Текст книги "Солдатские сказки"

Автор книги: Александр Дорофеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Александр Дорофеев
Солдатские сказки

Солдатские сказки

Ну, где же, спрашивается, солдатам сказки-то рассказывать?

Да пожалуй – где придётся! Такая уж солдатская доля. И в походе, и в окопе, и у костра на привале, и в дозоре, и на койке в лазарете, и даже при затяжном прыжке с парашютом. Вот и получаются сказки – то длинные-предлинные, а то и совсем коротенькие.

Солдат, известно, шилом бреется, дымом греется. Где коза прошла, там и он пройдёт.

У солдата на всё ответ есть. И куда ни попал – всюду ему дом. Солдатская голова, как под дождичком трава. Недаром в песне поётся: солдатушки – бравы ребятушки!

В бою-то он скор, да сказывает неторопливо. Так, что каждому слову – почёт и уважение.

Негоже спешить. Быстрее пули всё равно не скажешь. А коли прервёт злодейка, найдётся, будьте уверены, другой рассказчик – продолжит не хуже, на свой манер. И непременно со счастливым концом.

Да, батюшки и матушки, солдат – человек казённый. Он и на том свете служит. В раю в барабан бьёт, чтобы ангелы не дремали. А в аду костяным кулаком чертей гоняет – учит уму разуму.

Как говорится, солдат промеж неба на земле – Богу свеча, государю слуга. Если он близко, кланяйся ему низко…

Семён – юнош малый, да солдат удалый

(долгая походная сказка)

Некоторое царство, вроде государства, кое-как расположилось. Куда ни глянь, – сплошь болота, трясины непролазные. И дороги, понятное дело, все кривы да окольны, в буераках, ухабинах.

Кто в столицу едет, тому, если удача, три года пути. Ну, а другой раз так заплутаешь, что и за десять лет не обернёшься. Бывало выезжали молодые мужики, а возвращались стариками – жёны их еле признавали.

Вот и вернулся один такой бедолага в свою деревню. Глядит – хозяйка-то его уже померла, а дети повыросли. Двое ещё при нём народились – Иван да Василий. А третий, младший, совсем незнакомый. Эдакий, как бы сказать, малый юныш по имени Семён.

Погоревал бедолага, порадовался. Проснулся на другое утро, а в голове вдруг развесёлая мысль – проложить через топи и болота дорогу с тремя мостами калиновыми, чтобы пешему по ней не более месяца пути, а конному и недели хватало.

Взялись за работу всей семьёй, и так споро дело пошло, будто давно поджидало. Соскучилось дело, и само теперь поторапливало.

Вытянулась дорога ровная да прямая, как оглобля, с тремя мостами выгнутыми, точно коромысла. Не только что проехать, а и просто со стороны любо-дорого поглядеть.

Двинулся народ из конца в конец по новой-то столбовой дороженьке. А отец наказал братьям послушать, о чём путники толкуют. Спору нет – интересно!

Сидит старший Иван под первым калиновым мостом. Василий – под вторым. Ну, а малый юнош Семён – под третьим, самым гнутым. Не просто слушает, а кашу варит, проезжих угощает.

Всякий пеший или конный похваливает строителей. А для них каждое доброе слово – уже награда! И столько их было сказано, что души у братьев веселились, как малые дети на ярмарке.

К ночи прохожих поубавилось. Хотел было Иван домой бежать, как заслышал тихие шаги и такую дивную речь:

– Эх, что за мост! Чудный мост! Любое желание исполню для того, кто его строил…

Тут-то Иван и выглянул из-под моста. Видит – ветхий мужичок, кривоватый, вроде серпа, а лицом светел и длинная борода серебрится.

– Будь здоров, батюшка! – говорит Иван. – Это шутка или ты взаправду – о желании-то?

– Какие шутки! – усмехается мужичок в бороду. – Только загадывай…

– Вот бы мне денег, чтоб на целый век хватило!

