Текст книги "Война магов"
Автор книги: Александр Прозоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Что же ты, дядька, пропал неведомо где? Сколько ждать можно?
– Дык ведь и путь не близкий, княже, – развел руками холоп. – Коней нет, в Угличе у боярина Поливанова остались. От и пришлось на ушкуе супротив течения весь путь пробиваться, опосля за лошадьми в поместье его топать, и лишь потом мы в Москву подались. Ан и тут тебя не так просто найти оказалось.
– Да ладно, дядька, – подмигнул ему Зверев. – У Кошкина все знали, где мне царь уголок для обитания отвел.
– Знатный уголок, княже, – степенно огляделся холоп. – Самому царю впору.
– Царские хоромы и были. Ярыга где? Еремей, покажи людям, где баня, где погреб, где людская. Сам все равно не управишься. Вон сколько народу, всем с дороги и подкрепиться, и попариться надобно. Да, и тюфяки свежим сеном нужно набить. А то спать будет не на чем.
– Неужели, княже? – обрадовался Пахом. – Два месяца то на палубе, то в седле. Все бока болят.
– Теперь спите сколько угодно. Хоть весь завтрашний день, – разрешил Зверев. – Хлопот у нас больше нет. Я в опале, до дел государевых отныне не допущен.
– И что теперь будет, княже? – вздрогнул от слова «опала» Пахом.
– Ничего. Отдохнете, да поедем от столицы подальше. Нам тут делать нечего.
– Ну и слава Богу, Андрей Васильевич, – широко перекрестился Пахом.
– Ты чего это? – не понял Зверев. – Опале радуешься?
– Камень с души упал. Матушка наша, княгиня Полина, больно беспокоилась. Предчувствия дурные ее мучили, душа болела. Аккурат за конец лета особо переживала, доглядывать за тобой велела. Да видишь, княже, обошлось. Обычный бабий страх получился.
– И меня упреждала…
У Андрея опять остро кольнуло сердце. А что, если душой своей она не рану или смерть его почувствовала, а другую беду? Ту, что для жены порой страшнее бывает.
– Ведь обошлось, княже? – заметил что-то на лице воспитанника Пахом.
– Обошлось, – подтвердил Зверев и мысленно добавил: «Да только Полина-то про то не знает. Мается, небось, из угла в угол бегает. Если вправду чувствовала, то на прошлой неделе ее сердце так рвалось, что любой кошмар могла надумать».
– Ты что-то сказал, Андрей Васильевич?
– Выбери пару человек, Пахом, оставишь Еремею в помощь, за дворцом приглядывать. Парьтесь, ешьте, пейте, отдыхайте. Завтра в дорогу.
– К батюшке вашему, в Великие Луки, заезжать станем?
– К батюшке?..
Андрей вспомнил последние слова «угольной» записки: «…батюшку навестишь, я рядом». Значит, Варя его не предала. Уезжала, получается, сердечко в кулаке зажав. Потому что иначе нельзя. Точно так же через силу, как он не позволил себе в погоню кинуться. Расставалась – но о новой встрече просила…
Вот он, кошмар, заставляющий Полину страдать от дурных предчувствий. Любовь, предначертанная судьбой. Но жена ведь не понимает этого. Она Андрея убитым себе представляет. Или увечного, всего в крови. А может, и хорошо, что не понимает?
– Так в Луки Великие завернем? – опять переспросил Пахом.
Отцовская усадьба – это Варя, которая живет воспоминанием и надеждой, это желанные губы, горячие глаза, страсть и наваждение. Княжество Сакульское – это любящая и послушная Полина, которая сейчас мучается в неведении, в страхе и дурных предчувствиях. Та, которой он поклялся в вечной верности перед Богом и людьми, которую однажды прощал и умолял ему поверить. Та, благодаря которой он спокоен за свой дом, свое княжество, благодаря которой ему есть куда возвращаться…
– Черт!
