Текст книги "ТЕЩИ.NET"

Автор книги: Александр Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Алексанр Петров
ТЕЩИ.NET

ВАЛЕНТИНА КОСМОНАВТ
(Смерть тещи)

Жил был мужчина, ни молодой, ни старый. У него было нормальное паспортное имя, напряженная работа, достаточная для жизни зарплата, хорошая тачка, жена, кошка, теща. В общем, как у всех. Известен он был тем, что пописывал фантастические рассказики и публиковал их на сайте под псевдонимом «Брахман».

Брахман очень не любил свою тещу. Было за что. После смерти своего мужа, «перепиленного» ей заживо, она переключилась на него. Если раньше самым плохим был тесть, то теперь он стал почти святым. Понятно, пинать мертвого нет резона, не получишь морального удовлетворения. А вот тут рядом есть человечек, виноватый лишь тем, что «хочется мне кушать». Но с Брахмана ей энергии не снять, не по зубам орешек, а вот повонять, позудеть, отравить жизнь, она пыталась с маниакальной настойчивостью. Брахман и звал ее «помойка». Имя же у этой «помойки» было Валентина, как у первой женщины-космонавта.

Атмосфера в семье, стараниями тещи была еще та. Как в сумасшедшем доме, где раньше помещался морг. Брахман терпел, терпел, но в один прекрасный день решил, что ему надоело практиковаться в мазохизме. Если уж старуха начала его «грызть», то у него нет оснований, не дать ей сдачи. Он твердо решил от «помойки» избавиться.

Сел «дедушка русской фантастики» у окна, задумался, пригорюнился, слушая шипение шин по мокрому асфальту и стук капели в подоконник.

Во всех приличных странах, вопрос решался просто – жить отдельно. Но денег на размен, а тем более на покупку новой квартиры у Брахмана все равно не было. Остается одно – снимать. Мало того, что это стоит денег, придется жить «вполноги».

Брахман еще помнил, как это бывает. Гнусное ощущение чужого, временного, постоянной необходимостью ограничивать себя в покупках книг, вещей, техники, оттого, что перспектива съехать в никуда, висит над временными жильцами съемных квартир. О собственной мебели можно забыть, пользоваться можно только обшарпанной, «казенной» плитой и протекающей сантехникой, стираться из-за отсутствия стиральной машины ручками. И это после многих лет жизни в месте, которое было настоящим домом, удобном, чистом, где все сделано своими руками, куда собрана вся необходимая для жизни техника.

Не слишком ли жирно будет старухе? Получить при помощи мелких нападок, придирок и прочих подлых штучек из арсенала психического террора трехкомнатную квартиру у метро, в то время как они с женой будут париться на съемной «хате» где-нибудь в Бирюлево.

Договориться с ней не получалось. Старуха только того и добивалась, чтобы все крутилось вокруг нее и по ее, всегда держа наготове, как дубину, накопленную за годы унижений злобу. Ее она щедро обрушивала на тех, кто оказывался рядом с ней, весь арсенал иезуитских средств, чтобы заставить других почувствовать себя ничтожными, мелкими, зависимыми и несчастными. Такой уж была эта женщина, несчастная сама и делающая несчастными людей вокруг.

Продолжать терпеть – означало поставить крест на своей молодости, забыть нормальные человеческие желания, сосредоточась лишь на одном – выжить, дождаться конца времени бедствий.

Оставалось одно средство – прописать тещу на Николо – Архангельском. Убить человека в Москве человеку со связями не представляет труда. Исполнителя можно найти даже за 500 рублей. Если киллер не попадется, то концы в воду… А заказчика никогда не найдут. При условии, что у того нет явной личной заинтересованности.

– «А что решит уголовка, если тещу „посадят на пику“ среди бела дня?» – подумал Брахман и горько вздохнул, вспомнив все «помойкины» скандалы и чрезмерно любопытных соседей. – «Затаскают… Посадят, даже если и не виноват». Половину субботнего дня провел он в размышлениях, разглядывая летучие картинки в глубинах своего сознания.

