Текст книги "Роман с физикой, или За всех отвечает любовь"

Автор книги: Александр Бялко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Назавтра Изотов старательно влезал в переполненный троллейбус на Соколе, чтобы добраться до известного института. Был час пик. Половина седьмого.

Борков, как обычно, любезно встретил гостя и проводил в методический кабинет. Ученые расположились в креслах напротив телевизора, но Изотов не выдержал. Встал и стал ходить взад-вперед по небольшому кабинету.

– Николай Георгиевич! Я вот понял, почему мы видели ту передачу.

– Почему? Я, честно говоря, тоже бился над этим вопросом. И ничего не придумал с точки зрения физики.

– Дело не физике. Теперь вам там, в будущем придется включать телевизор в нужное время.

– Как это я прикажу самому себе из будущего? Сами же говорите, что будущее и прошлое это одно и то же.

– Привычка – вот ответ. Входя в методический кабинет – включайте телевизор. Сегодня-то прошел слух, что Брежнева снимают, вот вы и включили, а так-то вы его никогда не включаете. Он так стоит, пылится.

– Вы дело говорите. Ладно, давайте посмотрим, и Борков включил телевизор, который стоял сегодня один, без приборов.

На экране появилась диктор Валентина Леонтьева.

– Мы прерываем наши передачи. Только что в студию поступило информационное сообщение о пленуме ЦК КПСС.

На пленуме были обсуждены следующие вопросы: Первое. Об усилении мер по борьбе с нехарактерными для нашей жизни явлениями, такими пережитками прошлого, как пьянство и алкоголизм. ЦК КПСС обязало партийные, комсомольские и советские учреждения активно выступить в борьбу с этим явлением.

Леонтьева продолжала зачитывать меры по борьбе с пьянством, а ученые удивленно глядели друг на друга.

– Это вы натворили? – начал трудный разговор Борков.

– Вроде нет, а может быть вы? Давайте вспоминать, не сказали ли вы кому.

– Получилось как с подводной лодкой – развилка. Судьба могла пойти так, а пошла так, Борков на пальцах показывал, как это было.

– Надо осторожней с будущим обращаться.

– Подождите, дослушаем, может быть еще не все.

Валентина Леонтьева продолжала:

Усилить пропаганду здорового образа жизни. Ответственным за выполнение поручения ЦК КПСС назначил Горбачева Михаила Сергеевича.

– Какой-то новый, я такого не знаю, удивился философ. Ему по должности полагалось знать коммунистических лидеров.

Телевизор продолжал:

Второй вопрос кадровый. Решением пленума Горбачев Михаил Сергеевич избран секретарем ЦК КПСС. В разном были обсуждены актуальные вопросы жизни страны и мира.

На этом пленум закончил свою работу.

Передаем биографию Горбачева Михаила Сергеевича.

(Официальную биографию Горбачева потом так часто передавали и печатали, что пересказывать ее нет никакого смысла. Кто не помнит, можно посмотреть в энциклопедическом словаре.) После биографии диктор сделала профессиональную паузу и произнесла:

Продолжаем наши передачи. В связи с изменением расписания сегодня вы увидите следующие передачи – к 60-летию Великой октябрьской социалистической революции – документальная киноповесть Наша биография, год 1947, сразу после окончания программы.

Борков встал и выключил телевизор.

– Кто первый будет признаваться? – грустно пошутил Борков.

– Виноват, сказал тестю. Но он у меня хороший мужик, уверен, что ни гу-гу, – в этот момент Изотов понял, что с тестем-то как раз что-то не так. Уж очень подозрительно быстро того повысили. Да еще спасибо передавал.

– Я тоже не без греха, – сознался Борков, – Но человек свой, надежный, мой помощник.

Сказал Борков Саше Певцову. Такие как Певцов были обязательным явлением в советской науке, при распределительной системе, – это когда тебе положено два прибора в год, два и получи – надо тебе или не надо. Поэтому те приборы, которые нужны где-то, стояли на полке в другом месте и пылились. Активный человек, умеющий говорить с людьми, всегда мог выяснить, где что есть и на что это можно поменять. Наука, как правило, у таких не ладилась, но Саше диссертацию писали всем отделом, и он ее с грехом пополам защитил. Много он общался и со своим шефом, рассказывая ему о трудностях и победах в деле добывание компонентов и приборов. Такие люди, как Саша, обычно точно чувствуют перемены во власти. И во время разговора с Борковым, затянувшегося до вечера он пожаловался шефу на общие тенденции в снабжении. Становилось все туже. Советская промышленность с каждым годом все больше отставала от западной. Научные приборы устаревали еще на заводе. Борков отправил Певцова в представительство Югославии, купить что-то хорошее на неожиданно упавшие из министерства инвалютные рубли, а заодно и поделился мнением, что Брежнев собирается в отставку, на пенсию.

