Текст книги "Три мушкетера (худ. В. Клименко)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

IV. ПЛЕЧО АТОСА, ПЕРЕВЯЗЬ ПОРТОСА И ПЛАТОК АРАМИСА

Д'Артаньян как бешеный в три скачка промчался через приемную и выбежал на площадку лестницы, по которой собирался спуститься опрометью, как вдруг с разбегу столкнулся с мушкетером, выходившим от г-на де Тревиля через боковую дверь. Мушкетер закричал или, вернее, взвыл от боли.

– Простите меня… – произнес д'Артаньян, намереваясь продолжать свой путь, – простите меня, но я спешу.

Не успел он спуститься до следующей площадки, как железная рука ухватила его за перевязь и остановила на ходу.

– Вы спешите, – воскликнул мушкетер, побледневший как мертвец, – и под этим предлогом наскакиваете на меня, говорите «простите» и считаете дело исчерпанным? Не совсем так, молодой человек. Не вообразили ли вы, что если господин де Тревиль сегодня резко говорил с нами, то это дает вам право обращаться с нами пренебрежительно? Ошибаетесь, молодой человек. Вы не господин де Тревиль.

– Поверьте мне… – отвечал д'Артаньян, узнав Атоса, возвращавшегося к себе после перевязки, – поверьте мне, я сделал это нечаянно, и, сделав это нечаянно, я сказал: «Простите меня». По-моему, этого достаточно. А сейчас я повторяю вам – и это, пожалуй, лишнее, – что я спешу, очень спешу. Поэтому прошу вас: отпустите меня, не задерживайте.

– Сударь, – сказал Атос, выпуская из рук перевязь, – вы невежа. Сразу видно, что вы приехали издалека.

Д'Артаньян уже успел шагнуть вниз через три ступеньки, но слова Атоса заставили его остановиться.

– Тысяча чертей, сударь! – проговорил он. – Хоть я и приехал издалека, но не вам учить меня хорошим манерам, предупреждаю вас.

– Кто знает! – сказал Атос.

– Ах, если б я не так спешил, – воскликнул д'Артаньян, – и если б я не гнался за одним человеком…

– Так вот, господин Торопыга, меня вы найдете, не гоняясь за мной, слышите?

– Где именно, не угодно ли сказать?

– Подле монастыря Дешо.

– В котором часу?

– Около двенадцати.

– Около двенадцати? Хорошо, буду на месте.

– Постарайтесь не заставить меня ждать. В четверть первого я вам уши на ходу отрежу.

– Отлично, – крикнул д'Артаньян, – явлюсь без десяти двенадцать!

И он пустился бежать как одержимый, все еще надеясь догнать незнакомца, который не мог отойти особенно далеко, так как двигался не спеша.

Но у ворот он увидел Портоса, беседовавшего с караульным. Между обоими собеседниками оставалось свободное пространство, через которое мог проскользнуть один человек. д'Артаньяну показалось, что этого пространства достаточно, и он бросился напрямик, надеясь как стрела пронестись между ними. Но д'Артаньян не принял в расчет ветра. В тот миг, когда он собирался проскользнуть между разговаривавшими, ветер раздул длинный плащ Портоса, и д'Артаньян запутался в его складках. У Портоса, по-видимому, были веские причины не расставаться с этой важной частью своего одеяния, и, вместо того чтобы выпустить из рук полу, которую он придерживал, он потянул ее к себе, так что д'Артаньян, по вине упрямого Портоса проделав какое-то вращательное движение, оказался совершенно закутанным в бархат плаща.

Слыша проклятия, которыми осыпал его мушкетер, д'Артаньян, как слепой, ощупывал складки, пытаясь выбраться из-под плаща. Он больше всего опасался как-нибудь повредить роскошную перевязь, о которой мы уже рассказывали. Но, робко приоткрыв глаза, он увидел, что нос его упирается в спину Портоса, как раз между лопатками, другими словами – в самую перевязь.

Увы, как и многое на этом свете, что блестит только снаружи, перевязь Портоса сверкала золотым шитьем лишь спереди, а сзади была из простой буйволовой кожи. Портос, как истый хвастун, не имея возможности приобрести перевязь, целиком шитую золотом, приобрел перевязь, шитую золотом хотя бы лишь спереди. Отсюда и выдуманная простуда, и необходимость плаща.

