Текст книги "Петербург. История и современность. Избранные очерки"

Автор книги: Александр Марголис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Еще в мае 1812 года Остерман-Толстой затеял перестройку дома на Английской набережной: решил перекрыть крышу железом и возвести во дворе каменные службы. Но работы пришлось отложить в связи с начавшейся Отечественной войной. Строительство возобновилось только в мае 1816 года. Со стороны двора пристраиваются каменная лестница и галерея. Здание значительно расширилось за счет двух боковых трехэтажных флигелей. Интерьеры в жилых помещениях в 1818–1819 годах были оформлены в стиле ампир.

Дом Остермана с «цельными окнами» упомянут А. С. Пуш киным в первой главе «Евгения Онегина»:

 
Усеян плюшками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам, и модных чудаков.
 

Д. И. Завалишин, живший в 1824–1826 годах у Остермана-Толстого, вспоминал: «Окна гостиной и кабинета моего помещения выходили на Английскую набережную и на Неву; из них прямо были видны Румянцевская площадь и первая линия Васильевского острова… Осенью, когда зажигались фонари на улицах и на стоявших против наших окон судах, – вид был великолепный. В гостиной и стены, и мебель были обиты голубым штофом, а в кабинете – зеленым. При толщине стен дома амбразуры окон были очень глубоки, и в них устроены были диваны. Окна были (что тогда составляло редкость) цельные, зеркальные, богемского стекла (каждое стекло стоило 700 р. асс.) и представляли то удобство, что если из комнаты все было так отлично видно, как бы не существовало вовсе стекла, то с улицы днем не было ничего видно, что делается в комнате, потому что зеркальные стекла отражали внешний вид, закрывавший собою вид во внутренность комнаты… Дом гр. Остермана в Петербурге на Английской набережной был отделан едва ли не великолепнее тогда всех зданий столицы. Отделка одной „белой“ залы стоила 46 000 рублей. Надо сказать, что Остерман в императоре Александре I чтил не только государя, но и полководца, и что белая зала, где стояла статуя императора, была скорее похожа на храм, чем на комнату. Она была в два света, занимая по высоте второй и третий этажи… и выходила окнами также на Английскую набережную… В глухих боковых стенах с одной стороны в нише стояла статуя во весь рост (работы Кановы) императора Александра I, пред которою ставились две курильницы в виде больших ваз. В четырех углах залы стояли на высоких пьедесталах бюсты Петра I (как полководца), Румянцева, Суворова и Кутузова. Стены были отделаны под белый мрамор с золотою арматурою; пол был ясеневый, с огромным лавровым венком; зала освещалась большими люстрами. На стороне, противоположной статуе императора, помещались хоры для музыки и певчих и огромный камин. Хоры закрыты были двумя транспарантными картинами, изображавшими два главные, решительные момента войн России с Наполеоном: Лейпцигское сражение и вход союзников в Париж. На огромной мраморной плите у камина стояли: фарфоровая ваза севрской мануфактуры с изображением Кульмского сражения, подаренная Остерману императором Александром, и золотой кубок, осыпанный дорогими каменьями, поднесенный победителю при Кульме богемскими и венгерскими (имевшими владения в Богемии) магнатами, имения которых были спасены от разграбления победою при Кульме (сейчас хранится в Государственном Историческом музее в Москве. – А. М.). Мраморную плиту поддерживали две статуи (с портретными лицами), изображавшие тех двух гренадеров Павловского полка, которые поддержали и унесли из боя Остермана, когда ему оторвало руку. Они получали от него пенсию. Постройка и отделка бальной залы, в которой Остерман давал для обновления залы бал в честь великой княгини Елены Павловны (принцесса Фредерика-Шарлотта-Мария Вюртембергская прибыла в Россию в 1823 г., приняла православие и наречена Еленой Павловной, а 8 февраля 1824 г. вступила в брак с великим князем Михаилом Павловичем, младшим братом Александра I. – А. М.), стоила 200 тыс. руб. асс. Все другие комнаты отделаны были также великолепно, а иные и своеобразно; так, в одной из комнат стены были обложены распиленными бревнами, что давало ей вид русской избы. В одной из комнат стояла, работы Кановы же, статуя супруги графа в сидящем положении (автор скульптуры графини Е. А. Остерман-Толстой – Б. Торвальдсен. Ныне в собрании Эрмитажа. – А. М.), а в другой, того же художника, надгробный памятник Остерману (автор этой скульптуры – С. Гальберг, работа хранится в фондах Государственного Исторического музея. – А. М.), самим им себе заготовленный, на котором он изображен лежащим, опираясь рукою на барабан, как и происходило это при операции; возле лежала оторванная рука, а в барабан были вделаны часы, на которых стрелки означали время получения тяжелой раны, и была надпись латинская: Vidit horam; nescit horam! (Видит час, но не знает час, т. е. того часа, в который человека постигнет известная участь). У Остермана обед был всегда в три часа, и в будние дни обыкновенно на 30 человек; с ударом трех часов подъезд запирался, и уже не принимали никого, кто бы ни приехал. В воскресенье стол был на 60 человек, с музыкой и певчими, которые были свои; обедали не только в полной форме, но и шляпы должны были держать на коленях… Бесспорно, что Остерман имел много странностей, даже чудачеств, которые давали повод противникам его вредить ему в общественном мнении (а противников он имел много за свои неуклончивые отзывы)… К числу причуд его или странностей относилось еще и то, что у него в обеденной зале находились живые орлы и выдрессированные медведи, стоявшие во время стола с алебардами. Рассердившись однажды на чиновничество и дворянство одной губернии, он одел медведей в мундиры той губернии… В жизни Остерман был очень прост и воздержан; зимой ездил всегда в открытых пошевнях, летом – в коляске, закрытых экипажей не любил. Остерман пользовался большим уважением государя (Александра I. – А. М.) и вдовствующей императрицы (Марии Федоровны. – А. М.), которая при прогулках ее внучат приказывала нередко заводить их к Остерману: особенно часто приводили великую княжну Марию Николаевну (старшая дочь Николая I. – А. М.), которая, не видя у Остермана одной руки, все доискивалась, куда он спрятал ее». Особый шарм придавала Александру Ивановичу близорукость, из-за которой он однажды едва не угодил в плен к французам. Во время сражений он обычно надевал очки.