– Ну, пустяки, – и достаёт, откуда ни возьмись, лопату. – Где ни копнёшь, братец, всюду тебе золото явится…

Так оно и получилось. Пока шёл Иван домой, выкопал дюжину канав, и в каждой неминуемо – по пуду золотых червонцев. Всю ночь собирал.

А ветхий мужичок взошёл тем временем на второй мост и прояснел лицом пуще прежнего:

– Ах, какой мост!!! Сам под ноги стелется! Вот бы встретить того, кто его возвёл! Любое желание исполню!

Брат Василий уж дремал, а тут, конечно, пробудился, выскочил из оврага.

– Неужто, батюшка, любое? – продирает глаза.

– Да не сомневайся!

– Вот кабы хлеба мне на целый век!

Мужичок протягивает пригоршню зёрен:

– Посеешь, братец, и хватит урожая не только тебе, но внукам-правнукам твоим.

И верно. У самого дома Василий обронил три зёрнышка, так на утро поднялось целое поле спелой пшеницы.

Ну, а ветхий мужичок свой путь меряет. К третьему мосту – самому высокому – подошел. Глядит, не налюбуется, и сияет, словно месяц в ночи:

– Ну, волшебный мост! Круче радуги! По такому-то легче лёгкого на небо взойти!

Увидал младшего брата Семёна и говорит:

– Проси, малый юнош, чего пожелаешь, – всё для тебя исполню!

Семён совсем недолго подумал:

– Хотел бы в солдаты, – государю служить верой и правдой …

– Э-э, братец! Хорошо, сказывают, в солдатах, да что-то мало охотников, – покачал мужичок серебряной бородой. – Дадут тебе три деньги в день, куда хочешь, туда день! Солдат горемыка, хуже лапотного лыка! А жизнь солдатская – весёлое горе да горькое веселье!

– Это как раз по мне, – отвечает Семён.

– Будь по-твоему, малый юнош! – говорит мужичок. – Да только прими от меня три гостинца. Первый он таков – через голову кувырнёшься, станешь зайцем. А второй он другой – оземь ударишься, превратишься в оленя. И третий на свой лад – свистни, как умеешь, будешь птичкой быстрокрылой. На службе-то всё сгодится!

Сказал он так, поднялся на мост, а с него прямёхонько – в небо. Устроился по-хозяйски среди звёзд. Старый месяц, тоненький серп – на самом исходе, перед новолунием – а ещё подмаргивает Семёну.

Вернулся малый юнош домой под утро. Кругом тучные хлеба колышутся. Дверь отворил – из горницы золото посыпалось.

– Сказывай, какие у тебя новости? – спрашивает отец нетерпеливо.

– А новость у меня одна, – говорит Семён. – Такая новость, что иду в солдаты!

– Эх, дурья твоя башка! – огорчился бедолага-отец. – Где это видано, такие желания загадывать?! И без желания за милую душу забреют! Замечаю, что не мой ты сын, не моих кровей, раз такой глупый! Иди, куда знаешь, отрезанный ты ломоть…

Вздохнул Семён, перекрестил отца с братьями, да и отправился по прямой дороге, через три моста, в самую столицу. Долго ли, а скорее – коротко – привели его ноги к царскому дворцу, к садовой ограде.

А по саду как раз сам царь ходил со своим главным генералом. Унылые да скучные, потому что соседний король объявил ни с того, ни с сего войну – не на жизнь, а на смерть. Вот и думали теперь царь с генералом, как назавтра в поход выступать, да как бы в суете не позабыть чего важного дома.

Семён подбежал к ограде и говорит без околичностей:

– Ваше величество, царь-батюшка! Пришёл я послужить простым солдатом. Берите меня в переднее войско!

Поглядел на него царь и очень удивился, откуда такой выискался:

– Слишком малый ты ещё юнош!

