Текст книги "Всадники ночи"
Автор книги: Александр Прозоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Прихватите что-нибудь тяжелое, – приказал Андрей, перешагивая порог. – Привалим с той стороны – на случай, если следом кто сунется.
Холопы разошлись и вскоре вернулись с сундуком. Зайдя внутрь колокольни, этот железом окованный на углах ящик они поставили наискось, уперев одним краем в дверь, другим – в землю.
Изнутри звонница походила на шестигранную трубу, срубленную из бревен в голову толщиной. Пара окон на высоте третьего этажа должны были пропускать достаточно света – но это лишь днем, – лестницу заменяли деревянные полуметровые штыри, спиралью уходящие наверх. Ни о перилах, ни о страховочной сетке внизу никто, разумеется, не побеспокоился. Вдобавок «ступеньки» диаметром всего сантиметров в десять были влажными от росы. Или от недавних дождей. В общем, скользкими.
– Звонарю хорошо, – пробормотал князь, первым начав подъем. – Он человек Божий. Оступится – и сразу в раю. А на мне грехов накопилось, как на Гаагском трибунале.
Старательно цепляясь ногтями за бревна и стараясь держаться поближе к стене, Андрей одолел первый виток, второй, третий, через прямоугольный люк выбрался наружу. В лицо ударило холодным ветром, ощутимо пахнуло гарью. Днем, наверное, отсюда открывался чудесный вид – в ночи же различались только подсвеченные факелами участки стены, двор, конек близкой крыши. Но самое главное – огонек свечи высветил темный бок высокого, почти в человеческий рост, колокола.
– Ну вот вы, кровососы, и попали, – пошел Зверев вокруг бронзового красавца. – Кончилось ваше веселье… Да где же эта веревка, чтобы язык дергать?
Снизу, на дворе, раскатился довольный хохот:
– Ну что, княже, набегался? Нашел, чего искал? Эй, Андрей Васильевич, пошто молчишь, а?! – Боярин Калединов снова довольно заржал. – Ты, никак, совсем за остолопа меня принимаешь? Ну бегай, бегай. Дурная голова, она долго ногам покоя не дает.
– Чему это он радуется? – Андрей наклонился, осветив низ колокола, и только теперь понял: колокол стоит на полу! – Вот черт! Черт, черт, черт!
– Ты чего, княже? – подошел Пахом. – Негоже нечистого призывать. И без того нам несладко.
– Наверх свети! – Вдвоем они вскинули руки и увидели, что бронзовую крепежную петлю колокола и деревянную балку, на которой он должен висеть, разделяло расстояние не меньше локтя. Толстенный пеньковый канат, крепивший громогласного красавца, был перерезан сразу в двух местах.
– Беда, Андрей Васильевич. Отвернулся от нас Господь, вседержитель наш, – широко перекрестился дядька. – Видать, не заслужили мы спасения. Грешны мы все, княже, ох, грешны…
– Вот, паскуда… – зло сплюнул Зверев. – Ох, паскуда. Паскуда этот Калединов. Он ведь, паскуда, специально нас сюда пропустил, чтобы своей предусмотрительностью похвастаться. Не всякий ведь такую предусмотрительность оценит. Образование надобно.
– Эй, князь, тебе не холодно наверху? – Федот Владиславович был весел и горд собой. – Бросай свое оружие вниз и спускайся, мы встретим вас как друзей. Один укус – и вы станете нашими братьями. Вы не будете бояться ни жары, ни холода, вы не будете бояться боли и ран, вы станете бессмертными, как мы.
– И потеряем бессмертную душу! – крикнул вниз Пахом.
– Зачем вам бессмертная душа, если у вас будет бесконечная жизнь? Вы станете одними из первых обитателей нового мира, и я даю слово, что вы заживете в нем князьями, а не рабами.
– Скоро рассвет, боярин, – ответил Андрей. – Кем ты станешь в этом мире, когда поднимется солнце?