– Дьявол! – завопил Портос, делая невероятные усилия, чтобы освободиться от д'Артаньяна, который копошился у него за спиной. – С ума вы спятили, что бросаетесь на людей?

– Простите! – проговорил д'Артаньян, выглядывая из под локтя гиганта, – но я очень спешу. Я гонюсь за одним человеком…

– Глаза вы, что ли, забываете дома, когда гонитесь за кем-нибудь? – орал Портос.

– Нет… – с обидой произнес д'Артаньян, – нет, и мои глаза позволяют мне видеть даже то, чего не видят другие.

Понял ли Портос или не понял, но он дал полную волю своему гневу.

– Сударь, – прорычал он, – предупреждаю вас: если вы будете задевать мушкетеров, дело для вас кончится трепкой!

– Трепкой? – переспросил д'Артаньян. – Не сильно ли сказано?

– Сказано человеком, привыкшим смотреть в лицо своим врагам.

– Еще бы! Мне хорошо известно, что тыл вы не покажете никому.

И юноша, в восторге от своей озорной шутки, двинулся дальше, хохоча во все горло.

Портос в дикой ярости сделал движение, намереваясь броситься на обидчика.

– Потом, потом! – крикнул ему д'Артаньян. – Когда на вас не будет плаща!

– Значит, в час, позади Люксембургского дворца!

– Прекрасно, в час! – ответил д'Артаньян, заворачивая за угол.

Но ни на улице, по которой он пробежал, ни на той, которую он мог теперь охватить взглядом, не видно было ни души. Как ни медленно двигался незнакомец, он успел скрыться из виду или зайти в какой-нибудь дом.

Д'Артаньян расспрашивал о нем всех встречных, спустился до перевоза, вернулся по улице Сены, прошел по улице Алого Креста. Ничего, ровно ничего! Все же эта погоня принесла ему пользу: по мере того как пот выступал у него на лбу, сердце его остывало.

Он углубился в размышления о происшедших событиях. Их было много, и все они оказались неблагоприятными. Было всего одиннадцать часов утра, а это утро успело уже принести ему немилость де Тревиля, который не мог не счесть проявлением развязности неожиданный уход д'Артаньяна.

Кроме того, он нарвался на два поединка с людьми, способными убить трех д'Артаньянов каждый, – одним словом, с двумя мушкетерами, то есть с существами, перед которыми он благоговел так глубоко, что в сердце своем ставил их выше всех людей.

Положение было невеселое. Убежденный, что будет убит Атосом, он, вполне понятно, не очень-то беспокоился о поединке с Портосом. Все же, поскольку надежда есть последнее, что угасает в душе человека, он стал надеяться, что, хотя и получит страшные раны, все же останется жив, и на этот случай, в расчете на будущую жизнь, уже бранил себя за свои ошибки:

«Какой я безмозглый грубиян! Этот несчастный и храбрый Атос был ранен именно в плечо, на которое я, как баран, налетел головой. Приходится только удивляться, что он не прикончил меня на месте, – он вправе был это сделать: боль, которую я причинил ему, была, наверное, ужасна. Что же касается Портоса… о, что касается Портоса – ей-богу, тут дело забавнее!..»

И молодой человек, вопреки своим мрачным мыслям, не мог удержаться от смеха, поглядывая все же при этом по сторонам – не покажется ли такой беспричинный одинокий смех кому-нибудь обидным.

«Что касается Портоса, то тут дело забавнее. Но я все же глупец. Разве можно так наскакивать на людей – подумать только! – и заглядывать им под плащ, чтобы увидеть то, чего там нет! Он бы простил меня… конечно, простил, если б я не пристал к нему с этой проклятой перевязью. Я, правда, только намекнул, но как ловко намекнул! Ах! Чертов я гасконец – буду острить даже в аду на сковороде… Друг ты мой д'Артаньян, – продолжал он, обращаясь к самому себе с вполне понятным дружелюбием, – если ты уцелеешь, что маловероятно, нужно впредь быть образцово учтивым. Отныне все должны восхищаться тобой и ставить тебя в пример. Быть вежливым и предупредительным не значит еще быть трусом. Погляди только на Арамиса!

Арамис – сама кротость, олицетворенное изящество. А разве может прийти кому-нибудь в голову назвать Арамиса трусом? Разумеется, нет! И отныне я во всем буду брать пример с него… Ах, вот как раз и он сам!»