Большинство современников отзывалось об Остермане-Толстом как о замечательной и своеобразной личности. По словам князя П. А. Вяземского, «нравственные качества его, более других выступавшие, были: прямодушие, откровенность, благородство и глубоковрезанное чувство народности, впрочем не враждебной иноплеменным народностям». Однажды в 1812 году Остерман сказал генералу Ф. О. Паулуччи, состоявшему на русской службе: «Для вас Россия – мундир, вы его надели и снимете, когда захотите, а для меня Россия – кожа».

Вскоре после вступления на престол Николая I Александр Иванович вышел в отставку (19 января 1826 г.) и уехал за границу. Дело в том, что в числе арестованных декабристов оказался племянник Остермана – Валериан Голицын, за которого он безуспешно хлопотал. В апреле 1828 года началась Русско-турецкая война. Боевой генерал сразу вернулся на родину и предложил свои услуги новому императору; его предложение не было принято. По свидетельству баварского журналиста Якоба Фальмермайера, «царь Николай I и граф Остерман-Толстой не могли выносить друг друга». В 1831 году в качестве военного консультанта правителя Египта Ибрагима-паши Остерман участвовал в войне против турецкого султана. Окончательно покинув Россию, он жил в Париже, Риме, Флоренции, Мюнхене. В конце концов поселился в Женеве, где провел последние двадцать лет жизни. Умер 30 января (11 февраля) 1857 года в возрасте 86 лет. В мае того же года его прах отправили из Женевы в родовое село Красное Рязанской губернии. После революции семейный склеп Остерманов был разорен, захоронение героя войн с Наполеоном утрачено.