– Солнце отправит меня спать, князь, – так же весело сообщил вампир, – но оно ничего не изменит для тебя. Разве ты не заметил? Я взял себе слуг из числа смертных. Их немного, но удержать взаперти четырех неудачников они смогут. Тебе не прорубить саблей стены из мореного дуба, а дверь я велел забить железной решеткой. Когда тебе захочется пить, то дождись ночи и поговори со мной. Я хочу знать, что дороже смертному: бессмертная душа или глоток воды?
– Проклятие! – в сердцах ударил кулаком резной столб Андрей. – Без воды нам больше недели не продержаться.
– Дня три, – поправил его Пахом. – На четвертый мы ослабеем, и нас заберут, как поросят из загона. Ни рукой, ни ногой пошевелить не сможем. Мы с Василием Ярославичем раз попались татарам в порубежье. Три дня в сухом доле в окружении стояли. Спасибо, тульские ратники подоспели, не то взяли бы нас крымчане, что кутят.
– Три дня… – Зверев прикусил губу. – Три дня – срок большой. Можно чего-нибудь придумать.
– С этой нежитью не сговоримся, – запалил новую свечу от догорающих Пахом. – А вот со смердами сможем. Как эти… Ну вампиры. Как они от солнца спрячутся, холопам серебро, землю, послабление от тягла пообещать можно. Они, знамо, хозяина боятся. Однако же, коли с собой заберем, отчего бы им и не согласиться? Серебро на многих, что змея, действует. И заворожит, и разума последнего лишит.
– Нет. Нет, Пахом, так дело не пойдет, – мотнул головой князь. – Вампиры – это зараза хуже черного мора. Расползается, что сорняк в поле. Коли сразу с корнем не выдернешь – потом никакой управы на них не будет. Куда ни беги, а рано или поздно они все равно на наши земли явятся. Нам не о спасении думать нужно, а о том, как нежить эту истребить.
– Я биться готов, княже, живота не пощажу. Да как, коли не выйти нам отсель? Дверь, сказывают, заперта, прыгать высоко.
– Чего делать станем, Андрей Васильевич? – подошли молодые холопы.
Илья с жалостью добавил:
– Надобно было крынку пива прихватить. Бо в горле пересохло.
– Помолчи про воду, олух, – отвесил ему подзатыльник Пахом. – Без тебя тошно.
– Серебро пересчитал, князь? – снова подал голос боярин Калединов. – Хватит холопов моих смертных купить? – Он рассмеялся. – Не купишь, княже. Я слово такое знаю, супротив которого ни един смертный не пойдет.
– Предусмотрительный, паскуда, – опять сплюнул Андрей. – И про это подумал. Грамотно он ловушку приготовил, все рассчитал. Для дураков – баня, для умных – колокольня. Итог же для всех один.
– Не обожгись, княже, – предупредил Изольд. – Свечи твои догорают.
Зверев кивнул, запалил от огарков три новые свечки, подогрел над огнем нижнюю часть и прилепил свечи к колоколу – чтобы не держать. Помолчал, оглаживая холодный металл:
– Как думаешь, Пахом, а сколько в этом красавце веса?
– Мыслю, пудов шестьсот, не менее.
– Шестьсот… На шестнадцать… – Андрей громко присвистнул: – Без малого десять тонн! Как же балка такую тяжесть выдерживала?
– Толстая, княже… Из дуба выпилена, в воде выдержана. Ее, может статься, лет сто для прочности в реке выдерживали..
– Сто лет? – вскинулся Зверев. – Ну тогда боярин Федот Владиславович явно врет. Всю колокольню таким макаром выстроить не могли. Это же надо сперва построить, потом разобрать, вымочить, через сто лет снова собрать…
– Видать, как раз под этот колокол и строили. Тяжелый. В храме, что рядом с домом батюшки твого, колокола всего по пять пудов весом. Ты для своего княжества на полста пудов заказал. А тут – вона какой… По случаю такие не льют. Видать, задолго готовились. Али достался кому из достойных предков боярина нынешнего, а уж дети его расстарались повесить достойно.
– Лучше бы он на полста пудов был, – втиснулся в разговор Илья. – Маленький мы бы вчетвером обратно на балку подняли. Да так вдарили, что чертям в аду жарко бы стало.
