Текст книги "Заговорщик"
Автор книги: Александр Прозоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Эй, хозяин! Бочонок вина и жареного поросенка мне в светелку!
Наверху князь успел скинуть шубу и ферязь, забросить в угол сапоги, когда мальчонка занес на блюде небольшой липовый бочонок с уже выбитой крышкой и двумя расстегаями с капустой на отдельном блюде:
– Поросенок в печи, боярин. Как зажарится…
– Принесешь, – метнул в него новгородской чешуйкой Андрей. – Все, иди!
Он встал у стола, кубком зачерпнул вина из бочонка, тут же осушил емкость, черпнул еще и уселся на лавку:
– Что за проклятая судьба! Хочешь добавить своей Отчизне новые владения – умри. Хочешь помочь ее величию – разоряйся! – Андрей опрокинул в себя кубок, откусил немного от пирога, выпил еще, потом еще немного.
Умом он понимал, что задуманная царем реформа нужна, даже необходима. Ему, сыну двадцать первого века, трудно себе представить страну, в которой мэры и губернаторы перед каждым призывом решали бы: а дать ли нам ныне в армию призывников? Сколько дать? А вот меня давеча в Москве обидели – возьму, и призыв в области отменю! Или допустить, что Сталин после нападения Гитлера умолял бы Иркутский обком: дайте, дайте людей для защиты Москвы! А те вяло бы отвечали: «Да недосуг!».
Но ведь здесь, вокруг как раз такие порядки и сохранялись! Далеко ходить не надо: он, князь Сакульский, четыре года отлынивал от службы – и его семьдесят хорошо обученных бойцов, два полных взвода, сидели рядом с ним, не отлучаясь ни на южные засеки, ни на шведскую войну. Самое время вспомнить сталинские порядки…
– Прости, княже, – распахнув дверь, внутрь шагнул заиндевевший, дышащий холодом Пахом. – Отстал. Не надо ли чего?
– Нужно, – кивнул Андрей. – Бери кубок, садись. Черпай до краев, дядька. Выпьем давай.
– За что, княже?
– А вот про это лучше не спрашивай, – попросил Зверев и опрокинул очередной кубок.
Умом… Умом он понимал, что уже через сто лет нигде в Европе не будет никаких баронов с дружинами, графьев с армиями, да и герцоги смогут похвастаться разве что титулом и богатством – у кого оно уцелеет. Армии станут принадлежать только императорам и королям. Дворянин, захотевший показать удаль, сумеет обнажить шпагу, лишь записавшись в офицеры, лишь на чужой службе – никак иначе. И русский князь будет стоять в общем строю точно так же, как и бывший боярский сын, и чуть-чуть впереди потомков бывшего холопа. Умом он понимал, что каток исторической неизбежности накатывается, и его не остановить. Централизация власти, абсолютизм. Кто не успеет преобразиться – те надолго, если не навсегда, исчезнут с мировых карт, подобно Польше или Литве.
– Но почему, черт возьми, все это должно происходить против моей воли и за мой счет! – Князю Сакульскому совсем не нравилось чувствовать себя жалкой песчинкой на пути несокрушимого асфальтового катка. – Что за проклятое время? Хочешь послужить родине – разорись! Хочешь принести ей пользу – умри!
– О-о, – услышал он над головой голос извечно спокойного князя Друцкого. – Вижу, славно вы с государем поговорили. Пожалуй, я лучше завтра утром загляну.
Снисходительный Юрий Семенович навестил родственника только после полудня, когда князь уже успел от души отпиться капустным рассолом, закусив его вчерашними щами и говяжьим студнем. Последней точкой в восстановлении здоровья стала рюмка укропного настоя, по наитию прихваченного Андреем с собой еще из поместья.
– О чем же тебе таком государь намедни поведал, княже, что тебе мир вокруг видеть расхотелось? – поинтересовался старик, присаживаясь рядом со Зверевым за стол и ставя перед собой крынку густо пахнущего хлебом, пенного кваса.
– Намекнул кое о чем. О том, что тяжкий это крест России нашей служить. Неблагодарное это дело. Святое и почетное, но неблагодарное.