И генерал нахмурился, будто мопса:

– Какой из тебя солдат?! Не только ружья, но и сабельку не поднимешь! Любой сапог с тебя свалится.

– Это у меня обличие такое – малое да глупое! – не сдаётся Семён. – А душа моя – солдатская. Дождём промочённая, солнышком просушённая, огнём опалённая и ветром остужённая. Хочет в бою побывать – цену жизни узнать!

– Гладко говоришь, – усмехнулся царь. – Пожалуй, запишу тебя кашеваром. Служи, малый юнош, на совесть. Ну, а коли слава придёт, и невидного найдёт…

На другой же день выступило войско в поход. Уже месяц идут. Всё по болотам да по трясинам, по буйному бездорожью.

Семён своё дело знает – кашу варит погуще, чтобы солдаты не слабели.

Наконец, завидели дозорные впереди на сухом пригорке вражеские силы. Через день-другой сходиться надо – не на жизнь, а на смерть. Пора ружья чистить-заряжать да сабли завострять.

Хватился царь-батюшка, а сабельки-то его заветной и нету. Обыскали все сундуки, рундуки и прочие шкапчики. Нет как нет сабельки – той, что зараз дюжину супротивных голов срубает! Ну, забыли саблю во дворце, когда в суматохе собирались. А без неё какое там сражение? Пиши пропало!

Загоревал царь так, что каша в рот нейдёт. Тошно думать, как же опростоволосился! Всё же собрался с мыслями и объявил по всему войску. Мол, тому молодцу-удальцу, что за пару дней управится, доставит саблю заветную из дворца, – и дочь свою Марью-царевну в жёны, и полцарства в придачу!

Щедры посулы, да охотников мало. Шуточное ли дело, за два дня отмахать дорогу, какую и в два месяца с трудом одолеешь.

Тут и вызвался Семён, малый юнош:

– Сбегаю, ваше высочество! – говорит, – Слетаю! Доставлю заветную сабельку к битве.

Ну и самый главный хмурый генерал отставать не желает от простого солдата-кошевара:

– Вы меня, ваше величество, знаете! Не впервой мне царство-государство из беды выручать!

Сел на резвого коня, пришпорил в галоп, да не в ту сторону, кругалями – так и сбился сразу с пути.

А Семён, малый юнош, отошёл за кусточки, кувырнулся через голову, обернулся зайцем и припустил во всю прыть – с кочки на кочку.

Бежал-бежал, с раннего утра до полдня, из сил выбился. Оземь ударился, превратился в оленя. И опять помчался, словно стрела из лука, – с полдня до вечерней зори.

Притомился, свистнул, как мог, и уже птичкой вспорхнул. Ночь напролёт крылышками махал. К восходу солнца во дворец залетел, да так умаялся, что упал, как подстреленный, прямо в ноги Марьи-царевны.

Ахнула царевна, но чувств не лишилась, а сразу проснулась и прочитала грамотку от царя-батюшки:

– Да как же ты, малый юнош распрекрасный, – спрашивает она, – сумел за день столько земель миновать?

– А вот как, – отвечает Семён.

Обратился в оленя, пробежал по горнице и положил голову царевне на плечо. Оставил у неё в руке пучок шерсти с левого бока.

Обратился в зайца. Прыг-прыг, скок-скок – да царевне на колени. Клочок шёрстки у себя выщипнул с правого бока.

Свистнул – и уже птичкой вокруг порхает. Присел к царевне на мизинец, да обронил золотое пёрышко.

А она все эти памятки – сразу в платочек и схоронила на груди.

Уже солнце поднялось. Пора в обратную дорогу. Принесла царевна заветную сабельку да поцеловала Семёна на прощание.

Кувырнулся малый юнош через голову и поскакал счастливым косым зайцем. Затем быстроногим оленем помчался, а потом и птичкой полетел. Так у него на душе хорошо, что вдвое быстрее одолел весь путь. Вот и рукой подать до воинского стана.