– Не терзай себя, князь! И людей своих пожалей! – посоветовал снизу вампир. – Все едино моими станете. Хоть через муку, хоть без нее. Без воды оно тяжко сидеть. Особливо зная, что станет, как в беспамятство впадешь. Ибо в этот час я поднимусь к тебе да изопью, ако чашу царственную. И станешь ты тем, отчего так убежать рвешься. Не ищи лишних мук. Спустись сам.
– Лучше я со звонницы головою вниз кинусь! – крикнул Пахом.
– И что станет с твоею душой, несчастный? Смертный грех, смертный грех руки на себя наложить. Рази так ты ее спасешь, смертный? Ты будешь вечно гореть в аду, терзаясь за глупость свою. Ибо проще и радостнее остаться здесь.
Сверху было видно, что большинство вампиров уже утратили интерес к пленникам. Они прибирали на дворе, кололи дрова, закидывали на чердак хлева сметанное на дворе сено. Рядом с боярином стояли всего человека три, и те – с факелами. Наверное, просто светили хозяину.
– Я подумаю над твоим предложением, Федот Владиславович, – громко ответил Зверев. – От жажды пока не помираю. До завтра подумаю, хорошо? После сумерек приходи спросить. Может статься, и соглашусь.
– Ты чего, Андрей Васильевич? – испугался дядька. – В нежить задумал окреститься, Бога забыть? Вот оно, учение Лютоборово как выпирает!
– Чего-то покладист ты больно, князь… Никак, задумал чего?
– Вот, паскуда, – уже в который раз удивился Зверев. – Умный. Враз подвох чует.
– Какой подвох, – встрепенулся Илья. – Ты придумал, как нам сбежать, Андрей Васильевич?
– Убегать нам нельзя, – глянул сверху вниз на боярина князь. – Только побеждать. В таком деле просто умереть – и то позорно… Нет, не уйдет. А я так надеялся, что заскучает… На завтрашний ужин нас отложит… Нет, стоит, таращится.
– Так чего ты замыслил, княже?
– А может, и не поймет снизу. Пахом, видишь, на балке еще кусок пенькового каната остался? Колокол, похоже, сразу на четырех витках висел.
– Знамо дело, не на одном. Вона, махина какая!
– Если его размотать, то до петли достанет, и еще хвост останется.
– Вроде должно.
– Так вперед, привязывай.
– Зачем, Андрей Васильевич? Все едино колокола нам вчетвером не поднять. Тут сто мужиков надобно собрать, не менее.
– А кто тебе сказал, что я собираюсь его поднимать, Пахом? – до шепота понизил голос князь. – Шестьсот пудов! Ты понимаешь, что это такое – шестьсот пудов? Балка, на которой этот пол держится, тоже из мореного дуба. Но это не плоская стена, в которую саблей толком не врубишься. Она узкая, выпирает, там есть место для замаха. Если удастся пропилить ее хотя бы наполовину… Шестьсот пудов, Пахом.
– Она сломается, как тростинка, – еле слышно пробормотал холоп. В его глазах наконец появилось понимание.
– Я побег! – выдохнул Илья и нырнул в люк. Через миг из-под пола послышался равномерный стук.
– Изя, подсади, – подозвал Изольда дядька, с его помощью вскарабкался к самой крепежной петле, размотал с балки канат, примерил и охнул: – Княже… Андрей Васильевич… Достает, но на узел не хватает…
– Тише! Тише, дай сюда. Дай, я расплету.
– Верно, расплести… Прости, княже, сам переплету.
Холоп принялся торопливо раскручивать толстый трос, вытягивать из него тонкие жгутики вверх и вниз, всовывать один в другой и сплетать, превращая канат в некое подобие косы. Зверев наклонился, глянул в люк. Илья, прочно усевшись на третьей сверху ступени, саблей рубил черное бревно. Инструмент был неподходящим, мореный дуб поддавался стали плохо – но все же поддавался, и щепы одна за другой падали в бездну, в черную глубину тоннеля, осветить который слабый свет одинокой свечи никак не мог. Князь достал три восковые палочки из своего запаса, зажег, пристроил рядом с той, что уже догорала, выпрямился.
