Текст книги "Асканио(изд.1979)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 4
Скоццоне

Когда Бенвенуто Челлини приехал во Францию, Франциск I был во дворце Фонтенбло в окружении своего двора. Итак, ваятелю предстояло встретиться с тем, кого он так хотел видеть. Бенвенуто остановился в Фонтенбло и попросил, чтобы о его приезде уведомили кардинала Феррарского. Кардинал, зная, что король ждет Бенвенуто с нетерпением, тотчас же сообщил о новости его величеству. В тот же день король принял Бенвенуто и заговорил с ним на том сочном и богатом языке, которым так хорошо владел Челлини.

– Бенвенуто, несколько дней посвятите веселью, оправьтесь от своих невзгод и усталости, отдыхайте, развлекайтесь. А мы тем временем подумаем, какое прекрасное творение вам заказать.

Затем, поселив скульптора в замке, Франциск I приказал предвосхищать все его желания.

Таким образом, Бенвенуто сразу же очутился в средоточии французской цивилизации, которая в ту эпоху еще отставала от итальянской, но уже готовилась превзойти ее. Ваятель присматривался к окружающей обстановке, и ему казалось, что он не покидал столицу Тосканы, ибо его окружали произведения искусства и живописи, знакомые ему еще по Флоренции; здесь тоже Приматиччо сменил Леонардо да Винчи и маэстро Россо.[41]41
  Приматиччо (1504–1570) – итальянский художник, скульптор и архитектор; был приглашен для работ при дворе Франциска I, так же как Леонардо да Винчи и художник Россо дель Россо (1494–1541).


[Закрыть]

Итак, Бенвенуто должен был стать преемником этих знаменитостей и обратить взоры самого изысканного двора в Европе на искусство ваяния, в котором он достиг такого же мастерства, какого достигли эти три великих художника в искусстве живописи. Поэтому Бенвенуто хотелось опередить короля, и, решив не ждать обещанного заказа на прекрасное творение, он задумал создать на собственные средства то, что подскажет ему вдохновение. Челлини сразу приметил, как мила королю резиденция, где они встретились, и решил в угоду ему создать статую и назвать ее «Нимфа Фонтенбло».

Он задумал дивное произведение – статую, увенчанную колосьями, дубовыми листьями и виноградными лозами, ибо Фонтенбло лежит у долины, затенен лесами и окружен виноградниками. Нимфа, о которой грезил Бенвенуто, должна была воплощать Цереру,[42]42
  Церера (римск. миф.) – богиня плодородия.


[Закрыть] Диану[43]43
  Диана (римск. миф.) – богиня охоты, владычица лесов, а также богиня Луны.


[Закрыть] и Эригону[44]44
  Эригона (греч. миф.) – прекрасная возлюбленная бога вина Бахуса, которая после смерти была превращена богами в звезду.


[Закрыть] – трех дивных богинь, слитых воедино. Ваятелю хотелось сохранить отличительные черты каждой, но в едином образе; на пьедестале же статуи он хотел изобразить атрибуты всех трех богинь. И те, кто видел восхитительные фигурки, украшающие пьедестал его Персея,[45]45
  Персей (греч. миф.) – герой, совершивший множество подвигов и, в частности, отрубивший голову страшному чудовищу в женском облике – Медузе. Скульптор Бенвенуто Челлини изображает Персея в виде прекрасного юноши с головой Медузы в руках.


[Закрыть] знают, с каким искусством мастер-флорентинец ваял дивные скульптурные детали.

Скульптор обладал непогрешимым чувством прекрасного, но для воплощения идеала ему нужна была натурщица – в этом была вся беда. Где найдешь женщину, в которой бы сочетались прекрасные черты трех богинь!

Конечно, если бы, как в античные времена, во времена Фидия и Апеллеса,[46]46
  Фидий – величайший древнегреческий скульптор классического периода (V век до н. э.). Апеллес – выдающийся древнегреческий живописец второй половины IV века до н. э.


[Закрыть] прославленные красавицы, эти властительницы формы, по своей воле приходили к ваятелю, Бенвенуто без труда нашел бы среди знатных дам ту, которую искал. В ту пору при дворе блистали поистине олимпийские богини в расцвете красоты: Екатерина Медичи,[47]47
  Екатерина Медичи (1519–1589) – по происхождению итальянка, из дома флорентийских банкиров и герцогов Медичи; впоследствии – королева Франции (жена короля Генриха II).