Д'Артаньян, все время продолжая разговаривать с самим собой, поравнялся с особняком д'Эгильона и тут увидел Арамиса, который, остановившись перед самым домом, беседовал с двумя королевскими гвардейцами. Арамис, со своей стороны, заметил д'Артаньяна. Он не забыл, что г-н де Тревиль в присутствии этого юноши так жестоко вспылил сегодня утром. Человек, имевший возможность слышать, какими упреками осыпали мушкетеров, был ему неприятен, и Арамис сделал вид, что не замечает его. д'Артаньян между тем, весь во власти своих планов – стать образцом учтивости и вежливости, приблизился к молодым людям и отвесил им изысканнейший поклон, сопровождаемый самой приветливой улыбкой. Арамис слегка поклонился, но без улыбки. Все трое при этом сразу прервали разговор.

Д'Артаньян был не так глуп, чтобы не заметить, что он лишний. Но он не был еще достаточно искушен в приемах высшего света, чтобы найти выход из неудобного положения, в каком оказывается человек, подошедший к людям, мало ему знакомым, и вмешавшийся в разговор, его не касающийся. Он тщетно искал способа, не теряя достоинства, убраться отсюда, как вдруг заметил, что Арамис уронил платок и, должно быть по рассеянности, наступил на него ногой. д'Артаньяну показалось, что он нашел случай загладить свою неловкость. Наклонившись, он с самым любезным видом вытащил платок из-под ноги мушкетера, как крепко тот ни наступал на него.

– Вот ваш платок, сударь, – произнес он с чрезвычайной учтивостью, – вам, вероятно, жаль было бы его потерять.

Платок был действительно покрыт богатой вышивкой, и в одном углу его выделялись корона и герб. Арамис густо покраснел и скорее выхватил, чем взял платок из рук гасконца.

– Так, так, – воскликнул один из гвардейцев, – теперь наш скрытный Арамис не станет уверять, что у него дурные отношения с госпожой де Буа-Траси, раз эта милая дама была столь любезна, что одолжила ему свой платок!

Арамис бросил на д'Артаньяна один из тех взглядов, которые ясно дают понять человеку, что он нажил себе смертельного врага, но тут же перешел к обычному для него слащавому тону.

– Вы ошибаетесь, господа, – произнес он. – Платок этот вовсе не принадлежит мне, и я не знаю, почему этому господину взбрело на ум подать его именно мне, а не любому из вас. Лучшим подтверждением моих слов может служить то, что мой платок у меня в кармане.

С этими словами он вытащил из кармана свой собственный платок, также очень изящный и из тончайшего батиста, – а батист в те годы стоил очень дорого, – но без всякой вышивки и герба, а лишь помеченный монограммой владельца.

На этот раз д'Артаньян промолчал: он понял свою ошибку. Но приятели Арамиса не дали себя убедить, несмотря на все его уверения. Один из них с деланной серьезностью обратился к мушкетеру.

– Если дело обстоит так, как ты говоришь, дорогой мой Арамис, – сказал он, – я вынужден буду потребовать от тебя этот платок. Как тебе известно, Буа-Траси – мой близкий друг, и я не желаю, чтобы кто-либо хвастал вещами, принадлежащими его супруге.

– Ты не так просишь об этом, – ответил Арамис. – И, признавая справедливость твоего требования, я все же откажу тебе из-за формы, в которую оно облечено.

– В самом деле, – робко заметил д'Артаньян, – я не видел, чтобы платок выпал из кармана господина Арамиса. Господин Арамис наступил на него ногой – вот я и подумал, что платок принадлежит ему.

– И ошиблись, – холодно произнес Арамис, словно не замечая желания д'Артаньяна загладить свою вину. – Кстати, – продолжал он, обращаясь к гвардейцу, сославшемуся на свою дружбу с Буа-Траси, – я вспомнил, дорогой мой, что связан с графом де Буа-Траси не менее нежной дружбой, чем ты, близкий его друг, так что… платок с таким же успехом мог выпасть из твоего кармана, как из моего.

– Нет, клянусь честью! – воскликнул гвардеец его величества.

– Ты будешь клясться честью, а я – ручаться честным словом, и один из нас при этом, очевидно, будет лжецом. Знаешь что, Монтаран? Давай лучше поделим его.

– Платок?

– Да.

– Великолепно! – закричали оба приятеля-гвардейца. – Соломонов суд![*]

[Закрыть] Арамис, ты в самом деле воплощенная мудрость!