– Эй, князь! Андрей Васильевич! Эй, ты там мне не балуй! Чего задумал?
– Головой о стену бьюсь, Федот Владиславович. Чего еще я могу делать?
– Проклятый новгородец… Никита! Возьми пятерых холопов, подымись, глянь, чего они там мудрят.
– Осторожный, паскуда, – покачал головой Зверев. – Пахом, как там у тебя?
– Немного еще… Тонко получается. Боюсь, не выдержит.
– Другой веревки все равно нет. Вяжи, а там как Бог даст. Изя, Илью подмени, пусть отдохнет. В две руки быстрее получится.
Из храма послышался грохот. Видать, вампиры влезли в окно и теперь разбирали баррикады, составленные у входных дверей и у той, что вела на звонницу.
– Готово, Андрей Васильевич! – Дядька соскользнул по гладкому боку колокола вниз, на грубо отесанные доски, похлопал ладонью о ладонь.
– Молодец… Живы будем – с меня пиво.
– Да уж не откажусь, – засмеялся холоп. Никакого страха в его голосе больше не осталось.
Шум внизу прекратился. Минутой спустя из-за церкви к боярину выбежал ратник, что-то сказал, указывая наверх. Видать, сундук оказался весомым препятствием, открыть дверь они не смогли.
– Таран будут делать, – предположил Зверев. – Выбить – выбьют, но вот время на приготовления уйдет.
– Лучников сюда! – грозно рыкнул вампир. Люди переглянулись и мигом скользнули вниз, на пол. Вскоре в колокол стукнул стальной наконечник, в кровлю колокольни впились несколько стрел.
– Ну что, Федот Владиславович? – поинтересовался Андрей. – Ты думал, мы в тюрьме? Ан нет, мы в крепости.
– Мне эта крепость на один зуб. Через час наверху буду, – пообещал вампир.
– Жду с нетерпением!
Послышался легкий треск, пол ощутимо просел. Князь и его дядька подпрыгнули, вцепились в поручни. Тут же в воздухе зашуршали стрелы, и люди так же шустро упали назад, на пол.
– Что с нами будет, когда все провалится? – прошептал Пахом.
– Вот, черт! Об этом я как-то не подумал… – признался Андрей.
Послышался новый треск, из люка выскочил и прижался к столбу Изольд, хрипло выдохнул:
– Все! Теперь его очередь.
– Что ты делаешь, сучье племя?! – сорвался на грубость боярин Калединов. – Князь! Проклятие! Ну так тебе же хуже. Все сюда! Все! Тащите сено, обкладывайте церковь. Быстрее, быстрее, эти негодяи чего-то затеяли! Ты слышишь меня, Андрей Васильевич? Слышишь? Живьем зажариться захотел?
– Я напряженно думаю над твоим предложением, Федот Владиславович, – крикнул Зверев. – Может, мне и вправду согласиться? Дай мне еще час, хорошо?
– Не будет тебе боле ни мгновения, князь! Бросай сюда саблю и спускайся. Немедля! Я жду!
– Хотя бы полчаса, Федот Владиславович!
– Немедля! Последний раз спрашиваю: спустишься?
– Я так думаю… Думаю… А ты как, Федот Владиславович, коли властителем главным станешь – землю мне во владение отведешь?
– Поджигай!
– Ох, Андрей Васильевич, – перекрестился Пахом. – Гореть нам все же в геенне огненной.
– Черт, время потянуть не удалось. – Зверев сел, привалившись спиной к подпирающему шатер звонницы столбу. – Теперь все в руках Господа. Молись, Пахом. Ты хороший мужик, тебя он послушает.
Вокруг храма высоко взметнулся огненный смерч. Сено быстро полыхнуло – и так же быстро погасло. Старые бревенчатые стены из твердого, как камень, мореного дуба из-за такого пустяка даже не закоптились.
– Чего стоите? – донеслись снизу грозные крики. – Никита, в дом беги, за горючим маслом. Дай сюда, дай…
Описав огненную дугу, на крышу церкви упал один факел, потом другой, третий, четвертый. Резная деревянная черепица, тонкая и хорошо подсохшая за день на солнце, тут же занялась. Не так рьяно, как сено – но огонь пополз, пополз в разные стороны.