Югославия была тогда формально социалистической страной, но с рыночной экономикой. Она служила окном на запад для закупок оборудования в секретные организации. И еще хотелось бы расшифровать слова инвалютные рубли, но проще написать том политэкономии социализма. Короче инвалютные рубли – это были деньги, на которые можно было купить что-то нужное. В отличие от простых рублей.

Созвонившись с утра с торгпредством Югославии, где Певцова прекрасно знали, ему назначили встречу ближе к вечеру.

Занимался Певцовым, совсем молодой выпускник белградского университета Бранко Вишнич. Он только приехал на новое место работы и горел желанием показать себя. Тогда он еще не понимал, что такое социалистическая торговля. Сколько Москва закупала югославских товаров, зависело не о качества дубленок, не от его умения их продать, а от каких-то странных решений в Кремле.

Этого Бранко еще не знал, в университете такому не учили. Его учили продвигать товары по рыночному. Этим он и занялся с Певцовым. Обхаживал его, рассказывал анекдоты и дарил сувениры. А уже когда стемнело, достал из шкафа сливовицу. Мало кто у нас знал тогда – что такое сливовица, популярный напиток у западных славян. Грубо говоря, это самогон из сливы, но выдержанная в дубовых бочках. Сливовица мягче коньяка, хотя по крепости обычно больше шестидесяти градусов. Она не бьет по голове, как наша водка, а плавно расслабляет человека. Употребляют ее сербы, чехи, словаки совсем понемногу и после плотной еды. Этого Певцов не знал и после третьей рюмки натощак неожиданно ляпнул:

– У нас скоро тоже большие перемены будут. Очень серьезные люди из Кремля говорили, что Брежнев совсем плохой и сам просится на пенсию.

Певцову захотелось выглядеть солидней. Показать, что он в курсе высших государственных дел.

Бранко как будто и не расслышал, но, составляя вечером депешу в Белград, не забыл написать и про Брежнева.

Строго говоря, у рыночной экономики только один недостаток – все покупается и все продается. Послания Вишнича работник министерства складывал в папку, не читая. Так много их приходило. Молодой работник проявлял редкое рвение на работе. Вишнич делал работу сравнимую со всем остальным представительством, и читать все его творчество было просто невозможно. Но последнюю бумажку белградский чиновник внимательно изучил, заметив важную фамилию. Через час ее копия уже была у советника американского посольства, отвечавшего за разведку.

Сейчас понятно, что мы очень быстро узнали, что такое выборы и как устроена демократия. Сейчас каждый образованный человек знает о политических технологиях. Тогда же выборы в Америке казались играми инопланетян. А выборы в США были назначены как всегда на второй ноябрьский вторник, значит, до них оставалось чуть больше трех недель. Это теперь все знают, что лучший способ испортить предвыборную компанию – поменять стратегию посреди гонки. Впрочем, у предвыборного штаба президента Форда другого выхода и не было. Все было готово, чтобы завешать всю Америку плакатами, где Форд в лисьей шубе целуется взасос с Брежневым и написано – Атомной войны не будет. На английском это звучит еще лучше. Форд встречался зимой в Сибири с Брежневым и подписал историческое соглашение об ограничении гонки атомных вооружений. Тогда и был сделан этот удивительный снимок. Но если на днях Брежнев будет в прошлом, то все пошло прахом. В ЦРУ говорили именно так, ссылаясь на серьезные агентурные данные. Компанию Форда переделали на какие-то невнятные права человека, с которыми в Америке было тогда не очень хорошо. На этот конек сел зануда Картер, который на всех углах противно канючил о свободах дарованных богом.

Короче, за долгие годы американской истории, действующий президент проиграл какому-то скучному моралисту, у которого шансов было ноль.

А в это время... впрочем, время идет само по себе, и только мы знаем, что было сначала, что потом, что причина, а что следствие. Два солидных ученых мужа думали, стоит ли им заглянуть в будущее в следующую пятницу и как. Они обсуждали это совсем как мальчишки, решившие разбить злой соседке окно. Конечно, они говорили об опасности, понимали, что уже наделали глупостей, и история им этого не простит. Но отказаться не могли. Встреча была как всегда, в пятницу, и место встречи изменить было нельзя. А знаменитый фильм с таким названием еще только начал сниматься на одесской киностудии.

