток поглядеть, – застенчиво сказала Варя.

А Юля рассердилась, даже покраснела:

– Берите нас с собой, вот и всё! Сколько раз обещали, а не берёте! – На глаза у неё набежали слёзы.

Дояркам пришлось остановить лошадь. Юлина мама, поправив на голове сбившуюся косынку, сказала:

– Забота с вами! Ну, залезайте на телегу, что ли.

Юля, а за ней и Варя мигом со ступицы колеса взобрались на грядицу. Вот они и в телеге, счастливые, повеселевшие. Вороную лошадь стегнули. Телега, бренча посудой, покатила дорогой между кустов.

Трясясь в телеге, доярки говорили о том, что в лугах растут добрые травы, что жаркие дни на пользу, только бы перепадали дожди. Ох, как нужен корм скоту!

Когда отъехали немного, Юлина мама стала добрее и уступчивее:

– Ну, садись уж со мной рядом! Куда бы ни пошли, всё они вдвоём, словно связанные.

Юля, утерев короткий, в веснушках нос, села, а Варю посадила рядом другая доярка. У Вари мама работает не на ферме, а в полевой бригаде.

– Где же вы платья вымазали? Смотрите, да ведь это у вас на платьях колёсная мазь!

– Мы на пароме под телегой сидели, чтобы дядя Куприян не увидел. Он и не увидел, – ответила Юля.

Варя кивнула головой.

– За это вам надо шлёпанцев надавать. В полдень, в жару, узнаете, как там хорошо. Или на быка нарвётесь – рога-то у него, как штыки.

Варя перетрусила. А Юля ей шепнула:

– Не бойся. Мама это нарочно говорит, пугает. Я её знаю…

* * *

Луг просторный, зелёный, весь в цветах. И тут же, рядышком, перелесок белоствольных берёз. Набухшие берёзы раскинулись листвой, как шатры, сучьями сплелись и не пропускают знойное солнце. На этом лугу и устроен летний лагерь для племенных коров. Выгнали сюда их пастись на всё лето.

Здесь, у берёз, стали снимать с телеги бидоны и подойники. Юля и Варя спрыгнули на землю.

– Далеко не убегайте. Искать не будем. Одни с вами хлопоты! – сказала Юлина мама.

А куда же убегать девочкам? Самое интересное – в этом перелеске. Нагулявшиеся коровы шли в загон. А сколько их – не счесть! Загон крыт толем. Пол в загоне посыпан речным песком и галькой. Столбы гладко выструганы и побелены известью. В кормушки навалили молодой, только что накошенной вики.

Началась дойка. Запахло парным молоком.

У Юлиной мамы породистые коровы – ярославские, чёрные, как жуки, а морды у них белые, словно они повязаны платочками. Юля знала всех-всех маминых коров: зимой не раз ходила с ней на ферму. С гордостью она стала рассказывать своей подруге:

– Вот эта – Солониха, старая! Ты знаешь, сколько она даёт молока?

– Много, – ответила Варя.

– Много, а сама не знаешь сколько. Видишь, вымя у неё какое… А вот эта – Сильва, её дочь. Тоже много даёт – целый бидон…

Чтобы никому не мешать, они тихонько пробирались вдоль стойла. Коровы отмахивались хвостами от мух и слепней. А когда Варя зазевалась немного, какая-то корова её тоже стегнула хвостом.

– Не зевай! – сказала ей подруга.

Юлина мама с подойником подошла и к Солонихе. Подмыла ей вымя, вытерла полотенцем и, присев на скамеечку, стала перебирать набухшие молоком соски. Девочки тут же присели на корточки и стали смотреть, как пенится и прибывает молоко в ведре. Им тоже хотелось подоить. Юля потянулась было к вымени коровы, но мама ей не разрешила.

А тут где-то рявкнул бык. Варя так и задрожала, а Юля сказала:

– Пойдём посмотрим на быка! Не бойся – он на привязи.

– Что ты, что ты! – завопила Варя и замахала руками.

Юля не забоялась. Обежала кругом ветвистое дерево, к которому был привязан здоровенный бычище. Чёрная шерсть на нём лоснилась. Чтобы не очень-то он озоровал, через губу продели ему железное кольцо. Бычина скоблил ногой землю и, захлёбываясь, мычал.

– Тебе жарко! – сказала Юля и помахала над его мордой берёзовым веником.

Бык упёрся широким лбом в дерево.

– Юлька, отойди, а то зареву! Скажу твоей маме!

– Не отойду!

– Говорю тебе, отойди!

– А я не отойду!

Юля ещё на шаг подалась вперёд. Варя от страха зажмурила глаза. А бык ходил, ходил вокруг суковатого дерева, да и запутался передними ногами в верёвке. Запутался и упал на колени. Воткнул рога в землю и ещё громче мыкнул.