Молодые люди расхохотались, и все дело, как ясно всякому, на том и кончилось. Через несколько минут разговор оборвался, и собеседники расстались, сердечно пожав друг другу руки. Гвардейцы зашагали в одну сторону, Арамис – в другую.

«Вот подходящее время, чтобы помириться с этим благородным человеком», – подумал д'Артаньян, который в продолжение всего этого разговора стоял в стороне. И, подчиняясь доброму порыву, он поспешил догнать мушкетера, который шел, не обращая больше на него внимания.

– Сударь, – произнес д'Артаньян, нагоняя мушкетера, – надеюсь, вы извините меня…

– Милостивый государь, – прервал его Арамис, – разрешите вам заметить, что в этом деле вы поступили не так, как подобало бы благородному человеку.

– Как, милостивый государь! – воскликнул д'Артаньян. – Вы можете предположить…

– Я предполагаю, сударь, что вы не глупец и вам, хоть вы и прибыли из Гаскони, должно быть известно, что без причины не наступают ногой на носовой платок. Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками.

– Сударь, вы напрасно стараетесь меня унизить, – произнес д'Артаньян, в котором задорный нрав начинал уже брать верх над мирными намерениями. – Я действительно прибыл из Гаскони, и, поскольку это вам известно, мне незачем вам напоминать, что гасконцы не слишком терпеливы. Так что, раз извинившись хотя бы за сделанную ими глупость, они бывают убеждены, что сделали вдвое больше положенного.

– Сударь, я сказал это вовсе не из желания искать с вами ссоры. Я, слава богу, не забияка какой-нибудь, и мушкетер я лишь временно. Дерусь я, только когда бываю вынужден, и всегда с большой неохотой. Но на этот раз дело нешуточное, тут речь о даме, которую вы скомпрометировали.

– Мы скомпрометировали! – воскликнул д'Артаньян.

– Как могли вы подать мне этот платок?

– Как могли вы обронить этот платок?

– Я уже сказал, сударь, и повторяю, что платок этот выпал не из моего кармана.

– Значит, сударь, вы солгали дважды, ибо я сам видел, как он выпал именно из вашего кармана.

– Ах, вот как вы позволяете себе разговаривать, господин гасконец! Я научу вас вести себя!

– А я отправлю вас назад служить обедню, господин аббат! Вытаскивайте шпагу, прошу вас, и сию же минуту!

– Нет-нет, милый друг, не здесь, во всяком случае. Не видите вы разве, что мы находимся против самого дома д'Эгильонов, который наполнен клевретами кардинала? Кто уверит меня, что не его высокопреосвященство поручил вам доставить ему мою голову? А я, знаете, до смешного дорожу своей головой. Мне представляется, что она довольно ловко сидит у меня на плечах. Поэтому я согласен убить вас, будьте спокойны, но убить без шума, в укромном местечке, где вы никому не могли бы похвастать своей смертью.

– Пусть так. Только не будьте слишком самоуверенны и захватите ваш платочек: принадлежит ли он вам или нет, но он может вам пригодиться.

– Вы, сударь, гасконец? – с иронией спросил Арамис.

– Да. И гасконцы обычно не откладывают поединка из осторожности.

– Осторожность, сударь, качество излишнее для мушкетера, я это знаю. Но она необходима служителям церкви. И так как мушкетер я только временно, то предпочитаю быть осторожным. В два часа я буду иметь честь встретиться с вами в доме господина де Тревиля. Там я укажу вам подходящее для поединка место.

Молодые люди раскланялись, затем Арамис удалился по улице, ведущей к Люксембургскому дворцу, а д'Артаньян, видя, что уже довольно поздно, зашагал в сторону монастыря Дешо.

«Ничего не поделаешь, – рассуждал он сам с собой, – поправить ничего нельзя. Одно утешение: если я буду убит, то буду убит мушкетером».

V. КОРОЛЕВСКИЕ МУШКЕТЕРЫ И ГВАРДЕЙЦЫ Г-НА КАРДИНАЛА

У д'Артаньяна в Париже не было ни одного знакомого, Поэтому он на поединок с Атосом отправился без секунданта, решив удовольствоваться секундантами противника, Впрочем, он заранее твердо решил принести храброму мушкетеру все допустимые извинения, не проявляя при этом, разумеется, слабости. Он решил это, опасаясь тяжелых последствий, которые может иметь подобная дуэль, когда человек, полный сил и молодости, дерется с раненым и ослабевшим противником. Если он окажется побежденным – противник будет торжествовать вдвойне; если же победителем будет он – его обвинят в вероломстве, скажут, что успех достался ему слишком легко.

