Текст книги "Аргентинец поневоле (СИ)"

Автор книги: Александр Дорнбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

ХОЧЕТСЯ СЧАСТЬЯ

Хочется счастья, да хочется. И не какого-нибудь, а с толком, чтоб взаправду, чтоб по-настоящему, чтобы надолго, а может навсегда.

Да нет, так не бывает, но чтобы надолго.

Нет, такого, чтобы запомнить.

Всем хочется, и мне, и моему сыну, и врачу-кооперативщику Ладову со второго этажа, и композитору Тренькину с четвертого, и экономисту Нине Васильевне с первого, и уборщице бабе Варе с шестнадцатого.

Всем хочется…

Сын говорит: «Ох, мать, вчера друг моторку дал, и я с Ленкой по реке на моторке. Волны, брызги, солнце, может, мы с тобой когда-нибудь моторку купим, вот счастье было бы! Нет, я лучше на Ленке женюсь!»

Вот молодец, сразу вычислил, где счастье-то, и подсказывать не надо было.

А мне по реке на моторке с этим, который много лет нервы треплет?

Да, хочется…

Вчера композитор Тренькин в подъезде внизу у почтовых ящиков бабе Варе говорит: «Халтуру бросил, в ансамбле не играю, кружками не руковожу, только творить буду – мечта мои всю жизнь. Жена все равно к таксисту ушла, с тобой, говорит, не проживешь».

А баба Варя ему: «Твори, милой, твори, судьба, видать у тебя такая, творить, а у меня счастье-то какое, внук-моряк с загранки приехал, попугая мне привез, а попугай-то что выучился: «Здравствуй, баба Варя, да так уважительно», – и сразу настроение…».

А Нина Васильевна, старшая по подъезду, пошла по квартирам талоны на продукты раздавать. И врачу-кооперативщику Ладову: «Вы все работаете? Не думаете уходить? Возраст все-таки…».

А он ей: «Подождать «решил, пока Верховный Совет все законы примет. Да и мои консультации всем нужны. А вы, Ниночка, возьмите себе мои талоны на мясопродукты, так сказать, презент в честь приближающегося праздника, я всю жизнь на копейки жил, все понимаю».

Вот счастье-то подвалило!

А Нина Васильевна ему: «Спасибо. Значит долго вам еще работать. Счастливый вы, такой достаток имеете, а я вот никак в больницу на плановую операцию лечь не могу, мест нет».

А зачем бабе Варе говорящий попугай?

И врачу Ладову деньги?

А вот хочется счастья…

ТВОРЧЕСКОЕ ВРЕМЯ

Дима Ежов, молодой специалист, восходящая звезда отечественного машиностроения, подошел к своему кульману, на котором уже неделю висел чертеж гайки.

Ирина Васильевна, не очень молодой специалист, поправила молодежную стрижку и с удовольствием оглядела его ладную фигуру, обтянутую снизу до пояса фирменными джинсами.

Владимир Иванович, совсем не молодой специалист, снял ботинки «прощай, молодость», которые он носит последние двадцать лет, надел домашние тапочки, вытер стол фланелевой тряпочкой и долгим взглядом посмотрел на Ирину Васильевну.

Шеф Олег Сергеевич поменял местами красный и белый телефоны у себя на столе и сосредоточился.

Начиналось творческое время. Организация замерла.

Вдруг шеф вскочил и, крикнув: «Ирина Васильевна – за старшего!» – побежал по коридору.

– Куда это? – спросил Дима.

– Доживешь до пенсии, узнаешь, – твердо сказал Владимир Иванович.

– Мне до пенсии еще 35 лет, – загрустил Дима.

– Сел в автобус, – сообщила Ирина Васильевна, специально подошедшая к окну. – У него дел много, может, к себе в гараж поехал, на начальство творческое время не распространяется. А я утром в автобусе ромовую бабу потеряла, – вспомнила она.

– Может, еще найдется, – посочувствовал Дима.

– Свет, что ли выключить, – помечтал Владимир Иванович, – посумерничали бы. До отпуска еще шесть месяцев.