Сюжеты «внутреннего кино» были самые разнообразные: тещу топили, расчленяли, переезжали автомобилем. Она, совершенно случайно, выпивала ударную дозу мышьяка, по ошибке проглатывала пачку снотворного, ей на голову падал кирпич. Но все это было не то.

Как в анекдоте про грузина, который объяснил смерть соседа следующим образом: «Сижу на лестнице, чищу саблей картошку. Подходит Гиви, поскальзывается, падает на саблю. И так 77 раз…» Преступление должно выглядеть как заурядный несчастный случай. И лучше, если его, Брахмана, в тот момент рядом не будет. Не придумал ничего в тот день Брахман.

Лег спать с тяжелым сердцем. И приснился ему сон, почти такой же реальный как жизнь. В воскресенье утром, «помойка», которая не могла сидеть без работы, принялась шумно наводить порядок, с силой тыкая шваброй в плинтуса, швыряя вещи, с грохотом двигая мебель, проклиная жизнь, дочку, своего зятя, всех, кроме самой себя виноватых в том, как ей несчастной плохо живется.

Справедливости ради надо отметить, что чистота в доме была стерильная, просто теще захотелось поорать и подвигаться от нечего делать, захотелось показать домашним, кто здесь главный, «построить», заставить побегать, чтобы поднять свою значимость. Так сказать – «говна в ж*пе загорелись».

Брахман был почему-то один. Не – то жена ушла к подружке, не-то в магазин. За стенкой старуха орет, «про лентяя и идиота», небо тучится, настроение мерзкое, роман в «гадюшнике» не пишется.

Вышел Брахман покурить. Прошел мимо тещи, которая забралась на стремянку, протирая плафоны люстры. Увидев его, старуха разразилась новой серией ругательств обращенной неизвестно к кому, поскольку с ней в доме уже давно никто не разговаривал. Да и она формулировала свои претензии в виде «Вот они…». Да, «они» – во всем виноваты… Не лижут ей, распрекрасной задницу…

И такая злость вдруг обуяла Брахмана, что он наподдал ногой по стремянке. Лестница закачалась, старуха инстинктивно ухватилась за люстру. И во время. Получив дополнительный импульс, стремянка упала. «Кабель-мачта отошла» – подумал Брахман.

Теща со страху заверещала, пернула и описалась. «Продувка» – пронеслось у Брахмана в голове. Из разрывающихся под весом дебелого тела проводов люстры посыпались искры. «Зажигание» – произнес Брахман про себя. И добавил – «Подъем! Лети птичка!».

Теща взмыла в небеса, подобно миражу пройдя сквозь потолок.

Брахман проснулся. Некоторое время он лежал, пытаясь продлить этот чудный миг свободы, потом услышал громыхание чашек на кухне и воркотню старухи.

Волшебное ощущение свободы отступило в глубину сознания, оставив после себя летучее, легкое послевкусие. Под впечатлением сна Брахман вытащил из кладовки лестницу и поставил ее на видном месте в коридоре. Брахман долго разглядывал и гладил ее матовые алюминиевые стойки в деталях представляя тот день, когда лестница станет кабель-мачтой домашнего космодрома, отпуская старую мымру в вечность.

Сделав необходимые дела по хозяйству, он с женой ушел гулять, спасаясь от стихийного бедствия в виде разбушевавшейся «помойки», шататься по торговым центрам, кинотеатрам и просто по улицам, заполняя выходной событиями.

Вечером, теща, с чувством выполненного долга ушла к соседке на чай с тортиком, потрепаться «за жизнь».

Как всегда, после рюмки сорокаградусной, такой «чаек» обычно наливала соседка Клава, Валентина, бурно жестикулируя, стала рассказывать, какие сволочи живут в ее квартире. Как дочь с зятем только и ждут, чтобы напоить ее крысиным ядом или удавить во сне подушкой… Выговорившись, теща приняла на грудь еще одну порцию еще и замирала, подперев голову рукой и задрав белесые, бессмысленные глаза к потолку, как обычно на застольях упившиеся гости поют «Ой мороз, мороз». Так она сидела довольно долго. Все объяснялось очень просто. Валентина, как многие сумасшедшие, пьянела после первой рюмки, а после второй впадала в прострацию, которая продолжалась пока печенка не справлялась с ядом. Соседка тем временем допивала пузырек, ставила чай для отрезвления, резала принесенный тещей торт.