– Так про то давно известно, Андрей Васильевич, – пожал плечами Друцкий. – На небесах за дела наши воздастся по справедливости. В грешном мире оной нет и никогда не будет. Мир смертных – это место, где борются силы божественные и бесовские. Откуда здесь справедливость? Писание учит, что Господь наградил нас свободой воли, дабы каждый сделал выбор между добром и злом. Избравшие добро вознесутся на небо, избравшие зло падут в ад.
– Ты решил стать священником, Юрий Семенович? – удивился Андрей. – Не слышал раньше от тебя таких речей.
– Когда дойдешь до моих лет, сынок, – обнял Андрея за плечо князь Друцкий, – когда врата смерти окажутся совсем рядом, ты тоже захочешь узнать, что же ждет тебя там, за этими вратами.
– И что, Юрий Семенович?
– Э-э… – тяжко вздохнул Друцкий и убрал руку, из чего стало понятно, что ответа на свой вопрос он так и не нашел. – Так чего тебе сказал государь?
– Много чего наговорил, – покачал головой Зверев. – Чует мое сердце, скоро кровь польется, и немало. Когда знать поймет, куда Иоанн со своими идеями клонит, косточки начнут трещать у всех, от мала до велика.
– И куда он клонит?
– Он хочет сделать Россию крепкой и управляемой, послушной любой его воле.
– Разве это плохо?
– В том-то и дело, что хорошо, – тяжко вздохнул Андрей, плеснул себе полный кубок кваса и залпом выпил.
– А про дань, – забеспокоился Друцкий, – что он про дань ливонскую думает?
– Боярин Висковатый про нее вообще забыть предлагает. Иоанн хочет использовать, чтобы лишний раз ордынцев прижимать при любых переговорах. Но вот получить ее, похоже, не надеется никто.
– Плохо, – облизнул губы Юрий Семенович. – Что же это государь наш о чести своей совсем не думает, обиды такие схизматикам спускает? Ну, да лиха беда начало. Придумаем еще, чем совесть его пронять. Теперь бы узнать, чего там сами ливонцы делать собираются. Коли заплатят, так и говорить не о чем. А коли нет, так нам и карты в руки. Что скажешь, Андрей Васильевич? Со мной отправишься, али на старика все повесишь?
– В Прибалтику? – крякнул Зверев.
Ехать в Лифляндию ему совсем не улыбалось. При современных скоростях даже верховой на перекладных в дальних переходах «мчится» от силы десять километров в час. Скакать до Риги – это одной дороги месяца два получится. А сколько еще там просидеть доведется, пока прояснится ситуация? Этак до самой осени застрять можно. Андрей же надеялся навестить поместье на Свияге, к тому же летом у него должен родиться сын – тоже хочется рядом быть. Хлопоты кое-какие и в Великих Луках, и в княжестве имеются. Нет, пропадать на все лето где-то на краю света он вовсе не желал.
– Тебе хорошо кататься, Юрий Семенович, у тебя сын все дела на себя забрал. А мне как?
– Так и мне одному тяжко будет. Не те уж годы, не те…
– Зачем вообще туда ехать, дядюшка? – поморщился Андрей. – Может, как-нибудь иначе с этим вопросом разобраться?
– Было бы у меня блюдечко с голубой каемочкой из сказки… Ну, по которому яблочко наливное пускают, – обошлись бы и без поездок. Да вот одно дело – сказки, а иное – жизнь наша грешная.
– Зачем обязательно блюдечко? – осторожно намекнул Зверев. – Есть и другие способы.
Старик почмокал губами, крякнул, предложил:
– Полонянина можно по осени взять, расспросить с пристрастием. На дыбе, да с угольками.
– Что он знать может, полонянин твой, дядюшка? – отмахнулся Андрей. – Коли кого и спрашивать, так посла ливонского, комтура.
– Нет, – мотнул головой Друцкий. – Сего никак делать нельзя. Посла тронуть – позора потом не оберемся! Тем паче кавалера Готарда Кетлера. Сей рыцарь в ордене возвышен, в новые магистры его пророчат. Такого человека незаметно не тронешь, его пропажу ни нам, ни Руси не простят.
– Да зачем же его воровать, дядюшка! – не выдержал Зверев. – Вполне хватит флакона его крови! В крови душа человека, из нее врата можно сотворить и в душу комтура этого проникнуть. Видеть, что глаза его видят, слышать, о чем он сказывает, воспоминания его ощутить…
Все, слово вылетело, и его было не остановить.