[Закрыть] которой шел всего лишь двадцать второй год; Маргарита де Валуа, королева Наваррская,[48]48
  Маргарита де Валуа, королева Наваррская (1492–1549) – сестра короля Франциска I, образованная женщина и известная в свое время писательница; она покровительствовала искусству и собрала при своем дворе кружок гуманистов.


[Закрыть] прозванная «Четвертой грацией» и «Десятой музой», и, наконец, герцогиня д'Этамп, которой отведена немаловажная роль в нашем повествовании. Она слыла самой красивой из ученых женщин и самой ученой из красавиц. Итак, прекрасных женщин здесь было больше чем достаточно для художника; но мы уже сказали, что времена Фидия и Апеллеса давным-давно миновали.

Надо было искать модель в ином месте. Поэтому Бенвенуто очень обрадовался, узнав, что двор собирается в Париж. На беду, по словам самого Бенвенуто, двор в те времена путешествовал, как погребальная процессия: впереди скакали двенадцать-пятнадцать тысяч всадников, останавливались на привал в деревушках, где едва насчитывалось две-три хижины, теряли каждый вечер четыре часа, чтобы раскинуть палатки, и четыре часа каждое утро, чтобы свернуть их, и, хотя всего шестнадцать лье отделяло королевскую резиденцию от столицы, из Фонтенбло до Парижа добирались пять дней.

Раз двадцать за время перехода Бенвенуто Челлини испытывал искушение поскакать вперед, но всякий раз его удерживал кардинал Феррарский, говоря, что если король ни разу за целый день не увидит ваятеля, то, без сомнения, спросит, что с ним случилось, и, узнав, что он уехал, не испросив разрешения, сочтет это за признак непочтительности к его королевской особе.

Итак, Бенвенуто с трудом преодолевал нетерпение и во время долгих стоянок старался убить время, делая наброски «Нимфы Фонтенбло».

Наконец приехали в Париж. Прежде всего Бенвенуто навестил Приматиччо, которому было поручено продолжать в Фонтенбло труды Леонардо да Винчи и Россо. Приматиччо уже давно жил в Париже и, вероятно, мог дать хороший совет – указать, где найти натурщицу.

Кстати, в двух словах расскажем о Приматиччо.

Сеньор Франческо Приматиччо, которого в те времена называли да Болонья, по месту его рождения, а мы называем просто – Приматиччо, ученик Джулио Романо,[49]49
  Джулио Романо (1482–1546) – итальянский художник, ученик Рафаэля.


[Закрыть] шесть лет обучавшийся под его руководством, уже восемь лет жил во Франции, куда его пригласил Франциск I, по совету маркиза Мантуанского, величайшего вербовщика художников.

Творчество Приматиччо изумительно плодовито, в чем можно убедиться, посетив Фонтенбло; манера его письма свободна и монументальна, чистота линий безупречна. Долгое время пребывали в неизвестности и сам художник, и его всесторонние познания, его широкий кругозор, могучий талант и мастерство во всех жанрах живописи; наша эпоха мстила ему тремя веками несправедливого забвения. А между тем в религиозном экстазе он написал фрески часовни в Борегаре, украсил дворец Монморанси стенной живописью нравоучительного содержания, изобразив основные христианские добродетели, а обширные залы дворца Фонтенбло и поныне хранят на себе печать его таланта. Он расписал прелестными фресками на аллегорические сюжеты Златые врата и Бальный зал. В галерее Улисса[50]50
  Улисс – так римляне называли Одиссея.


[Закрыть] и в покоях Святого Людовика создал образ эпического поэта Гомера и воспроизвел в живописи «Одиссею» и часть «Илиады». Затем из времен легендарных он перенесся в героические и посвятил свое творчество истории. Основные события из жизни Александра[51]51
  Имеется в виду Александр Македонский (356–323 годы до н. э.) – крупнейший полководец и государственный деятель древнего мира. Создал мировую монархию. Его личность была окружена многочисленными легендами.


[Закрыть] и Ромула[52]52
  Ромул – основатель и первый царь древнего Рима.


[Закрыть] и сдача Гавра воспроизведены в полотнах, украшавших Большую галерею и покой, смежный с Бальным залом. Он с увлечением писал пейзажи, украсившие Кунсткамеру.

Наконец, если мы измерим всю глубину таланта этого выдающегося живописца, перечислим его разнообразнейшие творения, подсчитаем его труды, мы увидим, что он создал девяносто восемь крупных и сто тридцать более мелких полотен: пейзажи, марины, сцены из Священного писания и истории, портреты, произведения на аллегорические и эпические сюжеты.