«Черт, насколько было бы легче, если бы одна из них оказалась злобной тварью, язвой, лгуньей, ленивой дурой! Господи, почему Варя желанна, а Полина чиста? Почему одна убивает страстью, а другая умиротворяет душу? Почему одна манит, а без другой невозможно обойтись? Господи, я не хочу потерять ни ту, ни другую! Почему они не могут быть одной женщиной?»
– Ты что-то сказал, княже?
– Я сказал: черт! – зло огрызнулся на дядьку Андрей. – Я сказал, что хочу ехать в Великие Луки! Но завтра… Завтра мы все равно поскачем через Новгород домой.
Часть вторая. Казанская верность
Поход
Благовещенье оказалось самым языческим праздником, который только видел Зверев в этом мире. Началось оно еще до рассвета скромным перезвоном трех новеньких новгородских колоколов – больше князь позволить себе пока не мог. Затем была служба. Не такая, конечно, как в Александровской слободе, – без хора и десятков древних икон, без шитых серебром одеяний и золотой утвари. Однако праздник все равно получился красивым. Наполнившие храм люди держали в руках свечи; в развешанных на стенах курительницах дымил ладан; батюшка читал молитву старательно и красиво, временами даже пел. Затем настал час очищения: покаяния и причастия.
Из храма люди перешли к расставленным под холмом столам с пивом, пирогами, калачами и медом. Это уже Андрей с подсказки Пахома постарался – праздник все-таки.
Смерды подкрепились и, разбившись на парочки или поодиночке, пошли «искать весну»: крошить и разбрасывать недоеденные булочки на корм птицам. Парочки после этого пропали почти все, а вот среди мальчишек нашелся сорванец, который поймал где-то синицу и гордо принес ее к дворцу, громко вопя:
– Весна, весна, весна!
Под этот клич со всей деревни собралась изрядная толпа селян и гостей и принялась голосить перед крыльцом:
– Весна, князь, весна пропадает!
– И чего теперь, Пахом? – поинтересовался Зверев.
– Как чего, княже? – удивился холоп. – Как всегда. Выкупать весну надобно да на волю отпускать. Иначе работ никаких на земле делать нельзя. А остальные пивом обойдутся. Радость, однако. Весна…
– Ладно, что поделаешь… Полина, пиво у нас еще есть или все выставили?
– Да оставляла два бочонка, батюшка.
– Пахом, тащи один сюда. Куда деваться, весну надобно выручать.
Дождавшись дядьки, князь вышел на крыльцо, спустился к мальчишке, сунул ему серебряный алтын, забрал из ладоней трепещущий комочек и поднял над головой. Разжал пальцы. Синица радостно вспорхнула, взметнулась к самой крыше, описала короткий полукруг и полетела к храму.
– Весна, весна, весна! – погналась за нею малышня.
Взрослые предпочли остаться с бочонком, солидно его распили, после чего пришли к окончательному выводу:
– Весна пришла, мужики. Землю-матушку будить надобно.
Про поговорку: «На Благовещение птица гнезда не вьет, девица косы не плетет» смерды явно не слыхали. Не прошло и часа, как они вывели на поле у подошвы деревенского холма своих впряженных в плуги лошадей и, следуя один за другим, в два разворота вскрыли примерно полгектара пашни. Затем работники разошлись, а вот деревенские бабы начали споро стаскивать в центр вспаханного участка солому, сверху уложили копенку сена, накрыли все чистой белой простыней. Подоспевшие мужья поставили колья, быстро и ловко натянули полотняную палатку с провисшей крышей.
– Что бы это значило, Пахом? – с любопытством поинтересовался князь.
Холоп смущенно закашлялся, и Зверев переспросил уже с тревогой:
– Что это значит, Пахом?
– Дык, – зачесал в затылке холоп. – Примета такая. Ну для урожая. Дык чтобы урожай добрый случился. Ну и это… Не то ничто на пашнях родиться не станет.
– Что ты мямлишь?!
– Дык, надо того, – указал дядька на почти готовый шатер.
– Чего того?