Князь Друцкий задумчиво почесал нос, крякнул:
– Как же, чего проще… Где же мы кровь его возьмем?
– Есть одна мыслишка, – засмеялся Андрей. – Как ты думаешь, Юрий Семенович, лекарь при после ливонском имеется?
– Должен быть. Готард Кетлер кавалер знатный, да и свита его из людей не последних. Многие немолоды. Должны бы и лекаря доброго с собою взять. Дороги долгие, мало ли чего за такой срок случится?
Князь Сакульский поднялся, открыл сундук, развязал узел своей чересседельной сумки, достал окованную бронзой шкатулку, откинул крышечку, пробежал пальцами по заткнутым пробками глиняным флакончикам. Выдернул один:
– Вот, Юрий Семенович, настой травяной. Лепестки кувшинки и боярышника, чуток брусники. От сердечной слабости хорошо помогает. Коли голова кружится, руки-ноги не шевелятся, одышка, искры в глазах… Никаких ядов. Больного спасет, здоровому навредит. Головная боль, резь в глазах, мандраж по всему телу, кровь из носа пойти может. Убить не убьет, но приятного мало. У лекарей немецких, известное дело, лекарство от всех болезней одно: кровопускание. Оно, кстати, от сей хвори поможет. Вот. Так что крови лишней там наберется изрядно. Ливонцы ее ведь не выпьют и в печи жечь не станут. Выбросят, выльют. Останется только подобрать.
Андрей протянул флакончик князю, поймал его взгляд, огладил скромную юношескую бородку:
– Как, дядюшка, не страшно?
– Эка ты меня удивил, – спокойно принял флакончик князь, понюхал пробочку, вернул обратно. – Десять лет вся Москва сказывает, что ты чародей, чего уж теперь пугаться? Колдун не колдун, а все едино ты мой родич. Рази от родичей отрекаются? Коли поможет, так кудесничай, Андрей Васильевич. На благое дело стараемся, Бог простит.
– Раз простит, то… На каком дворе посольство остановилось, известно? Они еще не отъехали?
– Куда им спешить? Токмо прибыли. Отдохнут, мыслю, с недельку, да там и тронутся.
– Отлично. Пахо-ом!!! Одежку мне попроще подбери. Чтобы не по размеру, и за купца я сошел. А я пока… – Андрей запустил пальцы в застывший на блюде с недоеденным поросенком жир, прошелся по своей ровной бородке, превращая ее в пучок черных плетей. – Фу, какая гадость… Под глазами пулей свинцовой синяки подвести нужно, и за щеки чего-нибудь запихнуть. Как думаешь, Юрий Семенович, узнает?
– И смотреть не станет, коли переоденешься. Кому оно интересно, простонародье?
Бог, несмотря ни на что, был на стороне князя Сакульского. Войдя в трапезную чужого двора, он сразу увидел иноземцев. Восемь мужей сидели за отдельным столом, превращая в горстку костей пару запеченных зайцев и запивая чем-то из больших кружек. Наверное, пивом.
– Пива! – потребовал Андрей, откинув полог, закрывающий проход в кухню. Для правдоподобности он пару раз качнулся и громко икнул. – Хозяин, ты где?! Пива.
– Садись, служка принесет, – ответили ему из наполненной паром комнаты.
– Сам донесу, – опять икнул он. – В горле пересохло.
В клубах пара ругнулись, но вскоре оттуда появилась тень с деревянной кружкой.
– Закусывать чем станешь? – поинтересовался низкий лысый толстяк.
– Опосля придумаю, – вяло буркнул Зверев, тут же отхлебнул с половину кружки и, покачиваясь, двинулся через зал.
Ливонцы обсуждали что-то очень горячо, но вполголоса, неслышно. За спиной посла Андрей громко вякнул, дернул ногой в сторону, жахнул пивом об пол и, бухнувшись Кетлеру на спину, левым кулаком скользнул вдоль его руки, ударил чужую кружку в бок. Та качнулась, крутанулась на месте и упала набок, разлив содержимое.
– Ты как смеешь, выродок?! – Посольство вскочило на ноги полным составом. – Что творишь, смерд?!