Со смертью Александра Ивановича и Елизаветы Алексеевны (умерла 24 апреля 1835 г. в Москве), не оставивших законных наследников, род Остерманов мог вновь прерваться. Славную фамилию должен был унаследовать племянник графа, осужденный декабрист Валериан Михайлович Голицын, восстановленный в правах после амнистии 1856 года. Но только в 1863 году право наследования фамилии, титула и майората Остерманов получил сын В. М. Голицына – Мстислав Валерианович, который стал именоваться «князь Голицын граф Остерман».

Еще в 1837-м овдовевший Остерман продал свой дом на Английской набережной княгине Варваре Петровне Бутера-Радоли, арендовавшей его у жившего за границей графа с 1832 года. Перед тем как начать эту новую главу истории дома, вспомним нескольких замечательных людей, живших здесь при графе Остермане-Толстом.

В августе 1819 года в квартире из двух комнат в нижнем этаже флигеля по Галерной улице (ныне – Галерная ул., 9) поселился адъютант Остермана-Толстого поручик Иван Иванович Лажечников (1790–1869), впоследствии – известный писатель, один из создателей русского исторического романа. В 1830-х годах «Последний новик», «Ледяной дом» и «Басурман» принесли ему славу «русского Вальтер Скотта».

Лажечников начал службу в Московском архиве Коллегии иностранных дел. В сентябре 1812 года вступил в Московское ополчение, участвовал в сражениях под Тарутином, Малоярославцем, Красным. С декабря 1812 года служил в Московском гренадерском полку. Участник Заграничных походов 1813–1814 годов, был в сражении под Парижем. Как писатель дебютировал в 1817 году книгой «Первые опыты в прозе и стихах», тогда же стал публиковать в журнале «Вестник Европы» и других изданиях отрывки из «Походных записок русского офицера».

В 1818 году, будучи поручиком лейб-гвардии Павловского полка, стал адъютантом шефа полка Остермана-Толстого и вскоре поселился в его доме. В журнале «Русский вестник» (1864, № 6) Лажечников опубликовал мемуарный очерк, в котором описал колоритную фигуру своего покровителя и его дом: «Дом этот на Английской набережной, недалеко от Сената. В то время был он замечателен своими цельными зеркальными стеклами, которые еще считались тогда большою редкостью, и своею белою залой (другие названия – Золотой, или Александровский, зал. – А. М.). В ней стояли, на одном конце, бюст императора Александра Павловича и по обеим сторонам его, мастерски изваянные из мрамора, два гренадера Павловского полка. На другом конце залы возвышалась на пьедестале фарфоровая ваза, драгоценная сколько по живописи и сюжету, на ней изображенному, столько и по высокому значению ее. Она была подарена графу Его Величеством взамен знаменитого сосуда, который благодарная Богемия поднесла, за спасение ее, герою Кульмской битвы, и который граф с таким смирением и благочестием передал в церковь Преображенского полка. В этом доме была тоже библиотека, о которой стоит упомянуть. В ней находились все творения о военном деле, какие могли только собрать до настоящего времени. Она составлялась по указаниям генерала Жомини. Украшением дома было также высокое создание Торвальдсена, изображавшее графиню Е. А. Остерман-Толстую в полулежачем положении: мрамор в одежде ее, казалось, сквозил, а в формах дышал жизнью».

Как уже было сказано выше, Лажечников занимал две комнаты в нижнем этаже флигеля по Галерной улице. Он вспоминает, что одну из комнат, первую от входа, он уступил приехавшему в Петербург майору Денисевичу, также служившему под началом Остермана. Однажды в конце 1819 года, рассказывал Лажечников, к нему в переднюю вошел «очень молодой человек, худенький, небольшого роста, курчавый, с арабским профилем, во фраке». За ним выступали два кавалерийских гвардейских офицера. Это был А. С. Пушкин, приехавший со своими секундантами вызвать Денисевича на дуэль. Поводом к вызову послужило замечание, сделанное майором Пушкину, сидевшему рядом с Денисевичем в театре и мешавшему ему слушать актеров. Благодаря вмешательству Лажечникова, запугавшего Денисевича последствиями дуэли с сыном «знатного человека», майор извинился перед Пушкиным, и поединок не состоялся. Тридцать шесть лет спустя, вспоминая об этом эпизоде, Лажечников написал: «И я могу сказать, как старый капрал Беранже: „Я послужил великому человеку“».

