Текст книги "Солдатские сказки"

Автор книги: Александр Дорофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Странная котумочка

(лазаретная сказка для медсестёр)

Охранял молодой солдат покои царицы. Ходила царица мимо, не замечала его. А тут на беду вдруг заметила – улыбается солдат!

– Как так на службе?! Что за дерзость?! – говорит грозно.

Растерялся солдат – чего тут скажешь?

– Ах, молчишь!? – разгневалась царица. – Отвечать не желаешь?! Ну, так будет тебе вместо завтрака двадцать палок на спину!

А начальство, как всегда, радо стараться. Выписывают бедному служивому каждое утро по двадцать палок. И месяц так, и другой пошёл.

Уже свет белый солдату не в радость. В глазах – потёмки. Не жизнь у солдата, а каторга, сущий ад. Ходит солдат потерянный, по сторонам не глядит, а только под ноги, на сыру землю.

И вот слышит однажды чей-то голос ласковый:

– О чём, служивый, печалишься?

Стоит перед ним странник с котомочкой на плече – то ли монах, то ли юродивый, то ли нищий, то ли старец Божий. Да кто его разберёт! Словом, на кота похожий.

А поговорить с ним хочется. И рассказал солдат, что по приказу царицы бьют его палками на завтрак.

– Уже, батюшка, спины не чую, – вздыхает, – Еле ноги таскаю. Тянет меня к себе сыра земля! Утопиться что ли?

– Это дело не мудрёное – всегда успеется! – отвечает странник. – Да, может, как знать, помогу я тебе.

Скинул он с плеча котомочку. Странная котомка у странника – не велика и не мала. Вроде мешок, а вроде бы и кошель с тесёмками.

Странник внутрь дунул, намурлыкал что-то, да и затянул узелком тесёмочки.

– Готово, – говорит. – Теперь слушай-запоминай свой манёвр. В полночь-заполночь обойдёшь три раза с котумочкой вокруг дворца. У ворот распусти тесёмки и смело ступай в покои – все спать будут. Царицу – в котумочку. Котумочку – за плечи. И бегом в дом лихача-извозчика. Там царицу оставишь, а жену извозчика во дворец доставишь!

Ну, манёвр, конечно, необычный. Да солдат ко всякому привычный. И не такое исполнял!

Одного понять не мог, что у него за плечами, – котомочка или котумочка? Но махнул на это рукой. И сделал всё в точности, как велел странник. После чего котомка сгинула.

Ранним утром, ещё солнце не взошло, пробудился лихач-извозчик, толкает жену в бок:

– Подай, баба, квасу!

– Молчать! – взвилась спросонок царица. – Какая такая баба?! Я тебе – государыня!

Извозчик очень изумился, челюсть отвисла.

– Ты, жёнка, чего – спятила!? – говорит, – Аль баранины на ночь объелась?

– Ай, мужик нечёсаный! – завопила царица, оглядевшись. – Эй, стража!

– Сейчас, погодь, будет стража, – кивнул лихач-извозчик, – Уже спешит во все лопатки!

Снял кнут со стены и давай её лупить, отхаживать.

– Вот те, баба, стража! Вот те, мужик нечёсаный! А вот и государыня!

Уморился и снова захрапел.

А царица вся в слезах сидит в уголке среди хомутов, вожжей и попон вонючих.

«Где я, на каком свете? – думает, – На этом такой жути быть не может! Похоже, что на том я свете – не иначе, как в аду».

Совсем ослабела царица от таких мыслей да прилегла на кровать.

А извозчик-лихач вскоре пробудился – на работу пора – и снова жену в бок пихает:

– Ну, баба, и впрямь очумела! Живо за хозяйство!

Но царица строптивая. Хоть и думает, что в аду, да не отступает. Всё бы ей вывернуть на свой манер.

– Пошёл прочь, простофиля! – и пощёчину ему, – Что хочу, то и ворочу! Прикажу – в кандалы закуют! Прикажу – сейчас высекут!