– Прощения просим!!! – во всю глотку закричал Андрей, откидываясь на скамью соседнего стола. – Прощенья просим! Все новое взамен пролитого куплю! Хозяин!! Еще кружку иноземцу, что бы он там ни пил! Все за мой счет! Прощенья просим, господа. Сам щ-щас свеженького принесу.
Посол и его свита, ругаясь, отряхивались. Хотя никого из них Зверев не залил, одежды не попортил, оскорблять не пытался. Разумеется, знатные ливонцы с удовольствием намяли бы неуклюжему ремесленнику бока – но затевать драку в чужой стране было все же не самой лучшей идеей. И раз уж им обещали компенсировать все обиды…
– Хозяин! – уже трусил к кухне Андрей. – Хозяин, меда хмельного иноземцам, или чем они там баловались. Быстро! Мне давай, сам поухаживаю!
Флакончик с настоем он вынул из поясной сумки, сунул его между пальцами, горлышком наружу.
– Ты по шее получить хочешь, пьянь подзаборная?! – выскочил на шум толстяк. – Что творишь?! Пошел вон.
– Дай вину загладить, налей свежего немцам заезжим!
– Ребра я тебе отглажу! Вон пошел.
– Я ведь тебя самого на сало пущу, трепло безродное, – подойдя, наконец, в упор тихим и совершенно трезвым голосом пообещал Андрей. – Быстро пива налей и не высовывайся. Не то вместо серебра в рыло получишь, а двор сожгу к чертям свинячьим.
– Ага, – мгновенно все уяснил кабатчик и нырнул обратно за полог.
– И мне налить не забудь! – пьяно крикнул вслед Зверев.
Не прошло и десяти секунд, как толстяк возник снова с двумя глиняными емкостями:
– Вот, холодненькое, из погреба.
– Молодец. – Андрей принял от него кружки, ковырнул ногтем пробку флакона и медленно побрел по трапезной, давая время лекарству вылиться в угощение. От края стола, изогнувшись, поставил пиво прямо перед Кетлером: – Вот, отпробуйте. Пр-рщенья у иноземцев уважаемых пр-росим.
– Пшел вон, мразь, – презрительно дернул губой ливонский кавалер. Но от халявного угощения не отказался.
Андрей, не забывая покачиваться, убрел в самый угол зала, уселся у стены и откинулся на бревна, не спеша посасывая хмельной напиток. Прямо у него на глазах комтур выпил зелье буквально до последней капли, после чего вся компания заказала ещё, а уж затем, опустошив тарелки, поднялась наверх, в жилые комнаты. Из-за занавески выбрался хозяин, подошел с подносом ближе, заглянул в кружку:
– Еще добавить, э-э… боярин?
– Боярином меня называть не нужно, – подмигнул ему Зверев и выложил на стол серебряный полтинник. – Забери эту брагу и принеси мне кагора, но в простой крынке из-под кваса, и полдюжины рябчиков в сметане. И подошли того, кто иноземцам прислуживает, для разговора.
– Мигом сделаю, господин.
Спешить было не обязательно – пока снадобье подействует, пока ливонцу надоест мучиться головной болью, пока лекарь возьмется за дело… Часа полтора у князя в запасе оставалось. Но Андрей промолчал. Нечего прислуге расслабляться, пусть торопится.
Минутой спустя перед ним уже стоял лоток с мелкими тушками, покрытыми общей коричневой корочкой, и убогий, с потрескавшимся верхним краем кувшин. Спустя три минуты рядом замер взъерошенный рыжий мальчишка лет двенадцати.
– Звал, господин? – привычно согнулся он в поклоне.
– Нравится? – Андрей показал сверкающий двугривенный.
Служка молча расплылся в улыбке.
– Тогда слушай внимательно. Где-то через час, может чуть позже, из опочивальни кавалера Кетлера выйдет лекарь. Уж не знаю, кто это из них, но выйдет он с тазиком, в котором будет кровь. Ты, добрый молодец, заберешь у него этот таз. Пообещаешь вылить, убрать, помыть, вернуть. В общем, услужить. Ясно? Позовешь меня, я кровь заберу. Сделаешь – серебро твое. Нет – сверну шею и набью чучело. Все понял?
– Куда наливать?