В декабре 1819 года Лажечников вышел в отставку и покинул Петербург. В конце 1820-х годов он был управляющим подмосковным имением Остермана-Толстого, где много времени провел в семейном архиве и библиотеке графа.

В начале 1822 года Остерман-Толстой поселил в доме на Английской набережной своего племянника Федора Ивановича Тютчева, незадолго до этого окончившего Московский университет. Граф содействовал зачислению 18-летнего поэта на службу в Коллегию иностранных дел и добился его назначения в российскую дипломатическую миссию в Мюнхене. Новоиспеченный дипломат прожил в столице до мая 1822 года и, заехав в Москву, чтобы попрощаться с родителями, отправился к месту своей первой службы. Остерман сопровождал его до Мюнхена, где представил племянника послу в Баварии И. И. Воронцову-Дашкову. В том же году по просьбе графини Е. А. Остерман-Толстой Воронцов-Дашков ходатайствовал о пожаловании Тютчеву звания камер-юнкера. Многие годы спустя Федор Иванович писал родителям из Германии: «Странная вещь – судьба человеческая! Надобно же было моей судьбе вооружиться уцелевшей Остермановой рукой, чтобы закинуть меня так далеко от вас!»

В посольстве в Мюнхене Тютчев служил до 1837 года. В конце декабря 1825 года во время отпуска он останавливался в доме Остерманов-Толстых в Петербурге. В 1837–1839 годах продолжил службу в российской миссии в Турине. В 1839 году дипломатическая деятельность поэта внезапно прервалась, но до 1844 года он продолжал жить за границей. Вернувшись в Россию, вновь поступил на службу в Министерство иностранных дел. Любопытно, что с осени 1844 года до конца мая 1845-го Тютчев с семьей жил на Английской набережной, по соседству с бывшим домом Остермана, в пансионе Матвея Маркевича (ныне – Английская наб., 12).

Дальним родственником Остермана-Толстого (по линии мачехи – Надежды Львовны Толстой) был Дмитрий Иринархович Завалишин (1804–1892). Он воспитывался в Морском кадетском корпусе в 1816–1819 годах, где был оставлен после производства в мичманы преподавателем высшей математики и астрономии. В эти годы Дмитрий Завалишин нередко бывал на Английской набережной в доме своего покровителя. В 1822–1824 годах он участвовал в кругосветном плавании на фрегате «Крейсер» под командой М. П. Лазарева. В 1822 году написал из Лондона письмо Александру I с просьбой вызвать его к себе. По возвращении в Россию в мае 1824 года отозван из Охотска в Петербург (проехал через всю Сибирь), где представил царю свой проект «Ордена Восстановления» – организации масонского типа, преследующей цель «восстановить правду, порядок и законные власти через нравственное преобразование людей». Александр I нашел идею ордена «увлекательною, но неудобоисполнимою». В январе 1825 года лейтенант Завалишин поступил в 8-й флотский экипаж и находился «при береге». По рекомендации адмирала Н. С. Мордвинова принимал участие в делах Российско-Американской компании, где в начале 1825 года познакомился с К. Ф. Рылеевым. Вопрос о членстве Завалишина в Северном обществе до сих пор окончательно не решен, но известно, что он пропагандировал среди флотских офицеров отмену крепостного права и введение республиканского правления.