– Пашню… того… Осеменить… Не, оплодотворить… Не, оживить… Не, поднять! Во! По обычаю… Хозяин… Урожай коли потребен…
– Пахом, а по-русски ты говорить умеешь?
– Нешто неясно?! – возмутился холоп. – Хозяин с хозяйкой должны на пашне то сделать, отчего жизнь новая появляется!
– Мы? С княгиней? Здесь?
– Дык, Андрей Васильевич… Коли не… оживить… урожая… голод будет, убыток будет. Беда, в общем, случится…
– Я тебе что, клоун?
– Дык, княже, я их навес хоть сделать заставил! По обычаю, оно ведь на-а… Вот…
– Ты слыхала, Поленька? – взял жену за руку Андрей. – И чего теперь с этим делать? Пороть язычников через одного али о деле важном подумать? Не будет урожая – мы виноватыми окажемся.
– Не знаю, батюшка… – Княгиня скромно потупила глаза и вдруг коротко стрельнула в мужа шаловливым взглядом: – Праздник сегодня. Господь простит, коли уж так нужно…
– А можно? – шепотом поинтересовался Зверев.
В прошлом году, пока он носился почти семь месяцев по государевым делам, княгиня благополучно выносила малютку и в ноябре разрешилась крупной крикливой девчонкой. А потом еще четыре месяца не подпускала мужа, суеверно боясь, что пропадет молоко. И сейчас – не подпускала.
– Все в руках Божьих, – так же тихо ответила женщина и перехватила его за обе ладони.
– Тогда пошли, – тут же решился Андрей. – Не дадим народу помереть с голоду. Ох, на какие только жертвы не решишься ради общества!
– Княже, – негромко окликнул его Пахом.
– Что? – вскинул брови Зверев. – Список сюрпризов не исчерпан?
– Чего? – не понял дядька и тут же отмахнулся: – А-а… Вы того, княже, не беспокойтесь.
– Давай, сказывай, не томи, – остановился Андрей.
– Дык, это… Пока вы того… Ну, в общем, все ладно и славно будет.
– А точнее?
– Дык, это… Народ покуда от вас нечисть отгонять станет, видимую и невидимую. От греха. Она ведь завсегда помешать норовит…
– Ну, Пахом… – покачал головой Зверев и увлек супругу в шатер.
Почти сразу же заплакала жалейка, потом затарахтела трещотка. Минутой спустя к шуму присоединились бубен и барабан, какие-то литавры… Хотя скорее это были крышки от кастрюль и котелков. Смерды вошли в раж: выли, орали, гремели, топали, на стенах шатра плясали отблески факелов.
– Господи, – перекрестилась Полина. – Помнится, даже на свадьбе мне не было так страшно.
– Ты все перепутала, драгоценная моя, – засмеялся Андрей. – Они не нас пугают. Нас они как раз пытаются оборонить.
Он обнял жену, крепко поцеловал, потом осторожно опустил на постель из сена в самом центре шатра, скинул налатник, накрыл им плечи свои и жены:
– Как я по тебе соскучился.
– И я по тебе, счастье мое… Они притащили кошку?
– Нет, это кто-то орет таким дурным голосом… – Зверев откинулся на спину. – Вот черт, это дурдом какой-то! Как можно исполнять общественный долг в такой обстановке? Может, сказать, что мы уже все, и пойти в опочивальню?
– А как же урожай? – не поняла его мысли княгиня.
– Разве только ради урожая… – Андрей опять придвинулся к ней, начал целовать глаза, губы…
– Князь, княже, Андрей Васильевич! Струг, струг в заводь заходит.
– Это еще что? – на миг оторвался Зверев.
– Простолюдины балуют, – обхватила его за шею жена. – Рано ты о прошлом годе ускакал… Какой забавный обычай.
– Кабы знать… – Его рука скользнула вниз по юбкам. Раздевать жену в такую холодрыгу Андрей не собирался, но на какие-то жертвы все равно приходилось идти.
– Княже, княже, к тебе боярин с письмом.