– Скоро тебе станет хорошо, князь! – обрадовался вампир. – Светло и тепло! Тебе понравится! Чего застыли, олухи?! Бадьи готовьте, кадки. Воду с колодца черпайте. Шевелитесь! Крыши амбаров поливайте, как бы огонь не перекинулся! В дом, на чердак людей пошлите. Ну, мухи сонные! Бегом!!
– Мореный дуб горит, Пахом? – с надеждой спросил Зверев.
– Горит, Андрей Васильевич. Хорошо горит, долго и жарко.
– Может, хоть загорается плохо?
Князь выглянул вниз. Крыша церкви горела вовсю, языки пламени жадно лизали стену звонницы. Кровля начала целыми пластами рушиться вниз, в глубину храма, разлетаясь на отдельные огненные пластинки. Значит, скоро полыхнет и внутри.
– Ты молишься, Пахом?
Под ногами ужасающе затрещало – пол накренился, громко щелкнул и провалился наполовину. Из люка выпрыгнул бледный Илья, обеими руками вцепился в перила. Андрей тоже предпочел выпрямиться и обнять один из столбов. Колокол, чуть покачиваясь на натянувшемся канате, упирался своим краем в доски пола – словно размышлял, что делать дальше. Из-под него, змеясь, выкатилась веревка – та самая, что была привязана к языку.
– Где наша не пропадала!
Князь отпустил столб, прыгнул на пол, вытянулся во весь рост, скользя вниз, проскочил под покрытой рунами колокольной юбочкой, ухватился за веревку, повис на ней. Намотал на левую руку, поднялся на колени, потом на ноги и, наполовину вися, по дуге дошел до стены, потом по краешку – вверх, к самой верхней «ступени», уже выпирающей из просевшего люка. Усевшись на ней, потянул веревку к себе, отпустил, снова потянул, раскачивая колокольный язык.
– Давай, Андрей Васильевич, давай! – перекрикивая треск пожара, завопили холопы.
Еще рывок – и било наконец коснулось стенки колокола. Однако вместо зычного звона послышался лишь глухой стук, как от удара топора в сырое бревно. Правда, колокол завибрировал – шестьсот пудов бронзы содрогнулись и заставили задрожать всю звонницу, да так, что Зверев просто чудом не соскользнул с округлой «ступени». Он опять потянул веревку – колокол содрогнулся вновь, его край заскользил по доскам накренившегося пола. Раздался оглушительный треск. Пол звонницы наконец сдался силе земного притяжения, пополз вниз, часто стукаясь о бревна стены. Штыри лестницы, подобно трещотке, обламывались один за другим. Колокол резко качнулся, принимая вертикальное положение, и уже без всякой посторонней помощи пронзительно запел.
У князя мгновенно заложило уши – но он все равно снова взялся за веревку, резко выдохнул, потянул к себе. Ударил языком по твердой бронзовой стенке раз, другой, третий, наполняя оглушительным звоном шахту колокольни, ночной воздух и земли далеко, далеко окрест. Звонница мелко дрожала, как бы пытаясь подхватить эту оду небесам. Андрею показалось, что край бронзовой юбки просел на несколько сантиметров… И вдруг вся десятитонная бронзовая махина резко ухнула вниз – сплетенный наскоро канатик не выдержал нагрузки. Секунда – земля подпрыгнула, трясясь осела, и все закончилось.
Между тем языки пламени уже поднялись до уровня людей, светили в окна башни. Подбрасываемые огненным вихрем куски дранки разлетались на десятки метров вокруг, многие падали на кровлю колокольни. Положение становилось все более тоскливым. Зверев пролез к перилам и, цепляясь за них, по краешку стены перебрался от церкви на противоположную сторону. Здесь, подальше от огня, было пока прохладно. Князь выглянул наружу: стены рублены «в лапу».