С ноября 1824 года Завалишин жил в доме графа А. И. Остермана-Толстого, о котором оставил воспоминания, впервые изданные в 1880 году. Там, в частности, говорится, что «по возвращении моем из похода вокруг света он (Остерман-Толстой. – А. М.) настоял, чтоб я перешел жить в его доме, и дал мне лучшее в нем помещение, а именно комнаты находившейся в отсутствии супруги своей и воспитывавшейся у нее графини Ольги Сен-При… Для следующего года, в который ожидали возвращения графини в Петербург, Остерман отвел мне, Валериану и Леониду Голицыным (племянники А. И. Остермана-Толстого, о которых речь пойдет ниже. – А. М.) целый флигель, в котором у нас гостиная и зала были общие, а кабинеты, спальни, прихожая и входы были у каждого особые; кроме того, до самого моего отъезда были в распоряжении моем стол и один из экипажей». Далее Завалишин пишет: «Остерман очень любил общество молодежи… Случалось, что он приглашал молодых литераторов читать у него ненапечатанные еще их произведения… Присутствием своим Остерман никогда не стеснял оживленных разговоров молодых людей и не воспрещал толковать о высших и политических делах. Одному высокому сановнику, любившему проводить время с актрисами, за кулисами в театре, Остерман на вопрос его, отчего это ныне прапорщики пустились заниматься государственными делами, очень резко отвечал: „Понятно отчего! От того, что государственные люди не занимаются государственными делами, а занимаются делами, приличными только прапорщикам“». Есть все основания полагать, что Завалишина в доме Остермана посещал Рылеев и другие деятели тайного общества. 14 декабря 1825 года Завалишин находился в отпуске в Симбирске. Здесь он был арестован, доставлен в Петербург, допрошен, но 18 января 1826 года освобожден. До нового ареста в марте того же года служил начальником модельной мастерской при Адмиралтейском музее. Во время следствия содержался в Петропавловской крепости, в июле 1826 года приговорен к бессрочным каторжным работам.

Сестра А. И. Остермана-Толстого Наталья Ивановна Толстая была замужем за ярославским губернатором князем Михаилом Николаевичем Голицыным. В этом браке рождено трое сыновей: Александр, Валериан и Леонид. Остерман-Толстой любил своих племянников Голицыных. Старший из братьев, князь Александр Михайлович (1798–1858), воспитывался в Пажеском корпусе. В мае 1817 года был выпущен в гвардейскую артиллерию. Членом тайных обществ декабристов подпоручик Александр Голицын не был, но знал о существовании Северного общества. Младший, князь Леонид Михайлович (1806–1860), корнет лейб-гвардии Гусарского полка, в 1835 году вышел в отставку в чине полковника, затем – камергер, действительный статский советник.

Наиболее интересна биография князя Валериана Михайловича Голицына (1803–1859). После окончания Пажеского корпуса он в марте 1821 года был выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк. Уволен от военной службы в чине поручика в феврале 1824-го. Год спустя поступил в Департамент внешней торговли с переименованием в титулярного советника; камер-юнкер с мая 1825 года. С 1823 года В. М. Голицын принадлежал к Северному обществу, куда его принял А. В. Поджио. Согласно собственным показаниям, «заимствовал свободный образ мыслей от чтения жарких прений в парламенте тех народов, кои имеют конституцию, и также от чтения французских, английских, немецких и итальянских публицистов». Напомним, что декабрист В. М. Голицын является главным героем романов Д. С. Мережковского «Александр Первый» и «14 декабря».

Разумеется, племянники А. И. Остермана-Толстого были постоянными посетителями его дома после переезда в Петербург. По свидетельству Завалишина, Валериан и Леонид Голицыны в 1825 году жили вместе с ним во флигеле со стороны Галерной улицы (ныне – Галерная ул., 9). Известно, что 14 декабря 1825 года, после разгрома восстания на Сенатской площади, в этой квартире пытались укрыться декабристы А. А. Бестужев, Н. А. Панов и один из офицеров восставшего Гвардейского экипажа. Валериан Голицын, приехавший в Петербург из Москвы вечером 14 декабря, ночь провел, по его заявлению на следствии, «в доме дяди графа Остермана». Арестован 23 декабря 1825 года. Не избежал ареста и Александр Голицын. Братья содержались в одиночках Петропавловской крепости. «Остерман был очень огорчен участью, постигшею его племянников и меня, – вспоминал Завалишин. – Для старшего племянника, Александра Голицына, он испросил прощения, но для Валериана не смог того добиться, что и было, кажется, причиною неудовольствия, вследствие которого он удалился за границу…»

