Текст книги "Бабочка в ладони"

Автор книги: Александр Ткаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Единственный критерий

В финале кинокартины Никиты Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих» пойманный чекистом Шиловым ротмистр Лемке, так и не сумевший уйти с украденным золотом за границу, отчаянно кричит, глядя в небо: «Господи! Ну почему ж Ты помогаешь этому кретину, а не мне?». Оставив в стороне сюжет фильма и историческую достоверность этой ситуации, нужно признать, что сам вопрос поставлен ротмистром предельно точно и направлен по правильному адресу.

«Господи, почему не мне, а ему?» – любой внимательный человек, хотя бы раз ловивший себя на зависти, знает, что это чувство сводится в конечном счете именно к такому недоумению и к обиде на Бога. И не так уж важно, что именно досталось «не мне, а ему» – ученая степень или новая машина, способность к стихосложению или банковский счет. Ведь каждый из нас понимает, что есть в жизни такие вещи, которых мы не могли бы достичь даже самыми отчаянными усилиями, и далеко не все в нашей судьбе определяется трудолюбием и усердием. Например, мальчик, родившийся в семье преуспевающего бизнесмена или политика, уже по самому факту своего рождения именно в этом семействе имеет ряд колоссальных преимуществ перед сыном фрезеровщика с завода имени Лихачева. А человеку с врожденным абсолютным слухом освоение музыкальной науки дается гораздо легче, чем бедолаге, которому, что называется, в детстве медведь на ухо наступил. Так почему одни уже с колыбели имеют то, чего другие не в состоянии приобрести даже тяжким многолетним трудом?

Если не сводить нашу судьбу к безумной игре слепого случая, то остается лишь одно разумное объяснение подобного неравенства: жизнь каждого человека складывается не только из его собственных усилий, но и из Божьего замысла о нем, из тех качеств, условий и обстоятельств жизни, которыми Господь его наделил. По видимости эти условия могут разительно отличаться друг от друга, но христианство утверждает, что Бог одинаково любит каждого из нас и каждому человеку в любое мгновение его жизни Он дает именно те возможности и условия, которые наиболее полезны для него в духовном смысле. Ведь ни деньги, ни положение в обществе, ни творческие способности – вообще никакие внешние и внутренние качества человеческой жизни не рассматриваются в христианстве как безусловное благо. Главный вопрос Евангелия имеет совершенно иной смысл и направленность: что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? (Лк 18:18).Куда ведут человека талант и богатство, нищета и болезнь – к вечной жизни или к вечной погибели? Вот единственный абсолютный критерий, по которому с позиции Евангелия можно судить о ценности всего, что мы имеем здесь, на земле. Лишь в перспективе вечности все земные условия нашего существования приобретают то или иное значение.

Например, талантливый человек может прийти к вере и славить Господа своим искусством, а может и погубить свою душу, развив в себе чудовищное самомнение и гордость.

Но и человек без ярко выраженных творческих дарований также может достичь полноты бытия и самореализации, а может довести себя до крайних степеней зависти к людям более талантливым и даже, подобно пушкинскому Сальери, пойти на преступление.

Наличие художественных, литературных, музыкальных талантов или их отсутствие являются лишь условиями, в которых каждый человек может реализовать свой самый главный талант – способность наследовать Небо.

С точки зрения вечности судьба любого человека зависит вовсе не от обстоятельств его жизни, а лишь от того, как он реализует себя в этих обстоятельствах, определенных ему Богом. Ведь Господь знает духовное устроение каждого из нас и по Своей любви предоставляет любому человеку условия земной жизни, наиболее благоприятные для приобретения жизни вечной. Поэтому возмущенный вопрос завистливого сердца: «Господи, почему не мне, а ему?» – всегда предполагает сомнение именно в этой Божьей любви, в благости и пользе Его определений.

Святитель Василий Великий прямо называет зависть враждой на то, что дано нам от Бога, противлением Богу. В такой жесткой формулировке нет ничего удивительного, если вспомнить, что, по слову Священного Писания, именно через эту страсть в мир вошла смерть, а самым первым завистником был… дьявол: Бог создал человека для нетления и соделал его образом вечного бытия Своего; но завистью диавола вошла в мир смерть (Прем 2:23–24).

Две молитвы

В песне Булата Окуджавы «Молитва Франсуа Вийона» звучит наивное пожелание автора:

 
Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,
Господи, дай же Ты каждому, чего у него нет.
 