– Вот тебе, – показал ему кулак Зверев. – Мне свиной крови не надобно. И даже твоей – тоже. Только ливонская, и только из тазика. Вопросы есть? Ступай, карауль.
За кагором и рябчиками время шло гладко и приятно. Мир потихоньку начал казаться довольно приятным местом, беспокойство за княжество тоже отпустило. Чего там царь затеял, чего у него будет получаться – это еще вилами по воде писано. Может статься, Андрей еще в первых союзниках Иоанна окажется. Умный он все же, зараза, как ни крути. Но идеалист. Все люди – братья, поэты и философы. Самоотречение ради служения стране и престолу, всеобщее образование, консерватории, библиотеки, книгопечатанье… Похоже, ему и в голову не приходило, что среди простых смертных случаются воры, алкоголики, подонки и просто лентяи. Что для многих родной дом, жена, дети важнее всеобщего блага. Или что кто-то способен любить не Россию, а другие страны…
Мелкой дробью простучали по ступеням ноги в подкованных железом сапогах, у стола согнулся в поклоне служка, прошептал:
– Я пока в кладовке спрятал…
– Понял, – залпом допил вино Андрей и пошел вслед за ним, доставая из-за пазухи бурдючок с деревянным горлышком и выпирающими над ним краями, которые с легкостью могли заменить воронку.
Холодная, как погреб, кладовая была наполовину забита заиндевевшими сосновыми дровами. Здесь же стояли несколько испачканных золой бадей, пара бочонков, десяток совков и веников.
– Здесь, – прикрывая ладошкой огонь свечи, присел за бочки мальчишка. – Скорее, боярин. Как бы не спохватился иноземец.
– С чего ты решил, что я боярин? – Андрей выдернул из горлышка пробку, сунул в зубы, подтянул бурдюк под небольшой медный тазик, покрытый чеканкой, наклонил, скатывая тягучую темную жидкость к краю. Кровь часто-часто закапала вниз.
– Дык, Семеныч велел тебя так не называть. Стало быть, боярин и есть… А ты порчу на немца напустишь, да?.. А у остальных брать станешь?.. А как ты заставил лекаря немца главного порезать?..
Тазик опустел. Зверев отставил его в сторону, заткнул бурдюк и наклонился к мальчишке:
– Ты всегда задаешь вопросы тем, у кого рот заткнут, шалопай? – Он потрепал парнишке рыжие жесткие волосы и сунул в ладонь обещанную монету. – Беги, отмывай. А про меня забудь. Навсегда. Понял?
К себе он вернулся еще засветло, свернул в общую для Друцких и Сакульских холопов людскую, скинул кафтан:
– Пахом, насчет бани узнай. Попариться нам всем надо, да в дорогу пора. Собирайтесь потихоньку. Юрий Семенович у себя?
– У себя, княже, – подтвердили слуги. – Тебя дожидается.
Андрей направился было к старику, но потом решил сперва все же переодеться. Негоже родовитому князю в обносках простолюдина шастать. Друцкий не удержался, прибежал сам:
– Как ты, Андрей Васильевич? Получилось?
– А как же, – пожал плечами Зверев и кивнул в сторону сундука, на котором валялся бурдюк. – Здесь ее столько запасено, всю жизнь за комтуром следить можно. Ты куда теперь ныне, княже: в имение, в Москву, али еще какие дела имеются?
– Не думал пока. Чаял, в Ливонию придется катиться. А ты, понимаю, меня бросаешь?
– Пока кавалер Кетлер до своего ордена не доедет, следить за ним ни к чему. Целый месяц времени. Я как раз успею навестить царскую дачу [10]10
Дача – земля, данная царем боярину.
[Закрыть]на Свияге. Проверю, как староста дела ведет, какие оброки обраны. Ну, обычные хлопоты. Ныне Тимофеевы морозы начинаются, начало февраля. Значит, до половодья всяко успею в Москву вернуться. Повезет – так и домой, в княжество по зимникам проскочу.
– Посольство к Риге недели за четыре доберется. Не успеешь…
– Успею, дядюшка. Я ведь за Кетлером и от Казани могу приглядеть. Потом расскажу. Тебя где искать, в Москве али в имении?
– В-в-в… Москве, – после некоторого колебания решил Друцкий.
– Тогда, как вернусь, к тебе первым делом заверну. Там все и расскажу.