Изотов продолжил лекцию с того места, что завершил в прошлый раз.

Развитие схоластики не могло не завести ее в тупик. Сначала схоласты разделились на реалистов и номиналистов.

Реалисты, были реалисты только по названию. Нам материалистам это слышать обидно, но реалисты считали, что существует все, что имеет название. Иначе говоря, слонопотамы где-то существуют, раз их так назвали.

Номиналисты говорили, что названия – это только слова, а не сущности. Один и тот же предмет можно назвать несколькими именами. И что же – должно существовать в природе столько предметов сколько названий? Тем более названий то можно придумать сколько угодно. Споры эти происходили веками, пока великий философ Оккам не сформулировал свой принцип – не умножай сущности сверх необходимого. Эта концепция получила название бритва Оккама.

Загадочный во многом принцип остался в истории философии и надолго определил ее направление в будущем. Сотни лет спустя, мы видим развитие этого принципа у Канта, который разделил предмет и его сущность.

Но об этом мы поговорим попозже. А пока не создавайте сущностей больше необходимого.

Лекция по философии как всегда закончилась во время. Изотов собрал портфель и вышел из аудитории и пошел по коридору в методический кабинет Боркова.

– Здрасте! – Борков копался в контактах. Телевизор был оплетен проводами, а на полках рядом с ним стояли приборы и приборчики.

– Здравствуйте! Как сегодня?

– Попробуем! Вот Саша достал новые конденсаторы. Ребята их заряжали неделю. Должно хватить подольше.

– Хорошо, – ответил Изотов весь, сжавшись от нетерпения, и сел в кресло напротив телевизора потирая руки.

Борков уже привычно, а не по бумажке нажал нужные кнопки и тумблеры.

– У меня еще мысль, Николай Георгиевич, а не воспользоваться ли нам новым современным изобретением – видеомагнитофоном?

– Александр Федорович! То, что мы с вами видим, не показывают по телевизору, и никакого видеосигнала нет. Это видимость.

– Но мы же ее видим! Значит, давайте на кинокамеру заснимем, это наверно, можно. В прошлый раз мы ничего не запомнили, а теперь и восстановить не возможно. Жизнь пошла по другому пути.

– Предложение разумное, и принимается. Сегодня все равно пробный пуск. Потом запасемся камерой. Смотрите, профессор.

Экран начал светиться. Борков близоруко прищурился и сел в соседнее кресло.

На экране появился Михаил Сергеевич Горбачев, в качестве председателя Верховного совета СССР. Ниже на трибуну поднимался Андрей Дмитриевич Сахаров.

Мы, поколение пережившие перестройку прекрасно знаем, что в 1989 году телевизоры были включены везде. Прямые трансляции показывали целый день и везде заседания Верховного совета, где был телевизор – его включали. Именно по этой причине нейтринная ловушка и выхватила из бездны времени этот кусок. Но два уважаемых профессора об этом и не догадывались. На экране появился академик Сахаров.

– Я выступаю за конституциированную смешанную экономику и полный плюрализм в политической жизни. За постепенную конвергенцию социалистических и капиталистических стран с целью предотвращения навсегда термоядерной войны.

Борков тогда еще и не знал слово плюрализм, а Изотов знал его только как философский термин, означающий обобщение. Слова были не понятны, смысл запутан и вряд ли его понимал и сам Сахаров. Сейчас политики так не говорят. Их просто не стали бы слушать. Но в 1989 году! Тема была ясна – ярая антисоветская крамола, за которую еще недавно расстреливали.

Экран телевизора, в которых впились две пары профессорских очков, потух. Молчание висело в институте. Было слышно, как бьются два профессорских сердца.

Первый пришел в себя философ:

– Я узнал председательствующего. Это новый секретарь ЦК – Горбачев, его только что назначили.

– Когда? – Борков не внимательно последнее время следил за политикой.

– Я узнал его по родинке на макушке, – Изотов покопался в своем портфеле, и достал газету Правда. Следить за перемещениями в руководстве ему полагалось, как работнику идеологического фронта, – так это тогда называлось.

– Горбачев Михаил Сергеевич, – показал он небольшую фотографию с краткой справкой.

