Текст книги "Счастье моё"

Автор книги: Александр Червинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Сцена восьмая

А потом они танцевали в темном ботаническом кабинете между пальмами. Виктория крутила пластинку на весу, упершись карандашом в «Родную речь», а другой рукой вел Викторию. Музыка была неровная: то скорее, то медленнее крутилась на карандаше пластинка, и голос тенора то густел до баса, то пищал.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, знаешь, о чем я сейчас подумала? Представляешь, пройдет немного лет, и на каком-нибудь дипломатическом балу в Лондоне ты будешь танцевать с английской королевой…

СЕМЕН. Чтоб она провалилась.

ВИКТОРИЯ. Но ведь так может случиться?

СЕМЕН. Это мой гражданский долг, чтоб так было.

ВИКТОРИЯ. Я и говорю. Когда ты будешь с ней танцевать, ты обязательно вспомнишь, как мы с тобой танцевали в ботаническом кабинете!

СЕМЕН. Знаешь, Вика, я примерно об этом сейчас тоже подумал!

ВИКТОРИЯ. Ты будешь танцевать с королевой и вспоминать обо мне. А с английским королем будет танцевать твоя жена Анечка и вспоминать боцмана…

СЕМЕН (бросил на пол фунтик с иголкой). Ну ты и змея! У меня сейчас был такой момент! А ты всё испортила!..

ВИКТОРИЯ (хватает его под руку). Сеня, извини меня! Я сама не знаю, как это из меня выскочило! Я не хочу быть похожа на Мону Лизу Джоконду. Ну глянь на меня, Сенечка, разве я сейчас на нее похожа? У меня тоже был момент!..

СЕМЕН. Опять ты, опять. Пошло-поехало! Остановиться не можешь…

ВИКТОРИЯ. Я больше не буду!

СЕМЕН. Из всего делаешь комедию. Всю свою жизнь превратила в развлечение. Все для тебя трын-трава. Другая бы меня ни за что не пустила, а ты и рада…

Тут Виктория ударила его кулаком в живот. Семен сел на пол, покачиваясь из стороны в сторону.

ВИКТОРИЯ (присела рядом). Очень-очень больно?

СЕМЕН. Молодец. Я не успел сгруппироваться.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, извини меня. У меня детдомовская реакция… Я тебя сейчас чаем напою… Полегчает!.. (Убегает.)

СЕМЕН. Вика, может быть, я тебя обидел? Но я всегда открыто говорю все, что думаю…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Положим, не все. И не всегда…

Виктория возвратилась со стаканом и присела рядом.

ВИКТОРИЯ. Я тебя буду поить с ложечки. Это помогает при шоке.

СЕМЕН. У меня всё прошло.

ВИКТОРИЯ. Пей, говорят тебе! Открой ротик.

Семен послушно открыл рот. Виктория сунула ему в рот ложку.

СЕМЕН (выплюнул чай и вскрикнул). Это же кипяток! (Высунул обожженный язык.)

ВИКТОРИЯ. Ничего страшного. Сенечка, милый, чтобы боль ушла, вспомни что-нибудь очень-очень приятное. У тебя было много женщин?

СЕМЕН. Мало…

ВИКТОРИЯ. Но ты же такой красивый!

СЕМЕН. Только Анюта.

ВИКТОРИЯ. Я таких красивых, как ты, Сенечка, вообще никогда не видела. И рост… И уши… И глаза… Я, когда тебя с Анькой увидела, в первый же момент подумала: господи, насколько он лучше этого боцмана!.. То есть, боцман ни при чем, прости, Сенечка. Просто ты мне с первого взгляда очень-очень понравился. Но я не думала даже, что ты очутишься здесь со мной. Я даже не предполагала. А ты здесь, потому что мне всегда везет.

СЕМЕН. Язык болит.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Мужчины отвратительны. Выгони его.

ВИКТОРИЯ. Бедненький, несчастненький мой… Я же всё понимаю. Семья на тебе, учиться тяжело, личная жизнь не складывается… А ты потерпи, потерпи, всё образуется! У тебя будет всё просто замечательно. Очень-очень замечательно. А пока потерпи… (Гладит его тихонько по голове.)

СЕМЕН. Ты еще не всё знаешь. У меня в жизни есть трагедия. И я даже никому не могу сказать…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Как они все одинаковы! Сначала жалуются, потом храпят, потом исчезают.

СЕМЕН. Я никому об этом не говорю, а тебе скажу. У меня отец – баптист.