«Дай-ка, – думает Семён, – отдышусь – есть ещё время! Явлюсь к царю-батюшке свежим да бравым!»

Прилёг он под ракитовым кустом, на пригорке у оврага, обнял заветную сабельку и задремал.

А в ту пору главный генерал всё плутал посреди болот. Уже и коня утопил. С досады зубами скрежещет. Увидал он куст ракитовый, а под ним Семёна с сабелькой в обнимку. Выхватил, недолго думая, длинный кинжал и ударил прямо в сердце – малый юнош и не охнул. Столкнул его генерал в глубокий овраг и поспешил к царю с заветной сабелькой.

– Вот, ваше величество, – бесценное оружие! – говорит, – Как обещано, в срок доставил! Теперь рубите врагов со всего плеча, а я так устал, что с ног валюсь.

Царь обнял генерала, повесил ему на грудь золотой орден, сам в постелю уложил:

– Ты своё дело сделал! Отдыхай, герой, без тебя управлюсь!

И пошёл, не откладывая, на враждебного короля.

Бились недолго – три дня и три ночи. А как сокрушили в пух и прах противную рать, царь-батюшка разбудил генерала да ещё один орден за храбрость на грудь прицепил. И отправилось войско с победой и песнями под барабанный бой в столицу.

О Семёне и не вспомнили – и без него кашеваров хватает.

Лежит малый юнош в чёрном овраге. Одиноко ему, мёртвому, и до того скучно, что душа отлетает.

Но тут как раз время настало, и взошёл на небо новый месяц – молоденький да уже с бородой. Поглядел на землю и заприметил неживого Семёна в овраге.

Взмахнул месяц бородой – по листве, по кустам, по траве. Стряхнул серебряную росу на грудь Семёна, и затянулась колотая рана, как и не было.

Потянулся малый юнош, вздохнул и глаза отворил.

– Батюшки-святы, как заспался! А ведь ждут меня, не дождутся! Где сабелька заветная?!

– Эх, малый юнош, – говорит ему месяц, – Всё ты мёртвым сном проспал. Война-то уж кончилась, и войско с победой воротилось! Вот тебе совет – поспешай в столицу…

Ох, долго спал Семён, хорошо выспался. Помчался со всех ног. По дремучим лесам зайцем скачет. Через топи-болота оленем перемахивает. Над реками и озёрами птичкой быстрокрылой порхает.

А в городе стольном праздник – пушки палят, колокола звонят. Славит народ царя да главного генерала – спасителя. Всё готово к его свадьбе с Марьей-царевной.

Столы накрыты на царском дворе посреди сада – хмельного питья да закусок, да заедок видимо-невидимо. Веселье кругом. Одна Марья-царевна печалится. Смотрит по сторонам неживым взглядом.

Да вдруг узрела Семёна за садовой оградой – так и ожили глаза, засверкали. Говорит она царю:

– Не тот, батюшка, мой жених, что за столом, в орденах! А тот малый юныш, что за изгородью томится! Это он заветную сабельку к сроку доставил!

– Пустые слова, ваше величество! – поднялся главный генерал. – Всем известно, кто саблю привёз! А этот беглый кашевар – разбойник с большой дороги! Какие у него доказательства?!

Кувырнулся Семён через голову, обратился в зайца и прямёхонько к Марье-царевне. Вынула она из платочка клочок заячьей шёрстки, приложила к правому боку – ну, в самый раз.

Превратился Семён в оленя благородного, подставил левый бок с проплешинкой, и Марья-царевна укрыла её пучком шерсти. А Семён вспорхнул птичкой и уселся на мизинец к Марье-царевне. Она золотое пёрышко приладила – как и было тут.

– Вот, батюшка, мои приметочки!

– Теперь понятно, кто тут жених, а кто разбойник, – говорит царь.

