Текст книги "Доктор Серван"

Автор книги: Александр Дюма-сын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Все встречавшие доктора Сервана заметили, как он похудел. Его борода не была уже, как прежде, тщательно выбрита, щеки впали и лишились румянца – одним словом, постоянные занятия, бессонные ночи, старания преуспеть в том деле, которое он задумал, оставили заметные следы на его лице, когда-то свежем и излучавшем здоровье. Горожане бросались с расспросами к тем людям, к которым доктор ходил заказывать свои лекарства или инструменты, однако те и сами решительно не понимали, зачем господину Сервану могли понадобиться все эти вещи.

Засыпали вопросами и Ивариуса, ведь его можно было встретить гораздо чаще, нежели его господина. Верный слуга рассказывал, что доктор сидел запершись в своем кабинете, почти ничего не ел, очень мало спал и заговаривал с ним только тогда, когда хотел отдать какие-нибудь приказания, не давая никаких объяснений тому, чем занимался. Ивариус исполнял приказы доктора, ничего в них не понимая, и тщетно пытался догадаться о назначении тех средств, которые просит принести его господин. Потому слуга вынужден был, так же как и другие, просто ждать.

Каждый день к доктору Сервану приходила со своим внуком Жанна. Ребенок, очевидно, поправлялся, благодаря попечению доктора и бабушки: кашель прекратился, взгляд стал живее, а с лица сошла желтизна, которая свидетельствовала о болезни. Жанна выходила от доктора со слезами радости на глазах, а когда ее спрашивали о том, что она видела, то она просто отвечала:

– Он обещал вернуть мне Терезу! Какое мне дело до того, какие он употребит для этого средства? Лишь бы он исполнил свое обещание!

V

Несмотря на все это, случались дни, когда Жанна теряла веру. Это были дни, когда небо покрывалось серыми облаками, и сеял мелкий дождь. В такие часы рассудок бедной женщины вступал в борьбу с верой. Думая о теле своей несчастной дочери, едва прикрытом ветхим одеянием и, вероятно, уже давно сгнившими досками гроба, которое мочит дождь, проникающий сквозь сырую землю, она как сумасшедшая бежала к доктору и спрашивала:

– Это не повредит ей?

– Успокойтесь, – отвечал ей Серван, – я тружусь ради спасения Терезы, и в назначенный день вы увидите ее такой же, какой она вас покинула.

Тогда бедная женщина, жизнь которой определяла ее вера, несмотря на дождь, отправлялась на кладбище и, встав на колени на насыпь, возвышавшуюся над могилой дочери, говорила: «Не бойся, дитя мое, мы скоро придем за тобой». По возвращении домой она начинала молиться Богу и просить его, чтобы он остановил дождь, который мочит землю и леденит тело ее бедного ребенка. Все эти дни она думала только о Терезе.

Вспоминая о других своих детях, которых ей не могли вернуть знания доктора, она горько упрекала себя за то, что пожертвовала памятью о них в надежде снова увидеть Терезу. Тогда Жанне казалось, что любовь ее слишком эгоистична, и она больше не надеялась вымолить у Бога прощение за то, что приняла предложение доктора. Она думала, что лучше ей было умереть со своими четырьмя детьми, но не желать вернуть одного из них, что все они одинаково достойны ее любви и сердцу матери не пристало выделять никого из них. Но доктор обещал ей воскресить лишь одну дочь, и потому Жанна просила прощения у остальных детей. Она видела в Терезе ангела, который будет утешать ее в последние минуты ее жизни, оградит ее от отчаяния и проклятий и без труда поможет перейти в тот мир, где она опять увидит своих детей, которых земля не захотела ей вернуть.

Временами, когда эта мысль слишком тревожила Жанну, она отправлялась к священнику и просила у него советов и утешения. Этот добрый человек говорил ей, что Бог посылает ей надежду в утешение; но когда Жанна спрашивала его об обещании, данном доктором, священник отвечал, что может только молить Бога, чтобы Он позволил человеку исполнить столь великий замысел. Теперь мы, если читателю будет угодно, проникнем в кабинет доктора, откуда, вопреки своим словам, Ивариус почти не выходил.