– А мне десять, – расстроился Дима.

Что такое творческое время, это каждый понимал по-своему. Но одно было ясно: хождение, телефонные разговоры, контакты, и деловые в том числе, с другими службами карались сурово.

Дебаты по поводу того, как его проводить, начинались после 11, когда оно кончалось.

Зазвонил телефон.

– Белый, – крикнул Дима.

– Красный, – уточнил Владимир Иванович.

– Алло! – сказала Ирина Васильевна, побледнела и схватилась за спинку стула. – Когда? Нет, не придем, до 11 часов творческое время.

– Опять? – спросил Дима.

Ирина Васильевна кивнула.

– Может, сейчас сходить? Ждут все-таки, – засомневался Владимир Иванович.

– Нельзя, – твердо сказал Дима, – вчера в машбюро сбегал, так меня машинистки чуть не съели. Чего, говорят, пришел, у нас творческое время.

– Может, шефа поищем? – неуверенно предложил Владимир Иванович.

– Где? – спросила Ирина Васильевна.

– Вчера так же было, – успокоил всех Дима.

– Интересно, чье? – затревожился Владимир Иванович.

– Да уж не мое, – сказала Ирина Васильевна.

– Где уж нам до вас, – съехидничал Дима.

Зазвонил телефон.

– Белый, – сказал Дима.

– Красный, – поправил Владимир Иванович.

– Алло, – ответила Ирина Васильевна, – сказано, после одиннадцати, у нас творческое время, – она повесила трубку.

Дима принялся обводить гайку. Ирина Васильевна поставила чайник.

Владимир Иванович разгладил фланелевую тряпочку.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник мастер экспериментального цеха Ломов.

– Чье? – рявкнул он, бросив на стол чертежи приспособления, – опять не собирается, не дозвонишься. Конструкторы… Начальник где?

– У нас творческое время, – пролепетала Ирина Васильевна.

Зазвонил телефон.

– Красный, – с трудом выговорил Дима.

– Белый, – прошептал Владимир Иванович.

ПОСЛЕДНЯЯ ПАРТИЯ

– Сколько раз я тебе говорил, Ярошенко, не лезь вперед батьки в пекло, – сказал шеф, потирая левой рукой плечо, – все сам, сам, вечно тебе больше всех надо. Ты учти, коллектив тебе этого не простит. Не анализируешь ситуацию, не советуешься, вот и получил четыре штуки сразу.

– Да я что? – обиженно отозвался высоченный Ярошенко. – Тянул из последних сил, руку чуть не оторвал, за всех старался. Коллектив… Он вытряхнул песок из кеда. – Как заявку на изобретение подавать, так коллектив, а как на блок выходить, так тут один Ярошенко. Вот Петров, никогда подстраховать не может.

– Это я-то не подстраховываю! – воскликнул стриженый ежиком Петров и его обвислые щеки затряслись от негодования. – Да только на мне все и держится! Кто разработал стратегию, кто продумал тактику, кто в конце концов вытягивает лабораторию из-под их ударов? Молчите? Вот так-то.

– Ну уж, конечно, это делаете вы! – резко повернулся, теребя черную бородку, старший научный сотрудник Юрко. От Юрко недавно ушла жена, и в последнее время его глубокая задумчивость вдруг прерывалась выпадами в адрес сотрудников.

Возле Юрко старательно приседал маленький Колановский. Ему было 36 лет, но он все еще был для всех Дима. Колановский в перерывах между разными мероприятиями проводил исследования, результаты которых с каждым годом становились все туманнее. Юрко же в минуту отдохновения от семейных драм изредка проливал свет на туманности Колановского, что и послужило основой великой его преданности.

– Точно, точно, – подпрыгнул Колановский, влюбленно глядя на Юрко, – все стараемся, все работаем, все бьем, когда надо и куда надо, нечего Петрову все на себя брать. Подумаешь, незаменимый! Как премии получать, так он первый, а как удар на себя принять – так пусть кто-нибудь другой.

– Эх, мужики, – проронил Костя, отличающийся своей молчаливостью, – да хватит вам! Что вы точно в конце года при подведении итогов! Надо всем поднатужиться и вдарить как следует, ведь последняя партия.