Такой человек мог понять Бенвенуто. Поэтому, едва вступив в Париж, Бенвенуто с открытой душой поспешил к Приматиччо. Художник принял его так же сердечно.

После задушевной беседы, которая обычно сразу же завязывается, когда друзья-земляки встречаются на чужбине, Бенвенуто раскрыл картон, показал Приматиччо свои наброски, поведал ему о новых замыслах и спросил, нет ли среди натурщиц олицетворения его мечты.

Приматиччо покачал головой, грустно улыбаясь. И в самом деле, они ведь были не в Италии – этой счастливой сопернице Греции. Франция в ту эпоху, как и ныне, считалась страной изящества, учтивости и кокетства, но было бы тщетно искать на земле Валуа[53]53
  Земля Валуа – то есть Франция; Валуа – династия королей, правивших во Франции с 1328 до 1589 года.


[Закрыть] величавую красоту, которая вдохновляла на берегах Тибра и Арно Микеланджело, Рафаэля, Джованни Болонья[54]54
  Джованни Болонья (1529–1608) – фламандский скульптор, обосновавшийся во Флоренции.


[Закрыть] и Андреа дель Сарто. Конечно, если бы, как мы уже говорили, живописец или ваятель мог выбрать натурщицу в аристократической среде, он быстро нашел бы прообраз своих творений, но, подобно тени, оставшейся по эту сторону Стикса, он довольствовался тем, что смотрел на прекрасные, исполненные благородства фигуры, проходившие по Елисейским полям, вход куда ему был запрещен, и это зрелище лишь воспитывало его художественный вкус.

Произошло то, что и предвидел Приматиччо: Бенвенуто сделал смотр армии натурщиц, но ни в одной не воплотились черты, которые были необходимы для осуществления его замысла.

Тогда он призвал во дворец кардинала Феррарского, где остановился, всех известных натурщиц, бравших по экю за сеанс, но ни одна не оправдала его надежд.

Бенвенуто уже совсем отчаялся, но как-то вечером, когда он возвращался домой, отужинав с тремя земляками, с которыми встретился в Париже, – сенатором Пьетро Строцци, с его зятем графом д'Ангийаром и Галеотто Пико, племянником знаменитого Жана Пик Мирондоля, – и шагал в одиночестве по улицам Пти-Шан, он вдруг увидел красивую, грациозную девушку. Бенвенуто радостно встрепенулся: он еще не встречал женщины, которая так живо воплощала бы его мечту о «Нимфе Фонтенбло». И вот он пошел следом за ней. Она поднялась по Крапивному холму, миновала церковь Святого Оноре и завернула на улицу Пеликан. Тут она обернулась, чтобы взглянуть, не идет ли за ней следом незнакомец, и, увидя Бенвенуто в нескольких шагах от себя, быстрым движением распахнула дверь и скрылась, прикрыв ее. Бенвенуто подошел к двери и тоже распахнул ее. Он сделал это вовремя – еще успел заметить на повороте лестницы, освещенной коптящей плошкой, оборку платья незнакомки, за которой шел следом.

Он поднялся на второй этаж; дверь в комнату была полуотворена, и он увидел девушку.

Не объясняя причины своего прихода, даже не промолвив ни слова, Бенвенуто прежде всего пожелал удостовериться, гармонируют ли линии ее тела с чертами лица, и два-три раза обошел вокруг удивленной девушки, невольно подчинявшейся ему, будто обходил вокруг античного изваяния, и даже заставил ее поднять руки – такую позу он хотел придать «Нимфе Фонтенбло».

В девушке, стоявшей перед Бенвенуто, было мало от Цереры, еще меньше от Дианы, зато очень много от Эригоны. Скульптор понимал, что невозможно сочетать все эти три образа, и решил остановиться на образе вакханки.

А для создания вакханки девушка действительно была находкой: горящие глаза, коралловые губы, жемчужные зубки, точеная шея, покатые плечи, тонкая талия; изящные лодыжки и запястья, удлиненные пальцы придавали ее внешности нечто аристократическое, и это окончательно убедило ваятеля.

– Как вас зовут, мадемуазель? – наконец спросил Бенвенуто, выговаривая слова с иностранным акцентом и приводя девушку в полное изумление.

– Катериной, ваша честь, – ответила она.

– Хорошо! Мадемуазель Катерина, – продолжал Бенвенуто, – вот вам золотой экю за труды. А завтра приходите ко мне на улицу Святого Мартена, во дворец кардинала Феррарского, и за такие же труды вы получите столько же.