Извозчик ушам не верит. Сроду такого не слыхал. Тем более от собственной бабы.

Схватил вожжи, свернул вчетверо, и царицу – вдоль-поперёк:

– Завтрак на стол! Коней скрести, овса задавать! Полы драить!

Так от всей души вдалбливал, что взялась-таки отлупцованная царица по хозяйству хлопотать. Да всё у неё наперекосяк – из рук валится, бьётся и ломается.

Затеяла стирку – рукава у рубахи оторвала.

– Наверное, я захворала, – говорит.

– Сейчас здоровёхонька будешь, – ободряет извозчик, – Кнут-молодец все болезни лечит!

«Ну, сущий ад, – думает царица. – Может, мне в этой поганой лохани утопиться?»

А извозчик и думать-то не дозволяет. Знай, учит – то кнутом, то вожжами, а то и оглоблей. Ну, если в аду и больше чертей, то рядом с царицей за её грехи – один самый главный – лихач-извозчик! Живого места на ней не осталось. Ни прилечь, ни присесть. Только и остаётся у плиты стоять да чужие подштанники стирать.

Тем временем жена извозчика проснулась в тишине да покое. Вокруг шёлковые кружева, батист и парча, атлас и позолота.

«Понятно, что померла, – думает, – да только не упомню, как и когда. Должно, муженёк прибил!»

Встала с пуховых перин. Ходит по дворцу и всему дивится:

«Слава тебе, Господи, – простил мне грехи за труды мои и мучения! Прямёхонько в рай отправил».

В условный час припорхнули фрейлины, будто ангелы небесные, и начали её одевать, причёсывать, локоны завивать. Сами в толк не возьмут, чего это царица такая мирная – не кричит, не бранится, не грозит ссылкой, кандалами да розгами.

А как раз в тот день брата старшей фрейлины должны были судить за пустяковый проступок. Набралась старшая храбрости, упала царице в ноги и просит:

– Ваше величество, помилуйте моего брата! Только молвите: «Оставить без суда и следствия!»

Ну, это жене извозчика очень по душе. В сенате все рты поразевали – с чего бы это царица всех подряд милует? Как заходит речь о каком-нибудь судебном деле, так она сразу и обрывает – мол, оставить без суда и следствия! Такой доброты за ней отродясь не водилось!

А как начали слушать дела о телесных наказаниях, так царица во весь голос:

– Отменяю! – и даже ножкой притопнула.

Уж кто-кто, а жена извозчика хорошо знала, что такое кнут, вожжи да оглобли.

Понятно, и в армии перестали палками муштровать.

Тот солдат, которому каждое утро выписывали по двадцать палок, рад-радёшенек, гора с плеч. Идёт по улице, улыбается направо-налево, честь отдаёт, каблуками щёлкает. И видит – знакомый странник с известной котомочкой. Солдат в ноги кланяется:

– Ох, батюшка, вот спасибо! Прикажи – жизнь за тебя отдам!

– Этого не надо, – говорит странник. – Известно, солдат да малых ребят Бог бережёт! А вот с котумочкой сызнова потрудись – верни жену извозчику-лихачу, а царицу – в её спальню…

Всё в точности выполнил солдат. После чего, хоть и крепко берёг, да исчезла котомочка.

Проснулась утром царица – снова во дворце. Однако руки от сажи черны, да и синяков хватает. Значит, не сон это кошмарный, а было всё взаправду!

«Не знаю, как и выдержала! – думает царица. – Да жив ли тот солдатик, которому вместо завтрака палки прописала?!»

Разыскали его, привели. Ничего – бодрый с виду.

– Ну, как ты, служивый?

– Теперь хорошо, ваше величество! – отвечает солдат. – Только и зажил, когда ваш приказ отменил двадцать утренних палок.

И не может солдат сдержаться, улыбается, разве что не смеётся, – так ему радостно.

– Что такое? – спрашивает царица. – Поделись со мной, если я чего не ведаю!