Александр Голицын по распоряжению Николая I был освобожден из крепости 20 апреля 1826 года. В дальнейшем он служил почт-директором в Царстве Польском. Валериан Голицын был предан Верховному уголовному суду, осужден по VIII разряду и по конфирмации 10 июля 1826 года лишен княжеского достоинства, чинов и сослан в Сибирь на бессрочное поселение. В феврале 1829 года наказание было смягчено, его перевели рядовым на Кавказ, где он воевал с турками. В мае 1837 года произведен в прапорщики, а два года спустя поселен под секретным надзором в Орле. В 1843 году Валериан Михайлович женился на княжне Дарье Андреевне Ухтомской. У них родились дочь Леонилла и сын Мстислав. По отзыву современницы, встречавшейся с В. М. Голицыным во второй половине 1840-х – начале 1850-х годов, «князь был чрезвычайно общительным, любил рассказывать, спорить, но спорил без желчи и охотно допускал противоречие. Он не стеснялся никем, чтобы сказать свое мнение, даже когда оно могло ему нажить личного врага… Долгие испытания выработали в нем глубокое религиозное чувство… Он был христианин без ханжества и фарисейства с философскими воззрениями Канта и Фихте. Страстно любил он родину, народ и свободу. Был отличным семьянином, горячо любил сына и дочь».

26 августа 1856 года, в день коронации Александра II, амнистированному Голицыну было возвращено княжеское достоинство. Граф А. И. Остерман-Толстой, не имевший законных детей, ходатайствовал о передаче старшему племяннику, Александру, титула и майората Остерманов, но российская бюрократическая машина работала неторопливо. Ответ на ходатайство задержался на годы. Тем временем старый генерал умер 11 февраля 1857 года в Женеве. Год спустя скончался Александр Голицын, в октябре 1859-го умер Валериан, в феврале 1860-го – Леонид. Только в мае 1863 сыну В. М. Голицына, Мстиславу Валериановичу, было дозволено принять фамилию, титул и герб графов Остерманов и именоваться князем Голицыным графом Остерманом. Этот титул унаследовали сын Мстислава – Александр Мстиславович, а затем внук – Мстислав Александрович. У него была дочь Мария (1929–1998), на которой род Остерманов-Толстых угас из-за бездетности княгини.

В 1832 году опустевший дом Остермана-Толстого сдается внаем графине Варваре Петровне Полье (1796–1870). Дочь князя П. Ф. Шаховского, внучка барона А. Г. Строганова, она в 1816 году вышла замуж за графа Петра Андреевича Шувалова. Боевой генерал и дипломат, состоявший в свите Александра I, скоропостижно скончался в 1823 году, оставив молодую вдову с двумя малолетними детьми, сыновьями Андреем и Петром.

Похоронив мужа, графиня провела несколько лет за границей, преимущественно в Швейцарии, в своей вилле между Женевой и Лозанной, которая была центром довольно многочисленной русской колонии. Здесь Варвара Петровна вышла замуж за графа Адольфа Полье, человека разносторонне образованного, незаурядного рисовальщика и ученого, открывшего, между прочим, первое в России месторождение алмазов. Женившись на графине Шуваловой, он переселился в Россию, был пожалован камергером, а в 1829-м получил придворную должность церемониймейстера и поступил на службу в Министерство финансов. Именно Адольфу Полье принадлежит инициатива благоустройства Шуваловского парка и перестройки дворца в Парголовском имении Варвары Петровны. Второй муж графини умер 10 марта 1830 года. Безутешная вдова через некоторое время уехала за границу. 17 марта 1834 года А. С. Пушкин записал в дневнике: «Из Италии пишут, что графиня Полье идет замуж за какого-то князя, вдовца и богача». Новым избранником графини стал англичанин Джордж Вильдинг, унаследовавший от своей первой супруги, княгини Бутера-Радоли (di Butera-Radoli) из Палермо, титул, фамилию и видное положение при неаполитанском дворе. Князь отправился на родину супруги в качестве чрезвычайного посланника Королевства Обеих Сицилий.