То, как это у них происходит, Брахман знал отнюдь не только благодаря своей буйной фантазии. Его приятель, начальник службы безопасности одной из крутых московских контор снабдил его настоящими, профессиональными «жучками», который Брахман, пользуясь тем, что дверь Клавкиной квартиры можно открыть вилкой, в отсутствие хозяйки установил на кухне и в комнате.

Брахман и жена возвращались к моменту, когда старуха, уже практически трезвая, наполненная злой щемящей жалостью с самой себе, дав Клаве денег взаймы, о необходимости вернуть которые, пьянчужка-соседка тут же забывала, сидела в своей комнате. Теща листала старые, затрепанные бульварные газетенки, бессмысленно пробегая глазами по той же строчке в стотысячный раз, видимо сама того не осознавая, несла жуткий бред, обвиняя дочь и зятя во всех смертных грехах.

Брахман рано лег спать, думая о том, как же решить ситуацию в свою пользу. Он немало прочел различной психологической и эзотерической литературы, но ни одно направление, ни один автор не дали ему ответа. Везде получалось: терпите, уважайте, послушайтесь. Если психологи давили на мораль, то эзотерики призывали помочь, поскольку ситуация с другим проецируется как предупреждение для самого человека, что означает «помогая ближнему – помогаешь себе». Эзотерики, конечно, были более последовательны, поскольку психологическая наука не давала ответа на сакральный, жгучий вопрос: «Отчего это случилось именно со мной?». А без этого ответа любой человек чувствовал жертвой случайных, стихийных сил, слепого жребия.

Брахман стоял у открытого по случаю хорошей погоды окна. Светило яркое солнце, легкий, теплый ветерок врывался в комнату, заставляя раскачиваться занавески, и приятно овевая лицо и голову Брахмана. Внизу, на улице машин практически не было, отчего брань «помойки» слышалась гораздо отчетливей. Брахман почувствовал нешуточную злость и выскочил из комнаты. Старуха, стоя на стремянке, протирала плафоны люстры.

Увидев его, старуха разразилась новой серией ругательств, именуя его бугаем, конем, лосем, козлом и лентяем.

Брахман уже целенаправленно пнул ногой лестницу, так что старуха едва успела ухватиться за ненадежную опору в виде люстры. Стремянка с грохотом упала. «Кабель-мачта отошла» – подумал Брахман.

Теща висела, держась обеими руками за медленно изгибающийся под ее весом светильник. На застиранных старушечьих панталонах, открытых теперь для всеобщего обозрения, расплывалось мокрое пятно. По комнате поплыл запах утробных газов.

«Продувка» – пронеслось у Брахмана в голове.

Трубки люстры согнулись под весом тещиной туши. Раздался треск – это не выдержала подвеска светильника. Из проводов люстры посыпались искры. «Зажигание» – произнес Брахман про себя. И добавил – «Подъем! Лети птичка!».

Теща взмыла в небеса, подобно миражу пройдя сквозь потолок, оставив влажное желтое пятно на побелке.

Брахман проснулся. Было тихо, лишь редкие машины прочеркивали шуршанием резины ночной покой. Когда удивление улеглось, Брахман понял, что ему опять приснился тот же сон про тещу, на этот раз еще более яркий и реальный.

Этот сон стал сниться каждую ночь, обретая с каждым разом все новые и новые краски. В пространстве сна Брахман получил некоторое подобие свободы. Он мог выбирать последовательность действий, предшествующих удару по стремянке. Мог выглянуть в окно, где рабочие на машине-вышке крепили новую рекламу на щит, мельком взглянуть в женский журнал, лежащий на стуле, сходить в туалет, покурить. Но все неизменно заканчивалось одним и тем же – пинком по алюминиевой раскладной лестнице.