– Гоните, – огрызнулся Зверев. – Это нечисть и есть. Обряду хочет помешать…
– Гоните прочь! – повторила княгиня и накинула налатник ему на чресла. – Гоните. Я хочу побыть наедине с мужем хотя бы раз в году.
Но как молодые друг по другу ни соскучились, апрельская экзотика никакого удовольствия им не доставила. Холодно, колко, вопли и гам. Огонь факелов то и дело чиркал по полотну, налатник сползал, истошные вопли не давали расслабиться.
– Идем в опочивальню, – наконец сломалась и княгиня.
Супруги поднялись, наскоро привели себя в порядок и вышли на свет. Их встретили восторженные вопли смердов и сосредоточенный Пахом с тонкой грамоткой в руке.
– Это откуда? – остановился Андрей.
– Сказывал же я, гонец на струге приплывал. Вы погнали, но грамоту он оставил.
– Вот черт! – Князь схватил письмо, сдернул шнурок, развернул.
– Что там, батюшка? – повисла на руке Полина.
– «Мои глаза ошибались», – вслух прочитал Зверев. – Подписи нет.
– Это опять он?
– Кто же, кроме нашего шутника? – вздохнул Андрей. – Пахом, передай Рыжему, пусть готовит ушкуй. Сам собирай холопов. Завтра отплываем.
* * *
Несмотря на спешку, в Москву князь Сакульский попал только третьего мая. Лед сошел, а плыть по воде получалось почти втрое медленнее, нежели скакать на рысях. Да еще лошадей для дружины пришлось покупать – на ушкуй ведь табун в девяносто голов не загонишь.
Людей у Зверева стало больше – несколько холопов вернулись в строй, залечив раны, да еще шестеро отроков решили поискать в рабстве беззаботную жизнь. Пахать, косить, строить им показалось тяжелее, нежели махать саблей да время от времени рисковать шкурой в битвах. Особенно радовались походу Илья с Изольдом. Ребята не только крепкие, но уже и битые во многих сечах, опытные бойцы. Оба уже успели заработать в походах и шрамы, и немало серебра.
Правда, до положенных по разрядной книге пятидесяти копий Андрей пока не дотягивал – так ведь и в походы он каждый год ходил, а не вкруг, как другие. Посему и за потери мог оправдаться.
В московском дворце князя Сакульского дружина расположилась легко и привычно, как дома. Погреба полны, постели есть, сено припасено, баня топится – чего еще ратному человеку для жизни надобно?
Отмывшись и переодевшись во все чистое, утром следующего дня Зверев, прихватив пару молодых холопов, поскакал в Кремль. Пахома оставил строить конюшню – навеса для всех скакунов не хватило. Князя уже ждали и сразу проводили в Грановитую палату. Не в Большой зал, естественно, а в Царицыны палаты, что располагались от оного через стену. Это был, если можно так выразиться, официальный государев кабинет: помещение примерно десять на пятнадцать метров с высоким потолком, наборным полом, с монументальным троном под балдахином. Пира или большого приема тут, конечно, не устроишь – но встретить иноземного посла со свитой в торжественной обстановке можно, совет устроить с ближними боярами али волю свою кому-то из знатных людей объявить.
Сейчас посреди зала стоял большущий, метров пяти в длину, овальный стол, заваленный грамотами. Возле забранного витражом окна, у высоких пюпитров под присмотром дьяка Адашева скрипели перьями шестеро писцов.
– Здрав будь, князь Андрей Васильевич. – Иоанн был одет в желтую, шитую золотом и украшенную самоцветами ферязь поверх алой шелковой рубахи. Бритую голову согревала скромная войлочная тафья без каких-либо украшений. – Заждался я тебя.
– От страшного твоего гнева далеко бежал, государь, – приложив руку к груди, склонил голову Зверев.
– За гнев прощения просить не стану, ибо на слуг моих ты напраслину возводил, – решительно отрезал юный царь. – Хан Шиг-Алей, едва токмо понял, что изменники его одолевают и служить мне верно в Казани он более не способен, сам сюда вернулся, в ноги мне упал и просил от тягостной власти его разрешить и другого наместника в Казани назначить.