Девушка колебалась – она вообразила, что чужеземец решил подшутить над ней. Но золотой экю, поблескивая, доказывал, что он говорит серьезно, и после недолгого размышления она спросила:

– В котором часу?

– В десять часов утра. Вы уже встаете в это время?

– Разумеется.

– Итак, я на вас рассчитываю.

– Что ж, приду.

Бенвенуто отвесил поклон – такой поклон он отвесил бы герцогине – и вернулся во дворец в самом радостном расположении духа. Дома он сжег все эскизы фигуры, существовавшей лишь в его воображении, и набросал новый эскиз, полный движения и жизни. Закончив набросок, Бенвенуто положил на подставку большой кусок воска. И под всемогущей рукой скульптора воск в мгновение ока принял облик нимфы, которой он грезил. Он работал так вдохновенно, что, когда наутро Катерина пришла в мастерскую, многое уже было сделано.

Мы уже говорили, что Катерина не могла понять намерений Бенвенуто; она была очень удивлена, когда ваятель, закрыв за ней дверь, показал набросок статуи и объяснил девушке, зачем он пригласил ее.

Девушка, гордая тем, что послужит моделью для статуи богини, предназначенной в дар королю, сбросила одежду и, не дожидаясь указаний ваятеля, встала в позу, подражая статуе с такой точностью и грацией, что Бенвенуто вскрикнул от радости, когда, обернувшись, увидел, как прекрасна и непринужденна ее поза.

Бенвенуто любил свою работу. Как мы уже говорили, у художника была одна из тех благородных и богато одаренных натур, которые вдохновенно творят, увлекаются работой. Он сбросил камзол, расстегнул ворот рубашки, засучил рукава и принялся не столько копировать натуру, сколько воссоздавать природу в искусстве. Казалось, ваятель мог, как Юпитер, вдохнуть пламень жизни во все, к чему прикасался. Катерина, привыкшая к заурядным людям, знакомая лишь с обывателями или же с молодыми вельможами, для которых она была игрушкой, смотрела на художника с восторгом, и грудь ее вздымалась от непонятного ей самой волнения. Девушке казалось, что она возвысилась до художника, и ее глаза сияли: вдохновение мастера передавалось и натурщице.

Сеанс длился два часа. Затем Бенвенуто заплатил Катерине золотой экю и, простившись с ней так же учтиво, как и накануне, попросил ее прийти в тот же час на следующий день.

Катерина вернулась домой и уже не выходила весь день. Наутро она пришла в мастерскую на десять минут раньше назначенного срока.

Повторилась та же сцена, что и накануне. Бенвенуто был по-прежнему во власти возвышенного вдохновения, и материя оживала под его рукой, как под рукой Прометея. Лицо вакханки было уже вылеплено: казалось, живое лицо выглядывает из бесформенной массы. Катерина улыбалась своей сестре-небожительнице, созданной по ее образу и подобию; никогда не была она так счастлива и, странное дело, не могла отдать себе отчета, почему испытывает такое счастье.

Наутро ваятель и натурщица встретились в тот же час, и Катерина вдруг вспыхнула от смущения, которого прежде не знала. Бедняжка полюбила, а с любовью родилось и целомудрие.

На следующий день дело дошло до того, что ваятелю пришлось напомнить натурщице, что он лепит не Венеру Медицейскую, а Эригону, опьяневшую от страсти и вина. Впрочем, надо было запастись терпением: он собирался через два дня завершить работу над моделью.

Два дня прошло. А вечером, в последний раз коснувшись стекой своего творения, Бенвенуто поблагодарил Катерину за любезность и дал ей четыре золотых экю; но золотые монеты выскользнули из ее рук на пол. Все было кончено для бедняжки: отныне она возвращалась к прежнему образу жизни; а ведь с того дня, когда она вступила в мастерскую скульптора, прежняя жизнь стала ей ненавистна. Бенвенуто, и не подозревавший о том, что происходит в душе несчастной девушки, подобрал четыре экю, снова протянул Катерине деньги и, пожав ей руку, сказал, что, если ей когда-нибудь понадобится помощь, пусть она обращается только к нему. Затем он отправился в мастерскую, где трудились подмастерья, и позвал Асканио, торопясь показать ему свое завершенное творение.

Оставшись одна, Катерина перецеловала все инструменты, которыми работал Бенвенуто, и ушла, заливаясь слезами.