Врата крови
Тратить время на Москву князь Сакульский не стал. Спустившись по Шерне до Клязьмы, он повернул налево и по накатанному зимнику, ровному, как зеркало, помчался вниз по реке. Уже в первые сутки он ночевал во Владимире, на вторые – в Гороховце, на третьи сделал однодневную остановку в Нижнем Новгороде, дабы изрядно вымотанные скакуны восстановили силы. Дальше все катилось, как по рельсам. Реки испокон веков были на Руси главными дорогами, и, как положено на дорогах, в конце каждого дневного перехода имелась окруженная постоялыми дворами крепость: Васильсурск, Чебоксары, Свияжск. В основанной им же крепости Зверев опять дал лошадям день отдыха, после чего двинулся с холопами вверх по Свияге.
После покорения Казани жизнь в здешних местах стала спокойнее и безопаснее. Это было видно даже по тому, сколь наезженной ныне стала река. Теперь никто не боялся, что санный или конный след выдаст чужакам существование поселка, выведет к беззащитной деревне банду порубежных грабителей, заезжих нукеров или русских мстителей, явившихся сквитаться за очередной татарский набег. Больше того, к полудню – для обоза в дне пути от Свияжска – обнаружился городок из доброго десятка изб, обнесенных общим частоколом В далеком пятьдесят втором, пять лет назад, насколько помнил Андрей, места здесь были пустынные. Даже, по поверьям, проклятые. Ан вот, обитают теперь тут люди и радуются. Накатанная колея, окруженная снежными валиками, уходила вверх по течению, ясно доказывая, что и дальше имеются новорожденные города и деревни.
Отряд из шести человек, двигаясь на рысях, промчался мимо селения, даже не поинтересовавшись его названием. Задержись князь со свитой здесь хотя бы на час – засветло до Кондучи не поспеть. А ночевать в лесу всего в часе пути от теплых домов никому не хотелось. Следуя изгибам русла, всадники погоняли скакунов, между делом обогнав изрядно груженный обоз. Чем торговал купец, было непонятно – товар укрывала толстая рогожа. Но шесть саней означали, что человек рассчитывает на хорошую прибыль.
– Вот тебе и кровавая война, бедствие народное, – пробормотал Зверев. – Если бы не она, так бы тут до сих пор чуваши от татар по землянкам прятались, печи днем затапливать боялись, лишь рыбой да капустой менялись со случайными путниками.
Когда солнце, ненадолго выглянув из-под облаков, далеко впереди коснулось макушек деревьев, по правую руку наконец открылось устье довольно широкой, шагов на двадцать, реки. Это была Кондуча – граница его новых владений. Здесь князя поджидал сюрприз: на взгорке у излучины реки, расчищенном от деревьев, стояла новенькая часовня с остроконечным шатром и небольшим, покрашенным в желтый цвет крестиком на макушке. Часовня, построенная без его дозволения, но на его земле и, похоже, из его леса.
Андрей свернул с реки, поднялся на холм, спешился у ступеней невысокого крылечка, толкнул дверь, одновременно снимая шапку.
Внутри храма было темно – три лампадки, горевшие перед иконами в разных концах помещения, почти не давали света. Их сил хватало на то лишь, чтобы три суровых арамейских лика могли вперить в гостя пронзительный взгляд.
– Кто там? Чего надо? – послышался шорох справа от двери.
– Я тебе дам, «чего надо»! – тут же рыкнул Пахом. – Ты как с князем Андреем Сакульским разговариваешь, смерд?!
– Князь Сакульский?
Зашуршали шаги, одной из лампад коснулся фитилек свечи, и над восковой палочкой вытянулся яркий язычок. Зверев увидел длиннобородого монаха в черной рясе. Через все лицо его тянулся безобразный шрам, вместо левого глаза розовела молодая кожа, левая нога была неестественно вывернута носком наружу.
– Здрав будь, княже…
– Ну, а ты откуда здесь взялся, отче? Кто таков? – Недовольство Андрея улетучилось. Он понял, что никогда не сможет ни прогнать этого священника, ни даже истребовать с него платы за поруб.