«Будь что будет, – думает солдат, – А правда всегда дороже!»

И выложил всё, как на духу, – о страннике, о его котомочке странной, о жене извозчика… Ничего не утаил.

Выслушала царица. Помолчала, подумала и говорит:

– За то, что претерпел, и за правду твою – произвожу тебя в генералы. А теперь, любезный, покажи мне дом извозчика-лихача!

Вот приехали – и точно, тот самый дом. И как будто сама царица в нём, настолько схожа с женой извозчика – ну, как отражение.

Так удивилась царица и растрогалась, что назначила жену извозчика своей фрейлиной-зазеркальницей.

А лихача очень хотела высечь или в кандалы заковать. Но всё же скрепилась.

Дала ему денег, чтобы новый дом построил, и сказала так:

– Запомни, холоп! Поднять руку на свою жену – всё равно, что на свою царицу! Коли такое случится, будут судить тебя как государственного злодея. И тогда обещаю – по меньшей мере, двадцать палок каждое утро в течение года.

– Что же? – спрашивает извозчик-лихач. – Нынче у каждой кобылы от кнута защита? Уже и не стегнуть?!

Отвернулась царица, да так ножкой притопнула, что у извозчика на время и язык отсох, и руки отнялись.

С тех-то пор и перестал он лихачить. Теперь навоз со дворов вывозит.

А что же странник? Да, говорят, видят его люди – то тут, то там. Появляется и пропадает. Словом, странствует со своей странной котумочкой. Иной раз внутрь заберётся и превратится в кота-умочку.

Солдатский кафтан

(окопная сказка)

Как-то раз при самом царе Петре Великом заспорили адмирал с генералом – чья одежда лучше? Ну, сразу скажешь – об них всё ясно!

Царь Пётр послушал, послушал – смешно стало. Вот и говорит:

– У солдата спросим. Как он порешит, так тому и быть!

Ну, с царём препираться – глупее некуда. Адмирал да генерал поклонились – дескать, согласны.

Приказали солдата кликнуть. Он ружьё на плечо и – марш-марш – строевым шагом прибыл. Честь отдал – готов служить в любом деле!

Царь его спрашивает:

– Отвечай, служивый, прямо, без утайки да лукавства – чья одежда лучше? Генеральская аль адмиральская?

Оглядел солдат этих двух с ног до головы и говорит:

– Если прямо сказать, ваше величество, так лучше моего кафтана нет! Ему всё нипочём! Я бы его и за две шубы не отдал!

Ну, генерал с адмиралом и глазом не моргнули. Мало ли, чего солдат брякнет?

А царь Пётр вдруг и говорит:

– Теперь спор – меж тремя! Если генерал выиграет – быть ему генералиссимусом. Если адмирал – над всем флотом станет командиром. А коли солдат верх возьмёт, получит чин высокий, ещё не скажу, какой вышины!

– И как же, позвольте, решать будем? – спрашивают военачальники.

– Да вот эдак, – отвечает царь-батюшка Пётр. – Сперва попросим его светлость батьку-Мороза, чтобы покруче завернул. Затем его сиятельство Солнце, чтобы пожарче припекло. Кто из вас лучше стерпит, тот и победитель! Завтра поутру начнём кампанию…

Генерал приехал в свой дворец, позвал верного денщика и приказывает:

– Держи, братец, кошель с золотом! Скачи во весь дух к батьке-Морозу, поклонись его светлости и проси, чтобы меня сильно-то не студил, не вымораживал. Пускай на адмирале с солдатом разгуляется – хоть в сосульки их оборотит!

Ускакал денщик да вскоре вернулся, успокаивает хозяина:

– Ваше превосходительство, дело сделано! Его светлость батька-Мороз благодарит за кошель с золотом и обещает исполнить всё в точности!

Генерал повеселел. Уже в зеркало глядится, видит себя генералиссимусом.