ВИКТОРИЯ. Какой ужас!

СЕМЕН. Он замечательный слесарь. Можно сказать, золотые руки. Самый что ни на есть рабочий класс. Так на тебе – баптист! И от этого я чувствую себя не таким, как все. Когда меня принимали в комсомол, мне казалось, что все смотрят на меня и думают: «Сын баптиста». Понимаешь теперь, каково мне?

Виктория опять гладит его по голове.

Где он этого бога видел? Ну, допустим, не видел, просто верит. Тогда я так ставлю вопрос: надо верить в добро, а что он имел от бога, кроме неприятностей? И самое интересное – думаешь, он верит на сто процентов? Нет. Он сомневается! Иногда он процентов на восемьдесят сомневается, но молиться всё равно ходит. Смешно?

ВИКТОРИЯ. Не смешно.

СЕМЕН. И все знают, что он ходит. А зачем всем знать, если он сам же сомневается? Одни неприятности. Плюс – неприятности для детей. Ведь он учил и нас молиться. У меня до сих пор в голове сидит «Отче наш», этот бессмысленный набор слов. И с подобной анкетой меня взяли в эту школу. Я за такое доверие, Вика, готов отдать жизнь, но одновременно я люблю отца. Разве это не кошмар?..

Виктория отходит к окну и поворачивается к Семену спиной.

В сорок втором я убежал на фронт, чтобы кровью смыть это пятно. Меня поймали, вернули и выдрали. (Замечает, что плечи Виктории вздрагивают, проводит ладонью по её щеке.) Ты плачешь? Из-за меня?.. (Попытался повернуть Викторию к себе лицом.)

ВИКТОРИЯ (вывернулась). Пожалуйста, иди спать! (Кинулась в свою каморку, выдернула из тумбочки сложенную простыню, сорвала с раскладушки одеяло и сунула Семену.) На!

СЕМЕН (прижимая простыню к груди). Спасибо. Но одеяла я не возьму.

ВИКТОРИЯ. Сеня, я очень прошу тебя!

СЕМЕН. Это исключено.

ВИКТОРИЯ. Сеня, ты же видишь, как у меня тепло!

СЕМЕН (взял её за руку). Вика, почему ты заплакала?

ВИКТОРИЯ. Не трогай меня!

СЕМЕН. Ну почему?

ВИКТОРИЯ. Не приставай ко мне!

СЕМЕН. Вика…

Виктория опять стукнула его кулаком в живот.

Теперь я сгруппировался.

ВИКТОРИЯ. Уходи!

СЕМЕН. Выпьем на посошок, и я уйду.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Теперь он уже не уйдет.

СЕМЕН (в сильном волнении). Должен тебе признаться, я ни с кем не был так откровенен, как с тобой. При том, что я о тебе ничего не знаю. Вика, если б это не был первый день нашего знакомства, я бы тебя поцеловал. Но если ты не хочешь, я, конечно, себе этого не позволю…

Виктория ударила его по щеке.

Сцена девятая

На рассвете Семен и Виктория лежали на полу, как рамой окруженные остовом провалившейся раскладушки.

Розовое лицо Семена во сне было строго. Он храпел. Виктория не спала. Стараясь не шевельнуться, она рассматривала Семена.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ну, что я говорила? Храпит.

Виктория улыбнулась.

За стеной нарастал шум: топот сотен ног, как рокот морского прибоя, голоса детей, словно крики чаек.

ВИКТОРИЯ (пощекотала Семену нос). Сенечка!

СЕМЕН. Все. Я погиб.

ВИКТОРИЯ. Твой внутренний будильник не сработал.

Семен вскочил на ноги и молниеносно стал одеваться. Рев школьного утра надвинулся. Остекленные, закрашенные белой масляной краской двери ботанического кабинета дребезжали от топота толпы.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Во-первых, ты на ней женишься. Во-вторых, тебя исключат из школы.

СЕМЕН. Мы сломали кровать. Сейчас сюда войдут, да?

ВИКТОРИЯ. Да. (Вытянула из-под постели совершенно измятое платье.)

СЕМЕН. Тут двери запираются?

ВИКТОРИЯ. Нет.

СЕМЕН. Где мой бушлат?

ВИКТОРИЯ. Вот он. (Вытянула из-под постели бушлат.)

СЕМЕН. Причешись хотя бы…

ВИКТОРИЯ. Не волнуйся за меня. Беги, миленький, беги!

