Текст книги "Кромешник. Книга 2"

– Не горит, здесь подожду. – Гек уселся за стол, ближайший к торцу и каптерке, достал книгу и погрузился в чтение. Это были «Мемуары» Филиппа де Коммина, книга, переданная ему Малоуном еще в «Пентагоне», перед этапом. Подряд ее читать было трудно, однако Геку нравилось застревать мыслью чуть ли не на каждой странице, в попытке понять бытие и помыслы человека, умершего так давно, но все еще живущего в этих мыслях и строках.

 
Шнырь повертелся и ушел, не решаясь самостоятельно определиться в отношении этого спокойного, как танк, мужика, шибко грамотного, однако явно – не укропа лопоухого.
Барак заорал сотней голосов, закашлял, вмиг пропитался дымом и рабочей вонью – смена вернулась с промзоны. Гек продолжал сидеть, не поднимая головы, и сидельцы проходили мимо, обтекая его с двух сторон, не задевая и ни о чем не спрашивая – есть кому спросить и без них.
 

– Эй… – Шнырь слегка коснулся его плеча. – Зовут тебя, иди.

– И кто зовет?

– Главрог с тобой поговорить хочет, староста барака.

– Хочет – поговорим. Давай его сюда. – Шнырь замер: это был прямой вызов существующей власти. Первые пристрелочные слова прозвучали в притихшем пространстве барака. Незнакомец не пошел на «низкие» свободные места, значит, претендует на нечто большее. Бросил вызов главному, но сидит за столом, значит на его место не тянет. Вот и понимай как знаешь: то ли цену себе набивает перед Папонтом, то ли отрицает его как урка. Если бы шнырь сказал: «тебя приглашают разделить беседу» – легче бы было определить что к чему, а мужику труднее отказаться, согласно зонному этикету. Теперь же Гек занимал выгодную позицию за столом, и Папонту придется самому придумывать что-то – на кровати век не просидишь. Папонт, главный активист барака, невысокий, но очень широкий, толстокостый и крепко сбитый мужик тридцати с небольшим лет, сразу же осознал свою ошибку, но среагировал быстро: не чинясь пошел к столу. Он уже слышал этапные параши, достигшие зоны задолго до самого этапа, но страха или беспокойства не испытывал – и не таким рога сшибали, тем более одиночка.

– Я не гордый, вот он я, Пит Джутто, старший здесь. Ну и ты бы представился, что ли. Не в лесу ведь. – Он сел напротив Гека, вывалив руки-окорока на стол, его пристяжь построилась в полукруг за ним. Двое отделились от свиты и встали, сопя, за Геком.

– Стив Ларей, невинно осужденный, через год откинусь. Вы двое, срыгните, от греха подальше, из-за моей спины, и не мешкайте, иначе приму как угрозу. Жду до счета «три»: раз… два…

 
Джутто словно бы не слышал, нейтрально глядя в пространство, а те, что стояли за Геком, натужно силились понять в эти секунды, как им ответить.
 

– Три. – Гек на слух выбросил назад и вверх сжатые кулаки, посылая их со всей возможной резкостью и силой (для весу он зажал в каждом кулаке горсть медной мелочи – сидельцу на «допе» не возбранялось иметь до пяти талеров наличными, а в каком виде – нигде не сказано). Оба парня упали по сторонам: один идеально отключился, без звука, другой все же мычал.

 
Гек резко вымахнул из-за стола, спиной к спинкам кроватей, и, оскалясь, вперился в Папонта:
 

– Вот, значит, как ты со мной разговаривать решил, Пит Джутто, по-собачьи?! А я-то, грешным делом, подумал, что тут скуржавых не водится. О тебе-то я иначе слышал!

 
Бывалый Папонт сидел – бровью не шевельнул при этих словах, руки, полусжатые в кулаки, лежали все так же расслабленно, но душе было горько и пакостно в тот миг.
Вот ведь гад! Действительно – битый! Урку только на мою голову не хватало. Что здоровый – так это чухня, и Кинг-Конга замесим при нужде – другое погано. По-тихому его не согнуть, если же его сейчас заделать – то обещанную Хозяином треть срока не скостить будет, а это четыре совсем не лишних года. Вот же падаль!
 