– Ну и как, заменили?
– На место хана посажен был мною князь Семен Микулинский, коий без хлопот в Казань прибыл и татарами с уважением был принят. Князь, почитай, всех казанцев к присяге привесть успел, как вдруг изменщики неведомые бунт учинили, на воеводу кинулись… Насилу Семен Иванович из Казани ушел и в крепости твоей от ворога укрылся. Однако же сто восемьдесят витязей моих татары смертию побили и ворота города от всех русских затворили.
– В общем, татары тебя обманули, государь.
– И здесь ты лжешь, князь Андрей! – повысил голос правитель. – Не татары от присяги отринулись, а горсть изменников подлых, что за золото поганое, османское, честь свою и народ предали! Честные же татары присяге и поныне верны, от предателей к Москве бежали и ныне кровью и мечом своим готовы Казань от предателей отвоевать! Мурза Аксеит Черевсеев, мурза Бурнаш, мурза Камай Хусаинов, мурза Бахмет – все честные татары вместе с русскими выступить желают и позор чужого клятвопреступления делами славными смыть! В Казани же предатели ворота Едигеру безродному открыли, а с ним тридцать тысяч ногайцев пришло.
– Ногайцы тоже белые и пушистые? – саркастически поинтересовался Зверев.
– Ногайцы не виноваты, и позорить их ни к чему! Отступники поганые на османское золото польстились и тем позором себя до века покроют! Астраханский царевич Аккубек ужо грамоту мне прислал с извинениями своими, поклялся, что в том его воли нет, а лишь сумасбродство злых нечестивцев, ненавистных и в степях, и в городах. В знак своей верности царевич Аккубек поклялся прислать мне двести сотен татар для войны с предателями, кои дружбу нашу желают порушить.[]
– Коли я такой злобный врун со всех сторон, – развел руками Андрей, – зачем ты меня вызвал, Иоанн Васильевич?
– Язык твой лжив, князь Сакульский, но деяния важны! – поджал губы Иоанн Васильевич. – Тобою план одоления Казани составлен, тебе его до конца и доводить. Многое, о чем ты сказывал, я уж повелел исполнить, про остальное же ныне говори.
– А что сделано, государь?
– Наемники из стран закатных прибыли зимой, но еще не распущены, а потому их в войне использовать можно смело. Стрельцов огненных из свободного люда набрано еще десять тысяч, и оружие все имеют. По всем уделам приказы разосланы бояр поголовно исполчать вне обычного порядка и к Москве направлять для похода. Царевичу астраханскому я согласие послал, дабы сотни его в походе участие приняли, а также в племена и роды, о прошлом годе на верность присягнувшие, я грамоты отослал, на поход супротив клятвопреступников созывая.
– А как на Свияге дела обстоят? Припасы, мною созданные, не разорены? Чем рати кормить, имеется? Порох, ядра, картечь не разворовали?
– С сими вопросами я грамоту в крепость отсылал, – пошел вокруг стола государь. – И ты токмо глянь, какой писулькой мне твой хваленый боярин Выродков ответил…
Он нашел нужный свиток, больше похожий на рулон обоев, и протянул Звереву. Андрей развернул верхний край, начал не спеша проглядывать записи:
– «От Бурлака до Казанки остров семидесяти сажен шириной, на две сотни человек, шесть туров двумя стенами, пушек не надобно, щитов передвижных четыре штуки. У Тайницкой башни составлены, последними грузить, везти надлежит пятнадцатью телегами последними по Ногайской дороге через Бурлак и за поставленным тыном». Интересно… – Он торопливо промотал свиток, начал читать из другого места: – «Нижние ворота, уклона нет, земля сыра зело, до обрыва пятьдесят семь сажен. Место оборонное, четыре тура, шесть щитов подвижных, един тур на оборотную сторону, шесть пищалей больших со жребием потребны. Составлено снаряжение меж Щучьей и Кривой башнями, везти пятьдесят второй частью, по Ногайской дороге на семнадцати телегах при двадцати возчиках и ратным отрядом». Ай, умница Выродков, ай гений Иван Григорьевич! – Князь опять промотал свиток: – «Царские ворота. Место наступательное. Башня осадная одна, у стены Щучьего ручья сложена, двадцать семь телег, двенадцать пищалей больших, везти сорок седьмой частью, по Ногайской дороге опосля установки туров. Туров для ворот заготовлено восемь, щитов подвижных десять, туров оборотных шесть, сложены на углу Щучьего ручья, двадцать две телеги, везти от Казанки и Арского поля, а к турам надобны осьмнадцать пушек».