СЕМЕН. Куда?!

ВИКТОРИЯ. В окно.

СЕМЕН. Это какой этаж?

ВИКТОРИЯ. Второй. Но под окном крыша сарая.

СЕМЕН (сел на подоконник и перекинул ногу на улицу). Вика, мне было с тобой очень хорошо. Я должен тебе признаться, с Анютой у меня этого самого не было. Она в этом смысле железный человек. Получается, что ты у меня – первая женщина.

ВИКТОРИЯ. И ты у меня первый, Сенечка.

СЕМЕН (в ужасе). Что ты сказала?!

В дверь ботанического кабинета постучали.

ВИКТОРИЯ. То, что слышишь… Прыгай!.. Оскарчик Борисович, иду-иду-у! (Толкнула Семена.)

Семен исчез за окном.

Загремело железо крыши.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Машину торгового атташе к подъезду!

Сцена десятая

Пока Виктория торопливо пыталась замаскировать одеялом сломанную раскладушку, в ботаническом кабинете появился Оскар Борисович – крохотный, как колибри, старичок в специальных очках, выдававших сильнейшую близорукость. В нем птичья привычка часто оглядываться в ожидании опасности сочеталась с изяществом движений. Костюм его был черный, незаметный, в руке – пузатый древний портфель. Убедившись, что Виктории в кабинете нет, он моментально схватил жестянку с молоком, выплеснул молоко в кадку с пальмой и поставил жестянку на место.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Старый маразматик. Что за игры в его возрасте? А эта дура во всё верит.

ВИКТОРИЯ (вышла из каморки в ботанический кабинет). Оскарчик Борисович! Доброе утро, дорогой мой!

Оскар Борисович с неожиданной ловкостью прыгнул к ней и церемонно поцеловал Виктории руку.

Как вы себя чувствуете? Как спали? (Не дожидаясь ответа.) И я прекрасно. Очень-очень выспалась. Погода мерзкая. У вас ножки сегодня не болят?.. Ай!!! Смотрите! (Толкнула Оскара Борисовича к жестянке.)

Оскар Борисович изобразил удивление.

Оно опять съело молоко! Я же вам говорила – здесь кто-то живет! Как вы думаете, кто это может быть? У меня дома была кошка… Но мне всё равно, кто это. Хоть мышь, хоть птеродактиль! Если я буду ставить молоко постоянно, оно сможет ко мне привыкнуть и когда-нибудь можно будет его погладить! Потому что по ночам здесь бывает довольно тоскливенько, особенно зимой, как сейчас, когда ветер гремит железом по крыше. Но скоро-скоро одиночество кончится… Миленький Оскарчик Борисович, я вам больше ни слова не скажу. Лучше вы мне ответьте на два вопроса. Во-первых, что вы думаете о баптистах? Они плохие или хорошие?

Оскар Борисович оглянулся по-птичьи.

Ясненько. Второй вопрос. Как вы думаете, война скоро будет?

Оскар Борисович пожал плечами.

Один мой знакомый человек считает, что война, наверное, опять будет. Но я в это не верю! Если они хоть краем уха слыхали, что у нас тут творилось, они же никогда на нас не полезут, да? Не полезут?

Оскар Борисович покачал головой.

В ботанический кабинет тем временем робко проник остриженный «под ноль» мальчик, одетый в лыжные мохнатые штаны и материнскую кофту. Оскар Борисович достал из-за шкафа и бережно вручил мальчику скелет. Мальчик немедленно сунул скелету палец в рот.

Что ты с черепом играешь, дрянь такая?! Ты что, не знаешь, как Оскар Борисович относится к своему скелету? Вынь руку из зубов, я тебе говорю или нет?.. Оскарчик Борисович, родненький, они вам совсем на голову сели!

В окне каморки появился Семен. Он беззвучно влез через окно в комнату; прижавшись, спиной к стене, приблизился к двери в ботанический кабинет. Виктория стояла совсем близко. Она обирала с мятого платья приставшие к нему перья.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Прелюбодей. Она была невинна. Ты её обольстил.

ВИКТОРИЯ (мальчику). Ну что ты смотришь, как пыльным мешком из-за угла прибитый?

Мальчик заржал.

Неси!

Мальчик поволок скелет.

(Вслед ему.) Не стучи костями! Оскарчик Борисович, вы после урока ко мне заглянете? Я вас чайком попою!

Виктория говорила с ним громко. Очевидно, Оскар Борисович был глух. Оскар Борисович расшаркался и покинул кабинет.