– Тихоном меня в крещении нарекли, княже, – подхромал чуть ближе самостройщик. – В обители Софроньевской постриг принял. По осени видение мне было. Что Господь с креста сошел и повелел мне в места дикие язычникам слово его нести. Я тем же днем и отправился куда глаза глядят. Здесь же, пока от Буллы шел, ни единого храма не встретил, никто не поклонился, знамением себя не осенил. Посему и понял, что в сих местах надлежит мне долг свой исполнять. Встал здесь, срубил часовню, при ней и обитаю. Молитвы возношу, путников благословляю, паству жду.
– Идут чуваши к кресту?
– Не идут, княже… А иные и слова похабные молвят, сжечь часовню обещают, порчу напускают.
– Земля и храм освящены?
– Откуда, княже? За то платить игумену надобно. Рази ж он так в лес к храму поедет?
– В Свияжске несколько церквей есть, – не очень понял Зверев. – Так что твоего игумена звать не нужно, кто-нибудь из местных это наверняка может сделать.
– Дык, все едино без серебра никак…
– Пахом, дай завтра батюшке коня и пару холопов, пусть в Свияжск смотаются. Раз уж часовня стоит, нужно освятить чин чином. Я заплачу.
– Сделаю, княже.
– Да благословит тебя Господь, Андрей Васильевич! – обрадовался инок.
– Будем надеяться… Поехали, Пахом. Темнеет.
Вслед за хозяином холопы снова поднялись в седло и, промчавшись еще две версты, свернули вправо к нескольким домам, черными пятнами застывшим у молодой березовой рощицы. Обгоняя князя, двое молодых ребят с разбойничьим посвистом понеслись к самой большой избе, и когда князь спешился у крыльца, староста уже ждал его на улице:
– Здрав будь, господин, – низко поклонился круглоголовый Пинетей, демонстрируя редкие седые волосы. – Проходи. Жена гуся ощиплет, кушать будешь. Рыбы пока дам.
У пожилого чуваша, поставленного Андреем за главного, на голове почему-то росли только усы. Борода и макушка являли собой жалкое зрелище – словно их кто-то долго и яростно ощипывал. А вот усы были густые и длинные, прямо буденовские. Тощий и жилистый, он довольно сносно говорил по-русски… До тех пор, пока речь не заводилась о данях и оброке. Большего Зверев пока от здешнего лесного народа не требовал.
– Нету гуся – давай пива! – весело предложил Пахом, бросая поводья молодому холопу. – На пиве и рыбе до рассвета доживем.
– Северпи полати на всех застелет. – Как это нередко случалось, староста тут же перепрыгнул на другую тему. То ли не понял, о чем речь, то ли пивом делиться не хотел. – Печь топлена, горячая. Хорошо будет. Илсевер за водой пошла.
Северпи была женой Пинетея, Илсевер – его дочерью. Которой Андрей за все время так ни разу и не увидел. Похоже, староста опасался посягательств князя на честь юной красавицы и умело ее скрывал. Как, впрочем, прятали от гостей молодых девок и все прочие чуваши. При посещении дачи у Зверева складывалось впечатление, что здесь живут только глубокие старики и совсем малые дети. Прямо хоть на свой кошт всех принимай вместо того, чтобы податями обкладывать.
Князя в его новом имении не любили. Он был здесь чужой: чужой по вере, по крови, по месту рождения. Не люб он был и потому, что требовал платить оброк – а кому нравится отдавать заработанное честным трудом? Князя не любили, но терпели. Потому как имя князя Сакульского надежно защищало местных жителей от вездесущих мытарей, обкладывающих новых жителей России царскими податями. Потому как он не требовал женщин себе в гарем, не верстал молодых людей в военные походы, не сидел постоянно над душой. Иметь господина, наезжающего всего раз в два года, куда удобнее, нежели постоянно ощущать хозяйский сапог на своей шее. Но раз в два года не мешало бы и постараться, не жадничать.
– Пива давай, на всех, – твердо распорядился Андрей. – И рыбы копченой достань. Гуся не надо, завтра барана зарежешь.
– Конечно, господин, – закивал Пинетей. – И сено лошадям есть. Хорошее сено, там наверху много. Тюфяки набьем, спать мягко будет.
Андрей махнул рукой и вошел в дом.