Тут и Юля испугалась, закричала:

– Варька, беги! Скажи – бык-то завалился… Скорее беги!

– Куда бежать-то?

– Туда!

Варя пустилась бежать в сторону загона во всю силу, как только могла. Сказала там – и опять к Юльке.

И, будто назло, медленно, шаркая ногами, шёл к ним пастух дядя Василий, в жилетке и войлочной шляпе. Вот досада! Зачем-то ещё нагнулся, поднял что-то, понюхал и отбросил. Следом за ним появился большой лохматый пёс Трезор.

Бык свирепо косился покрасневшим глазом. Дядя Василий подошёл к нему, похлопал рукой по жирному загривку, по морщинистой шее и сказал:

– Не стоится тебе смирно-то, всё бы блажь выказывать, землю ворочать…

Потрогал у него кольцо в губе, высвободил в ногах верёвку, и бычина опять поднялся на ноги. Девочки с облегчением вздохнули: думали – его уведут в хлев, чтобы покормить. А дядя Василий тут же сел на пенёк у куста и не торопясь стал вить кнут из льна.

Дядя Василий вьёт и что-то непонятное напевает. У ног пастуха, положив голову на вытянутые лапы, улёгся Трезор. Одним глазом пёс дремлет, а другим поглядывает: дескать, откуда и зачем появились здесь две девочки? Нельзя ли на них поурчать?

– Дядя Василий, куда вы загнали телят? – спросила Юля.

– Телят-то? – переспросил пастух. – Телята у меня на покое.

– Можно посмотреть на них?

Пастух не ответил и продолжал напевать что-то непонятное. Девочкам хотелось дёрнуть его за шляпу или за жилет, чтобы он рассказал им что-нибудь о телятах, а пастух занялся своим кнутом: всё вьёт его и вьёт – а он длиннющий – и в самый конец вплетает волосянку.

Юля и Варя разговаривают с дядей Василием, а сами с опаской поглядывают на Трезора, на его ощеренную пасть и высунутый язык.

– Какой пёс большой! Юлька, отойди, а то тяпнет! – беспокоится за подругу Варя.

А Юле не терпится, хочется поговорить с пастухом:

– Дядя Василий, твой Трезор не кусается?

– Как сказать, может и того…

– А что это он язык высунул?

– Язык-то? Жарко ему, вот и…

Девочки обрадовались, что пастух заговорил. Они опять о своём:

– Мы на теляток хотим поглядеть.

Дядя Василий ещё долго был занят своим делом, а потом кнутовищем указал в сторону леса:

– Телята – с того края березняка. У них свой загон. У коров – свой, а у телят – свой.

* * *

В подлеске, куда указал пастух, Юля и Варя разыскали телячьи домики. А домики такие: с крышами и кормушками. У телят даже своя кухня. Девочки пришли в тот час, когда одна из телятниц, тётя Даша, подогревала им пойло. И так-то жара невыносимая, а она стоит у плиты и не уходит, только фартуком утирает с лица пот.

– Что это за девочки к нам сюда забрели? Не из леса ли какие заблудшие? – спросила тётя Даша.

– Нет. Мы на телят пришли посмотреть, – ответила Юля.

– Мы им травы нащиплем, – сказала Варя.

Но телятам травы не нужно. Они уже нагулялись, и теперь тех, которые поменьше, поили молоком, а остальных – простоквашей. Тётя Даша утирала им мордочки, а они смешно отфыркивались.

– Спать, спать! Ступайте в свои хлевы! – прогоняла их тётя Даша. – А то солнце вас доймёт. Слепни закусают…

Юля и Варя гладили телят, чесали под горлом то у одного малыша, то у другого. Все они уродились в своих мамок: сами чёрные, а мордашки белые. А название у каждого своё: Стрекоза, Сорванец, Задира…

Девочки, не теряя времени, заглянули и в хлевы. Полы там были деревянные, стены и потолки побелены. На столбике висел градусник.

– Гляди-ка, Варя, на полу сор. Давай уберём! – предложила Юля.

– Давай! – согласилась Варя.

Тут же, в подлеске, они наломали берёзовых сучьев, на скорую руку связали, и получилась метёлка. В углу хлева нашли скребок. Юля взялась за метлу, а Варя – за скребок. На ум пришла им забавная песенка:

 
Подметаем и скребём —
Удаляем мусор!
Уберёмся и придём:
– Кому ещё нужны?..
 

Тётя Даша заглянула в хлев и диву далась: как у девочек всё ладно получается! Сразу они увидели, где плохо-то – половицы продрали добела.

– Почаще бы вы здесь бывали! – сказала телятница.

– А чего делать?

– Найдутся дела. С вами веселее.

– Придём, – ответили Юля и Варя вместе.

* * *

Тишина, даже не слышно птиц.

