Текст книги "16 копеек"

Автор книги: Александр Чуманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Чуманов Александр
16 копеек

Александр Чуманов

16 КОПЕЕК

Хорошо, что прекрасные данные обнаружились у Фомы в раннем детстве. А то ведь очень часто получается так – талант дрыхнет себе безмятежно долгие годы и просыпается, когда золотое времечко безнадежно упущено, а талант уже и вовсе не талант, а лишь пустая докучливая претензия. С опозданием узнав о наличии таланта, человек узнает, что он – неудачник. А так жил бы и жил, как все, ощущая от жизни приятность и моральное удовлетворение.

А у Фомы все удачно сложилось. Он еще в детсад тогда ходил. Раньше-то, пожалуй, божий дар никогда ни у кого не проявлялся. Даже у признанных гениев.

Воспитательница тогда детей как раз на прогулку вывела. А в это время какой-то наружный ремонт шел. Фасад, что ли, ремонтировали. И один небольшой кирпич возьми и упади на голову мальчика. Мальчик, конечно, без памяти свалился.

Что тут было, нетрудно представить. Воспитательница в крик, в слезы, в истерику. Естественно, хоть и не она прямая виновница несчастного случая, а все ж таки. Мало ли, как могут дело повернуть. Детишки, видя такое положение, тоже солидарно заревели. Перепуганные строители сбежались. Прораб так тот вообще белый прибежал. Ему-то уж точно тюрьма, если что.

А малыш полежал сколько-то минут и открыл глаза. И встал сам, без посторонней помощи. Врача, конечно, все равно вызвали. Мало ли что. Врач осмотрел ребенка, но ничего, кроме небольшой ссадины, не обнаружил. Ссадину смазали зеленкой, и она засохла. И все же врач принял решение госпитализировать Фому на несколько дней. Чтобы как следует обследовать. Но и при углубленном обследовании никаких отклонений не обнаружилось. Даже легкого сотрясения мозга. Мальчик был весел, любознателен, резв, как обычно. Так что зря воспитательница ушла из садика навсегда и прораба сняли с должности. А может, и не зря. История как-никак получила определенную огласку.

Через несколько дней в детсад приехали какие-то люди на черной "Волге", представились ответственными работниками. Их интересовал кирпич, упавший на голову Фомы, а также высота, с которой этот злополучный кирпич летел. А больше ничего не интересовало. Они сразу успокоили заведующую. Нет-нет, мол, не из прокуратуры, не из милиции, не из суда, не из Госстраха. А совсем из другого места. И успокоенная заведующая довольно быстро разыскала кирпич и разузнала у строителей, откуда он свалился. Ответственные работники замерили рулеткой высоту падения, взвесили кирпич на точных весах, что-то там перемножили, радостно заулыбались, пожали друг другу и заведующей руки и по-быстрому уехали.

В тот же день вечером, когда мама забрала Фому и направилась к трамвайной остановке, у детсадовской калитки опять тормознула уже знакомая "Волга". Из нее вышел толстый потный мужчина и загородил женщине с ребенком дорогу.

– Эдуард Александрович, – представился мужчина, – тренер школы олимпийского резерва. Здравствуйте!

Мать удивилась, но тотчас представила себя и сына. Она, может, подумала, что это опять в связи с тем случаем. И не ошиблась. В принципе. Однако мужчина спрашивать о самочувствии мальчика ничего не стал. Он уже все, что нужно, разузнал в больнице, а материнские субъективные впечатления его мало интересовали.

– Прошу в машину, мы вас подвезем и в дороге побеседуем, – любезно пригласил Эдуард Александрович. И мать, конечно, согласилась. А кто откажется?

Но решить все с маху в машине не удалось. Женщина еще не окончательно успокоилась после недавних переживаний. А тут такое предложение. Да и требовалось еще посоветоваться с отцом.

В ту пору вид спорта, который назывался найсхадом, был еще слабо развит в нашей стране. Совсем почти не развит. А его – хлоп – и причислили к олимпийским. А у нас одни разрядники да теоретики. И не из кого составить команду. Ну, согласитесь, разве можно мириться с таким положением вещей? А желающих овладеть новинкой было достаточно. Особенно среди тех, кто в других, более традиционных спортивных дисциплинах уже достиг своей личной вершины. А всемирная вершина располагалась несколько выше. Чуть, казалось, выше, а не достать. Потому что в спорте все решают секунды, сантиметры и граммы. Это же трагедия, если человек шел-шел к сияющей вершине и в самом, можно сказать, конце застрял. Остается одно – попытаться перепрыгнуть на соседнюю возвышенность. Потому что возвращаться назад, к самому подножью, чтобы остаться там до конца своих дней, не хочется. Так не хочется, что хоть плачь.