Брахман почти не сопротивлялся. Ему даже наоборот нравилось, он понимал, что раз за разом, повторение за повторением, как пазл складывается картинка тещиной смерти. Лишь где-то глубоко ворочался страх, что когда-нибудь с ним поступят также. Отдаленно и глухо вспоминались 10 заповедей. Но порции ненависти, подкидываемые старухой, глушили страхи. Главным было одолеть, взять верх. А все остальное неважно. Все остальное будет после. Да и будет ли…

Осваиваясь в новой реальности, Брахман стал сознательно концентрироваться на ощущениях тела, дыхании, запахах, которые по-прежнему оставались условными, едва намеченными. Именно по этим признакам он стал отличать дневную, телесную реальность от реальности сна.

Неторопливой чередой шли дни. Брахман, занятый внутренним кино не слишком замечал их течение. Весна сменилась осенью, зарядили дожди, с деревьев полетела листва. Наступило хмурое, скучное, печальное, мокрое и холодное время, когда осень уже кончилась, а зима еще никак не могла начаться. В один из вечеров, после такого вот сумеречного дня, Брахман лежал в постели и делал вид, что спит, накрывшись одеялом с головой. Делал он это для того, чтобы не слышать исходящего от ящика свиста, который смотрела жена, надев наушники.

Брахману вдруг вспомнилось давно прочитанное им утверждение, что судьба, прежде чем свалить проблему на человека, предлагает посмотреть, как это выглядит со стороны в исполнении другого. Применительно к ситуации это означало, что Брахман прямиком идет к тому, чтобы стать таким же старым, свихнувшимся психотеррористом.

Брахману, вдруг пришла в голову простая и естественная, что он даже подивился, как не додумался до этого раньше. Если он осознал, что это настолько плохо, что готов даже на убийство, то вряд – ли будет таким сам. Да и не убийство это вовсе, если каждый день теща просит об этом сама.

Утром Брахман проснулся оттого, что за окном какие-то люди шумели и стучали. Он выглянул на улицу и увидел, как рабочие закрепляют на щите знакомый по десяткам повторений в реальности сна плакат с сексапильной дивой. Погода была на удивление ясной, солнечной, как во сне. Брахман подумал, что спит, но ощущения его не обманывали – все было на самом деле. На стуле лежал раскрытый на рекламе губной помады женский журнал, который он успел рассмотреть от корки до корки за много месяцев повторений его сна.

Проснулась жена – теперь это точно был не сон, а очередное воскресенье, день торжества «помойки». Они быстро, стараясь не шуметь, попили чаю, умылись и ушли по очередному нужному и важному делу, спасаясь от сумасшедшей, злобой старухи. Брахману было пусто и одиноко. Он с беспокойством думал, что случится, если его замечательный сон, сон– мечта, ролик внутреннего кино, ответ на вывернутую реальность, оставит его навсегда.

Когда они вернулись, у дома стояла «скорая», бегали «эмчеэсники», нервно курил на площадке участковый.

Дверь квартиры была открыта нараспашку, спасатели вытаскивали на носилках какой-то тюк. В бесформенной массе, прикрытой материей, Брахман не сразу узнал тещу. «Помойка» тряслась на брезенте, как куль с дерьмом, уплывая в историю. Тихо плакала жена, – какая – никакая, но мать. Командир спасателей выписал счет за вскрытие дверей… Доктор сказал, что надежды нет… Тяжелое сотрясение, перелом позвоночника… Паралич сердца и дыхания – вопрос нескольких дней…

Еще предстояли похороны, еще что-то уныло бубнил милиционер про несчастный случай, падение с лестницы и бдительную соседку, которая услышала шум и тихий стон тещи. Брахману было легко и радостно. Начиналась совсем другая жизнь.

Конец.

ТЁЩИН ОСТРОВ

У вас не бывает такого, что все вдруг в окружающем мире необратимо меняется в один момент? Меняется воздух вокруг, Солнце делается более ярким или тусклым. Если перемена застает в темное время суток, привычные созвездия растворяются без следа в бархате ночи, а целые грозди небесных светил вылезают им на смену там, где только что была угольная чернота неба. Детальный обзор окрестностей довершает картину катастрофических, немыслимых изменений. Где плескалось море, могут возникнуть пропасти, а на месте небоскребов большого города расстилаются пески великих пустынь или взлетают на многокилометровую высоту горные цепи и пики, превосходящие самые высокие вершины земных гор. Впервые это случилось со мной в возрасте 11 лет, и с тех пор дар или проклятие, все зависит от точки зрения, способности к спонтанному изменению реальности, не оставлял меня, превращая жизнь в кошмар.