Впрочем, либо мы плохо обрисовали характер нашего искателя приключений, либо читатель должен был уже заметить, что д'Артаньян был человек не совсем обыкновенный. Поэтому, хоть и твердя самому себе, что гибель его неизбежна, он не мог безропотно покориться неизбежности смерти, как сделал бы это другой, менее смелый и менее спокойный человек. Он вдумывался в различия характеров тех, с кем ему предстояло сражаться, и положение постепенно становилось для него ясней. Он надеялся, что, извинившись, завоюет дружбу Атоса, строгое лицо, и благородная осанка которого произвели на него самое хорошее впечатление. Он льстил себя надеждой запугать Портоса историей с перевязью, которую он мог, в случае если не будет убит на месте, рассказать всем, а такой рассказ, преподнесенный в подходящей форме, не мог не сделать Портоса смешным в глазах друзей и товарищей. Что же касается хитроумного Арамиса, то он не внушал д'Артаньяну особого страха. Если даже предположить, что и до него дойдет очередь, то д'Артаньян твердо решил покончить с ним или же ударом в лицо, как Цезарь советовал поступать с солдатами Помпея, нанести ущерб красоте, которой Арамис так явно гордился.

Кроме того, в д'Артаньяне жила непоколебимая решимость, основанная на советах его отца, сущность которых сводилась к следующему: «Не покоряться никому, кроме короля, кардинала и господина де Тревиля». Вот почему д'Артаньян не шел, а летел по направлению к монастырю Дешо. Это было заброшенное здание с выбитыми стеклами, окруженное бесплодными пустырями, в случае надобности служившими тому же назначению, что и Пре-о-Клер; там обыкновенно дрались люди, которым нельзя было терять время.

Когда д'Артаньян подходил к пустырю, находившемуся подле монастыря, пробило полдень. Атос ожидал его всего пять минут – следовательно, д'Артаньян был безукоризненно точен и самый строгий судья в законах дуэли не имел бы повода упрекнуть его.

Атос, которому рана причиняла еще тяжкую боль, хоть лекарь де Тревиля и наложил на нее свежую повязку, сидел на камне и ожидал противника, как всегда спокойный и полный благородного достоинства. Увидев д'Артаньяна, он встал и учтиво сделал несколько шагов ему навстречу. д'Артаньян, со своей стороны, приблизился к противнику, держа шляпу в руке так, что перо волочилось по земле.

– Сударь, – сказал Атос, – я послал за двумя моими друзьями, которые и будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их опозданию: это не входит в их привычки.

– У меня секундантов нет, – произнес д'Артаньян. – Я только вчера прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его другом.

Атос на мгновение задумался.

– Вы знакомы только с господином де Тревилем? – спросил он.

– Да, сударь, я знаком только с ним.

– Вот так история! – проговорил Атос, обращаясь столько же к самому себе, как и к своему собеседнику. – Вот так история! Но если я вас убью, я прослыву пожирателем детей.

– Не совсем так, сударь, – возразил д'Артаньян с поклоном, который не был лишен достоинства. – Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.

– Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль, должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об этом обстоятельстве.

– Вы, сударь, – проговорил д'Артаньян, – бесконечно любезны, я вам глубоко признателен.

– Я, право, смущен вашими речами, – сказал Атос с изысканной учтивостью. – Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против…

Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!

– Если б вы разрешили… – робко пробормотал д'Артаньян.

– Что именно, сударь?

– У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.

– И что же?

– А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы – я в этом уверен – будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.

Д'Артаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.

– Клянусь богом, сударь, – ответил Атос, – это предложение мне по душе. Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла Великого[*]

[Закрыть], примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают осуществить наше намерение… Да, но эти лодыри окончательно пропали, как мне кажется!

– Если вы спешите, сударь, – произнес д'Артаньян с той же простотой, с какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, – если вы спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас – не стесняйтесь.

– И эти слова также мне по душе, – сказал Атос, приветливо кивнув д'Артаньяну. – Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного.

Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее… Ах, вот один из них, кажется, идет!

Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская фигура Портоса.

– Как? – воскликнул д'Артаньян. – Ваш первый секундант – господин Портос?

– Да. Это вам почему-нибудь неприятно?

– Нет-нет!