– И что же ты такое слышал?

– Теперь это неважно, главное – что я здесь вижу.

– И что же ты здесь видишь? – Гек почувствовал, что теряет руль событий: этот Джутто – нехилый характером парнишка.

– Многое. Осталось детали уточнить. – Ребята на полу ворочались – вполне живые, драка не вспыхнула в самый огнеопасный момент, маршал не мельтешит, барак – смирный; глядишь – и образуется что-нибудь путевое.

– Ну, так давай уточним… – Мужик за бритву не хватается, дешевые понты и пену не пускает, пределы видит – надо гасить ситуацию, а после можно будет со всем разобраться, себя не подставляя…

 
Геку отвели кровать в секторе, который он сам указал, близко к торцу барака, но на другой стороне прохода от угла, где расположился Папонт и его подроговые. Но обжить кровать в ближайшие десять дней не пришлось: кумовская почта сработала четко, и на вечернем разводе ему определили десять суток шизо без вывода (формулировка «без вывода» – на работу – была чисто рудиментарной: работы подчас не хватало и твердо вставшим на путь исправления, за наряды дрались и интриговали, это тебе не южные гибельные прииски).
Два следующих месяца протекали тихо и мирно: Гек проводил время в бараке и около, в промзону не ходил, с активом не контачил. В их восьмикоечном секторе вокруг Гека постепенно сложилась «семья» с Геком во главе. Посылки и прочие оказии делились поровну, споры и разногласия судил Гек, он же организовал через вольняшку-электрика доставку чая и курева, хотя сам не курил. На дни рождения «своих», дважды случившиеся в эти месяцы, в качестве подарка организовал по полтора литра коньяку. Постепенно его авторитет укреплялся и за пределами «семьи»: уже и посторонние шли к нему за советом и арбитражем. Кроме того, Гек, благодаря Малоуну обретший вкус к изучению буквы закона, основательно поднабрался разных полезных примочек о правах сидельцев и обязанностях администрации.
Еще Ваны когда-то объясняли ему секреты выживания в тюремных джунглях: человек мал – а государство большое, в лоб его не своротишь. Но если изучить законы, по которым живет и действует противник, то – не всегда, но часто – можно избежать столкновения, грозящего бедой и поражением, а то и направить ему же, противнику, во вред его собственное оружие. Гек стал давать не только тюремные, но и юридические советы (за взятку одному из унтеров еженедельно созванивался с Малоуном и консультировался у него), которые вдруг дали несколько раз конкретный результат: один раз парень добился переследствия и укатил на родину в Кальцекко, пересуживаться с надеждой на сокращение срока, другой раз мужик выспорил себе трехсуточное свидание, чуть было не ускользнувшее по милости режика-самодура… На зоне резко возрос поток жалоб и запросов во все адреса страны – от матери Господина Президента до представителя ООН в Нью-Йорке. Самому Геку не положено было писать жалобы (ржавые разрешили это себе на картагенской сходке 62-го года, но только «понтовые», типа в ООН или Папе Римскому), но консультировал он всех желающих. Кум и режик