Побледнел генерал с лица, да так осунулся – все ордена с груди наземь посыпались!

На радостях не казнили его, а помиловали – сослали дороги строить через топи и болота.

А Семёна с Марьей-царевной тут же повенчали.

Так приосанился Семён, сразу видно – добрый молодец! Был малый юнош – кошевар, а стал великий юноша – удалой солдат, кавалер в чине генерал-царевича.

Позвал он на свадьбу и отца с братьями. Поглядел отец-бедолага на Семёна:

– Ох ты, гой-еси, добрый молодец! – говорит. – Ясно вижу – моя родная кровиночка! Дозволь, Сёма, когда время подойдёт, на твоих рученьках помереть.

Ну, а затемно уже пожаловали на пир и молодой месяц вместе с полной луной. Весело гуляли – дни и ночи напролёт. До тех пор, пока месяц не состарился, – до самого, сказывают, новолуния.

Бесы-картёжники

(сказка накануне отставки)

Служил солдат на царской службе. Прослужил верой-правдой положенный срок, получил чистую отставку и пошёл домой.

Шагает с полной солдатской выкладкой – на плечах шинелка, за плечами ранец, в ранце медный пятак, чёрствый сухарь да щепотка табаку.

Шёл он, шёл и притомился. Сел на пенёк.

А тут, случись, идёт по дороге нищий старичок. Увидел солдата и говорит:

– Не найдётся ли у тебя, служивый человек, табачку на понюшку?

Солдат думает: «Дать половину – так мало, обидится», – и весь табак отдал.

Дальше пошёл. Погодя немного встречается ему всё тот же старичок и опять просит:

– Не угостишь ли, служивый, голодного кусочком хлеба?

Солдат думает: «Разделить – так ничего не останется», – и отдал весь сухарь.

Идёт дальше. И вот тебе снова – опять знакомый старичок.

– Не подашь ли, – говорит, – на бедность копеечку?

Солдат думает: «Эх, пятак-то у меня один – и захочешь, не поделишь», – и отдал последний.

Тут вынимает старичок из кармана колоду карт и протягивает солдату:

– Возьми, служивый, – пригодятся. Это такие карты, что никогда в проигрыше не останешься.

Ну, солдат и тем доволен – поблагодарил старичка и дальше своей дорогой к дому.

Долго ли, коротко ли, а приходит в царскую столицу. Бродит там-сям и диву даётся – так тихо вокруг, ни слова, ни смеха… Даже в трактире мирно и покойно, как на погосте, – ни гу-гу!

Остановил посреди улицы старушку и спрашивает:

– Что это, бабуля, уж не беда ли в нашем царстве-государстве?

– Эх, служивый, – шепчет старушка, – Давненько ты, видно, не был в наших краях. Прикачнулся к царской дочери, к Марфе-царевне, подлый дух нечистый. Каждую ночь мучает. Уж царь-батюшка и знахарей, и колдунов-ведунов призывал, да никто не избавил сердечную от налётного беса…

«Эка! – думает солдат, – Всякого навидался на службе-то – и чёрта, и дьявола, и сатану, и бесов без счёта! Выручу, пожалуй, царевну. Зачтётся мне на том свете!»

Ну, почистил шинель от дорожной пыли, пуговицы мелом надраил, ранец за спину и – прямо во дворец. Как дознались слуги, какое у солдата дело, подхватили под руки и привели к царю-батюшке.

А на того горько поглядеть – еле сидит на троне, слёзы отирает, то с правого глаза шёлковым платочком, то с левого.

– Здг-а-ав-ствуй, служба, – говорит, сморкаясь. – Зачем пожаловал?

– Здравия желаю, ваше величество. Слышал я, будто Марфа-царевна расхворалась, – так берусь вылечить!

Ох, и обрадовался царь:

– Сделай милость, братец, услужи! Коли поможешь, бери мою дочь в жёны, да ещё, как водится, полгосударства на закуску.