Эта просьба к Богу выражает определенную идею, напрямую относящуюся к теме зависти. Действительно, почему бы Богу не дать каждому всего и вволю?

Ведь тут предполагается уже не примитивный уравнительный «социализм» Шарикова, когда для того, чтобы что-то дать одному человеку, это «что-то» сначала нужно непременно отобрать у другого. Здесь рассуждение гораздо изящней и тоньше: мы веруем в то, что Бог всемогущ, а значит, Он не имеет нужды в распределении уже имеющихся благ и вполне может удовлетворить все возможные потребности каждого человека без малейшего ущерба для остальных людей. Следовательно, если Бог это сделает, то зависть тут же прекратит существовать как явление, поскольку в душах облагодетельствованного человечества для нее просто не останется оснований. Так почему же Всемогущий Господь до сих пор не дал каждому то, чего у него нет?

Ответ на «Молитву Франсуа Вийона» нетрудно найти в Послании апостола Иакова: Желаете – и не имеете; убиваете и завидуете – и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете – и не имеете, потому что не просите. Просите, и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений (Иак 4:2–3).

Бог действительно всемогущ, действительно любит людей и, конечно же, всегда готов дать каждому из нас любые блага. Но вот готовы ли мы их принять – большой и очень непростой вопрос. В самом деле, что получилось бы, например, если бы Господь по просьбе поэта все-таки дал всем, рвущимся к власти, «навластвоваться всласть»? И какой страшной ценой пришлось бы оплачивать эту их «любовь к сладкому» остальным людям, оказавшимся под властью тех, кто воспринимает власть как источник собственного удовольствия? Да тут впору просить Бога как раз об обратном – молить Его, чтобы властолюбцы, рвущиеся к власти, никогда не получили к ней доступа. То же самое можно сказать и о богатстве, и о славе, и еще о многих и многих благах, которые вместо радости могут принести стремящимся к ним людям величайшие бедствия.

В своем нынешнем отпадении от Бога человек может желать даже того, что прямо грозит ему гибелью. По логике стихотворения Булата Окуджавы, Богу следовало бы в придачу к власти для властолюбцев так же выдать всем похмельным алкоголикам талоны на бесплатный портвейн, наркоманам – гарантированную ежедневную дозу героина, а страдающим гипертонией и холециститом любителям жирного мяса – гору жареных куриных окорочков на завтрак, обед и ужин. Конечно, это наиболее яркие примеры самоубийственных желаний человека получить «то, чего у него нет». Но через них можно понять и общий принцип: если Бог не дает человеку то, к чему тот стремится, значит, у Бога есть к этому достаточные резоны. Поскольку Он, в отличие от нас, совершенно точно знает – кому, когда и что может оказаться полезным или вредным.

После некоторых операций на внутренних органах человеку какое-то время нельзя пить. В этот период больному вводят внутривенно физиологический раствор, снимающий жажду. И все же он очень завидует тем, кому доступна элементарная возможность: вдоволь напиться обыкновенной воды. Помочь в борьбе с этой завистью ему может лишь ясное понимание суровой истины: пить в его состоянии ни в коем случае нельзя, иначе он просто погибнет.

Просить у Бога то, чего у тебя нет, порой бывает так же неразумно, как и требовать у врача воды для такого послеоперационного больного. Поэтому в молитве святителя Московского Филарета звучит совсем иная просьба к Господу: «Господи, не знаю, чего мне просить у Тебя! Ты Един ведаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить Тебя. Отче, даждь рабу Твоему, чего сам я просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения, только предстою пред Тобою. Сердце мое Тебе отверсто; Ты зришь нужды, которых я не знаю. Зри и сотвори по милости Твоей. Порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред Твоею святою волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами. Приношу себя в жертву Тебе, предаюсь Тебе. Нет у меня другого желания, кроме желания исполнять волю Твою; научи меня молиться. Сам во мне молись! Аминь».