– И что все это значит? – нетерпеливо переспросил Иоанн.
– Это значит, – свернул грамоту Зверев, – что, пока мы лаялись, дьяк Иван Григорьевич Выродков к Казани сплавал, весь город обошел, размеры снял, счел в подробностях, где, какие, когда укрепления понадобятся, откуда, на каких телегах и в каком порядке все это на место завозить, укрепления сии заготовил и готов в любой момент войскам выдать. Только грузить успевай, а потом вокруг Казани расставлять. Для каждой телеги, каждого колышка и каждой пушки место свое боярином уж определено.[] Нет, государь, такой хозяин ничего не разбазарит, это я уверен. За Свияжск можно быть спокойным.
– Доброе слово молвишь, княже. Так что нам делать ныне надобно?
– Иван Григорьевич боярин мудрый на удивление, в арабской математике спец, в персидской мудрости, в строительстве тоже талантлив оказался, – кивнул Зверев. – Укрепления он приготовил, их только доставить в нужный момент надобно. А еще он число крупных пищалей, что для осады нужны, в точности указал. Надобно пересчитать, сколько их в свитке указано, и ему отослать, дабы распределил, какие куда. Он и у турок уроков немало взять ухитрился. А сегодня в мире, кроме османов, в пушках никто, почитай, и не разбирается. Если не считать меня, конечно.
– Скромен ты, Андрей Васильевич, на удивление, – покачал головой правитель, однако свиток забрал, протянул Адашеву. – Алексей Федорович, пищали в сей росписи сочти и все потребное боярину Выродкову отправь. Крепости во Владимире и Нижнем обдерите маленько для благого дела. Опосля вернем.
– Я вот что думаю, Иоанн Васильевич, – продолжил Зверев. – Наемников иноземных и стрельцов новонабранных надобно в Нижний Новгород направить. Пусть грузятся на корабли и к Свияжску плывут. Пушки заодно доставят. Дальше Иван Григорьевич их по месту определит. И роспись тоже надо ему отослать, вдруг она в единственном экземпляре? Что до остальных – ждать надобно, пока рати вместе соберутся, а уж потом выступать. Узнаем точно, сколько людей в армии будет, определимся, сколько припасов придется во время войны из Нижнего к Казани отправлять. Противника в неведении подержим – пусть расслабится. А потом всей силой и ударим. Дорога привычная, дойдем без помех. Командовать кто будет? Как бы ссор ненужных не возникло. Заранее определиться надобно.
– Про то мы уж обговаривали, – кивнул царь. – Сей список мною составлен, боярином Адашевым по разрядным книгам проверен, ни с единым воеводой никаких сомнений у нас нет… – Он опять прошел вокруг стола, выдернул еще свиток. – Вот, смотри!
В грамоте шло изрядное количество имен, не меньше полутора сотен, но главные командующие упоминались сверху – Зверев только крякнул от изумления.
Князь Петр Шуйский! Один из тех, кто пять лет назад пытался царевича Ивана зарезать.
Князь Горбатый-Шуйский – из той же компании.
Князь Михайло Воротынский – тот самый, про которого Андрей точно знал, что государя он два года тому пытался отравить, а его, князя Сакульского, к измене склонял. Дружба дружбой, но из песни слова не выкинуть.