Сцена одиннадцатая

Виктория, не зная, что за ней наблюдают, принялась с деловитым видом выгибаться, поворачиваться и скашивать глаза, подпирая бровь пальцем. Семен понял, что она рассматривает свое отражение в стеклянной дверце шкафа.

ВИКТОРИЯ (очевидно, осталась довольна увиденным, потому что закружилась на месте и запела). «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»

СЕМЕН. Вика!

ВИКТОРИЯ. Сенечка? Что случилось? Почему ты вернулся?

СЕМЕН. Как же мне не вернуться после того, что ты мне сообщила.

ВИКТОРИЯ. А ты к дипломатическому обеду опоздаешь.

СЕМЕН. У меня увольнительная до вечера.

ВИКТОРИЯ. Вот оно что: тебе просто некуда деваться, бедненький мой.

СЕМЕН. Вика, не надо так! Мы же люди! Надо же по-человечески разговаривать!

ВИКТОРИЯ. Ну разговаривай.

СЕМЕН. Мы должны определить наши отношения.

ВИКТОРИЯ (смеется). Зачем? Никто не знает, что ты здесь был. Ты свободен как птица. Лети!

СЕМЕН. Куда я теперь полечу? Когда я знаю, что мы наделали?!

ВИКТОРИЯ. Но ты же ни в чем не виноват!

СЕМЕН. Я виноват, один я. Потому что я плохо про тебя подумал. Вика. И за это я наказан. И готов отвечать. Короче говоря, если надо, я готов жениться.

ВИКТОРИЯ. Спасибо, миленький, но я не собираюсь выходить за тебя замуж.

СЕМЕН. Тогда зачем ты это сделала?!

ВИКТОРИЯ. А ты не понял? Чтобы родить ребеночка. Боже мой! Забыла про раскладушку… (Метнулась в каморку, присела перед раскладушкой и принялась торопливо выдергивать гвоздики из холста, сорванного с каркаса.)

СЕМЕН. Я надеюсь, ты, как всегда, шутишь?

ВИКТОРИЯ. Нет, теперь я не шучу. Ты мне не мешай. Мне надо скоренько привести всё в порядок. Сегодня же сбор дружины. Надо еще платье погладить. Вдруг Лидия Ивановна зайдет? Нельзя, чтоб она видела эту подлую раскладушку! Она такая наблюдательная… Смешно, я всё вычислила, а попадусь на ерунде…

СЕМЕН. Что ты вычислила?

ВИКТОРИЯ. Все-все. Как Раскольников, перед тем как убить старушку. Только у меня наоборот. Ты читал «Преступление и наказание»?

СЕМЕН. Кончай дурака валять! Что ты задумала?

ВИКТОРИЯ. Я же тебе сказала: у меня план. Я Анюту нашла – раз, она меня сводила на танцы – два, познакомились – три, потом… четыре.

СЕМЕН (ужаснулся). Тоже по плану?

ВИКТОРИЯ. Конечно. Поэтому ты можешь совершенно не волноваться. Теперь пять – буду шить приданое. Но нельзя, чтобы Лидия Ивановна что-нибудь сейчас заметила. Она сразу начнет искать виновника. А разве ты в чем виноват? Когда они увидят через несколько месяцев – тебя уже ищи-свищи…

СЕМЕН. Что увидят?

ВИКТОРИЯ. Животик.

СЕМЕН. Ты это всерьез?!

ВИКТОРИЯ. Честное пионерское!

СЕМЕН. И я тебе только для этого нужен был?

ВИКТОРИЯ (трудясь над раскладушкой). Ну, я же тебя тогда не знала…

СЕМЕН (в ужасе). Значит, на моем месте мог быть другой? Ну конечно… Ведь я привел для тебя боцмана!

ВИКТОРИЯ. Дался тебе этот боцман. Сенечка, у меня полчаса на то, чтобы замести следы. Раз ты всё равно здесь, почини раскладушку. Это в твоих интересах. Ну что ты стоишь? Скорей!

СЕМЕН. Молоток дай.

ВИКТОРИЯ. Есть молоток!.. (Сбегала в ботанический кабинет и вернулась с уже знакомым глазом.). Держи!

СЕМЕН (отшатнулся). Убери его.

ВИКТОРИЯ. Почему? Я им уже табуретку чинила. Видишь – ни царапинки. Он как железный. Другого нет.

СЕМЕН. Этого нельзя делать.