Разомлев от жары, девочки еле бредут. Говорить им ни о чём не хочется. В ушах так и звенят кузнечики. А солнце палит и палит, нет от него спасения. Ветерка бы, да где же его взять! Посидеть бы в тени, да нельзя: как бы не стала их искать Юлина мама.

Варя шла, шла и тут же прилегла на мягкую траву. Раскидала руки:

– Я попить хочу.

– Давай нарвём щавелю и поедим – пить не захочется.

– Давай.

А когда Варя сорвала высокие столбцы щавеля и, морщась, разжевала, Юля засмеялась:

– Что ты, выплюнь! Это конский щавель, он невкусный.

Тут они нашли несколько матрёнок, сочных, душистых, и с аппетитом съели.

– Давай клевер сосать – там мёд! – предложила Юля.

– Давай! – Варя была всему рада.

Сорвали клеверные головки и, выщипывая лепестки, сосали. Но мёду в них было так мало, что девочки едва ощущали его вкус.

– Мёд весь собрали пчёлы и шмели! – с досадой сказала Варя.

Юля сорвала пышный одуванчик, а когда Варя подошла к ней, она подула, и в руке у неё осталась одна лишь плешивая головка от цветка.

Варя опять присела было на траву. Но Юля сказала:

– Выйдет кто-нибудь ещё из леса…

И трусливая Варя поверила ей. Пошли они попроворнее. Юля впереди, а Варя за ней.

Доярки, закончив дойку, парное молоко в бидонах спускали в погреб, на лёд, а со льда брали бидоны с утренним удоем и ставили их на широкую телегу.

– Вот они, наши девочки-то! Угостите их холодным молочком, – сказала одна из доярок.

Юлина мама стояла на дне погреба, принимала бидоны и размещала их. Ей передали большую кружку:

– Налей-ка им молочка, да пополнее. Замучились они…

Юля попила из кружки холодного молока, дала Варе. Варя попила, отдышалась, ещё попила и отдала Юле. А Юля пила, пила и опять передала кружку Варе.

– Ещё, – еле отдышавшись, попросила Варя.

Налили ещё кружку, до самых краёв. Молоко вкусное, прохладное, только в жару такое молоко и пить. Сразу вся усталость прошла. Опять захотелось бегать, собирать цветы и плести венки.

– Ну, а теперь к дому! – сказала Юлина мама.

Подвода, нагружённая бидонами, пошла к переправе. Пастух, намотав кнут на плечо, как обруч, провожал их. Провожал и Трезор, виляя хвостом.

Доярки пошли следом за телегой, покрыв головы косынками. Юлина мама пыталась было запеть какую-то песню, но ей никто не подтянул. То ли дело утром или вечером, а в полдень не до песен – все изнемогали от жары.

В такую жару и на переправе никого не оказалось. Дядя Куприян и паренёк-моторист тоже скрылись в землянке, вырытой в крутолобье горы.

Как подошли к реке, женщины одна за другой бросились в воду. Из воды уже весело кричали:

– Подавай, Куприян, да не очень торопись!..

Дядя Куприян, босой, с высоко подсученными штанами, погнал паром порожняком, а доярки в это время весело и беззаботно купались.

Раздевшись, вошли в воду и девочки. Юля умела уже плавать: хотя и не очень-то уверенно, но держалась на воде. А Варя только училась. Не будь она такая трусиха, давно бы плавала, как Юля.

– Давай я тебя заведу где поглубже, – предложила Юля.

Варя отказалась, и стала окунаться у самого бережка, уцепившись руками за какую-то корягу.

Паром прибыл. Куприян завёл уже и лошадь на дощатый настил, а женщины всё купались и купались.

– Эй, будет вам! – закричал он на них.

А доярки всё плавали в чистой, прохладной воде. Им не хотелось вылезать. Переправщик не унимался:

– Отчалю! Вот, право же, отчалю!

Заработал мотор. Одни из доярок успели одеться в кустах и, свежие, помолодевшие, взобрались на паром, а другие не очень-то испугались: сделав из платьев чалму на голову, вслед за паромом пустились они пересекать реку вплавь.

Юле и Варе теперь незачем прятаться от дяди Куприяна, они стоят с ним рядышком у руля. Но Юля боится за маму: её мама, помахав рукой дояркам, осталась за бортом парома.

– Ой, мамочка, поди сюда скорее! Ой, куда ты от нас уплываешь!

А Варя её успокаивала:

– Не бойся, видишь – твоя мама хорошо плавает.

Юля не унималась:

– Мамочка, поди на паром! Плыви сюда, плыви, я подам тебе руку!

Паром ещё не причалил к берегу, а доярки за Юлиной мамой переплыли реку, вышли на берег, успели одеться и приняли от переправщика причальные верёвки.

Юля бросилась на шею матери и крепко-крепко обняла её. А Варя сказала:

– Вот так бы научиться нам плавать!