– Тогда еще поживем… – Он перевалил через перила, опустился немного вниз, нащупывая ногами выступающие концы бревен, выдернул из ножен косарь и со всей силы вогнал его в щель между венцами. Как можно сильнее сжал ноги, перенес часть веса на руку с ножом – и повис над пропастью. Левой рукой осторожно вытянул маленький ножик – тот, что предназначен для еды, воткнул его в щель немного ниже косаря, чуть ослабил ноги, опускаясь, снова зажал; раскачал косарь, выдернул, воткнул ниже. Потом второй нож, чуть спустился…
Князь Сакульский понимал, что в таком положении практически беззащитен, что любой малец может пустить ему в спину стрелу или вогнать рогатину – но лучше умереть от копья, чем сгореть заживо. Холопы полностью разделяли его мнение – он увидел еще три фигуры, одна за другой перевалившиеся через перила. К счастью, без двух ножей ни один уважающий себя русский человек из дома не выходит. Косарь – порезать что-нибудь, постругать. Малый нож – убоину за столом наколоть, кусочек рыбы оттяпать. Ан вот как полезно оказалось!
Венец за венцом, бревно за бревном – Андрей спускался вниз, а спина зудела от предчувствия смертоносного удара. Короткая боль – и он исчезнет в небытии. Венец за венцом, бревно за бревном… Пять минут, десять – пока опущенная вниз нога не ощутила под собой ровную твердую землю. Князь вернул клинки в ножны, отошел, присел на что-то угловатое, ощущая себя совершенно без сил. В усадьбе со всех сторон бушевало пламя. У дома и амбаров горели крыши, конюшня полыхала целиком – огаенные языки выхлестывали из распахнутых ворот. На земле тут и там валялись неподвижные тела. В рубахах простых и атласных, в душегрейках и ферязях, в шапках и без. Словно поле брани после долгой жестокой сечи. Мертвецы, мертвецы, мертвецы…
– Да ты чего, Андрей Васильевич? – Спрыгнув на землю, Пахом схватил Зверева за плечо, поднял на нога, потащил за собой между горящими строениями к воротам и отпустил, только когда они оказались на лугу. Следом вскоре выскочили Изольд и Илья.
– Жалко, – с болью вздохнул темноволосый холоп. – Столько добра зазря пропадает.
– Лошадей! Лошадей-то из конюшни вывели? – встрепенулся Пахом.
– Не было там скакунов, – сообщил калединовский холоп. Тот самый, что встречал их на дороге хлебом. – Погода теплая, на лугу все пасутся.
Еще с пяток вампирских прислужников и две бабы переминались в сотне шагов левее, у самых повозок. У них явно чесались пятки задать стрекача – да ревущий над усадьбой огненный вихрь давал слишком много света. Удрать незаметно могло не получиться. Холоп же крякнул, опустился на колени, склонил голову:
– Во имя Господа нашего, Иисуса, милости просим, княже. Не по своей воле нежити служили, не по корысти и не по злобе. Деревня наша недалече. Боярин Федот Владиславович за непослушание истребить всех обещал, упырями сделать. Всех – и нас, и жен наших, и малых детушек. Пока же службу ему служили, не трогал никого и подати втрое сбросил. Не вели казнить, Андрей Васильевич.
– Ах вы, мерзавцы! – Илья выскочил вперед, пнул мужика ногой. – Нас нежити скормить захотели?
– Стоять! – жестко приказал Зверев. – Ты, никак, ополоумел, холоп? Это же не ратники. Смерды простые. Воевать – не их забота. Их дело – землю пахать да тебя содержать, чтобы ты их от бед подобных защищал. Кулаки чешутся – так вскорости с татарами воевать пойдем, там саблей и помашешь. А ты – ступай. Прощать я вас не хочу, но и карать не стану. Со смердами воевать не приучен, а хозяина вашего я уже одолел. Не буду же я пленных на русской земле хватать? Бог вам всем судья. На Страшном суде кару свою получите. Убирайся с глаз моих, несчастный. Пошел вон!
Мужик на коленях отполз на пару шагов, поднялся, попятился, не поднимая головы, потом повернулся и махнул своим подельникам рукой. Те принялись кланяться, креститься, снова кланяться, а затем все вместе двинулись по дороге куда-то к краю поля.