В связи с новым замужеством Варвара Петровна приобрела у А. И. Остермана-Толстого его особняк на Английской набережной «со всем строением и землею… со всеми зеркалами, разными украшениями, бронзою, алебастровыми и мраморными вещами и всею мебелью… кроме статуй Александра I, графини, фамильных портретов и личных вещей» за 400 тысяч рублей. Напомним, что к моменту оформления купчей она уже пять лет была арендатором этого дома.

Известно, что Наталья Николаевна Пушкина была на балу у княгини Бутера 5 февраля 1836 года. Этот эпизод описан в дневнике фрейлины М. К. Мердер: «С вечера у княгини Голицыной пришлось уехать на бал к княгине Бутеро. На лестнице рядами стояли лакеи в богатых ливреях. Редчайшие цветы наполняли воздух нежным благоуханием. Роскошь необыкновенная! Поднявшись наверх, матушка и я очутились в великолепном саду – перед нами анфилада салонов, утопающих в цветах и зелени. В обширных апартаментах раздавались упоительные звуки музыки невидимого оркестра. Совершенно волшебный очарованный замок. Большая зала с ее беломраморными стенами, украшенными золотом, представлялись храмом огня, – она пылала… В толпе я заметила Дантеса… Через минуту он появился вновь, но уже под руку с г-жою Пушкиной… барон (Геккерн-Дантес. – А. М.) танцевал мазурку с г-жею Пушкиной – как счастливы они казались в эту минуту». Супруги Бутера были свидетелями при бракосочетании Дантеса и Екатерины Николаевны Гончаровой. Венчание по православному обряду совершалось 10 января 1837 года в домовой церкви Варвары Петровны, приписанной к приходу Исаакиевского собора. По свидетельству Густава Фризенгофа, венчание состоялось «в часовне княгини Бутера, у которой затем был ужин. Наталья Николаевна присутствовала на обряде венчания, согласно воле своего мужа, но уехала сейчас же после службы, не оставшись на ужин».

В июне 1841 года княгиня Варвара Петровна вновь овдовела. После смерти третьего мужа она окончательно покинула Россию. Как одна из наследниц богатств Строгановых, она обладала огромным состоянием: у нее было собственных 65 тысяч десятин земли, да в общем владении с другими наследниками – свыше миллиона десятин. Современники описывали ее как милую и добрую женщину, гостеприимную и радушную, не чуждую благотворительности. Многие русские путешественники встречали ее за границей, она фигурирует во множестве воспоминаний. Вместе с княгиней путешествовала жившая в ее доме в качестве компаньонки Юлия Карловна Кюхельбекер, сестра лицейского товарища Пушкина. Умерла «роковая вдова» в 1870 году, похоронена в Висбадене.

По дарственной княгини в 1859 году дом на набережной переходит в собственность ее старшего сына, графа Андрея Павловича Шувалова. Но перед тем как рассказать об этом новом владельце, следует вспомнить тех, кто жил здесь в 1830–1840-х годах.

Варвара Петровна, подолгу жившая за границей, часто сдавала дом на Английской набережной внаем (даже когда еще сама арендовала его у А. И. Остермана-Толстого). Так, в 1833 году дом был арендован Министерством иностранных дел для размещения турецкого посольства. Это случилось вскоре после подписания Ункяр-Искелессийского договора об оборонительном союзе России с Турцией.

В 1834 году дом был сдан внаем светлейшему князю Христофору Андреевичу Ливену (1774–1838), который только что вернулся из Лондона, где в течение двадцати двух лет был российским послом. Второй из четырех сыновей рано овдовевшей Шарлотты Карловны Ливен, воспитательницы детей Павла I, ближайшей подруги императрицы Марии Федоровны, Х. А. Ливен в 1809 году был назначен послом в Берлин, а в 1812-м – в Лондон. Он принадлежал к числу крупнейших российских дипломатов первой трети XIX века.

В 1800 году Христофор Андреевич женился на Дарье Христофоровне Бенкендорф (1785–1857), сестре будущего шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, получившей в 1828 году придворное звание статс-дамы. Длительное пребывание вместе с мужем в европейских столицах выработало у нее страсть к политике. Со временем она приобрела репутацию весьма влиятельной особы в политических делах. По свидетельству Ф. Ф. Вигеля, Дарья Христофоровна исполняла при муже должность советника и сама сочиняла дипломатические депеши. В Лондоне она сумела создать блестящий салон, где собирались дипломатические знаменитости и выдающиеся политические деятели. Вошла в историю как «первая русская женщина-дипломат».