ВИКТОРИЯ. Почему?

СЕМЕН. Потому что это часть человека! А человек – это!..

ВИКТОРИЯ. Человек очень прочная вещь, Сенечка. Гляди!.. (Вбила глазом гвоздь.) На.

СЕМЕН. Не буду!

ВИКТОРИЯ. Тогда ты платье погладишь, а я сама починю. За мной!

Сцена двенадцатая

Виктория побежала в ботанический кабинет. Семен поплелся за ней.

ВИКТОРИЯ (включила утюг, разделась перед носом у Семена с физкультурной простотой и вручила ему платье). Ну, скоренько-скоренько!

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Полундра! Спасайся кто может!

СЕМЕН. А если у тебя ничего не получилось с одного раза?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не надейся. Получилось.

ВИКТОРИЯ. Сеня, ты меня не знаешь! (Убежала в свою каморку и застучала глазом по раскладушке.) Ты не представляешь, какая я везучая. У меня всё получается. Единственно, что не получается, – никак не могу в школе навести порядок. Все, что я ночью отмываю, за день приходит в плачевное состояние. Но за летние каникулы я её преображу. Моя доченька будет жить во дворце. Я сама сделаю ремонт.

СЕМЕН. Во всей школе?

ВИКТОРИЯ. Конечно. Ты гладишь?

СЕМЕН. Глажу. (Нетвердой рукой повел утюг по ткани.)

ВИКТОРИЯ. Паркет будет блестеть как зеркало.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Она некрасивая и нескромная. А Анюта симпатичная и невинная. И ты ей изменил, подлец.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, ты не представляешь себе, на что способна женщина, когда у нее есть идея. Я не помню свою мамочку, но папа рассказывал, что у нее была идея чистоты. Я вся в нее. Она каждый день натирала полы, а комнат у нас было три.

СЕМЕН. Сколько?

ВИКТОРИЯ. Три, Сенечка. Мы жили в Москве, в отдельной квартире. Столовая была величиной с ботанический кабинет.

СЕМЕН. Так не бывает.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Бывает.

ВИКТОРИЯ. Мама каждый день натирала полы и мыла кухню. А зимой ездила бороться с грязью на дачу, даже когда мы там не жили! У меня, как у мамы, обостренное чувство дома.

СЕМЕН. У вас и дача была?

ВИКТОРИЯ. Ага. В Кратове, под Москвой, деревянная, вся резная. А ты не веришь, что я везучая. У меня было золотое детство! Когда мне было десять лет, папа разрешил мне самой рулить. Я сидела у него на коленях и крутила баранку…

СЕМЕН. И машина была?

ВИКТОРИЯ. Служебная. Папа был знаменитый командир… Поэтому у меня и имя такое: Виктория – Победа. Мы катались на поляне у пруда. Представляешь, высокие-высокие сосны, в траве шишки… И девочка за рулем. Ножки толстые! Небо темно-синее, облака белые, как пена, когда папа брился. И дачники загорают у пруда на голубом песочке.

СЕМЕН. На желтом?

ВИКТОРИЯ. На голубом. Я, маленькая, говорила «голубой песочек», так у нас с папой и осталось. И моя доченька будет говорить «голубой песочек».

СЕМЕН. Как же ты оказалась в детском доме?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ответь. Ответь ему.

ВИКТОРИЯ. Мама умерла, когда мне было два года, а папа погиб на войне.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Врет. По некоторым причинам отец её до войны не дожил. А ты слюни распустил!

ВИКТОРИЯ. Папа говорил: «Когда самое плохое позади, остается только хорошее». Поэтому мне теперь всегда везет. Когда наш детдом эвакуировали в Нижнеуральск, поезд попал под бомбежку. Соседний вагон сгорел, а я только месяц в лазарете провела – и как огурчик! Потом ужасно голодали, а я выжила. И наконец, месяц назад главный сюрприз! Рассказать?

СЕМЕН. Расскажи… (Сунул палец в дырку на локотке её платья.)

ВИКТОРИЯ. У меня нет фотографии папы и мамы. Но у меня прекрасная зрительная память. Мама на фотографии была поразительная красавица: брюнетка с белой-белой кожей и светлые глаза. А я, дура, сравнивала себя с мамой и всегда считала себя несчастной уродкой, гадким утенком. И вдруг месяц назад я поняла, что выросла и стала очень похожа на маму, просто повторение мамы! Знаешь, как я это поняла?

СЕМЕН. Как?