– Изольд! – спохватился Андрей. – Беги к табуну. Глянь, пастухи там остались??
Белобрысый холоп кивнул и трусцой помчался через луг к взгорку, левой рукой придерживая саблю на боку. Зверев снова повернулся к усадьбе. Зрелище гигантского пожара завораживало. Огонь гудел и приплясывал, вздымаясь до высоты в сотню саженей. От немыслимого жара забурлила у берега вода, а листва на ближайших деревьях повисла коричневыми сережками.
– Где купец Чекалин? – вспомнил князь.
– Не ведаю, – пожал плечами Пахом. – Как из трапезной выскакивали… вроде следом не пошел.
– Жалко мужика, – перекрестился Зверев. – Все же, считай, он нас от гибели спас. Вовремя вампира здешнего опознал.
– Жалко, – согласился дядька. – Да упокоится его душа с миром. Так ты мыслишь, княже, то османы супротив нас ополчились? Ну с нежитью этой?
– Отчего ты так решил?
– Сам же сказывал, Андрей Васильевич, земли вампирские ныне султану османскому принадлежат.
– Это верно, – кивнул Зверев, – Трансильвания и Венгрия до самой Вены сейчас у турок. Но в то время, когда князь Гостомысл нашего колдуна, Белурга, в землю закатывал, про османов никто и слыхом не слыхивал, в проектах их не имелось. В тех местах еще Византия православная правила. Так что вряд ли некромант успел с ними так быстро снюхаться. Да и Владимир Старицкий не с басурманами родине изменяет, а с ляхами безбожными.
– Тогда откель эти твари взялись, всадники ночные?
– Коли Дракула смог с темными силами сговориться, вампиром стать – то почему бы и колдуну древнему не знать этой тайны? Скорее всего, уговорил он кого-то от души отказаться в обмен на вечную жизнь и власть. Когда предатель в католики переметнулся, сюда его послал. А чуть позже – и нас по тому же следу. Знал, чего творит. Вампиризм – это зараза еще та… Огребли мы, дядька, его стараниями, полную меру. Как живы остались, до сих пор не понимаю. Видать, есть Бог на свете… Однако долго что-то Изя не возвращается. Не иначе, пастухи сбежали, и он табун караулит. Илья, иди следом. Гоните лошадей сюда, запрягайте. Все равно скоро рассвет. Спать этой ночью у нас уже не получится.
Усадьба догорала. Огненный смерч осел до высоты примерно третьего этажа, все строения опустились, потеряли форму, превратились в угли. В этом аду не могло уцелеть ничего – ни живое, ни мертвое. Что до путников, то теперь главной их заботой стало добраться с перегруженным обозом до Великих Лук. Холопы запрягали лошадей, выводили каждую повозку на дорогу, приматывали вожжи к задку уже снаряженной телеги, возвращались за очередной… Три десятка подвод – работа изрядная и не быстрая. Когда Илья повел под уздцы где-то уже двадцатого конягу, колеса смогли провернуться от силы на пол-оборота – а снизу раздался истошный вопль. Холопы кинулись на помощь – и выволокли купца Семена Чекалина собственной персоной. Коротышка, держась за ногу, выл и катался по траве:
– Уби-и-или! Задавили, изверги-и! Ногу сло-ма-а-али!
– Вот это да, – присел рядом Андрей. – А ты, родной, откуда взялся? Ты же в усадьбе сгорел!
– И сгорел бы, кабы не окно открытое, – с обидой ответил купец. – Бросили меня. Бросили одного. Знаете, каково мне там было одному в темноте? Все лампады погасли, под столом все гудит. Вам хорошо, вы убежали. А я?
Мужчины дружно захохотали, толкая друг друга локтями в бок:
– Да уж, самая страшная доля Чекалину досталось.
– Да! – гордо повторил купец. – Как дымом запахло, огонь появился, я выглянул, окно увидел, в него выскочил, за ворота выбежал и под телеги спрятался. Вы знаете, что тут творилось? Нет, вы не знаете!
– Пахом, у нас лубки есть?