Ну, тот же случай и с адмиралом. Приехал он к себе в замок, призвал ординарца:

– Скачи на рысях к его сиятельству Солнцу! Передай ларец с камнями самоцветными. Да проси слёзно, чтоб оно меня завтра не слишком пекло. Пусть весь жар на генерала с солдатом выплеснет, хоть бы от них головешки остались!

Ординарец не заставил себя долго ждать:

– Его сиятельство вашему превосходительству шлют горячий поклон! Сулили всё выполнить в лучшем виде…

Адмирал радуется – завтра, пожалуй, под его началом весь царский флот будет!

А солдат тем временем в казарме совсем не горевал да ни о чём дурном не думал. Старый кафтан чинил – заплаты ставил да прорехи штопал. Как раз к утру закончил работу.

Вот приходят все трое к царю Петру.

– Так с чего начнём, господа? – спрашивает царь. – Сами выбирайте – со стужи либо с жары!

– Со стужи! – кричит генерал, – Со стужи!

– С жары! С жары! – перекрикивает адмирал.

«А мне всё одно, – думает солдат. – Что жара, что стужа! И с той, и с другой знакомы».

Подкинул царь монетку, поглядел, как упала.

– Первой будет стужа, – говорит. – Принимайся за дело, батька-Мороз!

Едва успела царская свита во дворце схорониться, как упала на двор стужа лютая, мороз трескучий. Всё живое в лёд обратилось. Камни и те покряхтывают.

Адмирал и генерал стоят, не шевелятся – не живы, не мертвы. В шубах на трёх мехах так заиндевели, будто копны сена среди поля.

А солдат кафтан потуже подпоясал, ногами притоптывает, руками по бокам прихлопывает – то присядет, то привскочит. Уши, нос да щёки разотрёт. Пробежится по двору из конца в конец. И сам себе командует штыковую атаку:

– Коли! Бей! Коли! Бей!

Такой вокруг него пар, словно только что солдат из бани. Морда красная. Известно, солдат только на морозе да на огне краснеет.

Чем батька-Мороз свирепей, тем солдат прытче. Не угнаться за ним!

– Ну, довольно! – говорит царь Пётр. – Мороз на славу постарался, теперь поглядим, кто жив остался!

Сразу схлынула стужа. Весна на дворе. Птицы снова запели, и деревья ожили.

Вышел царь со свитой из дворца. Глядят – солдат стоит на вытяжку, а генерал его распекает. Мол, в штыковой атаке колол криво и бил с промахом.

– А что же адмирал? – удивился царь, – Почему шубу не скидывает?

Подошли всем миром к адмиральской шубе – кое-как отворили. И выпала оттуда толстая сосулька в мундире…

– Вот оно что! – нахмурился царь. – Стало быть, плохенькая одежонка! Похороните адмирала со всеми почестями, как павшего на поле боя. А мы пока спор закончим…

– Да ведь я, царь-батюшка, уже выиграл! – взмолился генерал. – Неужто мне с простым солдатом тягаться?

– Спор есть спор! – прикрикнул царь. – Тут чины не в счёт! Эй, ваше сиятельство, ясно Солнышко, твой черёд!

И только укрылся царь со свитой во дворце, как окутало двор небывалым жаром. Огня нет, но горячее любого пекла! Реки, ручьи да озёра в миг высохли. Леса да поля почернели. Звери в глубокие норы забились, еле дышат.

Генерал совсем никудышен – глаза выкатил, язык вывалил! Ну, точно пёс-доходяга.

А солдат как ни в чём не бывало – марширует по двору, каблуком пыль вбивает, носочек оттягивает. Любо-дорого поглядеть, какая бравая выправка.

Старается Солнце, печёт так, как ни в какие прежние времена!

Генерал уже сморщился, будто груша сушёная.

А солдат сабелькой поигрывает, усы подкручивает.

– Эх, Солнце, зря пыжишься! – говорит. – Ты же русских солдат в боях и сражениях видело! Там пекло, не чета нынешнему, там преисподняя, и то – сдюжили!

Притомилось Солнце, затуманилось сиятельство, и утёк со двора небывалый жар.