Костя работал мотористом, без него не проходил ни один эксперимент и, как говорил шеф на летучках: «Вся наша наука, коллеги, держится на Косте». В самые безнадежные моменты, когда, казалось, закончить испытания в срок уже было нельзя, Костя крякал, разбирал установку или стенд, монтировал заново, и все получалось.

После слов Кости все задумались. Но в это время раздался свисток и научные сотрудники разошлись по местам.

Чемпионат института по волейболу продолжался.

АЭРОБИКА

Рабочий день кончился. Отдел внедрения лежал на полу.

В виду возможного сокращения сотрудников из организации аэробикой занимались все. Это снимало стрессы.

Начальник отдела Шаров, с натугой преодолевая сопротивление рыхлого живота, пытался поднять ногу.

Иногда у него это получалось. Тогда на его лице появлялась блаженная улыбка, и мысли о сокращении уходили далеко.

«Кого? – висел над ним гамлетовский вопрос, – и всего-то одного человека…»

Заведующий сектором Крутых доставал пяткой до затылка, он мог достать и до Шарова, но он никогда не стремился к этому, у него был высокий оклад и 6 женщин-инженеров в подчинении.

– Расслабьтесь… – почти торжественно звучал голос ведущего, – представьте, что вы на поле маков…

Ведущий был приглашен из оперного театра, у него было трое детей, и когда технолог Цветкова в конце месяца вручала ему со всех по два рубля, он лихорадочно прикидывал, кому в этот раз покупать обновки.

– Какой симпатичный… – шептала курьер Людочка, касаясь подошвой левой ноги модной стрижки «Ритм», – как танцор «Диско»… кого все-таки у нас в отделе сократят?..

«Только из-за артиста и хожу, – ожесточенно думала технолог Цветкова, делая вращательные движения туловищем, – вот это мужчина, уволиться бы, да в театр…».

Инженер-рационализатор Сушко доставала обеими коленками сразу до ушей и с горечью думала, что зря она весь последний квартал не включала Шарова и Крутых в соавторы, и что они этого ей не простят…

Ведущий поставил пластинку на специально принесенный проигрыватель. «Знаю я, любимый, что с тобой» – взревел усилитель голосом известной певицы.

«Знать бы все про всех, – вздохнул начальник отдела Шаров, легче было бы, а то приходят в восемь, уходят в пять, – и все дела».

«Потерял себя ты, потерял», – проникновенно звучал голос.

«Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – решила технолог Цветкова, сократят – пойду в охрану в оперный театр, три дня буду отдыхать, сутки работать, артисты вокруг, спектакли смотреть буду, оклад такой же».

«Ты покинул берег свой родной», – развивался дальше сюжет.

«Узнают, что от жены ушел, все пойдет на карту, – вдруг испугался заведующий сектором Крутых, – вышибут и не спросят».

«А к другому так и не пристал», – подвела черту певица…

«Как тут пристанешь, когда Ирочка развода вперед требует… точно узнают…», – он в ярости достал пяткой до позвоночника.

«Лететь с одним крылом…» – кружилась пластинка.

«Вот оно, – замерла рационализатор Сушко, вытянувшись на коврике, надо было убрать вторую секцию в установке. Подам последнее рацпредложение и сама уволюсь. Вот прошлый квартал ничего не подавала, так оклад повысили впервые за последние годы, «исполнительная», говорят».

Вошла программист Лариса и села за свой стол.

«Все на полу, а она на стуле – с неприязнью отметил Шаров, – всегда так, не как все».

«И зачем только нам на ЭВМ считать, – обвил шею ногой Крутых, – раньше никаких ЭВМ вообще не было, – ишь, царица, ее надо сократить».

«Этих математичек – целая группа при отделе, – злорадствовала Цветкова, – зачем столько, как статистов в театре, вечно больше всех знают».

«Буду ждать на этом берегу», – кончилась пластинка.

«Ну дождется Лариса у меня», – подумал Шаров.