быстро нащупали причину беспокойства и на пике зимы, в июле, под смехотворным предлогом дали Геку два месяца БУРа, содержания в бараке усиленного режима. Оттуда нельзя было выходить на остальную зону, и в БУРе снижена была норма питания, без права получения посылок. В клуб на еженедельные киносеансы не водили, телевизор и радио не положены, не табельная одежда изъята… Но Геку эти комариные, после карцера, укусы были нипочем, он и сам планировал побывать в БУРе и посмотреть на местных нетаков.
Никого из особенно крутых он там не встретил, ребята как ребята. Этот попался пьяным на глаза Хозяину зоны – два месяца, этот испортил электронасос – определили злым умыслом: денежный начет и три месяца, этого застукали с пассивным педиком Эльзой – шесть месяцев. И срок бы довесили, но парень был автослесарь, золотые руки… Самый забавный случай произошел с пареньком по кличке Фидель Барбуда: тот долго работал шнырем при штабе, в надежде на амнистию (автомобильный наезд, ненамеренное убийство), но кум не подписал представление на него. Тогда Барбуда дождался, пока придет его очередь убирать Веселый Домик, епархию кума, выбрал момент, когда тот отвлекся, и навалил ему кучу в верхний ящик стола. И закрыл, чтобы не сразу обнаружилось. Над историей хохотала вся зона, «внутри» и «снаружи», а Барбуда получил целый год БУРа, уважение сидельцев и прицельное внимание кума.
Свой растущий авторитет Гек ощутил, когда ребята из его барака пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по рассказам старожилов. Кешер был совсем небольшой, каждому на один зуб, но морально приподняло БУРовцев очень заметно. Гек радовался: значит, его пропаганда не пропала зря. Когда два месяца закончились и солнце все увереннее стало выныривать из-за темного леса, Гек вернулся в первый барак. Но тропа «подогрева» в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль пересылку туда и в штрафной изолятор еды и курева. Активисты урчали за спиной, но прямого повода для конфликта не было: не на едином котле – каждый отвечает за себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как учили, новоявленного урку и настроить против него актив. Но время было упущено: никто не хотел рисковать своей шкурой ради кума, который – пес даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак…
Уже заметно припекало. На деревцах вовсю полопались почки, вечная мерзлота отступила на шаг в землю, зная, что отступление – временное и недолгое. У сидельцев отобрали зимние бушлаты и обувь, но шапки пока оставили: ходили слухи, что должны ввести головные уборы нового образца, а может, еще чего придумали к Новому году… Некурящий Гек, в окружении многочисленных дымящих, сидел в курилке возле барака и травил старинные зонно-лагерные истории, которые помнил во множестве. День был воскресный, никто не работал, что уже не являлось чудом в последние годы, скудные на заказы. Кум, поругавшись со своей пятипудовой половиной, убежал от нечего делать на зону, присмотреть за порядком да попутно сорвать на ком-нибудь злобу.
 