– А другого выступающего узнал я – это академик Сахаров, физик-атомщик. Делает бомбы. Он раньше работал с Таммом, лауреатом нобелевской премии. Сейчас немного отошел от дел. Прославился тем, что написал письмо Брежневу о закате социализма. После чего его стали отстранять от дел, и он впал в немилость, а так он трижды герой соцтруда, и все такое.

– Как вы думаете это когда? – задал главный вопрос Изотов.

Борков не очень верил в новые конденсаторы, которые достал Певцов и думал, что заряд на них маленький.

– Максимум год, а, скорее всего, меньше.

– А измерить нельзя?

– Мы еще не знаем до конца, как эта штука работает и никаких оценок не может быть. Первый раз у нас получилось 10 октября, я попробовал калиброваться по времени, но пока ничего точного, плюс минус год.

Философские мозги пришли в порядок и начали работать как всегда точно.

– Только что приняли новую конституцию. Согласно ней, надо провести выборы в Верховный совет. Это будет в следующем году. Значит, Сахарова выбрали?

– А где Брежнев? Вместо него этот новенький. Этот Горбачев меня всего на десять лет старше! – Борков стал читать газету с биографией.

– Комбайнер? Еще одна напасть.

– Не только комбайнер, – он еще юрфак МГУ закончил, а там дураков не держат, – вступился за университет философ.

– Время покажет, – пророчески произнес Борков.

Борков покопался у себя в бумагах, достал какой-то желтый конверт с адресом на английском языке.

– Сейчас в Дубне будет международная конференция по слабым взаимодействиям.

– А что это?

– Не важно, это физика частиц. Там будет Тамм. Игра слов, так сказать. Он в Дубне нейтронной лабораторией руководит. Мы с ним знакомы и можем поговорить насчет Сахарова. Где он и что он. Тамм наверняка в курсе. А может быть повезет и сам Сахаров будет. Прокатимся до Дубны?

– А это далеко?

– Два часа от Москвы на поезде.

– Я не против. Когда?

– В следующий вторник.

– Просто прекрасно. В понедельник у меня аспиранты, а вторник можно пропустить. Вы мне приглашение дайте, чтобы я все оформил.

– Вот мне как раз два прислали, – Борков протянул Изотову бумажку. Заполните и оно ваше.

Взрослые мужчины, ученые и солидные люди затеяли детскую игру. Зачем им нужен был Тамм? Что мог великий физик сказать о будущем? Знал ли Сахаров, что его ждет? Нет, конечно. Тогда зачем ехать? Эти простые вопросы должны были прежде всего задать себе и друг другу наши герои. Но они почувствовали власть над временем, заглянули в бездну и вместо того, чтобы ужаснуться и отпрянуть от нее – стали играть на краю пропасти.

Ученые распрощались. Изотов снова побрел к троллейбусу. Ему не хотелось домой. Не хотелось без конца слушать упреки жены. Но он утешал себя тем, что у настоящего философа должна быть злая жена. Он вспоминал Сократа и его Ксантиппу, вспоминал разные байки и мифы, которые уже две тысячи лет рассказывают про них. Это очень помогало выслушивать собственную жену, проводя философские аналогии.

В понедельник Изотов как всегда пришел на кафедру. Кафедра философии – это просто комната. В ней сидит секретарша за пишущей машинкой и больше никого. Рядом кабинет Изотова, на котором написано – Заведующий кафедрой марксистко-ленинской философией А.Ф.Изотов. Вот и все хозяйство.

Надо, наверное, напомнить, что в то время самой нужной специальностью в университете были машинистки. Компьютеры тогда еще занимали целые залы и не могли толком заменять пишущие машинки. Японская фирма Эпсон еще совсем недавно изобрела принтер. И он стоил дороже автомобиля. Все хотели видеть статьи, диссертации и дипломы напечатанными на бумаге, но это могли сделать только скромные машинистки. Они везде были нужны.

У Изотова на кафедре за машинкой сидела молоденькая Наташа. Печатала она неважно, и кроме того, училась на вечернем, но с работой справлялась. В этот день Наташа вся сияющая встретила Изотова.

– Что случилось? – вместо здравствуйте произнес Изотов.

Секретарша, тоже без здравствуйте, ответила радостно:

– Ухожу на диплом!

– Когда? Сейчас же осень. Ах, да, – поправил себя Изотов, – у вечерников как раз сейчас.

– Вот приказ ректора, мне по КЗОТу полагается оплачиваемый отпуск.