Один раз я так лишился девушки, лучшей, единственной, в миг, когда мне осталось буквально совсем чуть-чуть, чтобы добиться ее, оказавшись в обществе гориллоподобного монстра со смердящей крокодильей пастью… Но это отдельная история, тем более, что все осталось в далеком прошлом.

Нет, я умею делать скачки в Реальности и сейчас. Просто научился контролировать эту способность, себе на благо. Теперь это для меня бесплатный иллюзион, развлечение после работы и палочка-выручалочка. Был – не был, стрелял – не стрелял, видели – не видели.

Смена планов и вот я уже совершенно в другом месте, в окружении десятков свидетелей, того, что в такое – то время, такой-то находился за сотню километров от места преступления. Ну, в общем, вы поняли. Моя профессия в обществе порицается, хотя некоторые молодые люди просто мечтают ощутить в руках дрожащий от сил отдачи автомат с глушителем, или посадить на перекрестье оптического прицела снайперской винтовки силуэт врага, выбирая свободный ход спускового крючка оружия перед выстрелом.

Речь не о том, как я зарабатываю себе на жизнь… Путешествия из Реальности в Реальность бывают порой очень занятными.

Однажды я оказался в месте, которое очень похоже на Землю. В первый момент я даже подумал, что никуда не переместился. По голубому небу также плыли веселые перистые облачка, а солнце ласково припекало, лаская миллионами своих лучиков-рук листву деревьев, ковры изумрудно – зеленой, в пояс травы и яркие пятна незнакомых луговых цветов. Я скинул с плеча сумку и уселся под деревом на пригорке, до боли похожем на березу. Оперся спиной об его теплый ствол, запрокинул голову, и остался в неподвижности, разглядывая его оранжевые, похожие на ягоды малины, плоды на ветках. За деревьями виднелась серо-голубая водная гладь, исчерканная гребнями волн, с нахлобученными белыми барашками пены.

Путешествия отнимают очень много сил. Мне нужно было отдохнуть. Глаза уже слипались, сонная дрема волнами накатывала на усталое тело, как вдруг я услышал звуки губной гармошки, а следом щелканье кнута и звуки ударов по чему-то мягкому, сопровождаемые сдавленными стонами. Рука мгновенно нашла в подмышечной кобуре «Валькирию», импульсный плазмомет, вынесенный мной из одного интересного, крайне продвинутого технически, но совершенно бардачного отделения Реальности.

Как оказалось не зря. По тропинке поднимались трое. На самом деле их было четверо, четвертым был серый мохнатый ослик, печально кивающий головой при каждом шаге, на котором восседал здоровенный парень в маскировочном комбинезоне, с закатанными до локтей рукавами. На его шее болталось какое-то оружие, похожее на немного уменьшенный американский М-60. Детина периодически подносил инструмент к губам, извлекая звуки, отдаленно похожие на те, которые в плохих фильмах про войну сопровождают марш немецко-фашистских оккупантов по деревне в поисках сала, яиц, кур и девок. Потом, он брался за плеть, и со всей дури лупил бредущую на веревке впереди ослика старую, растрепанную и босую женщину, обряженную в изодранную, окровавленную мешковину.

Шествие замыкал человек одетый в серую, явно форменную одежду. Ему было жарко, он шел, вздыхая и вытирая пот со лба, несвежим платком.

Мой глаз стразу отметил, что он тоже вооружен чем-то напоминающим пистолет, причем оружие в кобуре болтается уже не на поясе, а как бы сказать поделикатнее, – немного ниже, совсем как у нерадивого московского милиционера.

– Здорово, приятель! – крикнул детина, отвлекаясь от лупцевания старухи.

– Здравствуйте, – сдержано ответил я, отпуская свое оружие и вынимая руку из куртки.