Пиво староста все-таки принес. Точнее – желтый и чуть сладковатый, вареный хмельной мед. И целую груду копченых окуней и судаков. Пользоваться близостью реки чуваши умели отлично. Дородная Северпи в сальном шушуне и розовом платке поставила на разные края стола пару тарелок для костей, деревянные кружки – и исчезла. Где-то через час пропал и Пинетей. Ночевать с русским князем в одной избе чуваши побрезговали.
С утра началось нудное, но необходимое дело: пересчет оброка и податей. С пашнями у здешних племен было слабовато, сеяли только-только, чтобы самим хватило, а потому эту тему Андрей не трогал. Зато вот с рыбными промыслами местные обращаться умели, улов коптили, солили, вялили, продавали свежим в Свияжск и Казань. В крупных городах рыбаков хватало своих – но ртов было еще больше.
Староста отсчитал пятнадцать серебряных монет, сверх того выложил завернутую в полотно жирную, чуть подкопченную белорыбицу – тоже пятнадцать туш. Похоже, Пинетей рассчитывал, что верховые эту тяжесть с собой брать не захотят, оставят, и получится немного скостить тягло. Коверкая русские и чувашские слова, он утверждал, что это лакомство никак не получается продать, и купцы предлагают за него такую цену, что проще собак покормить. Затем он предъявил в лабазе на высоких столбах восемь сороков [11]11
Сорок – мерная связка шкурок в стандартах XVI века.
[Закрыть]соболей, два сорока бобров и две огромные медвежьи шкуры. Еще тут была лиса и горностай, но этими дешевыми мехами староста хвастаться не рискнул. Меха князь Сакульский предпочитал брать натурой. В Москве и Великих Луках за них давали куда большую цену, нежели в богатой этим товаром Казани. По первым прикидкам, недоимок за чувашами не имелось. Но все это требовалось еще проверить. Закончив до обеда с оброком, Андрей поднялся в седло и, прихватив недовольного Пинетея, поскакал по Свияге в сторону Кубни. На реке все было тихо и спокойно: пять оговоренных в прошлый приезд ставней, проруби для вершей. Но стоило с реки свернуть к старице – там неожиданно обнаружилось множество лунок с вмерзшими бечевками.
– Хороши караси в сметане! А, Пинетей? Что скажешь? Ловим без спроса, подать за рыбу не платим! Куда смотришь? Чьи снасти?
– Ялват? – зачесал в затылке староста. – Тут не хожу. По реке хожу, в лес хожу. Откуда знать?
– Я тебя научу, как это узнать можно, – похлопал его по плечу Андрей. – А ну, ребятки, поскакали по следу.
Полузанесенная снегом тропка быстро вывела всадников к Шушу – так забавно называли жители свой поселок у впадения узкой извилистой Кубни. Сперва двое мужиков срубили избы по разные стороны от подтопленного наволока. Затем пристроили к домам по сарайчику. Потом – по хлеву и свинарнику. Потом – по загону для отары. Потом – навесы для дров и лодок. В итоге жилище каждого стало напоминать маленький чайна-таун из десятка домиков, накрытых общей крышей. При этом ни у того, ни у другого бани почему-то не имелось. А может, уже и были – но потерялись в дебрях жутковатого по архитектуре дома.
К деревне князь не поехал, сперва свернул на Кубню, проскакал пару верст по ней – и быстро нашел еще пять неучтенных верш. После этого можно было возвращаться к предприимчивым хозяевам.
Одного из мужиков холопы уже заловили, прижали к дому в углу между сарайчиками. Видать, хотел удрать в близкий лесок. Дескать – нет дома никого, и спроса никакого.
– Ну что, родной? – натянул поводья рядом Андрей. – Карасей любишь? Али баранов ими откармливаешь?
– Дык… Это… – поводил руками по сторонам потный усатый чуваш и спохватился: – Не понимаю.
– Да все ты понимаешь, все уже сообразил, – усмехнулся Зверев. – Ну, ладно, ловишь, не воруешь, за то тебя ругать никто не станет. Да только что же к Пинетею не подойти, не сказать? Почто обязательно за руку надобно ловить? Ладно, по доброте своей и снисходя к трудолюбию начета тебе делать не стану. Подать заплатите в два алтына, и спите спокойно.
– А-а, э-э… – опять начал жестикулировать чуваш. – Откель серебро у нас, княже? Место тут безлюдное, утки да бараны монет не приносят.