– А-а, Ларей… Лапшу на уши вешаешь… Слушай, Ларей, давненько ты у меня не был. Зашел бы, покалякали бы, как всегда, кофейку попили бы… (Дешевейший прием, но рекомендован сверху и действует, говорят. Вроде бы не урка он, а кряква.)

– Кто, я?

– Да ты, кто еще. Зашел бы, говорю, как-нибудь на досуге?

– Ой, начальник, рад бы, да не могу – только что посрал, вон ребята не дадут соврать!..

 
Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твердым намерением изуродовать «свою корягу», а в ушах все еще звучало издевательское хрюканье и вой этого быдла, потерявшего страх перед ним, оперуполномоченным зоны. Они еще поплатятся за свой подлый гогот, очень поплатятся, особенно этот выродок Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
На утреннем разводе случилось то, что должно было случиться: по секретному представлению кума Гека спустили в трюм на полгода, и он мог утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит – срок заканчивался.
Так и вышло. Геку приказали собираться и следовать на вахту: это кум хотел выбросить его из зоны транзитом, не допуская в родной барак. Не удалось его по-крупному прищучить, так хоть мелко напакостить… Но Гек сумел нейтрализовать «последний привет» почти всемогущего кума: придурки из хозчасти, ведущие документооборот конторы, заранее подзапутали некоторые ведомости, так что осужденный Стивен Ларей до полного оформления подорожной еще сутки пробыл на зоне и даже получил сухой паек, поскольку с котлового довольствия был уже снят. И в барак усиленного режима на эти сутки его было уже не вернуть, потому что документы были оформлены и только Господин Президент личным указом мог теперь согнуть лейтенанта Вейца, начальника канцелярии, и заставить его внести исправления в официальные служебные бумаги.
Гек исписал половину записной книжки адресами и наколками. Были среди них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
Каждый барак, и БУР отдельно, получили по ящику коньяка: если поровну лить – только небо смочить, но дорого внимание. Гек еще в БУРе отчитался за общак (коньяк покупал на свои) перед новым хранителем, перспективным нетаком по кличке Морской, благословил, а сам пошел на встречу с волей. Провожала его добрая половина зоны – все нетаки, фраты и трудилы. Повязочники молчали – ветер дул им в морду, лучше не переть на рожон…
Вольняшка-электрик на мотоцикле довез его до железнодорожной станции и даже поначалу не хотел брать за это денег, все отнекивался… Гек тут же в скверике, стоя на осенних кленовых листьях, взял у него пакет с новенькой, из магазина, гражданской одеждой, переоделся. Старую, зонную, отдал шныряющей вокруг бабке, санитару природы, сверху сунул ей сотню, не слушая радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно.
А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года.
* * *
Холодно и слякотно было в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по привычному адресу и снял себе квартиру в том же доме, в той же парадной, только этажом выше, на четвертом, последнем. Стоило это уже сто шестьдесят талеров, а не сотня, как прежде. Был, правда, телефон, но за него шла отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема.
В конторе Малоуна, после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию Гека, представил подробный отчет о состоянии Гековой наличности. За вычетом гонораров, потерь – как в случае с покойным Кацем – и трат на руках у Малоуна осталось ровным счетом девять тысяч талеров – чуть меньше двух тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в дорогу ребята собрали почти четыре тысячи – пришлось взять, чтобы не обижать отказом. Итого – двенадцать-тринадцать, только-только Малоуну заплатить за два предстоящих месяца… За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная броду, тоже не сунешься – вмиг повяжут. Кассу, что ли, где подломить? Деньги позарез нужны. Деньги и люди. Людей найти можно, есть адреса, но платить надо сейчас, а дело – когда еще оно раскрутится…
Гек наковырял в записной книжке одну идейку, собрал все деньги и, не откладывая, покатил в Иневию, играть.
Помимо официально разрешенных казино, с их ограничениями и длинными ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны – «мельницы», где играли по-крупному и куда пускали только с рекомендациями. Гековы рекомендации сработали, он подвергся обыску на предмет оружия и уселся пятым к покерному столу, купив себе фишек на десять тысяч – «для начала». Больше у него не было, только на обратный билет, но признаваться в этом не стоило.
Гек, памятуя о былом, дотошно уточнил все нюансы в правилах, заказал себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку – сотню.
Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе не сильны, высоко не задирали, – и к трем часам ночи (а пришел он в девять вечера) Гек настриг к своим десяти еще шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину обновился, игра пошла крупнее и интенсивнее, хотя прухи особой по-прежнему никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно еще тридцать тысяч и решил соскочить, поскольку уже получилась сотня, на раскрутку вполне хватало. Но игра неожиданно вышла на новый виток: за его столом сконцентрировались постепенно крупные и удачливые игроки, а среди них один – шулер. Гек мгновенно его вычислил, стоило лишь тому приняться за «исполнение». Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и выиграть максимум в одной сдаче – постоянное везение настораживает партнеров. Гек поблагодарил судьбу за то, что удержался от соблазна и сам играл честно…
Как и ожидалось, на сдаче шулера всем пришла крупная карта – Геку, к примеру, три семерки с джокером до прикупа, соседу слева – заготовка на «рояль», соседу справа флеш червонный, готовый, напротив – тоже, видимо, лом – Гек не сумел подсмотреть толком – «подкаретник» на тузах либо королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа…
Впятером доторговались до шестидесяти тысяч (с каждого) – и решили прикупать… Сбросили карты…
 

– Стоп! – заорал Гек, прижав банкомету кулак с картами к столу, – ваш номер старый! Сейчас вы получите каре, вы – либо стрит, либо флеш, у вас должна быть готовая карта, а я так и останусь с четырьмя семерками. А он, как банкующий, крупнее наберет. Я отвечаю!