Он последний раз поднял ноги и с ужасом услышал треск лопнувших спортивных брюк. Он замер, лежа на спине.

– Почему не идете домой? – прохрипел Шаров, обращаясь к Ларисе.

– Зашла сказать, что ухожу на преподавательскую работу.

«Ну вот и все, одного человека сократили», – устало прикрыл глаза Шаров.

– Вздохнули, собрались в комок, – сказал ведущий.

«Ах» – выдохнули дамы, лежащие на полу, и враз все сели.

Кружилась пластинка. Занятия кончились, пора было подниматься с пола.

КВАРТИРА

Морской прибой шумел неровно и тревожно. Волны со злостью набрасывались на прибрежные валуны и скалы, но в бессильной ярости разбившись о них, жадно стекали тонкими струйками…

Резко повернувшись на бок, Коноплянкин открыл глаза – тазик, стоявший под батареей, был полон. Ручейки текли по светлому паркету. Капель из новенькой батареи звонко выстукивала победную песню.

Коноплянкин взметнулся с тахты, тренированным движением схватил тазик, ногой двинул под батарею трехлитровую кастрюлю, промчался по коридору, выплеснул воду в унитаз, устало вернулся и с неприязнью посмотрел на спокойно спавшую жену.

За сегодняшнюю ночь он проделывал эту процедуру уже четвертый раз.

Светало. Он лег на тахту, уставившись в потолок, и вдруг заметил на нем увеличивающееся мокрое пятно.

«Эх, Спинычев, – вздохнул Коноплянкин, – хорошо спишь».

Он поднялся, постучал по батарее столовой ложкой. Гулкое эхо троекратно повторило звук шагов пробежавшего по своему коридору Спинычева.

«Стареет, – подумал Коноплянкин, – тихо бежит. Что делать, уж скоро на пенсию. Новую квартиру вовремя получил».

Коноплянкин удовлетворенно зажмурился, вспомнив, как ему повезло.

«Стоял на расширение, и вот, пожалуйста, – новенькая, двухкомнатная, не забыли Коноплянкина. Полуторку сдал, двухкомнатную получил. У Спинычева другое дело: тому сдавать нечего было – у тещи жил. А его, Коноплянкина, ценят. Как-никак, ведущий специалист, молодой, перспективный, на все руки мастер: шефу дачу в саду по спецпроекту построил, теперь шеф все приезжающие комиссии к себе на дачу приглашает. Есть что показать».

– Да, – вздохнул Коноплянкин, – а вот батареи сменить помочь не может. Говорит: «Наш трест дом сдавал, ремонтировать тоже трест будет, сразу всем нашим поменяем».

«Нашим», – Коноплянкин скрежетнул зубами, вспомнив третьего, кому в этом году повезло, – Цветочкину. И ведь надо же, на другой день, как вселилась, пришла в отдел и всем растрезвонила, что он ее затопил. Да ее утопить мало!».

Коноплянкин в ярости подтянул одеяло.

«И ведь это надо же, мало того, что на работе этажом ниже сидит, так еще и квартиру этажом ниже получила. Сверху контролирует Спинычев, снизу Цветочкина. Теперь весь отдел знает, как он, Коноплянкин, живет. Вчера шел домой, так этот Спинычев со своего шестого этажа на весь двор начал выяснять, где он, Коноплянкин, лимонов достал. Как будто об этом кричат. Эх, угораздило, – Коноплянкин тяжело вздохнул, – с сотрудниками в одном подъезде… Нет, это невозможно! Поменяюсь…».

Коноплянкин, устав от тяжелых мыслей, прикрыл глаза.

Зловеще звякнула батарея.

«Цветочкина стучит!» – мелькнула страшная мысль.

Коноплянкин взвыл. Трехлитровая кастрюля была полной. Ручейки текли по светлому паркету.

Жизнь продолжалась.

МЕЛОМАН

– Алло! Это Роза? Нет? А кто? Нина? Ах, это вы, Борис Петрович! Как я вас сразу не узнал? Тут не то, что вас, родную; мать скоро не узнаешь.

Что почему? Сыночек у меня такой, весь слух отшибет.