– А вот и второй.

Д'Артаньян повернулся в сторону, куда указывал Атос, и узнал Арамиса.

– Как? – воскликнул он тоном, выражавшим еще большее удивление, чем в первый раз. – Ваш второй секундант – господин Арамис?

– Разумеется. Разве вам не известно, что нас никогда не видят друг без друга и что как среди мушкетеров, так и среди гвардейцев, при дворе и в городе нас называют Атос, Портос и Арамис или трое неразлучных.

Впрочем, так как вы прибыли из Дакса или По…

– Из Тарба, – поправил д'Артаньян.

– …вам позволительно не знать этих подробностей.

– Честное слово, – произнес д'Артаньян, – прозвища у вас, милостивые государи, удачные, и история со мной, если только она получит огласку, послужит доказательством, что ваша дружба основана не на различии характеров, а на сходстве их.

Портос в это время, подойдя ближе, движением руки приветствовал Атоса, затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал д'Артаньяна.

Упомянем вскользь, что Портос успел за это время переменить перевязь и скинуть плащ.

– Та-ак… – протянул он. – Что это значит?

– Я дерусь с этим господином, – сказал Атос, указывая на д'Артаньяна рукой и тем же движением как бы приветствуя его.

– Но и я тоже дерусь именно с ним, – заявил Портос.

– Только в час дня, – успокоительно заметил д'Артаньян.

– Но и я тоже дерусь с этим господином, – объявил Арамис, в свою очередь приблизившись к ним.

– Только в два часа, – все так же спокойно сказал д'Артаньян.

– По какому же поводу дерешься ты, Атос? – спросил Арамис.

– Право, затрудняюсь ответить, – сказал Атос. – Он больно толкнул меня в плечо. А ты, Портос?

– А я дерусь просто потому, что дерусь, – покраснев, ответил Портос.

Атос, от которого ничто не могло ускользнуть, заметил топкую улыбку, скользнувшую по губам гасконца.

– Мы поспорили по поводу одежды, – сказал молодой человек.

– А ты, Арамис?

– Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, – сказал Арамис, делая знак д'Артаньяну, чтобы тот скрыл истинную причину дуэли.

Атос заметил, что по губам гасконца снова скользнула улыбка.

– Неужели? – переспросил Атос.

– Да, одно место из блаженного Августина[*]

[Закрыть], по поводу которого мы не сошлись во мнениях, – сказал д'Артаньян.

«Он, бесспорно, умен», – подумал Атос.

– А теперь, милостивые государи, когда все вы собрались здесь, – произнес д'Артаньян, – разрешите мне принести вам извинения.

При слове «извинения» лицо Атоса затуманилось, по губам Портоса скользнула пренебрежительная усмешка, Арамис же отрицательно покачал головой.

– Вы не поняли меня, господа, – сказал д'Артаньян, подняв голову. Луч солнца, коснувшись в эту минуту его головы, оттенил тонкие и смелые черты его лица. – Я просил у вас извинения на тот случай, если не буду иметь возможности дать удовлетворение всем троим. Ведь господин Атос имеет право первым убить меня, и это может лишить меня возможности уплатить свой долг чести вам, господин Портос; обязательство же, выданное вам, господин Арамис, превращается почти в ничто. А теперь, милостивые государи, повторяю еще раз: прошу простить меня, но только за это… Не начнем ли мы?

С этими словами молодой гасконец смело выхватил шпагу.

Кровь ударила ему в голову. В эту минуту он готов был обнажить шпагу против всех мушкетеров королевства, как обнажил ее сейчас против Атоса, Портоса и Арамиса.

Было четверть первого. Солнце стояло в зените, и место, избранное для дуэли, было залито его палящими лучами.

– Жарко, – сказал Атос, в свою очередь обнажая шпагу. – А между тем мне нельзя скинуть камзол. Я чувствую, что рана моя кровоточит, и боюсь смутить моего противника видом крови, которую не он пустил.

– Да, сударь, – ответил д'Артаньян. – Но будь эта кровь пущена мною или другими, могу вас уверять, что мне всегда будет больно видеть кровь столь храброго дворянина. Я буду драться, не снимая камзола, как и вы.

– Все это прекрасно, – воскликнул Портос, – но довольно любезностей!

Не забывайте, что мы ожидаем своей очереди…

– Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости, – перебил его Арамис. – Что до меня, то все сказанное этими двумя господами, на мой взгляд, прекрасно и вполне достойно двух благородных дворян.