Вполне естественно, что Серван, достигнув определенных высот в области науки, захотел пойти еще дальше и, преодолев различные трудности, столкнулся с невозможным. Человеку, в продолжение пятидесяти лет изучавшему строение человеческого тела и зачастую возвращавшему этот стройный механизм к первоначальной гармонии, нередко приходилось признавать, что его познания бессильны при разрушении одного из органов, влекущем за собой всеобщее разрушение. Как тут было не впасть в искушение преодолеть эту невидимую силу, которая останавливала пытливого ученого, погружая его в сомнения и заставляя осознавать свою немощь! Такой исследователь похож на смелого путешественника, задумавшего перейти высокую гору, но, еще не добравшись до ее вершины, уже ощущающего недостаток воздуха. Бог неспроста ограничил во времени человеческую жизнь. Человек не в состоянии постигнуть эту жизнь, но должен уважать ее.

Если бы первому человеку была известна причина и цель Творения, то конец света уже настал бы, потому что все закончится тогда, когда человек станет на такую высокую ступень развития, что ему нечего будет больше испытывать и нечего искать. Но не такова была Божья воля. Человек должен был стремиться к искуплению первородного греха и заслужить другую, блаженную жизнь. Господь, видя, что человек Его ослушался, наслал на землю истребительный всемирный потоп, чтобы возродить человечество.

Несмотря на все это, люди продолжают ошибаться, и довольно часто. Внешние обстоятельства оказывают на них такое сильное влияние, что порой они напоминают усталого путника. Надеясь сократить расстояние, путник в страшную бурю вступает на неверную дорогу и долго идет среди скал, не приближаясь при этом к цели ни на шаг. Когда где-то впереди проблеснет наконец луч света, то он с удивлением заметит вокруг себя неведомую безграничную равнину и вынужден будет повернуть назад.

Но ничто в мире не бесполезно. Пускай философы, мыслители, писатели, художники и историки объединяют свои познания, верования и труды, подобно тому, как в день решительной битвы народ приносит на поле брани все, что может служить ему оружием. Пускай и они приносят все, что даст толчок развитию просвещения, а об остальном уже не заботятся, потому что это «остальное» уже дело существа высшего порядка, нежели человек. Так рассуждал доктор Серван, и немудрено, что он решился на этот немыслимый подвиг. Как мы уже сказали, этот человек обладал глубокими познаниями и в области сердца человеческого, и в том, что касалось мира вещей. Неудивительно, что, достигнув таких высот, он стал желать чего-то большего и, осознавая, что человек не в силах творить, надеялся на то, что сможет хотя бы пересоздавать.

На этой ниве доктор Серван добился удовлетворительных результатов: он убивал птиц и сразу же возвращал им жизнь. Эти опыты доктор проводил в присутствии Ивариуса и Жанны. Последняя им так обрадовалась, что немедленно поспешила всем о них рассказать. Ивариус с еще большим упорством принялся за работу после того, как доктор сообщил ему о своем плане. Верный слуга охотно посвятил бы этому остаток своей жизни, лишь бы его господину принадлежала честь открытия, которое осчастливило бы такое множество людей. Но, к несчастью, Ивариусу, несмотря на его ученость, не хватало той изобретательности, которая делает людей великими.

Даже в тех случаях, когда он употреблял в дело свои знания, ему недоставало смелости. Он никогда не решился бы применить какое-нибудь отчаянное средство, которому часто бывали обязаны своим выздоровлением самые безнадежные больные. Он скорее согласился бы оставить своего пациента умирать по методе Гиппократа, нежели вылечить его по своей собственной методе. Ивариус до такой степени уважал тех, кому был обязан своими знаниями, что ему казалось святотатством поступить вопреки их предписаниям.

Ивариус видел в своих кумирах венец искусства и думал, что превзойти их невозможно. В нем навсегда сохранились некоторая боязливость и неуверенность, и если он и решался порой отойти от заученных правил лечения, то не иначе, как по трижды повторенному приказанию или, лучше сказать, совету доктора Сервана, который уже давно перестал ему приказывать. Ивариус не осмеливался перечить своему господину, потому что через всю жизнь он пронес к нему чувство самой глубокой благодарности.

Итак, принимая участие в трудах доктора Сервана, причем, без всяких просьб с его стороны, Ивариус так и не проявил той уверенности, которая заставляет человека на что-либо отважиться. Убеждения, продиктованные ему здравым смыслом и подкрепленные хорошим образованием, а также усвоенные в детстве религиозные верования и прописные истины говорили ему о том, что невозможно вернуть к жизни покойника. В этом случае, как и в медицине в целом, он не допускал прогресса – ведь если бы это было возможно, то великие люди, жившие прежде, наверняка бы уже открыли средство, над которым трудился его господин. Таким образом, Ивариус работал только для того, чтобы удовлетворить требованию совести, повелевавшей ему во всем повиноваться своему господину и постоянно видеть в нем источник вдохновения.

Мы должны заметить, что Ивариус был одним из тех людей, которые жаждут познать все уже открытое до них, но не могут к этим открытиям прибавить ничего своего. Без других он навсегда остался бы никем. Одним словом, он считался превосходным медиком, но был совершенно не способен продвинуть медицину еще хотя бы на шаг вперед. Мы останавливаемся на этой отличительной черте, потому что нам кажется, что она существует как в науке, так и в искусстве. По нашему мнению, есть люди ученые, а есть предприимчивые: первые – необходимы, вторые – полезны; первые извлекают выгоду из плодов приобретенных знаний, вторые закладывают основы для знаний будущих; и, несмотря на это, и те, и другие черпают их из одного источника.

Первые советуются только со своими книгами, вторые следуют вдохновению. Именно к этой второй группе и принадлежат люди, которых их современники считают сумасшедшими, а потомки – полубогами; эти-то последние и должны будут сказать впоследствии: «Человек, остановись, ты достиг своей цели». Доктор Серван принадлежал к числу этих избранных. Он был уверен, что уже совершенные открытия не всегда исчерпывают собой весь предмет и что многое еще остается во мраке.

И все же, если мы немного задумаемся над этим мнимым воскрешением, то увидим, что подобная возможность обернулась бы величайшим злом для всего человечества. Бог дал человеку силы, чтобы тот мог существовать только определенное время. Если бы, возвращая человеку жизнь, потерянную им вследствие физического или нравственного недуга, в то же время удавалось бы вернуть прежние силы, молодость и бодрость духа, то против этого нечего было бы и возразить. Правда, в таком случае новое поколение по-прежнему сменяло бы старое, и в мире одновременно находилось бы множество людей, которые беспрестанно умирали бы и снова возрождались, и таким образом от существующего порядка не осталось бы и следа.

Но если мы предположим, что какой-нибудь один человек мог бы вернуть другому человеку прерванную жизнь, но при этом не омолаживал бы всего организма умершего, то вырисовывается грустная картина. Потому как такая жизнь служила бы утешением только тем, кто любил покойного; из-за их эгоистических чувств воскрешенному, которому, быть может, гораздо приятнее было избавиться от тягот жизни, пришлось бы и дальше тянуть эту лямку. В настоящую минуту мы рассматриваем вопрос невозможный и потому бессмысленный. Но, очевидно, среди наших читателей найдутся те, кто скажет: «Не стоило описывать нам доктора Сервана как человека необыкновенного, для того чтобы потом заставить его заниматься тем, что невозможно сделать, а если и возможно, то вредно для всего человечества».

Ради таких читателей мы и обратились к этому вопросу. Им мы должны сказать, что доктор Серван стал свидетелем сцены величайшего отчаяния и решился призвать на помощь все свои познания, чтобы утешить бедную женщину, которая так много страдала. Но считал ли сам доктор возможным это воскрешение, которое он обещал Жанне? Мы так не думаем. Вероятно, он верил, как верим и все мы, что время лучше всего залечивает душевные раны. За несколько дней до своего опыта Серван отправился к матери Терезы и сказал ей:

– Послушайте, Жанна, все заставляет меня надеяться, что предприятие, которое я задумал, удастся. Но скажите мне, не стали ли вы теперь, когда прошло столько времени, относиться к смерти дочери несколько хладнокровнее? Ответьте мне как брату, не утешились ли вы хоть немного? Это небольшое довольство, которое я имел счастье вам доставить, не примирило ли оно вас с действительностью? Не думаете ли вы, что однажды настанет час, когда вы настолько свыкнетесь с мыслью об этой смерти, что она не будет уже мучить вас так жестоко? Вспомните, сколько вы видели горя, сколько слез пролили, но слезы высыхали и горе мало-помалу забывалось…

Женщина внимательно посмотрела на доктора и, покачав головой, проговорила:

– Вы не можете вернуть мне мою дочь.

– Напротив, я думаю, что могу.

– В таком случае, почему же вы допускаете мысль, что мать умершего ребенка может утешиться?

– Итак, вы все еще надеетесь?..

– Я до такой степени уверилась в том, что снова увижусь с Терезой, что, если вы ее не воскресите, я умру и мы все равно воссоединимся; только в этом случае не она ко мне вернется, а я переселюсь к ней.

– Хорошо, – произнес доктор, вставая.

– Послушайте, – взмолилась женщина, падая перед ним на колени, – заберите у меня все, что вы мне дали, прикажите мне рыть землю собственными руками, работать целыми ночами, сносить ужаснейшие страдания, умирать от голода и жажды, я сделаю все!.. Только верните мне мою Терезу.

– В таком случае молитесь Богу, потому как я считаю, что невозможно сделать больше, чем я уже сделал.

– И вы все еще надеетесь?

– Да.

В городе поговаривали, что Жанна беспрестанно молилась Богу до того самого дня, когда доктор Серван должен был вернуть к жизни ее дочь. Наконец этот день наступил.

VI

В то утро, на которое был назначен опыт, ожидаемый всеми с таким нетерпением, доктор Серван отправился к Жанне. Когда доктор вошел в комнату, мать Терезы так усердно молилась, что даже не услышала его шагов. Серван медленно подошел к женщине и с участием положил руку ей на плечо. Та вздрогнула и, узнав доктора, поцеловала его руку. С беспокойством глядя на него, она будто спрашивала: «Не за тем ли вы пришли, чтобы сказать, что не сможете оживить мою дочь?»

– Сядьте, – сказал доктор, взяв стул, – и выслушайте меня.

Та покорно присела, не произнося ни слова.

– Жанна, – продолжал доктор, – поверили ли вы моему обещанию?

– Да, – прошептала она, но услышала в вопросе некоторое сомнение.

– Верите ли вы в то, что я проявляю в вас искреннее участие и всей душой сочувствую вашему горю?

– Да.

– Уверены ли вы в том, что я не шутил с вами и употребил все усилия, чтобы вернуть вам Терезу?

– Да… Итак?

– Я хотел быть твердо уверен в этом, прежде чем мы отправимся на кладбище.

– Мы пойдем туда?

– Да.

Женщина облегченно вздохнула, и на ее губах заиграла улыбка.

– Зачем мне нужно было говорить то, что вам и так известно?

– Я хотел быть уверен, что вы меня простите, если я потерплю неудачу.

– Что вы такое говорите?!

– Через несколько минут я на ваших глазах совершу то, чего до сих пор никому еще не приходилось делать. Потому может статься, что я не сумею с этим справиться.

– Вы не вполне уверены в том, что воскресите Терезу?

– Я обещаю вам, что сделаю все возможное. Но я не готов отвечать вам за то, что Тереза будет жить, хотя и говорю вам твердо, чтобы вы надеялись.

– Однако вы мне обещали… – произнесла бедная мать, бледнея все больше по мере того, как ее покидала надежда, поддерживавшая ее в продолжение последних трех месяцев.

– Я могу сказать вам следующее: вероятность того, что мне все удастся, весьма велика, но на все воля Божья.

– О, вы мне не это говорили! – воскликнула Жанна и, опустив голову, разрыдалась.

– Чтобы победить горе, мало было одной надежды, – ответил доктор Серван, – ваше сердце не удовольствовалось бы ею, ему была необходима уверенность. Сегодня торжественный день, сегодня вы должны быть тверды, ведь вы ждали этого дня и верили, и сегодня я обязан вам признаться, что сомневаюсь в своем знании, подобно любому человеку, который что-то изобретает сам. Я обещаю вам, что ваша дочь улыбнется, я отвечаю вам, что она откроет глаза, чтобы взглянуть на вас, я клянусь, что она встанет из могилы и протянет к вам руки. Но помните, ни один человек прежде не был способен на такое. Я не могу ручаться, что жизнь, возвращенная Терезе на одно мгновение, продлится долго. Но, надеюсь, если вам придется вернуть земле то, что вы ей однажды уже отдали, вы меня не проклянете.

– Пойдемте же, – проговорила в ответ Жанна. – Я так крепко сожму ее в своих объятиях, что биение моего сердца заставит биться и ее сердце, и Бог, при виде моего счастья, оставит мне дочь.

– Пойдемте, – кивнул доктор.

Жанна обняла мальчика, игравшего на своей постели, и сказала ему:

– Сложи ручки и прочитай молитву, которой я тебя научила. Все готово к тому, чтобы принять ее, – продолжала она, уже обращаясь к доктору и показывая ему комнату Терезы, красиво убранную и надушенную.

– Пойдемте, – повторил Серван.

– Послушайте, – сказала Жанна, останавливая доктора на пороге, – вы видите, я на все решилась, жизнь моя зависит от того, что вот-вот должно произойти. Если опыт, который вы сегодня проведете, не удастся, могу ли я по крайней мере надеяться, что вы повторите попытку вернуть мне Терезу?

Доктор колебался.

– Отвечайте, – настаивала женщина. – Но помните: обманывая, вы убиваете меня.

– Этот опыт не повторится.

– Так пойдемте! – вскрикнула несчастная, и глаза ее лихорадочно заблестели.

– Жанна, – обратился доктор к бедной женщине, взяв ее за руку, – обещаете ли вы мне, что ни в каком случае не посягнете на свою жизнь, если опыт не удастся?

– Зачем же мне на нее посягать, если я знаю, что и без того умру?

– Если у меня не получится вернуть вам дочь, я хочу заставить вас забыть ее, – продолжал доктор, глядя на мать Терезы.

– О, у вас никогда не было детей! – воскликнула женщина. – Пойдемте же, пойдемте скорее!

– Жизнь определяется не только одними привязанностями. Вы еще не так стары, чтобы перестать надеяться на счастье. Вы будете моей сестрой.

Жанна, будто не услышав слов доктора, спросила:

– Вам нужно зайти домой?

– Нет. Ивариус ждет меня на кладбище.

– Тем лучше.

Несмотря на то что погода стояла сырая и холодная, крупные капли пота катились по лицу Жанны.

– Вы переселитесь ко мне, – продолжал доктор, – и мы с Ивариусом возьмем вас на попечение. Вы сами были несчастны, а потому вам будет приятно делать добро для других несчастных. Благодеяния, которые мы совершаем, утешают нас в величайшей печали. Я на двадцать пять лет старше вас. Когда я умру, вы с Ивариусом разделите мое наследство. Вот увидите, вы еще будете счастливы!

– Наконец-то мы пришли! – проговорила Жанна, не слушая доктора.

У ворот кладбища собралось много любопытных.

– Чего хотят эти люди? – спросила бедная женщина.

– Посмотреть.

– Справедливо, ведь для них это просто зрелище, подобное другим. Впрочем, отчаяние матери не такая уж редкость и не заслуживает внимания. Они будут мешать вам, доктор?

– Нет.

– Войдем же поскорее…

При виде доктора и Жанны толпа почтительно расступилась, а потом бросилась вслед за ними на кладбище, которое до прихода доктора было для всех закрыто. Только для одного Ивариуса сделали исключение.

Для жителей маленького городка это был важный день. Повсюду только и говорили, что об этом происшествии, и различные предположения, которые мы уже обозначили в одной из предыдущих глав, должны были теперь или подтвердиться, или оказаться неверными. Жители города С. не отличались особенной образованностью, и потому их гораздо больше занимал сам результат, нежели вопрос науки. Кроме того, из тщеславия они хотели говорить всем, что именно в их городе жил человек, сотворивший чудо; однако три четверти из тех, кто в первую очередь стал бы так говорить, ревностно желали, чтобы опыт не удался. Странно, заметим мы мимоходом, что на свете весьма мало людей, желающих успеха человеку, который замышляет великое дело. Достаточно вспомнить, в какой нищете жили и умирали многие великие новаторы.

Итак, в этот день на кладбище собралось множество людей, надеявшихся на то, что доктору Сервану не повезет. Почему? На этот вопрос у нас нет ответа. Мы можем только сказать, что человек, каким бы невежей он ни был, всегда самолюбив. Несмотря на свое низкое происхождение, несмотря на свою неприметность в толпе, из которой он не в состоянии выделиться, он почувствует себя униженным на фоне великого человека. Вместо того чтобы наслаждаться светом, который источает гений, он видит только тень, отбрасываемую колоссом. Но как бы то ни было, толпа, сопровождавшая доктора, шла в глубоком молчании. Читатель, наверное, помнит, что в это время, как мы уже сказали, стояли холода; молчание толпы являлось скорее следствием температуры воздуха, нежели признаком уважения к доктору.

Наше мнение, которое мы имели возможность высказать, еще более подтверждается следующим фактом: с тех самых пор как доктор Серван начал заниматься своими чудными опытами, никто из горожан, слышавших о них, не приходил к нему с просьбой воскресить их родственника. Но мы обязаны также отметить, что эта мысль пришла ему в голову только тогда, когда умерла Тереза. Доктор приказал похоронить тело молодой девушки таким образом, чтобы оно даже по прошествии трех месяцев после погребения было пригодно к операции, которую он собирался провести. Многие люди умерли после Терезы, и с их телами можно было сделать то же самое, но никто не изъявил такого желания. Толпа любопытных увеличивалась с каждой минутой, и вскоре народ заполнил маленькое кладбище.

Известно ли вам, на что похоже кладбище в маленьком городке? Это сад, расположенный по большей мере на трех десятинах земли и обнесенный оградой, которую порой переносят для того, чтобы получше разместить могилы. Между деревьями виднеются черные кресты и надгробные камни с незамысловатыми надписями. Кое-где встречаются мраморные памятники окрестных Крезов^[2] – предмет восхищения тех, кто при жизни не отличался большим благосостоянием, а потому и после смерти не рассчитывал на такие удобства. В этих спокойных садах, не ставших, подобно столичным кладбищам, местом массовых гульбищ, в этих священных местах, достойных своих «жильцов» и посетителей, осталась неприкосновенной мысль о будущей жизни, обещанной Богом. Душа там невольно наполняется неведомой ей доселе поэзией, мысли облекаются в новые образы, и человек ощущает какую-то благотворную, хотя и незаметную небесную негу, наполняющую все его существо. Кладбище, где покоилась Тереза, было как раз таким.

Первых двух дочерей Жанны похоронили здесь же. Ветер снес с их могил кресты, которые сердобольный смотритель кладбища вновь поставил для того, чтобы несчастная мать знала, где молиться о своих детях. Но однажды, когда Жанна пришла навестить своих дочерей, она обнаружила мраморный памятник там, где обычно молилась. Смотритель кладбища объяснил ей, что это место купили какие-то богатые люди. Гробы, которые там покоились, перенесли в разные части кладбища, и он не знал, где теперь те, что искала Жанна. Для Терезы же, как известно, доктор Серван купил небольшое место. На ее могиле установили белую мраморную плиту с вырезанным на ней именем, вокруг которой уже начинали увядать редкие осенние цветы. Именно к этому месту уже целый месяц ежедневно приходила мать усопшей. Теперь же мраморную плиту сняли и отложили в сторону; поблизости стоял могильщик с заступом в руках. Ивариус сидел возле плиты и держал в руках различные инструменты, на которые окружающие с любопытством поглядывали. Толпа теснилась к могиле: одни стояли, облокотившись на кресты, другие забрались на деревья. Все ждали.

Небо покрывали тяжелые свинцовые облака, и холодный ветер, наклоняя деревья к земле, гулял по кладбищу. Доктор приблизился к могиле.

– Начинайте, – приказал он могильщикам.

Послышались первые удары заступа. Жанна упала на колени. Повсюду воцарилась мертвая тишина. При каждом стуке заступа сердце бедной матери так вздрагивало, будто тело ее ребенка поражал удар. Двое могильщиков спустились в могилу и хотели поднять гроб. Но он был двойным и очень тяжелым: внутри гроба из дубового дерева находился еще один, из свинца. Могильщики попросили помощи у людей из толпы, и общими усилиями им удалось вытащить гроб и поставить его рядом с мраморной плитой. Сначала открыли дубовый гроб, а затем из него вынули свинцовый, к которому подошел Ивариус с раскаленным докрасна железом. Распаяв крышку гроба, он снял ее. Порыв ветра унес кусок материи, которым было покрыто тело усопшей, чтобы его не попортил свинец, и взорам любопытных зевак предстало исхудалое тело, лежавшее на белой простыне, местами запачканной кровью, вышедшей из покойницы после погребения. Доктор с помощью Ивариуса достал из гроба тело молодой девушки и положил его на мраморную плиту, находившуюся у могилы. Бедная Жанна следила, сложив на груди руки и едва дыша, за всеми этими приготовлениями.

В ожидании чуда толпа как будто окаменела. Можно было подумать, что мертвецы повставали из своих могил, чтобы присутствовать при этом странном зрелище. Доктор поднял покрывало с лица Терезы.

– Дочь моя! – вскрикнула Жанна, протягивая руки к девушке, на лице которой смерть оставила явственные следы.

Глаза Терезы были закрыты, и их окружали зеленые пятна, рот приоткрыт, а волосы, сухие и жесткие, казалось, были готовы переломиться от первого прикосновения.

Мы не в состоянии описать, какое впечатление произвела на зрителей последующая сцена. Доктор начал прикасаться ко лбу умершей железной тросточкой, между тем как Ивариус натирал ее виски какой-то красной жидкостью. Вдруг девушка приподняла голову, потом плечи, а затем встала. Шатаясь, она подошла к матери и, окинув ее мутным взором, упала в ее объятия. Увидев поднявшуюся Терезу, толпа под влиянием панического страха и удивления тут же расступилась, но не спускала глаз с той, которую воскресила воля человека. Доктор посмотрел на Жанну. Вдруг он увидел, что она побледнела, а затем испустила страшный крик. Тело Терезы рухнуло на мраморную доску. Глаза девушки снова закрылись, губы позеленели, а из горла хлынула кровь. По толпе пронесся ропот, после чего горожане начали медленно расходиться.

– Богу не угодно, – сказал доктор, накрывая лицо покойницы и возвращая труп могильщикам. – Жанна, смирись со своей участью.

Но, убитая горем, мать не слышала слов доктора: не в состоянии перенести такой удар, она лишилась чувств и упала к ногам своей милой покойницы.

VII

Жанну перенесли в ее квартиру. Бедную женщину охватила горячка, но так как доктор Серван не отходил от нее, то по прошествии двух недель болезнь отступила. Жанна излечилась физически, но воспоминания о случившемся постоянно преследовали ее и отпускали лишь тогда, когда она проваливалась в забытье. Часто, по Божьей милости, жестокая болезнь овладевает человеком из-за сильного горя, и таким образом нравственные страдания, которые могли бы убить несчастного, ослабевают перед страданиями физическими. Больной до такой степени занимается своим телом, что забывает про дух. Когда Жанна только начала поправляться, то прошлое виделось ей словно в тумане: ее умственные способности были ослаблены лихорадкой, частыми кровопусканиями и диетой. Но после выздоровления ее тело снова обрело силы, а мысли, обращенные к одному и тому же предмету, – ясность. Доктор Серван, отчасти придерживавшийся материалистических взглядов, надеялся, что болезнь облегчит страдания Жанны, но он ошибся.

Есть беды, которые нельзя исправить, раны, которые невозможно излечить. Горе матери – из числа таких несчастий. Едва к бедной женщине вернулся рассудок, она отправилась в комнату Терезы, где вновь убедилась в том, что ее дочь по-прежнему мертва. Вспомнив, что доктор обещал ей только один опыт над покойницей, Жанна успокоилась. Это спокойствие было лишь покорностью судьбе: мать Терезы думала, что смерть уже поджидает ее у дверей. Жанна верила в Бога, а всякое большое несчастье только усиливает эту веру. Никакой человек не может стать атеистом, если он, подобно бедной Жанне, хоть раз присутствовал на поединке науки с природой, на котором последняя безжалостно восторжествовала.

Жанна после своей разлуки с дочерью опасалась только одного: как бы ее не разлучили с Терезой и на том свете, так что самоубийство в глазах отчаявшейся матери не было средством для воссоединения с дочерью. И притом, как Жанна сама говорила доктору: какая польза от самоубийства, если знаешь, что смерть близка и неизбежна? Словом, она измеряла свое горе подобно человеку, который падает в пропасть и понимает, что через миг его не станет. Жанна улыбалась при мысли о том, что она ненадолго переживет свою дочь. В женщине произошла перемена, чрезвычайно удивившая всех, кто был свидетелем ее отчаяния.

Вы не раз видели, как деревья, верхушки которых покрыты зеленой листвой и радужными цветами, скрывающие бесчисленный хор пернатых певчих, радостно встречают первые лучи весеннего солнца. Однако вы наверняка испытывали удивление, когда, устроившись в тени этого дерева, замечали, что из-под этой цветущей кроны торчат сухие сучья, и даже сам ствол во многих местах лишен коры, как будто вся сила ушла вверх. Но еще перед наступлением осени такое дерево теряет свои листья и не приносит плодов. И если вы вернетесь к нему следующей весной, то увидите, что, несмотря на солнце и его теплые лучи, на этом дереве будет полно сухих сучьев, ломающихся при малейшем порыве ветра, из которых старуха связывает пуки хвороста для топки печей. Так было и с Жанной; уверенность в близкой смерти а, следовательно, и в скором воссоединении с дочерью заставляла ее улыбаться. Но эта улыбка могла обмануть лишь невнимательных наблюдателей, но не проницательного доктора Сервана. Жители города, ставшие свидетелями отчаяния несчастной женщины, принимали в ней живейшее участие, и каждый хотел ей как-нибудь помочь. Жанна беспрестанно получала все новые подарки и заказы, так что могла с избытком удовлетворить все свои потребности.

В течение всего этого времени внук Жанны наследовал всю любовь, которая еще теплилась в сердце матери, потерявшей четверых детей. Она с беспокойством спрашивала себя, сможет ли этот ребенок, что так весело ей улыбается, удержать ее в этом мире. Вскоре Жанна, однако, с радостью убедилась, что никакие узы не были достаточно крепки для того, чтобы привязать ее к земле. Но тем не менее она дала себе слово сделать все возможное для будущего своего внука. Женщина принимала все подарки, что ей делали, исполняла все заказы, и таким образом собрала для маленького мальчика небольшой капитал.