– Рад стараться! – говорит солдат. – Да прикажите, чтобы выдали мне для дела всё, что потребуется.

– Будь спокоен! – обещает царь.

В тот же вечер доставили солдату его заказ – меру свинцовых пуль, меру грецких орехов, железный налобник и чугунного болвана, подобного человеку, с руками и ногами на злющих пружинах.

Обошёл солдат все дворцовые палаты, да крепко-накрепко окна-двери запер.

Одну лишь оставил открытой – в спальню Марфы-царевны.

Перед дверью разместил столик, обитый зелёным сукном, – на таких обычно в карты режутся. Свечи зажёг, и дарёную старичком игральную колоду так выложил, чтобы сразу в глаза бросалась. Налобник пристегнул. Да чугунного болвана в самый тёмный угол поставил – ну, вылитый дядька, ротный командир.

В один карман себе насыпал свинцовых пуль, в другой – орехов грецких.

Только управился, как слышит – ломится какая-то тварь во все двери. Мечется туда-сюда, будто летучая мышь. У входа в спальню брякнулась об пол и встала на ноги в облике человека. Конечно, так себе облик, дрянное обличье! Того и гляди, выпрет какая-нибудь бесстыжая бесовская харя.

Солдат саблю наголо.

– Кто идёт?!

– Свои, – лукавит бес, – Я придворный государский! Пропусти, служивый!

– Не велено, – говорит солдат, – Нечистая сила тут не в почёте!

Достал орешки из кармана и пощёлкивает. Так заманчиво, что и бес не стерпел:

– Послушай, казённая твоя душа, дай-ка и мне похрумкать.

– Ну, так и быть, – протягивает солдат пригоршню пуль.

Бес полную пасть набил и ну, – грызть! Треск да хруст по всему дворцу! Пулям-то что? А вот клыки бесовские сыплются в стороны, точно скорлупа.

Солдат меж тем дюжину орехов, словно семечки, налузгал.

– Крепки у тебя зубы! – дивится бес.

– Да что там! – усмехается солдат. – Давно уж притупил на службе сухариками, а в молодые годы таким зубастым был – не тебе ровня!

Обидно бесу, а возразить нечего. Вот и думает, как бы солдата облапошить да унизить, чтобы знал, кто тут главный.

И вдруг видит – карты игральные! Ну, карты для всякого беса – отрада, в карты бес любого надует. Вот он и говорит:

– Что ли перекинемся, служивый!

– А на какой интерес? – спрашивает солдат.

– Знамо дело – на деньги!

– Эх, бес, орехов ты, бес, объелся!? – вскричал солдат. – Откуда у меня деньги, если жалованье – три медных копейки? Только, считай, – в баню сходить, бороду побрить да ваксу купить! Играем на щелчки…

– Ну, коли такой бедный, пусть на щелчки, – согласился бес, – Да, чтоб не пятиться!

Сели играть. Бес, знамо дело, – дух нечистый. И на руку, понятно, нечист – всё мухлюет, карты гнёт, подтасовывает. То и дело пять тузов у него!

Солдат, хоть и видит все проделки, а помалкивает. Более того – поддаётся.

Уже десять щелчков задолжал бесу. А тот руки потирает, персты разминает.

– Проверим, каков у тебя лоб! Не расколется ли, будто орешек…

– Эх, проклятый, – вздохнул солдат и голову подставил.

Бес рад стараться. Такие щелканы отвешивает, – душу бы вышиб, кабы не железный налобник! А ему-то что – гудит, точно колокол. Зато бес все когти обломал, пальцы расплющил. Трясёт кистями – вот-вот улетит.

– Отыграться надо! – крякнул солдат. – Шутки шутками, а теперь всерьёз!

Сели снова за стол, и дело наладилось по-другому. Чертовски не везёт бесу. Как ни ловчит, а всё не та карта. В миг проиграл десять щелчков.