– К вашим услугам, сударь, – проговорил Атос, становясь на свое место.

– Я ждал только вашего слова, – ответил д'Артаньян, скрестив с ним шпагу.

Но не успели зазвенеть клинки, коснувшись друг друга, как отряд гвардейцев кардинала под командой г-на де Жюссака показался из-за угла монастыря.

– Гвардейцы кардинала! – в один голос вскричали Портос и Арамис. – Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны!

Но было уже поздно. Противников застали в позе, не оставлявшей сомнения в их намерениях.

– Эй! – крикнул де Жюссак, шагнув к ним и знаком приказав своим подчиненным последовать его призеру. – Эй, мушкетеры! Вы собрались здесь драться? А как же с эдиктами?

– Вы крайне любезны, господа гвардейцы, – сказал Атос с досадой, так как де Жюссак был участником нападения, имевшего место два дня назад. – Если бы мы застали вас дерущимися, могу вас уверить – мы не стали бы мешать вам. Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие.

– Милостивые государи, – сказал де Жюссак, – я вынужден, к великому сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг для нас – прежде всего. Вложите шпаги в ножны и следуйте за нами.

– Милостивый государь, – сказал Арамис, передразнивая де Жюссака, – мы с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, если бы это зависело от нас. Но, к несчастью, это невозможно: господин де Тревиль запретил нам это. Идите-ка своей дорогой – это лучшее, что вам остается сделать.

Насмешка привела де Жюссака в ярость.

– Если вы не подчинитесь, – воскликнул он, – мы вас арестуем!

– Их пятеро, – вполголоса заметил Атос, – а нас только трое. Мы снова потерпим поражение, или нам придется умереть на месте, ибо объявляю вам: побежденный, я не покажусь на глаза капитану.

Атос, Портос и Арамис в то же мгновение пододвинулись друг к другу, а де Жюссак поспешил выстроить своих солдат. Этой минуты было достаточно для д'Артаньяна: он решился. Произошло одно из тех событий, которые определяют судьбу человека. Ему предстояло выбрать между королем и кардиналом, и, раз выбрав, он должен будет держаться избранного. Вступить в бой – значило не подчиниться закону, значило рискнуть головой, значило стать врагом министра, более могущественного, чем сам король. Все это молодой человек понял в одно мгновение. И к чести его мы должны сказать: он ни на секунду не заколебался.

– Господа, – сказал он, обращаясь к Атосу и его друзьям, – разрешите мне поправить вас. Вы сказали, что вас трое, а мне кажется, что нас четверо.

– Но вы не мушкетер, – возразил Портос.

– Это правда, – согласился д'Артаньян, – на мне нет одежды мушкетера, но душой я мушкетер. Сердце мое – сердце мушкетера. Я чувствую это и действую как мушкетер.

– Отойдите, молодой человек! – крикнул де Жюссак, который по жестам и выражению лица д'Артаньяна, должно быть, угадал его намерения. – Вы можете удалиться, мы не возражаем. Спасайте свою шкуру! Торопитесь!

Д'Артаньян не двинулся с места.

– Вы в самом деле славный малый, – сказал Атос, пожимая ему руку.

– Скорей, скорей, решайтесь! – крикнул де Жюссак.

– Скорей, – заговорили Портос и Арамис, – нужно что-то предпринять.

– Этот молодой человек исполнен великодушия, – произнес Атос.

Но всех троих тревожила молодость и неопытность д'Артаньяна.

– Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти ребенок, а скажут, что нас было четверо.

– Да, но отступить!.. – воскликнул Портос.

– Это невозможно, – сказал Атос.

Д'Артаньян понял причину их нерешительности.

– Милостивые государи, – сказал он, – испытайте меня, и клянусь вам честью, что я не уйду с этого места, если мы будем побеждены!

– Как ваше имя, храбрый юноша? – спросил Атос.

– Д'Артаньян, сударь.

– Итак: Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян! Вперед! – крикнул Атос.

– Ну как же, государи мои, – осведомился де Жюссак, – соблаговолите вы решиться наконец?

– Все решено, сударь, – ответил Атос.

– Каково же решение? – спросил де Жюссак.

– Мы будем иметь честь атаковать вас, – произнес Арамис, одной рукой приподняв шляпу, другой обнажая шпагу.

– Вот как… вы сопротивляетесь! – воскликнул де Жюссак.