Как это как все? Это, может, ваш как все, а мой музыку сильно любит.

Конечно, неплохо, у нас теперь не квартира, а дискотека – ритмы, блики…

Что? Вы не знаете, что такое светомузыка?

Это почти как у нас на оперативке в конце месяца: начальник сборочного цеха – красный, начальник литейного – желтый, представитель поставщиков – зеленый, и все кричат – шум, грохот.

Что? На дачу советуешь почаще ездить, отдыхать? Спасибо, дорогой. Машина в ремонте, а то ездил бы.

Почему? В аварию попал вчера на перекрестке.

Все знаю, все по правилам… На зеленый ехал, на зеленый…

Только на всех четырех светофорах зеленый свет горел. Вот все и ехали, куда кому надо – кто на дачу, кто с дачи.

Не бывает?

Представь себе – было.

Почти как у нас на оперативке – литейный цех детали давал, поставщики привозили, сборочный собирал – а плана нету.

Почему?

А потому что, как на том перекрестке – все ехали, кому куда надо, и никто ничего не регулировал.

Не бывает? А вот было, было, не я один свою машину побил.

Подожди, входной звонок, дверь открою, наверно, сын с друзьями пришел.

Алло! Борис Петрович! Пока. Милиция пришла.

Не знаю зачем. Сына спрашивают. До свидания. Потом позвоню.

Заходите, товарищи, с аварией я уже в ГАИ разобрался, машина в ремонте.

Что? Включить светомузыку? Так я не умею. Сына это. Сами включите?

Ну, пожалуйста, а вы что, к сыну на дискотеку? Нет? Странно…

Ну вот, включили – завыло, замигало.

Красный, желтый – почти как на перекрестке, зеленого только нет.

Что? Не может быть, чтобы с тех светофоров снято.

Сумел-то как?

Он большой у меня – 16 лет, не понимает, что ли, что с одним зеленым на перекрестке нельзя?

Не думал об этом? А о чем думал?

Музыку он любит, очень любит.

Так точно с тех светофоров?

И что теперь?

Суд разберется?

Может, штрафом обойдемся?

8 машин попало в аварию на том перекрестке?

Мне, казалось, больше.

Ах ты сынок, меломан…

А красиво мигает: красный, желтый…

НУЖНЫЙ МАРШРУТ

– Поднажмем, товарищи! Еще немного, еще чуть-чуть, – бодро вскрикивал румяный толстяк, намертво вцепившись в заледенелую дверь автобуса. За ним бочком пристраивалась дамочка в дубленке.

– Куда прешь! – взревел сизоносый рыбак, ему удалось зацепиться коловоротом за билетную кассу. – Автобус тебе не резиновый.

– Всем ехать надо, а по утрам всегда так, – авторитетно заявила тетка в пуховом платке, обняв гору мешков, которые она уложила на кондукторском месте.

– Уф, – шумно выдохнул толстяк, дверь за ним с натугой захлопнулась. Дамочка в дубленке тихо застонала.

– Деньги у меня из правого кармана вытащи на билет, – зарычал рыбак, носом показывая направление…

Дамочка робко зашуршала в его кармане. Толстяк радостно засмеялся.

– Проездной надо иметь, товарищи, сколько удобств-то. На рыбалку? – ему явно хотелось поговорить.

– Цирк, – объявил водитель очередную остановку.

Тетка в пуховом платке спиной выдавилась в открывшуюся дверь. Вслед за ней стали выкидывать мешки.

– Стой, стой! – надрывался рыбак. – Не все еще…

В образовавшуюся щель ужом втиснулся парнишка, залепленный снегом.

– Ну, елки, на электричку опаздываю, это 18-й?

– Да, малец, держись крепче, – толстяк нежно прижал его голову к себе где-то у пояса. Автобус тяжело тронулся.

– Чего булькаешь, пескарь, – взъярился рыбак, – это 38-й, на Шершневское катим…

– Вы ошибаетесь, – толстяк подтянулся на верхнем поручне. – Это 18-й.

На задней площадке возникла легкая паника.