И главное, в найсхаде с виду все было просто. Лишь бы голова была на плечах. И хорошо держалась, и была крепкой. С определенной высоты один из судей бросал на голову спортсмена пудовую гирьку специальной формы. А спортсмен гирьку ловил. Головой, понятно. Если получалось нормально, высоту увеличивали. И тут самым важным было вовремя остановиться. Потому что голова, случалось, не выдерживала. Но и раньше времени сходить с дистанции не следовало. Слишком осторожным чемпионский титул не светил. Словом, спорт как спорт. Спорт сильных, ловких и смелых. Трус ведь не играет в хоккей. Найсхадом он тоже не занимается.

В общем, тот, кто переметнулся из других видов спорта, высоких результатов показать не мог. Он годился лишь на то, чтобы заткнуть прореху в спортивных заявках. Конечно, если всерьез думать, что главное в спорте не победа, а участие, тогда ладно. Но какой спортивный руководитель и где повторяет сейчас этот лозунг искренне, покажите мне? А-а-а! То-то.

Так вот и возникла школа олимпийского резерва по найсхаду. И поскольку Фоме на другой год предстояло пойти в школу, то его родителям и предложили вариант.

Семейный совет при участии Эдуарда Александровича с правом совещательного голоса протекал довольно бурно. Тренер вовсю пользовался своим совещательным правом и, пожалуй, не давал никому рта раскрыть. И если маму удерживали от окончательного положительного решения опасения за жизнь и здоровье ребенка, то папу мучили чисто нравственные соображения.

Папа относился к спорту как к явлению в целом отрицательно. А порой даже очень отрицательно.

– Кого вы растите? – ехидно спрашивал он тренера.

Но тренер слышал подобный вопрос не впервые и был капитально подкован.

– Гражданина и патриота, в первую очередь, – отвечал Эдуард Александрович, – нравственно и физически здорового человека, способного решать большие задачи современности.

Аргументы выглядели неоспоримыми, хотя и несколько высокопарными для нашего времени. Отец Фомы, конечно, не был так подкован, но его вдохновляли опасения за судьбу единственного сына.

– Красивые слова, – возражал он небрежно, – но это только слова. А на деле вы воспитываете моральных уродов, с детства избалованных вниманием, почетом и незаработанными благами. Уверенных, что физические данные важнее умственных. А говоря проще: "Сила есть – ума не надо". Да разве мы пострадаем, если не выставим сильной команды по этому вашему найсхаду?

– А вы радуетесь, когда наши ребята побеждают канадских профессионалов? подкидывал каверзный вопрос тренер.

И отец, как честный человек, не осмеливался соврать. Правда, было одно сомнение, не относящееся к данному спорту. Насчет любительства наших хоккеистов.

– В двадцать лет у него будет всё, – обращал взор к матери Эдуард Александрович, – он объедет весь мир, поступит в любой вуз, а в более отдаленном будущем сможет без помех продолжить образование. Уйдя из спорта по возрасту, а я не скрываю, что это обязательно случится рано или поздно, он будет человеком с хорошей материальной базой, отменным здоровьем. Молодым, заметьте, человеком! И, наконец: "О, спорт, ты – мир!"

И жена уже глядела на мужа умоляюще.

Они вышли в спальню для принятия окончательного решения, а Эдуарда Александровича с собой не взяли.

– Пусть хоть сыночку бог даст счастья! – шептала жена.

– Да разве в этом счастье, счастье в том, чтобы преодолевать трудности! неубедительно сопротивлялся муж.

– У него будут трудности...

– Да разве это я имею в виду.

– Ты совсем не любишь нашего Фомушку, я так и знала! – додавила жена мужа запрещенным приемом.

И он уступил. Это ведь часто так бывает, что человек искренне отстаивает какие-то идеалы, пока соблазн поступиться этими идеалами не касается его самого.

Словом, в первом классе Фома уже брал метр. А во втором метр восемьдесят. Он мог бы, наверное, брать и больше, но ему пока не разрешали, перво-наперво надо было отрабатывать технику, а рекорды не уйдут. Постепенно у него на голове стало образовываться специальное углубление для того, чтобы гиря с головы не скатывалась. Потому что, когда она скатывалась, результат не засчитывали. Это одна из причин того, что пришедшие в найсхад с опозданием не могли достигнуть значительных результатов. У них эта лунка для гири формировалась плохо.

А с виду Фома был вполне обычным мальчиком, красивые волнистые волосы хорошо маскировали углубление, занятия другими спортивными дисциплинами закалили его, сделали невосприимчивым к болезням и стрессам.

Он хорошо учился в школе и даже где-то в классе седьмом здорово увлекся математикой. Но тренер вовремя обратил внимание на это вредное для спорта увлечение, и математика не успела заметно отразиться на спортивных показателях юного дарования.