Князь Василий Серебряный-Оболенский – тот, что в нарушение указа в прошлом году в Свияжске гарнизоном не встал.
Князь Петр Серебряный – это братец предыдущего.
Князь Андрей Курбский – предатель и подонок, продавшийся полякам.
Шах Шиг-Алей – предатель, не освобождавший из плена русских рабов и пытавшийся отложить Казань от московского царства.
Хоть князя Старицкого, извечного ненавистника царя, в списке не оказалось, и то ладно.
– Что скажешь, Андрей Васильевич? – забрал грамоту государь.
– Да уж, компания дружная, – признал Зверев. – Эти не поссорятся.
– Вот и славно, быть посему, – подвел итог Иоанн. – А ты со мной пойдешь, советником тебя назначаю. Коли не веришь никому, власти воеводской тебе доверять нельзя.
– Благодарю за доверие, государь, – на этот раз куда ниже поклонился Андрей.
– По делам и награда. Ступай.
Зверев поклонился еще раз и покинул палаты, пытаясь понять, насколько наладились его отношения с государем. С одной стороны, советник – должность почетная. С другой – то, как обставлялось назначение, особой гордости не вызывало. Одно можно было сказать точно: потраченным на Свияжск золотом его более никто и никогда не попрекнет.
– Здрав будь, Андрей Васильевич! Не зашиби!
– Иван Юрьевич! Сколько лет, сколько зим! – Князь с огромным удовольствием обнял своего побратима. – Как тут без меня?
– А ты рази не слышал? – обрадовался Кошкин. – Шиг-Алей, хитрец узкоглазый, власть в Казани порешил обманом удержать. Его тут попрекали нередко, что пленников никак не отпускает, а он отписывался: дескать, прячут от него татары рабов, а силу применить боится, дабы волнений ненужных избежать. Но видать, стол под ним шатался изрядно, и он разом с делом покончить захотел. Созвал семьдесят ханов и мурз виднейших на пир, подпоил изрядно, а потом взял всех, да и зарезал. Люди сказывали, два дня потеха длилась, да врут, вестимо. Чего там семьдесят животов вспороть? В четверть часа управиться можно. Да токмо супротив Алеевых ожиданий все наоборот пошло. Возмутились татары и его чуть не побили, вот хан в Москву и сбежал, от стола казанского отказался. Казанцы же послов прислали, стали от Иоанна другого наместника просить. Сказывали, не люб им боле Шиг-Алей. Убийца, дескать, вор и насильник. Государь им князя Микулинского послал. Татары поперва присягнули, ан опосля некие зачинщики числом небольшим бучу учинили… Как сия весть до Иоанна дошла, возмутился он без меры, за клятвопреступление обещал покарать без жалости. И зимы ждать не захотел, прямо счас войну решил затеять. Ну в тот же миг про тебя и вспомнил. Пока Адашев указы об исполчении сочинял, Иоанн для тебя самолично грамотку составил. Видать, уважает. Выделяет особо. Ты у государя уже был?
– Был.
– И как?
– Сказал, что человечек я никудышный, но в его личные советники сгожусь…
– Да ты что?! Из опалы да в советники?
– Другого, молвил, я недостоин.
– Шуткуете, князья? Одного не пойму, кто из вас все сие выдумывает.
Андрей развел руками.
– Ну мне тоже надобно за поручения ответ держать, – кивнул дьяк. – Ты помни, братчина уж собралась почти вся ради исполчения. Коли не загордился, заходи, побратим, пивка свежего попьем.
– Приду.
– Тоды до вечера… – Боярин Кошкин прижал Зверева к своей жаркой московской шубе, отпустил и пошел прочь.
– Значит, семьдесят гостей на пиру зарезал? – почесал в затылке Андрей. – Нечего сказать, образцовый слуга. Честный и умеющий вызывать доверие. Интересно, это Иоанн меня обманул или Шиг-Алей – Иоанна? Надо будет обмолвиться при случае…