– Мы тут пристанем, – скорее утверждая, чем, спрашивая, сказал всадник. – Карл совсем заморился на этой жаре. Да и карге, чтоб не сдохла раньше времени тоже нужно кости бросить.

– Пожалуйста, – сказал я. – Места на всех хватит.

Участники странного шествия заняли места в тени. Детина привязал женщину к «березе», попутно отвесив ей пару добрых пенделей и ткнув кулаком поддых, отчего старуха со стоном опустилась на землю, и осталась лежать, бессмысленно таращась в небо и пытаясь вдохнуть.

Потом он надел ослику на морду торбу с какими-то семенами, и сказал, погладив животное: – Кушай, Карлуша, кушай, хороший мой.

Мужчины двинулись в мою сторону. «Милиционер» выбрал место попрохладнее, и уселся. Я поднялся навстречу, улыбаясь и всем своим видом показывая, что я не имею ничего против них.

Мои странствия научили меня не вмешиваться прежде, чем я пойму, в чем тут дело.

– Гюнтер Штоль, – сказал детина, протягивая руку, – бывший сержант Кераспольского отдельного десантно-штурмового батальона. В отставке.

– Алекс Браунинг, путешественник и исследователь, – назвал я первые пришедшие на ум имя, фамилию и род занятий, затем пожал руку Гюнтера.

– Фридрих, иди сюда, позвал детина человека в форме.

Тот, кряхтя, поднялся, подошел, вытирая пот со лба: – Фридрих Мюллер, – представился он.

Род занятий герр Мюллер называть не стал, очевидно, полагая, что я догадаюсь об этом по форме и его присутствию здесь.

– Алекс Браунинг, путешественник и исследователь – повторил я для него.

– Хороший денек, – сказал Гюнтер. – А на прошлой неделе, дождь лил как из ведра. Ехал я домой и думал, что все это придется под дождиком делать.

– Это ее слезы были, – мрачно сказал Мюллер, кивнув головой в сторону валяющейся пластом старухи.

– Да нет, она думала, что я сдох от лихорадки в Такеме год назад, – усмехнувшись, сказал сержант.

– А чего это вы? – осторожно поинтересовался я, показав глазами на избитую женщину, которая ожила настолько, что делала неуклюжие попытки сесть.

– Теща, – равнодушно сказал страж порядка.

– Теща?! – по моему лицу пробежала целая гамма чувств, закончившись улыбкой из-за осознания всей нелепости такой вот ситуации в моем мире. – Как я мечтал свою прогулять таким вот образом…

– Ну и чего? – с живейшим интересом спросил Гюнтер.

Я не знал, что ответить, не знал обычаев этого весьма странного мира, поэтому решил сказать правду, а там будь что будет.

– Она меня не дождалась. В бане сгорела. Неосторожное обращение с огнем.

– Вот сука, – покивал головой Штоль.

– Я представляю, как ты был разочарован.

– Да…

– Я тебя понимаю, комрад. Подождите, сейчас вернусь.

Детина подошел к теще, пнул по ребрам, пресекая попытки встать, потом расстегнул штаны и помочился ей на голову, очевидно для того, чтобы привести в чувство. Затем, отставной сержант подошел к ослику, помыл руки водой из фляги, вытер руки одноразовой салфеткой, погладил животное, говоря что-то ласковое, вытащил из баула упаковку пива и беззаботно-радостно насвистывая, вернулся, неся бутылки с янтарным напитком.

– «Будвайзер», комрады. Пейте за мое возвращение, пейте за мою удачу, пейте за то, чтобы все получилось.

– Прозит, – сказал Фридрих, поднимая бутылку.

– Прозит, – произнес я. Мы чокнулись бутылями и выпили.

Очень скоро Гюнтер напился и стал невнятно рассказывать о войне, поминутно вставляя «доннер-веттер», «хурен» и «ферфлюхтен швайн», махая руками и имитируя звук взрывов.

– Я говорю ему, не высовывайся, доннер-веттер, а он говорит «нет, я хочу посмотреть, откуда пулеметчик садит». Вот и досмотрелся второй номер. Каска в одну сторону, голова в другую. А потом налетели зуловские глайдеры, и тут уж всем нам жарко пришлось. Дружка моего убили. Его буквально пополам разорвало зарядом. Он еще жил несколько секунд, успел только сказать: – «мама», а потом – «хурен».