На другое утро Катерина снова пришла в мастерскую, когда Бенвенуто работал там в одиночестве. Увидев ее, ваятель очень удивился, но не успел он спросить, зачем она явилась, как девушка упала перед ним на колени и спросила, не нужна ли ему служанка. У Бенвенуто было сердце художника, а это означает, что он мог все почувствовать и все понять. Он угадал, что происходит в душе бедняжки, поднял ее и поцеловал в лоб.

С этой минуты Катерина стала неотделима от мастерской; ее детская жизнерадостность и неугомонная резвость внесли веселье и оживление. Девушка стала просто необходима для всех, а больше всего для Бенвенуто. Она вела хозяйство, всем распоряжалась; то распекала Руперту, то ластилась к ней, и старая служанка, сначала со страхом встретившая Катерину, в конце концов полюбила ее, как и все окружающие.

Эригона от всего этого только выиграла. Теперь у Бенвенуто была под рукой своя натурщица, и он завершил статую с такой тщательностью, какой никогда еще не вкладывал ни в одно из своих творений. Затем он отнес ее королю Франциску I, который пришел в восторг и поручил Бенвенуто выполнить статую из серебра. Король долго беседовал с ювелиром, спрашивал, удобная ли у него мастерская, где она расположена и есть ли в мастерской произведения искусства; затем он отпустил Бенвенуто Челлини, решив про себя как-нибудь утром нагрянуть к нему невзначай, но промолчал о своем намерении.

А теперь вернемся к началу нашего повествования и перенесемся в мастерскую, где работает Бенвенуто, распевает песни Катерина, грезит Асканио и творит молитву Паголо.

Наутро после того дня, когда Асканио так поздно вернулся с прогулки по окрестностям Нельского замка, вдруг раздался громкий стук в ворота. Служанка Руперта тотчас же встала, чтобы открыть, но Скоццоне (так, если читатель помнит, Бенвенуто окрестил Катерину) мигом выскочила из комнаты.

Через минуту донесся ее не то радостный, не то испуганный голосок:

– Господи! Учитель! Учитель, да это сам король… Сам король явился в мастерскую проведать вас!

И, распахнув все двери настежь, бледная, дрожащая Скоццоне появилась на пороге мастерской, где Бенвенуто работал в кругу своих учеников и подмастерьев.

Глава 5
Гений и королевская власть

Действительно, следом за Скоццоне во двор вошел король Франциск I со всей своей свитой. Он выступал под руку с герцогиней д'Этамп. За ними следовали король Наваррский с дофиной Екатериной Медичи. Дофин, впоследствии ставший Генрихом II, шел вместе со своей теткой, Маргаритой де Валуа, королевой Наваррской. Их сопровождала почти вся придворная знать.

Бенвенуто пошел навстречу гостям и, ничуть не смутившись и не растерявшись, принял королей, принцев, вельмож и придворных дам, как принимают друзей. А ведь среди гостей были самые известные государственные мужи Франции и самые блестящие красавицы в мире. Маргарита пленяла, госпожа д'Этамп восхищала, Екатерина Медичи поражала, Диана де Пуатье ослепляла. Велика важность! В Италии Бенвенуто был на короткой ноге с самыми блестящими представителями древних родов, с вельможами XVI века и, как любимый ученик Микеланджело, привык к обществу королей.

– Разрешите нам, сударыня, любоваться не только вами, но и произведениями искусства, – произнес Франциск I, обращаясь к герцогине д'Этамп, ответившей ему улыбкой.

Анна де Писслэ, герцогиня д'Этамп, на которую король, вернувшись из испанского плена, обратил свое благосклонное внимание, вытеснила из его сердца графиню де Шатобриан и в ту пору была в расцвете своей поистине царственной красоты. У нее была стройная фигура, тонкая талия, она горделиво, с какой-то кошачьей грацией вскидывала свою прелестную головку, а ведь грация присуща не только кошечке, но и пантере, которых она, впрочем, напоминала также своим непостоянством и ненасытной алчностью. И вместе с тем королевская фаворитка умела разыграть такую чистосердечность, такую наивность, что вводила в заблуждение самых недоверчивых людей. Необыкновенно подвижно и коварно было лицо этой женщины – то Гермионы,[55]55
  Гермиона – персонаж трагедии «Андромаха» (1667) французского драматурга-классика Жана Расина; покинутая своим женихом Пирром, в порыве ревности подослала к нему убийцу.


[Закрыть] то Галатеи,[56]56
  Галатея (греч. миф.) – прекрасная нимфа, в которую влюбился циклоп (одноглазый) пастух Полифем.