Вышел из дворца царь со свитой. Глядят – солдат краснощекий несёт караульную службу.

А генерал – сущая головешка! Вместо орденов зелёные огоньки мерцают, тлеют, затухают…

– Значит, и этого похоронить, – прищурился царь. – С почестями, знамо дело, как павшего в бою! А тебе, солдатина-молодчина, быть отныне очень высоким чином – генерал-адмиралом…

– Ваше величество, дозвольте узнать! – кланяется солдат. – Может ли такая шишка, иначе сказать, чин – в кафтане ходить?

– Эко хватил, братец! – говорит царь Пётр. – Это непорядок! Не по уставу!

А солдат своё гнёт:

– Окажите милость, ваше величество, оставьте меня в солдатах! По мне, драный кафтан, когда он на месте, дороже любой шубы и мундира…А без чинов, глядишь, меньше шишек!

– Ну, будь, по-твоему, служивый, – улыбнулся царь. – Сказывают, плох тот солдат, что не желает стать генералом, да теперь знаю – брехня это…

И выдал царь-батюшка солдату жалованье на три года вперёд – на телеге не увезти.

Хоть по уставу на солдатском кафтане нет карманов, да вся получка куда-то упряталась – уж такие, видно, хитрые заплаты солдат смастерил.

Недаром сказано, солдат – добрый человек, да кафтан его – хапун. Да, может, и это тоже брехня, как выражался сам царь Пётр Великий.

Три царские загадки

(сказка перед рапортом)

Жили в одном монастыре ни много, ни мало, а ровным счётом триста монахов, да ещё один игумен.

Богатый был монастырь, доходы со всех сторон. И живут монахи припеваючи – пьют, едят сладко, спят долго, а работы никакой. Так хоть тысячу лет живи – не тужи.

Прослышал про такое беззаботное приволье царь Пётр. Прослышал царь да задумался:

«Как так? Весь народ, да и сам я, грешный, – все в трудах да заботах. Ни днём, ни ночью покоя нет! А тут триста монахов да ещё один игумен, как сыр в масле катаются. Ни заботы у них, ни работы. Ожирели, поди, на лёгких хлебах».

И послал царь-батюшка гонца в тот монастырь

– Скажи, вестовой, тамошнему игумену такую штуку. Во-первых, приказал-де царь сосчитать звёзды на небе! Во-вторых – узнать, глубока ли земля. И, в-третьих, пусть игумен сообразит, что у меня, у царя-батюшки, в голове. Сроку на всё про всё – три дня! А на четвёртый жду самого игумена с полными ответами. Коли не справится, отправлю монахов лес валить для строительства флота.

Как получил игумен царский приказ, так очень запечалился:

– Ох, ангелы небесные, пришла к нам беда неминучая!

Собрал всех монахов и рассказал им, как жизнь вдруг повернулась плохой стороной. И монахи головы повесили, закручинились. Думали, думали – так ни до чего путного и не додумались.

Зашёл точнёхонько о ту пору отставной солдат в монастырь. И видит – тоска да уныние, будто на Страстной неделе.

– Чего, братие, горюете? – спрашивает. – Жили всегда без нужды, без хандры, а теперь скука во взорах.

Тот солдат с детства на землях монастырских батрачил, знал здешние порядки.

Монахи ему отвечают:

– Ох, служивый, горесть подоспела! Велел царь три загадки отгадать, и через три дня на четвёртый игумену с ответами во дворец предстать.

– Какие такие загадки? – интересуется солдат. – Я дюже охоч, братие, до всяких загадок!

Монахи едва не плачут:

– Надобно сосчитать все звёзды на небе, выяснить до самого дна глубину земли да узнать, что у царя на уме. Это тебе, служивый, не шутки! Тошно от таких загадок!

А солдат только посмеивается:

– Ну, кабы был на вашем месте, сполна бы ответил царю-батюшке.

Монахи тут же побежали на рысях к игумену в келью. Так, мол, и так, – пришлый служивый берётся всё разгадать и перед царём ответ держать.