В восьмом классе Фома впервые ездил на международные соревнования, и, хотя вошел пока лишь в первую десятку сильнейших найсхадистов мира, нестоящие специалисты поняли, что у мальчика блестящее спортивное будущее.

Он привез с соревнования всякие заморские штучки, в том числе сигареты для отца и помаду для матери, чем очень растрогал предков.

– А ты помнишь, чего там каркал насчет моральных уродов? – ревниво припомнила мать.

– Да, признаю, ошибся, – охотно соглашался отец, – у нашего Фомы оказался большой врожденный запас моральной прочности.

Отец имел в виду свою наследственность.

– А может, и не врожденный, – сомневалась мать, – может, им все это в школе прививают.

– Тоже не спорю, – снова соглашался отец.

Он, надо сказать, давно уже усвоил аргументы Эдуарда Александровича и пользовался ими, как своими собственными, выстраданными. Все шло хорошо.

Мальчик должен был калорийно питаться, и ему выдавали для этого всякие талоны, которые мать отоваривала в специальном магазине. Хватало и мальчику, и родителям.

Дали большую новую квартиру в центре. Помогли с машиной, с дачей,

– Спорт – это хороший бизнес, – довольно говорил Фома.

И эти слова нисколько не шокировали родителей. Разве отца немного. Спервоначалу. "Это возрастное", – утешался отец.

В десятом классе Фома привез с чемпионата мира серебряную медаль. Он уже брал четыре метра и до рекорда мира оставалось совсем чуть-чуть. Он сам стал ездить на машине, у него появилось много знакомых девушек. Фома часто уезжал с ними на дачу и возвращался лишь под утро. Но это случалось хотя и часто, но довольно редко.

– Мой талант – это народное достояние, и я не имею права губить его ради сомнительных удовольствий, – говорил он важно.

"Серьезный человек вырос, – радовался отец, – весь в меня. С государственным мышлением".

Фома не курил и не употреблял спиртное, хотя любил угощать всем этим друзей и подруг. Впрочем, настоящих друзей у него не было. Он всегда держал дистанцию между собой и ими, не чемпионами. Случались изредка в его компании молодые писатели, артисты, художники. Но чем они могли заслужить внимание и уважение выдающегося спортсмена? У них все было в будущем, да и было ли еще вопрос. И они исчезали так же незаметно, как и приходили. Фома жил счастливым настоящим.

Нынешние, лишенные предрассудков девушки даже на улице не давали прохода Фоме. Его несколько туповатую личность с лихвой компенсировали изысканные манеры. Не столько изысканные, сколько раскованные. Ну и слава, конечно.

После школы Фома побил мировой рекорд. Низложил прежнего фаворита. Как говорится, рекорд умер, да здравствует рекорд!

После окончания школы Фома стал студентом какого-то престижного университета. Он мог бы устроиться в институт физкультуры, но хотелось и дальше лично возглавлять какую-нибудь турнирную таблицу. Может, в науке?

Молодежные газеты печатали интервью с Фомой на первых полосах. И любили задавать разные глобальные вопросы. О смысле жизни, например. О любви и дружбе. О порядочности. Неизвестно, что отвечал чемпион дословно. Но судя по напечатанному, отвечал весьма толково. Мудро и идейно. И нестандартно.

А иначе и не могло быть, мало разве талантливых ребят обретается по редакциям в надежде на счастливое будущее.

Одна газета даже опубликовала дискуссию, в которой участвовали два человека. Фома и один академик. А что, нормально, великий спортсмен и великий ученый интеллигентно заспорили на, конечно же, глобальную тему. И родили совместную истину на радость читателям.

Спортивная волна донесла Фому до кандидатской степени и схлынула. Фома оглянулся на схлынувшую волну и ненадолго огорчился. Но лишь ненадолго. Впереди была целая жизнь.

Он женился на женщине тихой-тихой. Смирной-смирной. Трудолюбивой и верной. Занял хорошую должность. Углубление на голове постепенно заровнялось. То ли мозгами, то ли костью. А что, может быть, и мозгами, чего улыбаетесь.

Должность попалась настолько хорошая, что пропал всякий смысл дальше закапываться в науку. Фома был работником такой пробивной силы, что одного этого качества хватило ему на всю жизнь. Его ценили чрезвычайно высоко.

Фома вырастил детей, выучил их в таких школах, где когда-то в древнюю эпоху сделали из обезьяны человека. Причем этой обезьяне даже и трудиться особенно не пришлось. И, конечно же, дети тоже прекрасно обосновались в нашей жизни.

И однажды, уже на старости лет, Фома случайно забрел в булочную. Совсем случайно и впервые. И с удивлением узнал, что буханка простого хлеба, называемого почему-то обойным, стоит шестнадцать копеек.

Он хотел ради хохмы купить сто буханок, тысячу, миллион буханок. Но в магазине столько не было. И Фома не купил ничего.