[Закрыть] на ее бледных губах играла улыбка, иногда манящая, иногда страшная, а глаза, порой такие ласковые, вдруг начинали метать молнии и загорались гневом. У нее была манера так томно поднимать и опускать глаза, что невозможно было понять, нежность или угроза таится в ее взоре. Эта высокомерная и властолюбивая женщина покорила Франциска I, вскружила ему голову; она была надменна и завистлива, изворотлива и скрытна.

– Давно хотелось мне навестить вас, Бенвенуто, – ведь прошло два месяца, если не ошибаюсь, как вы явились в наше королевство, – но скучные дела и заботы мешали мне все это время размышлять о благородных целях искусства. Пеняйте, впрочем, на нашего брата и кузена-императора – он не дает нам ни минуты покоя, – произнес король.

– Если вам угодно, ваше величество, я напишу императору и стану умолять, чтобы он позволил вам остаться великим другом искусства, ибо вы уже доказали ему, что вы великий полководец.

– Как, вы знаете Карла Пятого? – удивился король Наваррский.

– Да, сир, четыре года назад в Риме я имел честь преподнести требник своей работы его священному величеству; при этом я произнес несколько слов, которые император выслушал весьма милостиво.

– Что же вам сказал его священное величество?

– Что он знал меня еще три года назад – увидел на ризе папы пуговицу филигранной работы, делавшую честь моему мастерству.

– О да, я вижу, вы избалованы похвалами королей! – заметил Франциск I.

– Вы правы, ваше величество, мне посчастливилось – мои творения снискали похвалу кардиналов, великих герцогов, принцев и королей.

– Покажите же мне ваши прекрасные творения. И посмотрим, не окажусь ли я более требовательным судьей.

– Времени у меня было очень мало, сир. Однако вот ваза и серебряный таз, над которыми я сейчас работаю, но они, пожалуй, недостойны внимания вашего величества.

Минут пять король молча разглядывал произведения Челлини. Казалось, дивные творения заставили его позабыть о творце. Заметив, что его окружили дамы, подстрекаемые любопытством, Франциск I воскликнул:

– Посмотрите, сударыни, да это просто чудо! Форма вазы так нова и так смела! Бог ты мой, как тонка, как искусна работа барельефа и рельефа! Особенно же восхищает меня красота этих линий: видите, как разнообразны и естественны позы людей! Взгляните-ка на эту девушку… Художник удивительно живо передал ее мимолетный жест. Так и кажется, девушка вот-вот взмахнет рукой. Право, даже в древности не создавали таких прекрасных вещей. Вспоминаю лучшие творения античных мастеров и выдающихся ваятелей Италии… Нет, ничто не производило на меня такого сильного впечатления! Ну, посмотрите же на эту прелестную малютку: дитя утопает в цветах, шевелит ножкой. Все так живо, изящно и прекрасно!

– Вы великий король, сир! – воскликнул Бенвенуто. – Другие осыпали меня похвалами, вы же меня понимаете!

– Покажите еще что-нибудь! – сказал король с каким-то жадным нетерпением.

– Вот медаль, изображающая Леду и лебедя. Я сделал ее для кардинала Габриэля Цезарини. Вот печать, на которой я выгравировал изображение святого Иоанна и святого Амвросия. Вот эмалированная рака…

– Неужели? Вы чеканите медали? – спросила госпожа д'Этамп.

– Как Кавадоне Миланский, сударыня.

– Вы покрываете золото эмалью? – воскликнула Маргарита.

– Как Америго Флорентийский.

– Вы гравируете печати? – осведомилась Екатерина.

– Как Лантизко Перузский. Уж не думаете ли вы, сударыня, что мне достает таланта лишь на изделие филигранных золотых безделушек и чеканку серебряных монет? Хвала создателю, я умею делать все понемногу. Я недурно знаю инженерное искусство, дважды помешал врагу захватить Рим. Пишу сносные сонеты. И вы, ваше величество, можете заказать мне оду. Я сочиню оду в вашу честь, право, не хуже самого Клемана Маро! Музыке отец обучал меня из-под палки. Эта метода пошла мне на пользу – я играю на флейте и на корнете так хорошо, что папа Климент Седьмой, когда мне было двадцать четыре года, взял меня в свой оркестр. Кроме того, я изобрел способ изготовления пороха, умею делать превосходные самопалы и хирургические инструменты. А ежели вы, ваше величество, поведете войну, то соблаговолите позвать меня. Вот увидите, я пригожусь вам – я метко бью из аркебуза и умею наводить кулеврину.[57]57
  Кулеврина – старинная пушка.