Когда появляется дракон

Часто завистью называют болезненное желание человека получить то, что кажется ему привлекательным и чем владеют другие люди. В известном смысле это верно. И все-таки это еще не та зависть, которая, по слову Отцов, уподобляет человека демонам. В нравственном богословии такой однобокий взгляд на чужое преуспеяние принято называть грехом своекорыстного пожелания. Как и в любом грехе, в нем, конечно, нет ничего хорошего, и все же это еще не зависть в полном своем развитии, а лишь ее преддверие. Есть известная притча, содержание которой можно свести к следующему сюжету: человеку было обещано исполнение любого желания, но с условием, что его сосед получит того же, но в два раза больше, чем он сам. Человек долго думал, а потом пожелал… чтобы ему выбили один глаз и оторвали одну руку.

Это и есть главная черта настоящей зависти – желание зла тем, кому завидуешь.

Механизм появления в человеческой душе этого разрушительного чувства довольно прост: глядя на преуспевшего в чем-либо человека, завистник сначала желает себе таких же благ, потом огорчается их отсутствием.

А когда ему становится ясно, что этих благ ему никогда не достигнуть, он начинает мечтать уже о том, чтобы их лишился и сам обладатель. Вот тогда и созревает в человеке этот страшный дракон – злая зависть, о которой говорил святитель Илия Минятий:

«Зависть есть печаль из-за благополучия ближнего, которая… ищет не добра для себя, а зла для ближнего. Завистливый хотел бы видеть славного бесчестным, богатого – убогим, счастливого – несчастным. Вот цель зависти – видеть, как завидуемый из счастья впадает в бедствие».

Такое расположение человеческого сердца становится стартовой площадкой для заказных убийств, в него уходят корнями кражи и угоны автомобилей, умышленные поджоги и порча чужого имущества. А также бесчисленное множество больших и мелких пакостей, которые люди творят только ради того, чтобы другому человеку стало плохо или хотя бы перестало быть хорошо.

Можно возразить: ведь совсем не обязательно зависть выражает себя в реальном действии подобного рода. Человек может просто завидовать по-тихому, в душе, и никому при этом не вредить.

Да, по большей части так оно и бывает. Каждый из нас кому-то завидует, но далеко не каждый при этом делает другим гадости или совершает преступления. Однако и преступники не сразу стали способными на кражи и убийства, они ведь тоже начинали с вполне безобидных, как им тогда казалось, мальчишеских фантазий о том, что «хорошо бы иметь такие кроссовки, такую куртку или такой мобильник, как у вон того пацана». В том и трагизм ситуации, что человек не в состоянии абсолютно точно определить – за каким именно поворотом судьбы зависть из мечтаний превратится для него в лютого зверя, с которым он уже не сможет справиться.

А если и не вырвется этот зверь наружу в виде преступления, то разве легче от этого будет самому завистнику? Ведь, в конце концов, таким страшным чувством он просто преждевременно загонит в себя в могилу, но даже смерть не прекратит его страданий. Потому что после смерти зависть будет терзать его душу с еще большей силой, но уже без малейшей надежды на ее утоление…

Выход из лабиринта

Как же бороться с завистью? Ответ не так трудно найти, если помнить, что суть любого греха – в отпадении от Бога. Зависть в основе своей имеет очень верное и адекватное ощущение утраты связи человека с его Создателем. Человек чувствует, что потерял нечто очень важное, без чего его жизнь пуста и несчастна. Только он не знает, что же это было.

И в поисках утраченного, словно в лабиринте, начинает метаться между различными целями, каждая из которых неизбежно оказывается ложной. Потому что никакое земное благо не может заменить собой Подателя всех этих благ.

Избавить себя от такого пагубного заблуждения можно лишь одним способом. Святитель Василий Великий пишет: «Мы можем избежать зависти, если из человеческого не будем почитать великим и чрезвычайным ни того, что люди называют богатством, ни увядающей славы, ни телесного здоровья, но будем стремиться к приобретению благ вечных и истинных».

А единственным вечным и истинным благом для человека является лишь то, что никогда, никто и ни при каких обстоятельствах не сможет у него отнять. Таким благом может стать лишь наше общение с Богом, соединение человеческого духа с Духом Божиим во взаимной любви, которая не прекратится даже после нашей физической смерти.

Если искать именно этого блага, если стремиться к нему, стараясь выстраивать свою жизнь по Евангелию, тогда и завидовать никому уже не придется. Ведь все Евангельские заповеди, в сущности, направляют человека к единственной цели – сделать главным содержанием его жизни любовь к Богу и другим людям.