ВИКТОРИЯ. Представь себе, на торжественной линейке!..

Семен в канцелярских мелочах на столе обнаружил иголку с ниткой и стал зашивать дырку.

Я же на сборах стою у всех на виду. Мне сдают рапорт. И мне всегда было так стыдно, а тут Лидия Ивановна сказала удивительно душевную речь, и все так закричали «ура», что чуть потолок не упал, а потом забил барабан, затрубил горн и мои пионеры замаршировали – все в ногу, и я подумала: такая у нас жутковатенькая школа, но вот же чудо – все думают одинаково: и учителя и ученики, все знают, что в жизни самое главное. И улыбнулась. И почувствовала, что у меня какая-то особенная улыбка. Я просто сверкнула. Я в это мгновение стала как мама, раз в сто лет красавица. Звезда. Не веришь? Ты можешь сегодня же в этом убедиться. У нас же сегодня торжественная линейка. Мы готовимся к Дню Красной Армии. (Достала из тумбочки и надела черную юбку и белую кофту. Повязала пионерский галстук.) Линейка будет в коридоре. Ты отсюда через щель в двери меня увидишь. У меня теперь это на каждой линейке повторяется. Ты увидишь и поймешь, почему я должна родить ребенка! Мне же надо это, что у меня внутри, кому-то передать. Моя девочка будет, как я, как папа, как мама. Несмотря ни на что, мы будем на свете!

Послышался треск, барабана, пастушеский крик горна и мягкий ход множества валенок по паркету.

Акт второй

Сцена первая

Трещал барабан. Пел горн.

Из своего убежища в ботаническом кабинете Семен не видел марширующих пионеров, но зато отлично видел Викторию и учителей с торжественными, просветленными лицами, жавшихся к стене за спиной Виктории.

К Виктории, печатая шаг, приблизился мальчик, тот самый, что приходил за скелетом, но теперь лицо его, в зеленке и царапинах, светилось умилением.

МАЛЬЧИК. Товарищ старший пионервожатый! Рапортует председатель совета отряда шестого класса «В». В классе по списку сорок пять человек. На сборе присутствуют сорок два. Трое отсутствуют по уважительной причине. Рапорт сдан!

ВИКТОРИЯ. Рапорт принят! Вольно!

Голос её теперь был особенный, пионерский, с цыганским эдаким переливом. Мальчик повернулся и исчез. И опять затрубил горн и забил барабан. Виктория лихо встряхнула своей прической.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Прямо как у вас в школе было, да, Сенечка? Сердце щемит?

СЕМЕН. Точно. И учителя как будто наши.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Узнаешь, Сенечка? Это же вылитая ваша Крыса, по русскому языку… Ух была вредная!

СЕМЕН. Она в бомбежку погибла.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Сам видишь – жива. А это Ангина, по математике. А это Медуза. И вовсе не умерла она с голоду – вот она! А вот Бронислава Антоновна, которая вела с первого по четвертый. Узнаешь?

СЕМЕН. Она.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. А вот и ваша Баба Яга, по пению… Кобыла – по истории… Мальвина – англичанка, видишь, рука в гипсе – это на нее пожарный шланг кинули. Только сегодня из больницы – и уже на посту. Как на войне! Ты думал, не увидишь их больше, раз школу кончил? Думал, с глаз долой – из сердца вон? А они вечные, Сенечка… Думал, что забыл? Не забудешь!.. За какими бы океанами ты ни скрылся, с какими бы королевами ни танцевал, ты не забудешь эти лица, этот школьный коридор. Это твое детство, твоя судьба, это ты сам… А теперь, ребята, крикнем же в честь нашей славной Красной Армии дружное, единодушное, громкое-громкое… очень громкое… самое громкое… ура!!!

Голос Лидии Ивановны, мягкий и сильный, звучал всё выше, выше – прямо песня, так складно, а в конце, в пике, неизбежно и уже совсем высоко. Тут и был всеми с нетерпением ожидаемый взрыв. Мальчики и учителя так оглушительно и радостно закричали «ура», что чуть потолок не упал на головы, чуть стены не растрескались.

Виктория улыбалась и глядела на дверь ботанического кабинета в надежде, что Семен смотрит на нее. Но Семен ничего не видел. Он кричал «ура» вместе со всеми. Глаза его стали мокры от волнения, он тер их кулаками и проглядел момент. Линейка кончилась. Все забегали, ряды смешались, Семен поспешно ретировался в каморку – и вовремя.