[Закрыть] На охоте мне случалось за один день подстрелить двадцать пять павлинов. В артиллерийском бою я избавил императора от принца Оранского, а ваше величество – от коннетабля Бурбона.[58]58
  Коннетабль – верховный начальник королевских войск в средневековой Франции. В данном случае имеется в виду коннетабль Шарль де Бурбон. Король Франциск I боялся его политического соперничества и попытался отнять у коннетабля часть его владений с помощью своей матери Луизы Савойской. Тогда последний тайно сговорился с Карлом V, бежал к нему и начал воевать против своего отечества, снискав позорную славу предателя.


[Закрыть] Как видите, предателям приходится со мной не сладко…

– Так чем же вы больше гордитесь, – прервал его молодой дофин, – что убили коннетабля или подстрелили двадцать пять павлинов?

– Я не горжусь ни тем, ни другим, монсеньор… Ловкость, как и все другие таланты, дана нам господом богом, и я проявил ее, вот и все.

– А ведь я и не знал, что вы оказали мне такую услугу, – произнес король, – Значит, вы убили коннетабля Бурбона? Как же это произошло?

– Бог мой, да очень просто! Армия коннетабля внезапно подступила к Риму и ринулась на приступ крепостных стен. Мы с приятелями пошли посмотреть, как идет бой. Выходя из дому, я невзначай прихватил аркебуз. Доходим мы до вала. Вижу – делать там нечего. «Но не зря же я пришел!» – промелькнула у меня мысль. И вот я навожу аркебуз туда, где погуще и потеснее ряды, беру на мушку рослого воина – он был на целую голову выше всех – и стреляю. Он падает – выстрел сразу производит смятение во вражеских рядах. Оказалось, я убил Бурбона. Он был, как я узнал потом, выше всех ростом.

Пока Бенвенуто беспечно и непринужденно вел рассказ, круг дам и вельмож расступился: все с уважением и чуть ли не страхом смотрели на героя, не ведавшего о своем подвиге. Один лишь Франциск I все стоял рядом с Челлини.

– Итак, любезный друг, – промолвил он, – я вижу, что, еще не посвятив мне свое дарование, вы сослужили мне службу своей отвагой.

– Ваше величество, – с улыбкой ответил Бенвенуто, – знаете ли, по-моему, я и родился вашим слугой! Один случай из моего детства наводит меня на эту мысль. У вас на гербе изображена саламандра, не правда ли?

– Да, и девиз: «Nutriseo et extinguo».[59]59
  «Питаю и уничтожаю» (лат.).


[Закрыть]

– Так вот… Как-то, когда мне было пять лет, я сидел с отцом в горнице, где перед тем бучили белье. В очаге еще пылали дубовые поленья. Стояли сильные холода. Я взглянул на огонь и заметил среди языков пламени какое-то существо, похожее на ящерицу. Казалось, ящерица весело отплясывает в самом пекле. Я показал на нее отцу, а отец… прошу простить меня за вольность, но таков уж грубый обычай в наших краях… влепил мне внушительную затрещину и ласково сказал: «Ты ни в чем не провинился, сынок, и я ударил тебя, чтобы тебе запомнилась саламандра в огне. Не слыхал, чтобы еще кому-нибудь довелось ее увидеть». Не правда ли, ваше величество, это было предзнаменование? Я верю в предзнаменования. В двадцать лет я чуть было не уехал в Англию, но чеканщик Пьетро Торреджиано, с которым я туда собирался поехать, рассказал, как однажды, еще мальчишкой, он дал пощечину Микеланджело, поссорившись с ним в мастерской. И все было кончено: ни за какие блага в мире я не поехал бы с человеком, который поднял руку на великого скульптора. Я остался в Италии, а из Италии попал не в Англию, а во Францию.

– Франция горда тем, что вы избрали ее, Бенвенуто. И мы сделаем все, чтобы вы не тосковали по родине.

– О, моя родина – искусство! Оно всегда со мной. А мой повелитель – тот, кто заказывает мне чеканку самой богатой чаши.

– А есть ли у вас какой-нибудь замысел сейчас?

– О да, ваше величество! Я хочу создать фигуру Христа, но не распятого, нет, а Христа во всем блеске божественной славы и, если это возможно, передать всю несказанную красоту, которую он явил мне.

– Неужели вы видели не только земных царей, но и царя небесного? – со смехом воскликнула Маргарита, бравшая все под сомнение.

– Да, сударыня, – отвечал Бенвенуто с детской бесхитростностью.