– Куда все-таки едем? – пискнула дамочка, ей удалось одолеть еще одну ступеньку.

– Шестой маршрут, – загадочно улыбнулся высокий в пыжиковой шапке.

– Ты мне не шуткуй, – рыбак извернулся, отодрал одну рукавицу от коловорота и схватил высокого за воротник. – На водохранилище катим, понял?

– Понял, – высокий с достоинством высвободился, – шестой маршрут.

– Водителя спросите, водителя, – раздались обеспокоенные голоса.

– Автобус следует по 16-му маршруту, до ЧПИ, – прозвучал уверенный голос водителя.

Рыбак яростно рванул коловорот, сквозь треск билетной кассы прохрипел:

– По 38-му давай езжай, что я, зазря сел, что ли? Метель проклятая, вроде мой номер был…

– Как до ЧПИ? – толстяк негодовал. – Нам же на вокзал надо, товарищи!

– Опоздал, – парнишка тоскливо прижался к толстяку.

Возле библиотеки все стали вываливаться из автобуса, проклиная городской транспорт и погоду.

Высокий, сохраняя остатки достоинства, обернувшись, галантно подал дамочке руку. Но его джентльменство оказалось напрасным. Дамочка осталась.

– Спасибо, друг! – Рыбак всунул ему в руку ящик со снастями. – Вот влипли. Закурим?

Рыбак затянулся.

– Черт, на клев опоздал, а ведь еле влез…

– Да… – Высокий задумчиво смотрел вслед уходящему автобусу. – Спешим все… Суета. Вот и в жизни так: других не пускаешь, с трудом место добудешь, а оказывается – и не туда… – Он усмехнулся.

– Житуха, – рыбак солидно сплюнул. – Лезут, всем успеть надо.

– Успеем, – высокий нервно встряхнулся. – А ты давай, лови. Он побежал на другую сторону улицы.

В городе шел снег…

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

Институт кипел.

Подготовка к новогоднему вечеру была в разгаре.

Технолог Кирпичиков бегал в копировку и примерял костюм Деда Мороза. Особенно ему шла борода. Она делала его лицо умным и неприступным. На техсовете решили, что Дедом Морозом быть только ему. Кирпичиков ждал своего звездного часа.

Копировщицы шили костюм. Приход Кирпичикова был для них радостью.

Новогодние страсти бушевали на всех институтских этажах.

Русские богатыри были назначены из отдела штамповки. Это была невиданная честь. Штамповка гордилась. Назначенные богатыри строгали палки для голов. Голов надо было изготовить три – по числу богатырей. Технолог Гусев принес сыновью клюшку. Он не строгал, он был рационализатор.

Нина Андреевна отвечала за лотерею. В коридоре сотрудницы из расчетного убеждали ее отдать сковородку и бутылку шампанского до начала розыгрыша. Нина Андреевна вырывалась, она была заведующей складом и ничего не давала просто так.

Профорг Носов отвечал за банкет. Он уже собрал деньги и думал. Хотелось многого. Он думал уже третий день…

Отдел технической информации отвечал за работу новогодней почты.

Заведующая отделом Петрова раскрашивала маску вороны. «Что хочу, то и скажу», – думала она о Высотникове.

Директор сидел в своем кабинете и вспоминал то время, когда был рядовым инженером, и тот новогодний бал, на котором он взял приз за лучшее исполнение вальса.

За окном падал снег.

На подоконнике двенадцатого этажа балансировал старший инженер Высотников, цепляя гирлянду. Ему еще предстояло украшать зал.

Главный инженер утверждал сценарий. Он прочитал смету и вычеркнул трех богатырей. Костюмы были слишком дорогами.

Отдел механика работал над конструкцией посоха для Деда Мороза. Проблема была сложной, предлагался складной.

В комнату вошла Петрова и протянула Высотникову письмо.

Высотников сорвался с подоконника и повис на гирлянде.

Лошадиная голова мягко упала со стола.

Из коридора донесся жалобный звон сковородки.

Раздался треск складного посоха.

В письме было написано, что вечер отменяется в связи с эпидемией гриппа.