– Готовься! – говорит солдат. – У меня каждый палец, как дубинка, а большой – крепче булавы!

Струсил бес, аж побледнел:

– Ты, служивый, не во всю силу! Не особенно-то старайся! А лучше возьми деньгами!

– На что мне деньги твои нечистые, – усмехается солдат. – Играли на щелчки, вот и расплачивайся! Хотя, признаюсь, сердоболен я – сердце у меня жалостливое. Тут в уголке, знаешь ли, мой дядька-ротный отдыхает – рука у него лёгкая, старческая – он тебя не обидит…

Подвёл беса к чугунному болвану, оттянул злющую пружину. Ну, «ротный» огрел со всего маха, как молотком, так что бес – кубарем покатился.

– Э, нет! – говорит солдат, – Был уговор не пятиться.

Приволок беса обратно. Оттянул пружину до упора. Да так угостил чугунным кулаком, будто кувалдой. Еле очухался бес, и бежать без оглядки.

А солдат кричит вслед:

– Куда, окаянный? Ещё восемь щелчков!

Да, известно, не просто бесов отвадить. Следующей ночью налетел во дворец другой.

– Я, – говорит, – кум того, вчерашнего! Любопытствую, отчего у него звон в голове?

Ну, поболтали о том, о сём. Сели в карты играть. Досталось и куму по первое число, узнал, откуда звон, – еле ноги унёс.

Однако племя бесовское настырное! Не унимаются бесы. Тринадцать дней прошло, как солдат на пост заступил, и каждую ночь учил их, бесов, уму разуму – то в лоб, то по лбу.

Наконец, старый да зловредный бесище, батька всем прочим, решил сам проверить, почему такая заминка. Неужто какой-то солдатёнок бесам жизнь портит?

А солдат-то хитроумен! Заранее велел приготовить рукавицы железные, по пуду каждая, царапку пятизубую, вроде грабель, да три воловьи шкуры. Ну, и поджидает на посту, у спальни Марфы-царевны.

Ровно в полночь, как часы пробили, пожаловал батька-старшой. Тяжело ступает бес, полы гнутся. Оглядел белыми глазами солдата – с головы до ног. Вроде прикидывает, как ловчее сожрать.

– Ох, коротка твоя служба! – прорычал, как пёс. – Выйдешь нынче в отставку! Да не сыщут, куда вышел!

– Цыц, собака! – гаркнул служивый. – Не съешь солдата! Солдат сам собака! Убирайся, окаянный, подобру-поздорову – не то кликну моего дядьку-ротного!

Хитёр солдат, да и старый бес не прост.

– Га, на что мне твой ротный?! Буду с тобой силой мериться – на кулачках! Кто верх возьмёт, тот здесь за главного!

Ну, ладно. Посчитались они, и выпала старшому удача – его первый удар.

Примерился бесище, да как со всего плеча ахнет – точно по лбу – и раз, и другой, и третий…

Хоть и не прост старый бес, да нельзя сказать, что шибко умён. Колотит тугодум в железный налобник, запыхался.

– Экие вы, служивые, твердолобый народ…

– Отдышись, старче, – говорит солдат. – Мой черёд!

И как треснет пудовой рукавицей – завертелся бес волчком, зубы лязгают, глазки пелена застит.

– Эй, сила нечистая! – смеётся солдат. – Нечистые вы охламоны, потому и слабосильные!

– Скалься, скалься! – рявкнул бесище. – Для смеху и поддаюсь! Поглядим, кто в чехарду одолеет.

И опять повезло старшому – ему первому скакать. Как вспрыгнул солдату на спину, так всю кожу когтями сволок. Да хоть и не прост старый бес, а видно, что глуп. Три раза запрыгивал, три воловьих шкуры сорвал!

– Ну, и толстокожий вы народ, солдаты! – плюнул бесище.