– Вот именно, что это слово, – в сердцах произнес Мюллер. – Растят пацанов, а потом, как стукнет 18, – дадут пару белья, скажут – «Вот Бог, а вот порог». И шагай, горемычный, куда хочешь. На квалифицированную работу не берут, обучение стоит бешеных денег. Квартира – когда она будет. Гражданство – и то надо заработать… – А природа своего требует… Но с нашими фрейлен… А уж попал, то держись. Свои фатер муттер жмоты, скопидомы последние, а уж чужие точно не пожалеют. Помыкается парень, помыкается, – и одна дорога, в Легион.

– Верно говоришь, Фридрих, – произнес Гюнтер. – Три года, три года в пустыне. Днем жара, ночью холод до костей, лихорадка, скорпионы размером с крысу. Стреляешь в этих несчастных зулов, а перед глазами фрау Велта с ее презрительно поджатыми губами. Комрады, что-то я сс*ть захотел. Составите мне компанию?

– Вообще-то не положено, но для друга чего не сделаешь? – хмыкнул Мюллер.

– Пошли, отольём, а то карга пить, наверное, хочет.

Мы направились к сжавшейся в ожидании очередной экзекуции старухе и от души, с удовольствием, в три струи, не жалея, полили тещу Гюнтера желтой, соленой влагой, стараясь, чтобы как можно более «золотого дождя» пришлось на рот, глаза и ноздри.

– Чтобы вас так дети ваши мучили, проклятые изверги, – выкрикнула старуха. Голос был на удивление молодым и звонким.

Гюнтер наподдал ей по ребрам, плюнул и смачно выругался:

– Все ведь удовольствие испортит, с*ка.

Мы вернулись на место.

– Нет, будь моя воля, я бы ее мучил бы, пока она сама не сдохнет, задумчиво произнес Гюнтер.

– А вот тут мимо, – ответил ему Фридрих. Только до утра она в твоей власти. И то, без всяких там кольев в зад, анального секса и прочих извращений.

– А потом? – поинтересовался я.

– Духу не хватит пришить, – лицензия изымается и все, пусть живет, – ответил Мюллер. – Я свою вообще не мучил. Встретил на улице, отвел в сторонку… И шлепнул. Ребята приехали, поверили разрешение, карточку порвали. Штраф еще помню, выписали. За стрельбу в городе. Поговорили, посмеялись, пива выпили. И все равно погано было на душе. Месяца 2 жена не разговаривала, сам места себе не находил. Сынишка спрашивал, куда бабушка делась.

– У тебя сын? – спросил Гюнтер. – Да, – ответил Фридрих кивая. – Счастливый, – в раздумье сказал бывший сержант. – А у меня дочь. Если в монашки не пойдет, то может и мне так придется…

– Да, – без улыбки сказал Мюллер, – лучший подарок, который может сделать дочь родителям, – остаться незамужней.

– Ну ведь неправильно это все, – вздохнул Гюнтер. – растишь ребенка, растишь… Потом приходит молодец и тащит тебя на Тещин остров. Не меня, так мою Марту.

– Неправильно это… – совсем мрачно сказал Штоль. – Замочил бы этого субчика, заел бы, запилил, чтоб и думать, не смел об этом.

– Вот и она, наверное, так думала, – вставил я.

– А куда денешься. Люди мы бедные, откупиться от молодых нечем будет.

– Да ладно, – не поверил я.

– Правда, – мрачно сказал Гюнтер. – Вот все мое добро. Он извлек из кармана золотые часы-луковицу. – На обзаведение хозяйством хватит, – сказал он. – А дальше – вертись как хочешь. И то ведь с мертвого зульского офицера снял. Так бы и этого не было.

– А хочешь, я тебе «машинку» подарю? Не простую, с секретом. Я извлек из кобуры «Валькирию».

– Ох, ты, – удивился Гюнтер. – Что это?

– Импульсный плазмоизлучатель. Броню линкора с 400 метров прожигает. Держи. К подарку я добавил стрельбовый кроссполяризатор и пару батарей.