В Петербурге князь Х. А. Ливен, поселившийся в доме Остермана-Толстого, был назначен попечителем при наследнике цесаревиче Александре Николаевиче (будущем императоре Александре II). Супруги Ливены жили на Английской набережной около года, до возвращения из Италии графини Варвары Петровны Полье, которая готовилась стать княгиней Бутера-Радоли. По свидетельству Н. М. Смирнова, Пушкина представляли княгине Ливен в 1834 или 1835 году. Возможно, что это происходило в особняке на Английской набережной.

Призванный в 1838 году сопровождать наследника в заграничном путешествии, Х. А. Ливен занемог в Риме и после кратковременной болезни скончался 29 декабря 1838 года. Княгиня Дарья Христофоровна еще в 1835 году, ссылаясь на слабое здоровье, оставила пределы России, чтобы обосноваться в Париже, где ее салон соперничал по популярности с салоном мадам Рекамье.

В 1838 году княгиня В. П. Бутера-Радоли, незадолго до этого ставшая полноправной владелицей дома на набережной, сдала его внаем новому английскому послу в Петербурге. Улик Джон де Бург, маркиз де Кланрикард (1802–1874), принадлежал к партии вигов. До назначения в Петербург он служил в гвардии капитаном дворцовой стражи. С 1825 года был женат на Гарриет Каннинг (1804–1876), дочери премьер-министра Джорджа Каннинга. Лорд Кланрикард оказался первым послом Великобритании в России после восшествия на престол королевы Виктории и находился на этом посту с 1838 по 1840 год. При его участии была подготовлена Лондонская конвенция России, Великобритании, Австрии и Пруссии об оказании поддержки турецкому султану против египетского паши Мухаммеда Али.

Важно отметить, что из числа сдаваемых внаем помещений исключались комнаты сыновей княгини Варвары Петровны – Андрея и Петра Шуваловых, которым в 1838 году было соответственно 21 год и 19 лет. Согласно описи, составленной в том же году, «половина» графа Петра Павловича Шувалова (1819–1900), тогда студента юридического факультета Петербургского университета, находилась на первом этаже главного корпуса, апартаменты его старшего брата Андрея – на втором этаже западного дворового флигеля. Про старшего из братьев будет подробно сказано ниже.

В 1841 году, после смерти третьего мужа, В. П. Бутера-Радоли уехала из России. Весной 1842 года ее дом на Английской набережной был на год сдан внаем Анатолию Николаевичу Демидову (1813–1870). Младший сын Николая Никитича Демидова бо́льшую часть жизни провел в Западной Европе, лишь изредка приезжая в Россию. В молодости Анатолий Демидов служил в Министерстве иностранных дел и состоял при российских посольствах сначала в Париже, затем в Риме и в Вене. Он унаследовал от отца колоссальное состояние, чистый доход с которого достигал двух миллионов рублей в год. Вместе с другими железоделательными и медеплавильными заводами Демидову принадлежал и Нижне-Тагильский завод, крупнейший на Урале. Он финансировал разведку запасов каменного угля в Донецком бассейне в 1837–1839 годах. Унаследовал от отца собрание замечательных произведений живописи и скульптуры. Занимался благотворительностью, щедро покровительствовал ученым и художникам; между прочим, картина «Последний день Помпеи» была написана Карлом Брюлловым по заказу Анатолия Демидова и подарена им Николаю I. А. Н. Демидов был поклонником Наполеона Бонапарта и осенью 1841 женился на дочери бывшего вестфальского короля Жерома Бонапарта, племяннице французского императора герцогине Матильде де Монфор (ум. 1904). Незадолго до женитьбы Анатолий Демидов приобрел княжество Сан-Донато близ Флоренции и стал называться князем Сан-Донато. В 1842 году супруги приехали в Петербург и поселились в арендованном для них доме княгини Бутера-Радоли.