– А иначе никак! – потешается солдат. – Такая служба – что ни день, по сто шкур спускают! Верно, дядька-ротный?!

Оглянулся бес.

– Это что ли твой ротный в тёмном уголке? А чего рот раззявил?

– Да, видать, над тобой потешается!

– Чином не вышел надо мной глумиться! – зашипел бесище зловредный.

Подлетел к болвану – хвать его по башке. Да тут главная-то пружина и сработала! Угодил бес в чугунные объятья, словно в тиски, нипочём не вырваться.

А солдат и давай царапкой ему спину драть – всю шкуру долой!

Орёт бесище во что горазд – то волком, то филином, то жабой.

– Ву-у-ву, ух-ух, ква-ква! Пусти, служивый!

– Да кто тебя держит! – говорит солдат, – Вижу, сам поддаёшься для смеху!

Как вырвался бесище, да как попал в своё логово – всё во мраке, ничего не помнит.

Долго он отлёживался. И пиявками его пользовали, и гадючьим ядом, и медвежьим помётом, а только разрыв-трава на ноги поставила.

Собрал старшой бесовской совет. Надо решать, что делать с проклятым солдатом, как выкурить из царского дворца. И надумали бесы золотом откупиться. Тут же и отправились всей шайкой.

А солдат приметил их из окна и кричит:

– Эй, дядька-ротный, поспешай! Должники идут за щелчками! Придётся попотеть!

– Полно тебе, служивый, – щебечут издали бесы. – Мы с миром! Бери золота, сколько хочешь, только сгинь из дворца.

– Ну и бесы – никакой выдумки! – удивился солдат. – Чуть что – золото! Желаете уважить, так покажите фокус-покус. Ходит молва, ребятишки, что большие вы ловкачи – хоть куда втиснетесь. Коли влезете всей гурьбой в мой ранец, уйду, право слово, куда глаза глядят.

Обрадовались бесы.

– Чего проще-то?! Открывай свой ранец!

И в один миг набились, как сельди в бочку, – целая прорва. А сверху – сам старшой, будто налим усатый.

– Вы, ребята, подружней, чтоб без зазоров! – командует солдат. – Если пряжки не сойдутся – это не в счёт…

– Не твоя печаль, как мы тут притулились, – ворчит старый бес. – Натяни крышку, дурень, да застёгивай!

Солдат на ранце ремни подтянул, пряжки и защёлкнулись. Вскинул ранец на спину и пошёл к царю.

– Вот, ваше величество, вся нечистая сила скопом! Получите под расписку.

– Да верно ли, что все тут? – спрашивает царь.

– Все! Все! – вопят бесы из ранца. – От мала до велика! И старшой с нами!

– Ну, раз такая фортуна, – обрадовался царь. – Сжечь их без отсрочки!

– Жалко ранца, батюшка-величество, – опечалился солдат. – Сколько он послужил верой и правдой!

– Новый выдам! – обещает царь, – Крокодиловой кожи, с золотыми пряжками!

На том и порешили.

Слуги, не мешкая, сложили гору из осиновых дров и елового лапника, а на вершину – ранец с бесами.

Как полыхнуло, как затрещало, завыли бесы хором, словно бешеный вихорь! Да вскоре притихли в дыму. Развеялись по миру, как и не бывало.

У царя-батюшки и слёзы высохли, и насморк прошёл.

– Вот что, служивый, – говорит царь, – Моё слово верное. Про ранец, конечно, помню! Но и про Марфу-царевну не забыл! Хоть ты её и в лицо-то не видывал, а бери в жёны, как обещано, а также и полгосударства на закуску. А как я помру, так и со всей страной управишься.

На другой же день полилось вино из бочек, полетели пироги из печей.

Весёлый был пир – на весь мир! И свадьба такая же! Наконец, солдат Марфу-царевну разглядел. Ну, ничего – подходящая, пригожая.

После бесов-то любая царевна писаной красавицей покажется!