– Так расскажите же нам и об этом, – попросила королева Наваррская.

– Охотно, сударыня, – сказал Бенвенуто Челлини доверительным тоном, очевидно не допуская мысли, что кто-нибудь может сомневаться в истинности его слов. – Незадолго до того я видел сатану со всеми его присными; вызвал его мой приятель, священник-некромант.[60]60
  Некромант. – У древних греков некромантами назывались люди, якобы обладавшие искусством вызывать души умерших, чтобы от них узнавать будущее.


[Закрыть] Сатана явился нам в Колизее, и мы с большим трудом от него отделались. Но жуткое воспоминание об исчадии ада навсегда покинуло меня, когда в ответ на мою горячую мольбу мне явился, дабы укрепить дух мой в заточении, божественный наш спаситель в сиянии солнечных лучей, увенчанный ореолом.

– И вы действительно уверены… – спросила королева, – вполне уверены, что вам являлся Христос?

– Вполне уверен, сударыня.

– В таком случае, Бенвенуто, сделайте для дворцовой часовни фигуру Христа, – благодушным тоном произнес Франциск I.

– Ваше величество, будьте милосердны и закажите мне что-нибудь другое. Отложим эту работу.

– Но почему же?

– Потому что я дал обет господу богу посвятить это творение только ему.

– Превосходно! Так вот, Бенвенуто, мне нужна дюжина светильников для стола.

– О, это другое дело! Я с радостью повинуюсь вам, сир.

– И не просто светильники, а серебряные статуи.

– Ваше величество, это будет великолепно!

– Да, двенадцать статуй в мой рост – шесть богов и шесть богинь.

– Они будут вашего роста, сир.

– Да вы заказываете целую поэму! – промолвила госпожа д'Этамп. – Чудесную, удивительную! Не правда ли, господин Бенвенуто?

– Я никогда ничему не удивляюсь, сударыня.

– А я бы удивилась, – сказала герцогиня, задетая за живое, – если бы какой-нибудь ваятель, кроме античных, создал бы нечто подобное.

– Я все же надеюсь, что выполню заказ не хуже античных мастеров. – хладнокровно возразил Бенвенуто.

– А нет ли тут хвастовства, маэстро Бенвенуто?

– Я никогда не хвастаюсь, сударыня, – проговорил Челлини, пристально смотря на госпожу д'Этамп.

И надменная герцогиня невольно опустила глаза, не выдержав его твердого, спокойного взгляда, в котором даже не было гнева. Анна затаила неприязнь к Челлини; она почувствовала духовное превосходство художника, хотя и не могла постичь, в чем его сила. До сих пор герцогиня воображала, что красота всемогуща: она позабыла о могуществе гения.

– Но какие же нужны сокровища, чтобы вознаградить талант, подобный вашему? – желчно спросила герцогиня.

– Разумеется, моих сокровищ мало, – заметил Франциск I. – Кстати, Бенвенуто, вы, кажется, получили только пятьсот золотых экю. Довольно ли вам будет того жалованья, какое мы платили нашему придворному живописцу Леонардо да Винчи, – семьсот золотых в год? Кроме того, все работы, заказанные лично мною, будут оплачены отдельно.

– Ваше величество, эти щедроты достойны такого короля, как Франциск Первый, и, смею сказать, такого ваятеля, как Челлини. И все же осмелюсь обратиться к вашему величеству еще с одной просьбой.

– Заранее обещаю, что она будет выполнена, Бенвенуто.

– Ваше величество, у меня неуютная и тесная мастерская. Один из моих учеников нашел помещение, более подходящее для создания крупнейших работ, которые, быть может, закажет мне мой повелитель. Оно принадлежит вашему величеству. Это Большой Нельский замок. Он находится в распоряжении парижского прево, но прево не живет там, а занимает лишь Малый Нельский замок, который я охотно ему уступлю.

– Да будет так, Бенвенуто! – сказал Франциск I. – Водворяйтесь в Большой Нельский замок, и, когда мне захочется побеседовать с вами и полюбоваться вашими шедеврами, мне придется лишь перебраться по мосту через Сену…

– Как, ваше величество, – перебила короля госпожа д'Этамп, – вы без всяких оснований лишаете права на владение замком дворянина, преданного мне человека!

Бенвенуто взглянул на нее, и Анна во второй раз опустила глаза, не выдержав его удивительно проницательного, пристального взгляда.

А Челлини подхватил с тем же наивным простодушием, с каким рассказывал о своих видениях: