Текст книги "Ожог от зеркала"

Автор книги: Александр Доставалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глава 2

Местность вокруг простиралась идиллическая – окруженные ягодными палисадниками, яблоневыми и вишневыми садами, бревенчатые русские хаты чередовались с аккуратными белыми домиками, крытыми красной черепицей. Архитектурные веяния Европы добрались и до тверской земли. Повсеместно подобные постройки не распространялись, поскольку лес как материал был привычнее, но встречались домики часто, почти безошибочно обозначая купеческие семьи. Иногда здесь держали микроклимат, сады побогаче выделялись роскошными персиками и виноградом. Общего ландшафта они не портили, даже радовали глаз. Везде следует соблюдать чувство меры.

Однажды местному нечистому на руку мировому судье пришла фантазия создать вокруг своей усадьбы тропики. С павлинами, пальмами, дождями и бамбуковой травой. Оно, естественно, влетело в ноготок, но маги-подрядчики сделали. Смотрелось это дико – пальмовая роща среди сосен. По фантазии судьи там ещё фонтан с вином плескался, прямо в роще – пей сколько душеньке угодно да бананами закусывай. Веселый хозяин купался в фонтане с городскими девками. Шестеро мордастых слуг охраняли это изобилие от соседей. Оно бы и наплевать, деньги чужие, но постоянный заволок тумана, по всему району дожди, их и так в Твери избыток... Обезьяны галдят, а как вина напьются, разбегаются, потом греются по окрестным сараям, пугают старух и ребятишек...

Кончилось тем, что вмешался Князь.

Пальмы без тепла вымерзли, макаки разбежались по лесам и передохли, а вороватого судью, расспросив в зиндане, отправили на арену.

Развлекать народ, который он обокрал.

Судья оказался крепким мужиком и два первых боя выиграл. Но для реабилитации полагалось выиграть четыре, а в третьем его убил именитый заезжий грек.

Более желающих развести на тверской земле пальмы не находилось.

Персикам повезло больше – их природа приняла. Конечно, вызревали они поздно, но все же плоды наливались золотистым соком, доставляя ребятне немало радости. На тёплых кругах росла даже черешня, но в ней заводился маленький, пакостный белый червячок, так что приходилось заглядывать в каждую ягоду. Простому мужику теплый круг, понятно, был не по ногтям, так что черешнями не увлекались, а вот персиками засаживали целые сады. Заклятия на жуков и удобрения постепенно дешевели, и даже на червячка внутри черешни обещали найти управу. Правда, пока не находили.

Вот и в этом году славные уродились персики.

Два всадника на чёрных конях ехали по разбитой колёсами дороге.

Редкие прохожие сторонились, снимая шапки, заблаговременно отступали. Мужик в телеге не раздумывая съехал в канаву – всадники двигались ровно посередине, – и теперь ему предстояло немало помучиться, прежде чем он сможет продолжить путь. Впрочем, огорченным мужик не выглядел, да и вытаскивать телегу не спешил – стоял себе, согнувшись, сжимая в руке лохматую шапку, и, что-то нашептывая, отбивал размеренные поклоны вслед проехавшим господам. И не ругался.

Несколько деревьев вдоль дороги были дочиста ободраны прохожими либо ребятней, только в самом верху виднелось нечто, полурасклеванное птицами, а вот в стороне, за высоким забором... Один из всадников протянул руку, напряг пальцы и сорвал персик, как бы взяв его из пустоты. Брезгливо осмотрел, вытер чистейшим кружевным платочком и решился надкусить. Выражение его лица изменилось, движение бровей показало, что на вкус персик вполне соответствует. Второй также протянул руку, сорвал в стороне сада покрытый пушком плод и впился в него крепкими зубами без всяких гигиенических приготовлений. Ещё раз откусив, владелец кружевного платочка бросил недоеденный плод в канаву. Его спутник, напротив, тщательно обработал даже косточку, затем вытер измазанные соком пальцы прямо о полы чёрного плаща. Этот всадник был крепок, коренаст и как-то очень устойчив, в седле сидел, практически сливаясь с лошадью.

– Объясни мне, Грач, почему мы едем верхом? – Более худощавый владелец кружевного платка улыбнулся тонкими губами. Лицо его было желчным. Плащ переливался оттенками темно-гранатового цвета.

– Не понял. Ты предпочитаешь зельцкабину?

– Нет, конечно. Зачем рисковать там, где нет необходимости? Но почему мы не едем в экипаже?

– Лизо, мы каждый год ездим в Матвеевку верхом. На сухом ручье дорога кончается.

– Но твой экипаж, он вообще-то цел?

Коренастый недовольно двинул бровью. Он сообразил, куда клонит собеседник.

– Там все нормально. Только краску сбили да немного ось.

– Что ось?

– Расшатало ось. За полчаса отремонтировали.

– А, ну хвала тёмному пламени. Значит, с экипажем все в порядке?

– Всё в порядке с моим экипажем, всё в полном порядке. А в Матвеевку мы с тобой и в прошлый раз ездили верхом, и в позапрошлый. И в следующий раз поедем верхом тоже, потому как дорога тут плохая и тряская, и мост сносит на каждом паводке, так что приходится вброд переезжать.

– Я полностью согласен с тобой, Грач, – невозмутимо ответил худощавый спутник. – Я рад, что ты не боишься ездить в карете, как можно было бы предположить.

– Из чего это можно было бы такой бред предположить?

– Ну, из недавнего эпизода, разумеется. Парнишка здорово тебя отшил.

Коренастый натянул поводья, и конь его, всхрапнув, остановился.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто радуюсь, что при нас не было дам. Ты всегда такой важный при дамах.

– Отстань, Лизо. Неужели ты считаешь, что я буду всерьез связываться со школяром?

– Да что ты, что ты... Наоборот, я вижу, ты проявил разумную осторожность. Он ведь будущий маг и волшебник...

– Лизо, ты меня не заведешь. Я сделал то, что должен был сделать.

– О да. – Его собеседник восхищенно прищелкнул пальцами. – Ты начистил морду этому простолюдину. Я, разумеется, говорю про кучера. Ты его побил. Руками по лицу. Ты справился с ним один на один и без всякой помощи. Но потом выскочил этот школяр и начал кричать. Он так страшно кричал, я испугался. Хорошо, что ты держал ситуацию под контролем.

– Отстань, Лизо. Мальчишка ни в чем не виноват.

– Разумеется. В тебе заговорило врожденное благородство. Твое потрясающее чувство справедливости. Хорошо, что он не дал тебе пощечину – а то бы ты уверовал в секту Христа и подставил другую щеку.

Рука Грача непроизвольно дернулась к рапире, но тут же остановилась.

– Неужели ты думаешь, что я действительно его испугался?

– Я думаю, что ты позволил этому быдлу говорить с тобой на равных. Более того, ты позволил на себя кричать.

– Он лишь чуть-чуть повысил голос. И потом, он же был прав. Лизо, почему ты всегда хочешь чьей-то смерти?

– Потому что так велит наш закон.

Чёрный всадник снял руку с гарды клинка. Как пальцы снова скользнули на эфес, он и не заметил.

– Хорошо, что ты хочешь? Что я, по-твоему, должен сделать с пацаном?

– Убей его.

– Ты маньяк, Лизо. Его проступок заслуживает наказания, но это не обязательно должна быть смерть.

– Не забывай, ты тоже совершил проступок. Ты потерял лицо перед простолюдином.

– Никто из них не знает, кто я такой.

– Это не имеет значения. Я знаю, кто ты такой и как должно вести себя валчу в данной ситуации.

– Пацану и так досталось. Он вряд ли выживет, Лизо.

– Ты должен был его убить.

– Ты решил меня упрекнуть? Мы, может быть, будем драться?

– Мы не можем с тобой драться, и ты прекрасно знаешь почему. Кроме того, любой исход такого поединка был бы в пользу наглого сопляка, так что это глупо дважды.

– Что ты предлагаешь?

– Убей его.

Коренастый, видимо, взял себя в руки и снова тронул коня.

– Я не имею права на поединок.

– К чему тебе поединок? Просто убей его. – Лизо повернул на пальце кольцо, любуясь крупным рубином.

– Ладно. – Коренастый пожал плечами. – В конце концов, спорить особо не о чем.

Худощавый удовлетворенно кивнул.

– Итак?

– Что? – Грач явно притворялся, что не понял.

– Неделя? Две недели? Три?

– Мы же в Матвеевку едем. К чему спешка? Пусть будет полный лунный месяц.

– Я приму на себя его смерть.

Мимо школяра, важно покачивая перьями парадного плюмажа, проехал рыцарь. Самодовольное лицо лоснилось от сознания своей бескорыстности. Такому в руки попадись – хуже стражников, даром что Башни призывают служить только добру и справедливости. Добро, по понятиям рыцарей, нуждается в защите. Оно в световой броне и всегда бьёт первым.

Тарас ещё раз отряхнул одежду, стараясь придать себе максимально законопослушный вид. Этот кабан раскормленный на своей службе добру столько беды наделает, хуже татя ночного...

Рыцарей Тарас ненавидел. Вот и сейчас подкатило – чёрной кровью к глазам – ударить, плюхой с лошади сшибить, свалить в придорожную пыль, ногами забрало в харю вплющить... Отметелил бы легко. У рыцарей нет специальных оберегов, как у городской стражи, ежели одного, да со спины... По-подлому... И пусть до утра лежит, а панцирь световой продать – он дорогущий... Вот только ведуны магистрата... Уже завтра к вечеру на дыбе придется подлинную да подноготную рассказывать. Ту самую, что на растяжке, да под ногтями... Которые, между прочим, пойдут этому уроду в компенсацию. Да и не сделал ему этот парень ничего плохого... В общем, ничего пока не сделал... Так что...

Пусть едет, тварь.

Тарас передернулся, а рыцарь, мощный громила на такой же мощной лошади, спокойно проехал дальше, не подозревая о клокочущих чувствах прохожего школяра.

Шло это из глубины, от самого сердца, и объяснение тому было до крайности простым. Тарас и сам его понимал, это объяснение, но понимание ничего не отменяло. Так искусанный в детстве собакой человек может всю жизнь до обморока пугаться каждой мелкой шавки. Башню рыцарей не особенно жаловали в городе – никто не любит узду, – но Башня поддерживала порядок, а идеальной справедливости, как горизонта, никому и никогда не достичь...

У Тараса не было к рыцарям обычной неприязни. Это было другое, лютое чувство.

Смеркалось.

Здешняя дорога идиллической не была. Скверная проселочная грунтовка. Чаще встречались колдобины, промоины, стволы упавших деревьев перегораживали путь. Их даже не оттаскивали в сторону, местные телеги предпочитали лепить завороты, объезжая препятствия по кривой.

Дорогой не занимались уже лет десять, и причина тому была обыкновенной – соединяла она малые волостные села, и, соответственно, на неё никогда не находилось денег.

Торговцы, однако, здесь иногда проезжали. Приходилось брать специальных носильщиков, вытягивать застрявшие в грязи подводы, так что сами купцы уже поговаривали о том, что неплохо бы скинуться, да и вычистить, вымостить её наконец. Или хотя бы прогатить некоторые самые топкие участки... Вот уже год, как об этом говорили.

Четыре забранных в железо охранника с волчьими хвостами на шапках, три телеги, тяжело груженные товаром, носильщики с поклажей и купец со своей спутницей – небольшой караван медленно двигался по темнеющему лесу. Ветки деревьев нависали всё ниже, гнус не давал вздохнуть, колею размыло осенними дождями, к тому же часто встречались родники. Ноги в тепле сохранили только всадники, пешие уже спокойно шли через лужи вброд, помогая лошадям, подталкивали телеги. Мужички топтались сбоку, каждый нес мешок с одинаковыми заплечными лямками. Сбоку идти проще, в колее стояла вода, да и повороты срезать удобнее по тропинке. Телеги явно замедляли движение, носильщики могли уйти далеко вперед, но не уходили, держась всё время рядом, чтобы в случае нужды быстро вытащить, приподнять застрявшее колесо.

Помогать лошадям приходилось часто.

Замыкал движение пятый охранник, совсем молодой парнишка с арбалетами, которыми он целил то в галку, то в ежа, благоразумно не спуская курок, но весело скалясь и бормоча себе под нос, как малые, играющие в войну дети. Судя по короткому «пух», он воображал свои арбалеты мушкетонами.

Охранник постарше, ежась внутри панциря, повернулся к купцу.

– Михалыч! Может, всё-таки привал разобьем? Засветло до Спас Угла уже не добраться.

– Привал у нас на месте будет.

Ехавший впереди охранник, которому, несмотря на броню, явно было неспокойно, тоже обернулся к хозяину:

– Шалят в этих краях ребяты, как бы нам на них впрямую не наехать.

– Всё могет быть, – меланхолично ответил Михалыч.

– Дык, может, это... Костер, да на ночь от греха. Стать тут...

– Ага. Шатры разбить, костер наладить... А вы вчетвером оборону вкруг возьмете. Митьку-то можно и вовсе не считать.

– Караул можно поставить... – неуверенно сказал охранник, которому, похоже, просто нравилось вести беседу.

Михалыч, широкоплечий купец с чёрной окладистой бородой, на минуту задумался, потом решительно помотал головой.

– Ты в прошлом карауле полночи продрых, не годится это. В Спас Угле отряд, скоро уже там будем. Не хрен было телегу в ручей переворачивать.

Охранник что-то буркнул про соскочившее колесо, но более перечить не решился. Молодая купчиха жалась к мужу, боязливо вглядываясь в нависающий ветвями сумрак. Купец успокаивающе погладил её плечо. Улучив момент, Михалыч расстегнул нарукавный кармашек, из которого торчал небольшой жезл с желтым колпачком.

Мужички возле телег тоже присмирели, движение сделалось более складным, даже лошади как будто ускорили шаг. У каждого холопа на поясе висел длинный нож, в руках топор либо обитая железом дубина, но чаще и чаще оглядывались они на лесные шорохи, и настойчиво, без понуканий хозяина, торопили коней.

Комаров было много. Купчиха молчала, покачивая перед лицом зелёной веточкой, только глаза поблескивали из-под плотного, яркими цветами расписанного платка-полушали. Товар на телегах, видно, был дорогим – мало три телеги для такой охраны – и небьющимся, поскольку упавший тюк без всякого смущения закинули обратно.

Как-то тише стало вокруг, в легкое дыхание леса начали вплетаться уже не вечерние, а ночные шорохи. В общем, всё шло нормально, даже бабушка какая-то, по одежде – из местных, проковыляла им навстречу. Котомка, козленок на веревке. Совершенно обычная бабушка – недоверчиво проводила взглядом караван, не рискуя подходить с разговором. Митька, играя своими арбалетами, сунулся было к ней, но старушка, как только всадник свернул в её сторону, припустила куда-то вбок, выволакивая своего козленка, лихо скакнула через канаву, юркнула между кустов... Заскучавший Митька остановил коня, а сбоку уже ржали мужички-носильщики.

– Что, паря, на козленка никак позарился?

– Нет, он старушку хотел. Это...

Рябой мужик чуть подкинул мешок, ловко поправляя плечами лямки.

– Понятно, старушку. Старушка-то хоть куда, сочная. Митька, ты ещё успеешь.

– Да заткнитесь вы, дурачье. – Митька попытался сплюнуть сквозь зубы, но плевок не получился, что только поприбавило гоготу.

– Эва, слюни уж распустил.

– От, лиходей, думает, козленка съем, а старушку...

– Нет, мужики, не так. Он думает, старушку съем, а козленка...

– Нет, он и старушку хотел, и козленка, засиделся за день, запарился. Раскочегарился об седло. Эва, как ёрзает.

– Да, Митька, влип ты в историю... Напугал бабку.

Молодой охранник матюгнулся и проехал вперед, на ходу охаживая коня плетью. Мужики ещё долго скалились ему вслед. Впрочем, в голосах слышалась неуверенность.

До Спас Угла оставалось полтора часа дороги. Самые гиблые места караван миновал. Купец застегнул клапан на руке, жезл с желтым колпачком исчез в глубине кармана. Один из охранников, отметив это движение хозяина, вытащил из седельной сумы кусок сала, хлеб и зелёный лук, примостил хлеб на левом налокотнике, а остальное начал аппетитно грызть, с хрустом сминая зубами сочные перья. Мужички вдоль телеги с завистью на него поглядывали. Вечерять собирались только по приходу на место. Кто-то смачно зевнул, прикрыв рот грязными пальцами, кто-то уже и топор в мешок запрятал, и тут охранник смертно поперхнулся. Короткая стрела вонзилась ему в горло, качнув оперением у самого кадыка. Зелень во рту окрасилась кровью, стражник, царапая руками панцирь, качнулся в седле и рухнул, роняя нехитрую снедь и оружие.

Его напарник явно струхнул, втянул голову в плечи так, чтобы шлем возможно больше соприкасался с панцирем, и вытащил из-за пояса боевой топор. Мужики сразу сгрудились вокруг телег, один из них опустился на колени и накрыл голову руками, остальные нерешительно покачивали дубинами, не зная, что предпринять. Купец, лицо которого осунулось и почернело, вытянул из-за пазухи странного вида мушкет, короткий и с двумя стволами. Инкрустированная серебром вещица смотрелась не особенно грозно, но, судя по тому, как холодно он готовил её к действию, глядя в лес мертвыми глазами, игрушка не была пустяком. Переломанный жезл уже валялся под копытами.

– Бросай оружие! – уверенно крикнул невидимый разбойник. – Кто хочет жить, бросай дубины наземь!

Мужики возле телеги неуловимо заколебались.

– Это Хвощ, – ни к кому особенно не обращаясь, негромко сказал купец. – Он оставит в живых одного, и то без пальцев.

Приободрившись от ужаса, мужички сгрудились вокруг хозяина, явно не имея никакого плана действий. Подскакавший сзади молодой стражник в съехавшей кирасе улыбался дикой улыбкой и вытирал со лба кровавый пот. Длинная царапина шла по левому его виску, ещё одна стрела застряла в плечевом доспехе.

– Чего делать-то, Михалыч? Оборону мы тут не удержим. – Два схожих обликом холопа, видимо, братья, заваливали телегу набок на манер щита.

Властный голос из-за деревьев, казалось, приближался:

– Оружие наземь, а то всех перебьем!

– Не робей, паря, я вызвал отряд. А стрелок уже, наверное, на птицах. – Купец закончил манипуляции с пистолетом и теперь сидел спокойно, чуть согнувшись, так, чтобы блестящая цепь на плаще прикрывала грудь.

– Не боись, мужики. Их, может, всего человек несколько. Сами нас боятся, только стрелят да грозят, чтобы зброю покидали. Не боись, сейчас стрелок прилетит.

– Может, через лес пробиться?

В этот момент с треском начала рушиться сосна, заваливаясь ровно поперек дороги, почти одновременно с ней, сзади, ещё одна, и ещё два крупных дерева, вперекрест, переложили колею вдоль.

Деревянной скорлупой хрустнула под стволом телега, братья едва успели отскочить. Один из них тут же выгнулся дугой, хватаясь за почерневшую рубаху, из-под руки торчали перья, а другой, мотая всклокоченными волосами, увернулся от топора наскочившего лесного татя, махнул в его сторону дубиной, слегка задев нападавшему плечо, отступил на ровное, на поляну, и тут же упал навзничь, пронзенный сразу двумя стрелами. Выскочивший на прогалину разбойник получил пулю в живот и стрелу в плечо от молодого стражника, согнулся, выцарапывая свинец скрюченными пальцами, но следом уже бежали человек пятнадцать одетых в невообразимые лохмотья молодцов, что-то хлопнуло, сбоку пронзительно закричала купчиха, и со вторым выстрелом Михалыч промахнулся. Молодая женщина стала заваливаться на бок, купец, собиравшийся подхватить её лошадь под уздцы, потерял несколько мгновений, пытаясь понять, откуда столько крови и отчего закатились дорогие глаза, и вдруг вздрогнул, ощутив внутри себя длинное узкое лезвие. Пистолет с чеканной рукоятью выпал из его руки.

«Волчьи хвосты» вдвоём взяли в сабли первого бандита. Парень с рассечённым левым ухом – когда-то вырвали серьгу – уверенно отвёл один удар и ушёл от второго, а передний охранник с надрубленным запястьем едва не выронил клинок. Малая эта заминка была смертельной, несколько бродяг со всех сторон облепили всадников, потащили из сёдел какими-то крючьями и дубьём, вылетел из темноты нож и вонзился в плечо, укрытое волчьим хвостом и кольчугой. Вяло сопротивлявшиеся мужики частью сразу легли под топорами разбойников, частью брызнули в лес, особо за ними никто не гнался. Одного только уже на опушке достал крупный всадник, закованный в дорогую броню, но сидевший на такой кляче, что сочетание это могло бы вызвать смех, если б не стекавшие с кистеня капли крови. Охранник постарше долго отмахивался боевым топором, на него наседало сразу пятери разбойников, клинки скользили по кованым бляхам панциря, цвенькнула о кирасу стрела, нападавшие, отсекая всякий путь к отступлению, старались ни в коем случае не задеть лошадь. В конце концов его все-таки достали, вроде чуть-чуть зацепили пикой голову, но охранник стал заваливаться на бок и попал ещё под несколько ударов, каждый из которых нёс в себе смерть.

Митьке, молодому охраннику, повезло больше, он проскочил через всю поляну, прямо сквозь бегущих на него людей, уклоняясь от копий и отмахиваясь разряженным арбалетом, швырнул своё оружие в последнего бродягу, что пытался дотянуться до уздечки, перескочил, как на скачках, через поваленный ствол сосны и, вытягивая коня плетью, вылетел на большую дорогу.

Высоко над ним прошуршала стрела, попусту сбивая ветки, но это было уже не опасно. Конный бандит в латах, что был совсем рядом, добивал в это время злосчастного мужика, и охранник благополучно растворился в лесном сумраке.

Митькин конь был лучше лошадей нападавших, и преследовать его никто не стал. Кровь, что так обильно окропила землю при грабеже чёрнобородого купца, не оправдывалась даже попыткой убрать свидетелей. На свидетелей душегубам было наплевать.

Кровь была просто кровью.

Восходящая луна освещала тела, вбирающие смертный холод.