Игумен спохватился, чуть ли не в ноги солдату кланяется:

– Бери, любезный, чего пожелаешь, да только пособи нашему горю – научи, как царю ответить!

А солдат и говорит:

– Ничего мне не надо от Божьих людей. Давай твою рясу. Так и быть, пойду вместо тебя с докладом.

Обрадовался игумен, и монахи повеселели, как гора с плеч, – прислал-таки Господь заступника.

Стали солдата угощать, потчевать:

– Пей, ешь, православный, чего душа пожелает!

И сами не забывали праздновать чудесное избавление. Так повеселились, что сутки-другие отлёживались.

Но приспела уже пора к царю идти. Надел солдат поверх кафтана рясу игумена и явился во дворец, как приказано было, на четвёртый день.

– Что скажешь, слуга Божий? – спрашивает царь. – Есть ли ответы на мои загадки?

– Так точно, ваше величество! – отдаёт солдат по привычке честь, да каблуками щёлкает. – Насчитал я на небе не много, не мало, а ровно семьсот сорок две тысячи четыреста восемьдесят девять с половиной звёзд, начиная от Луны и Солнца.

– Да верная ли это цифирь? – усомнился царь Пётр, – Нету ли ошибки в расчётах?

– Никак нет, ваше величество! – рапортует солдат. – Три раза считал – всё сходится, до последней половинки. Можете сами проверить!

Почесал затылок царь-батюшка, ус покрутил:

– Ну, ладно, – говорит, – Это проехали! А как дела с глубиной земли?

– О, ваше величество! – развёл солдат руки во всю ширь. – Земная глубина крепко велика!

– Да как же ты узнал? – прищурился царь.

Вздохнул солдат, вроде вспоминая тяжёлую работу:

– Ох, и долго мерил, ваше величество! Родитель мой, светлая ему память, ушёл в землю ровно тридцать лет назад, и до сей поры не возвратился. Значит, не иначе, – крепко велика глубина земная!

Откашлялся царь и говорит:

– Похоже на правду. А теперь отвечай, о чём я думаю? Что у меня, у царя, на уме?

– Помилуйте, ваше величество, что в голову царственную подглядываю! – потупился солдат, – Однако на уме у вас, вижу, такая дума: «Каков шельма-игумен молодец!»

Растрогался царь Пётр, аж слезу смахнул:

– Молодчага, игумен! На всё, шельма, ответы нашёл!

– Никак нет, ваше величество! – опять щёлкнул солдат каблуками. – Вот тут-то как раз ошибка в расчётах! Приняли вы меня за игумена – настоятеля монастырского. А я – отставной солдат – только и могу по струнке перед вами стоять.

Скинул он рясу и рассказал он всю правду, без утайки. Повеселил царя-батюшку.

Щедро наградил Петр Великий отставного солдата и назначил государственным советником по безответным вопросам.

Ну, а триста монахов и один игумен так и жили в монастыре, почти как прежде. Если того не считать, что каждое утро после молитвы на работу выходили – немало они, с Божьей помощью, повалили леса для нужд корабельных.

Чудо о сабле

(увольнительная сказка)

Таков был царь Пётр, что до всего любопытен. Переоденется бывало в простое платье и пойдёт по улицам. Слушает, о чём люди толкуют, да и сам поговорить охотник.

Вот как-то раз и зашёл таким манером в трактир. День праздничный – народу тьма.

Огляделся царь Пётр и подсел к столику, где одинокий солдат сам-друг водочку попивает.

– Откуда родом, служивый? – спрашивает царь.

– Костромской я, – солдат отвечает.

– Значит, земляки, – улыбается Пётр. – Дед-то мой тоже из костромских.

– Ну, так выпей, землячок! – угощает солдат.

Выпил Пётр и от себя заказал графинчик. Тут и разговор оживился.

– По какой части, земляк? – спрашивает солдат.

– Мастеровой, – отвечает царь, – По плотницкой части.