– Прости, княже, не брал. Но сие лекарство с любой липы содрать можно… – Дядька присел возле пострадавшего, быстрыми движениями опытного костоправа прощупал ногу: – Нет перелома, Андрей Васильевич. Видать, придавило просто. Положим на возок, за пару дней пройдет.
– Тогда уж на передний. Пусть дорогу показывает.
– Сделаем, княже. Изя, подсоби!
В путь обоз двинулся еще до рассвета, хотя небо было уже совсем не таким темным, как ночью. В этот раз князь Сакульский скакал не первым, а позади всех, следя, чтобы не отстали телеги и не отбился от табуна какой-нибудь хитрый мерин.
– Если мы опять заблудимся, барахло придется бросать, – вслух решил он. – Не управиться нам с таким караваном вчетвером. Пару дней помучиться еще можно, но если к тому времени не доберемся… Всего мира в карман не запихаешь, придется проявить скромность.
Впрочем, Андрея все равно никто не слышал. Обоз медленно тащился по узкой грунтовке, с трудом протискивающейся через лиственные леса – час за часом, верста за верстой. Где-то через час после рассвета путники миновали тихую пустынную деревню. Незадолго до полудня – еще одну. Судьба их жителей была ясна как божий день. Слишком близко располагались эти селения к усадьбе боярина Калединова, слишком много было слуг в его неживой свите.
Затем на несколько часов дорога утохгула в сосновом бору, и лишь перед закатом снова выбралась на широкий луг. Когда же табун потрусил вдоль полей, Зверев не утерпел и помчался вперед, обгоняя длинную гусеницу из тяжело нагруженных телег. От первого возка стали видны дома какого-то поселения, на краю которого суетились люди, тут и там вспыхивал и тут же угасал огонь. Князь повернул Аргамака туда, дал ему шпоры и вскоре оказался рядом с румяной девицей лет семнадцати с торчащими из-под платка длинными рыжими косами. Девица тянула на плече холщовый засаленный тюфяк, набитый то ли сеном, то ли соломой.
– День добрый, красавица! – придержав скакуна, поехал рядом с нею Андрей. – Куда матрас свой несешь? Из дома, что ли, выгнали?
– Куда все, туда и я несу! – рассмеялась, как шутке, девушка. – Вона, наши у оврага собрались.
– Вы что, под открытым небом ночевать собрались?
– Смешной ты, красный молодец, – опять рассмеялась красотка. – Крапивин день сегодня, али забыл? На Руси во всех краях люди постели свои жгут. От лихоманки, чахотки, крапивницы огонь сей помогает. А коли пять раз успеешь через свой тюфяк прыгнуть, покуда прогорит, то пять желаний до листопада исполнится. Хочешь, молодец, на любовь твою загадаю?
– Боюсь, прыгнуть не успею…
– Странен ты, ей-богу, мил человек. Чтобы желание исполнилось, не через чужую, через свою постель прыгать надобно! – Она тряхнула головой, поправила косы. – Однако же красен ты, молодец. Не купец, а прямо боярин знатный. Может, мне на твою любовь загадать, пока сердечко свободно?
– Гадай, – разрешил Зверев. – Тут и узнаем, верна ли твоя примета. Коли сбудется, вернусь обязательно. Ты вот что скажи. До Великих Лук отсюда далеко?
– Да уж не близко, молодец. Верст двадцать, не менее.
– Ясно. Спасибо на добром слове, красавица… – Князь отвернул к обозу, пустил Аргамака вскачь и поравнялся с Пахомом, что катился на задней повозке: – Дядька, что такое Крапивин день, ты знаешь?
– А как же, Андрей Васильевич! Селяне в день сей постели свои старые жгут и на будущее гадают. Мне, веришь ли, ни разу в жизни попрыгать через постель не довелось. То в походе случалось быть, то тюфячка свого не имел…
– Не грусти, Пахом. Наше будущее я тебе и так предскажу. Двадцать верст нам всего до города осталось. Значит, завтра к закату до усадьбы отцовской доберемся. Милостив к нам с тобой Господь, дядька. Ни Белург не одолел, ни вампиры, ни огонь… Похоже, только медные трубы на нас не опробовали.