– Как это работает? – поинтересовался бывший сержант, осторожно беря пистолет.

– Одень очки, сними вот здесь с предохранителя, нажми на гашетку. Будешь стрелять – скажи, мы глаза закроем. И поставь на минимум.

– Хорошо… Эй, ты, курица, – заорал Гюнтер – глаза закрой. А то уже сейчас в темноте окажешься. Комрады, я стреляю, – сказал он уже совсем другим тоном.

Выстрел «Валькирии» ужасен. Нагретая до 100 000 градусов плазма с громом вырывается из камеры конвертера на тысячу метров, сжигая все на своем пути. Бывший сержант был хоть и сильно пьян, но направил оружие в небо, поэтому лес на острове не загорелся.

– Доннер-веттер, – в восторге проорал Гюнтер. – А патронов к нему много?

– Сколько хочешь! Это не магазин, это батарея, – ответил я. Берет энергию из вакуума.

– Я бы этих зулов бы, будь у меня такая штука, пачками бы поджаривал!

– Да кто тебе дал бы?! – ворчливо возразил Фридрих. – Отняли бы. Ну, заплатили бы компенсацию, на пиво. Чего тебе эти зулы, чего тебе эта такемская нефть?

– А вы забудьте, про саму пушку, – озвучил я, что вдруг пришло мне в голову. – Да и вряд ли ваши инженеры поймут, как она работает. А вот батарея… Если нужно, она целый город будет энергией снабжать. Наймете пару инженеров, с головой, но без штанов, научитесь делать эти игрушки. Продавать будете. Машины будут на электрическом ходу, самолеты без керосина, электростанции без топок и вонючего дыма. Как насчет акционерного общества «Штоль, Мюллер и K°»?

– Алекс, да ты голова! – детина в восторге хлопнул меня пятерней по спине, так, что я едва не поперхнулся. – В Такеме с зулами воевать перестанем. Кому нужна будет эта черная вонючая параша, которую там из земли качают?! Держи, – сказал он, протягивая мне часы.

Я взял, прикидывая, что за только за корпус этого механизма мне продадут ящик «Валькирий» на совершенно законных основаниях.

– Спасибо, комрад, – сказал я, чувствуя себя немножечко богом. – У меня еще что-то есть… Я извлек из кофра бутыль коньяка, разлил по стопкам.

– «Армано», – с восторгом сказал Мюллер. – Всю жизнь мечтал попробовать.

За разговором и обсуждением перспектив технического прогресса и связанного с этим личного Фридриха и Гюнтера обогащения мы уговорили всю бутылку. Смеркалось… Мюллер разжег костер.

– А этой то, наверное, холодно, – сказал Фридрих.

– Вот я ее сейчас согрею, – совсем пьяно сказал Гюнтер. Он, качаясь, направился к старухе, прихватив пулемет. Разрезал веревки на руках и ногах, отошел и крикнул: – «Беги».

– Не буду, – прошипела теща. – Все равно убьешь, паскуденыш.

– А вдруг нет? – спросил Гюнтер и пальнул в землю перед ней. – Беги, а то передумаю.

– Ты, сучонок думаешь, что я тебя боюсь? Ты, мразь, подонок, примак! У тебя духу не хватит! И с тобой также будет!

Такие вещи нельзя говорить под горячую руку.

Грохнул выстрел. Во лбу старухи появилось маленькое круглое отверстие. Фрау Велта медленно осела на землю, а Штоль, ругаясь и хохоча, как безумный, выпалил в нее всю ленту, кромсая пулями уже мертвое тело.

Он вернулся к костру, бросил ненужный пулемет и заплакал, вспоминая друзей, которых он потерял на войне, атаки и штурмовки, которые ему пришлось пережить ради этого дня…

Я аккуратно написал записку со словами благодарности и незаметно дунул ее в карман начавшего дремать Гюнтера. Потом отошел за дерево и перенесся обратно, в душное московское лето 2006 года, думая о том, что никогда не рассматривал силовой генератор «Валькирии», как альтернативу контролируемому жадными олигархами энергетическому комплексу страны…

Конец.