– Надо же, так и думал, что плотник! – говорит солдат. – Это ведь первое ремесло у костромских-то. И дед, и родитель мой – все плотники…

Разговаривают так, да выпивают, как в трактире водится. Уже захмелел солдат:

– А что, земляк, пора бы ещё графинчик!

Пётр отказывается:

– Денег, – говорит, – нету!

А солдат руками машет:

– Эх-ма, много ума, а выпить не на что! Коли денег нет – саблю заложу!

– Да что ты, дурень, сочинил?! – отговаривает Пётр. – Тебе же завтра службу справлять!

– Служба-то службой – идёт, не торопится, – упёрся солдат.

– А случись – подъём по тревоге!? – стращает Пётр. – Как без сабли-то?

Солдат только глаза таращит, обхохатывается:

– Ой-йа, землячок! Уморил! Наши офицеры дрыхнут до седьмых петухов! Семь раз заклад выкуплю! Да не вешай ты нос, я завсегда начальство обойду!

– Твоё дело, земляк, – говорит Пётр, – А я уж, прости, – домой! Ну, служивый, до скорого, чую, свидания…

Поднялся и ушёл.

А солдат, как и вознамерился, тут же саблю заложил. Выдали ему знатный графинчик. Солдат его, без компании-то, наскоро выхлестал и – с песнями в казарму.

А утром, ни свет, ни заря, в полку тревога.

– Смотр на плацу! Сам царь-батюшка прибывают! Царский смотр!

Солдат подскочил, амуницию надел. А сабля-то где?! Нет чертовки! Едва припомнил, как в трактире закладывал…

Прямо сказать – плохо дело. Хуже некуда! Солдат на плацу без сабли – ну, всё равно, что голый!

Да служивому раздумывать некогда. Приглядел в углу старую швабру. Обстругал наспех так, чтобы из ножен рукоятка торчала. Печной сажей её причернил. Авось, думает, издали не приметят… Авось, обойдётся!

Все офицеры, от мелких до старших, суетятся у казарм. Сам генерал бегает вприпрыжку. Царский смотр – не шутка! Всё может статься – и выговор, и гауптвахта, и орден на грудь.

Построили полк на плацу. Вот и царь-батюшка пожаловали. Проходит вдоль шеренг скорым шагом, да в каждую личность вглядывается.

Хоть и лето жаркое, а зябко под царским оком! Особенно с деревянной саблей в ножнах.

Солдат уже трижды всех святых угодников помянул – мол, выручайте, братцы!

И вдруг слышит – гром грянул, словно перед Страшным судом:

– Три шага вперёд! – приказывает ему царь.

Выходит солдат, едва сумел шаги сосчитать. Стоит перед строем, туман в голове.

– Покажи, – говорит царь, – Как саблей владеешь! Руби меня с плеча!

Побледнел солдат, поднял глаза и видит – вчерашний земляк, плотник из костромских. Тут и туман рассеялся, прояснилась голова.

– Никак нет, – отвечает солдат, – Не поднимется рука на ваше величество!

Царь усы встопорщил:

– Руби, приказываю! Не то каторга тебе!

Перекрестился солдат и заорал во всю мочь:

– Господи, святые угодники, сохраните и помилуйте нашего царя-батюшку! Пусть вострая сабля рассыплется аки гнилое древо!

И хвать царя Петра струганной шваброй – только щепки брызнули.

Ну, кругом на плацу тишина мёртвая. А полковой поп – руки к небу:

– Чудо! Чудо Господь даровал!

– Да, – говорит царь, – И впрямь на чудо похоже!

Хлопнул солдата по плечу:

– Ну, молодец, мошенник! Пить пьёшь, проходимец, да головы не теряешь. Шустёр разумом! Отсидишь для порядка три дня на гауптвахте, а потом, землячок, прямиком – в штурманскую школу. Там мозги не запылятся, проветрятся…

Вытащил из ножен свою царскую саблю и солдату пожаловал.