– А я как? Кто эти статьи и все такое будет печатать? – Изотов показал на ворох бумаг.

– Найдете кого-нибудь, – утешила его Наташа.

Изотов понял, что расставаться с этой кареглазой умной и смешливой девчонкой ему труднее, чем с родной женой.

– Сегодня как?

– Да, посижу еще, – утешительно сказала Наташа.

Изотов взял почту и молча пошел в свой кабинет рядом. Посмотрел на полки с трудами Маркса и Ленина. В дверь постучали.

– Да!

В дверь вошел его заместитель – Кондратов.

– Это ты, Миша, здравствуй.

– Здравствуй, – они пожали руки.

– Я вот чего пришел, – Кондратов курил трубку и не выпускал ее изо рта. Ложусь в больницу.

– Что вы сговорились?

– С кем? – философски заметил доцент Кондратов, – Ты не смейся, Саша. По пустякам я не стал бы беспокоить, ты же меня знаешь.

Кондратов был заместителем формально, ставка такая была. (В советские года набирали работников не тех, которые нужны, а тех, на которых были ставки, поэтому полстраны числилось не на той работе, которая была записана в трудовой книжке.)

В обязанности Кондратова входило подменять Изотова, когда тот отсутствует, больше ничего. В остальное время он читал студентам лекции и писал научные работы, как все философы.

Изотов понял, что случилось что-то серьезное.

– Заболевание тяжелое? – осторожно спросил Изотов.

– Легкое.

– Это хорошо.

– Легкое хотят отрезать и курить запретить, – пожаловался Кондратов.

Изотову стало плохо. Рак тогда – это был приговор. Он обнял старого товарища по университету.

– Ты держись Миша. Отрежут – ничего и с одним проживешь.

– Я постараюсь. Трубку вот жалко курить не разрешают.

– Иди Миша, расслабься. Я тут твои группы студентов распределю, ты не волнуйся. Иди, лечись.

– Пойду я, – философски спокойно сказал Кондратов.

– Иди и не бойся.

– Пока.

Изотов остался и без заместителя, который всегда выручал его со студенческой скамьи. Другой его зам – Шварцман, был как всегда, в отпуске. По житейски Изотов знал, что беда не приходит одна, но философски никак не мог осмыслить произошедшее.

В дверь снова постучали:

– Можно, Александр Федорович? – в дверь заглянула милая кудрявая головка.

– Это ты Люба, заходи.

– Я вот насчет статьи в вопросах философии.

– Проходи, проходи Люба. Первый раз сегодня без плохих новостей.

– А что случилось?

– Да, вот все на кафедре разбежались – кто куда.

Изотов посмотрел на Любу. Еще совсем молодое, даже детское лицо. Явно смущается и краснеет перед своим научным руководителем. Уважает, а, может быть, влюбилась по молодости, – подумал Изотов. Но Изотову пришла в голову совсем другая мысль.

– А что вы делаете завтра?

– Как всегда в библиотеке и на кафедре.

– Чудесно!

– Люба, выручите меня. На кафедре никого, а мне срочно на конференцию надо съездить, не далеко, под Москвой. Замените меня, да и всех, остальных на пару дней. Посидите на телефоне?

– А что отвечать?

– Что за всех отвечает Любовь, – как твоя фамилия?

– Князева.

– Я помню. Спрашиваю потому что, может быть, ты уже фамилию поменяла?

– Нет, Александр Федорович, я бы вам сказала. Первому.

– Ну, вот и хорошо. Завтра прямо с утра садитесь у телефона, занимаетесь своими делами, диссертацией и статьей. Машинка в твоем распоряжении. Если надо что-то напечатать, – пожалуйста. Ты умеешь?

– Немного.

– Прекрасно! Преподаватели часто в перерывах заходят, расписание посмотреть, и поболтать, да ты знаешь все и без меня. Курить не разрешай. Ключик у вахтера возьмешь, распишешься. Вечером сдашь, опять распишешься.

– А вас долго не будет?

– День, максимум два.

– Хорошо, Александр Федорович, я все сделаю, как вы сказали.

– Вот и ладно, а теперь и статью можно посмотреть. Я с редактором Вопросов философии уже говорил, твою статью примут. Обращайся прямо к главному редактору.

– Спасибо.

Философы погрузились в бездны марксистской философии. Дальнейший их разговор не представляет никакого интереса. Не лучше, чем разговор средневековых схоластов.