Завидовать же можно лишь тем, кого не любишь, к кому испытываешь пусть легкую, но все же неприязнь. А там, где есть любовь или хотя бы стремление к ней, зависти уже нет места. Так, мать не может завидовать своему ребенку просто потому, что любит его, радуется его радостям и любой его успех воспринимает как свою собственную победу.

Не судите?

Эммануил Кант говорил, что более всего в мире его изумляет вид звездного неба над нами и нравственный закон внутри нас. Этот закон совести является универсальным для всего человечества и не зависит от культурных, национальных или религиозных различий между людьми. Стремление к добру так же естественно для каждого из нас, как, например, способность мыслить, разговаривать или ходить на задних конечностях.

Поэтому, заповеди «не убий», «не укради», «не желай жены ближнего своего» даже для человека, который еще только знакомится с жизнью Церкви, не становятся открытием чего-то принципиально нового и неожиданного. Но вот евангельская заповедь о неосуждении очень часто вызывает недоумение и целый ряд вопросов.

Ведь если муниципальный чиновник покупает себе иномарку, по стоимости равную его жалованию за двадцать лет беспорочной службы, то осуждение вызывает вовсе не его любовь к качественной и удобной технике.

Женатого мужчину, который завел себе роман на стороне, знакомые осуждают совсем не за то, что он примерный отец, а спившегося саксофониста – отнюдь не за его виртуозное владение музыкальным инструментом. Ни один, даже самый предвзятый, дотошный и въедливый критик не станет порицать кого-либо за добрые и полезные дела. Поводом к осуждению может стать лишь безнравственное поведение, неблаговидный поступок или преступление. Но почему же тогда Церковь так настойчиво призывает христиан никого не осуждать ни делом, ни словом, ни даже мыслью? Ведь очень часто бывает, что человек явно грешит на глазах у всех, и никаких сомнений в его греховности не может возникнуть даже у самого наивного альтруиста и романтика.

В любой традиционной религии осуждение и даже наказание подобных людей является нормой для каждого верующего.

В древнем Израиле, например, благочестивые иудеи должны были до смерти забить камнями грешника, уличенного в супружеской измене. А в тех мусульманских странах, где в основой уголовного права является шариат, взятому с поличным грешнику и в наши дни грозит тяжкое физическое наказание, вплоть до смертной казни. С точки зрения обычной человеческой логики это вполне нормально: преступление требует наказания, а грех – возмездия.

Однако Евангельский принцип отношения к грешникам решительно противоречит подобному рассуждению. Своей земной жизнью Иисус Христос показал людям ту норму человечности, к которой все мы призваны, и поэтому любой поступок Христа, описанный в Евангелии, является эталоном поведения для каждого человека, искренне стремящегося исполнить волю Божию.

Что же говорит Евангелие об отношении Христа к грешникам? Только одно: Он их не осуждал, но относился к ним с любовью и жалостью. Христос не осудил женщину, взятую в прелюбодеянии (Ин 8:11); не осудил жителей Самарянского селения, отказавшихся дать Ему пищу и кров (Лк 9: 51–56); и даже Иуду, пришедшего предать Его на мучительную смерть, Господь не исключил из числа Своих друзей (Мф 26: 50). Более того: первым человеком, которого Христос ввел в Рай, был покаявшийся бандит и убийца, распятый за свои грехи (Лк 23: 32–43).

Евангелие упоминает лишь одну категорию людей, которая подверглась осуждению Христа. «Змиями» и «порождениями ехидниными» Господь назвал первосвященников, книжников и фарисеев. Это была религиозная элита иудейского народа, то есть, именно те люди, которые как раз и считали себя вправе осуждать грешников.

В чем же причина такого парадоксального отношения к грешникам в христианстве, и почему в Православии любая форма негативной оценки даже очевидно согрешившего человека считается тягчайшим грехом? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо сначала выяснить: а как вообще понимается грех в Православии?

Принцип бинокля

В греческом языке грех называется словом «амартиа», что в буквальном переводе на русский означает «мимо цели», «промах». До грехопадения любое действие человека имело своей целью исполнение благой воли Божией о нем самом и о мире вокруг него. Но когда человек отпал от своего Создателя, эту ясную и высокую цель от него заслонило множество других – мелких и противоречивых. Все его свойства и способности остались прежними, но вот употреблять их человек стал неподобающим образом. Так, стрелок с помутившимся зрением, по-прежнему способен натянуть тугую тетиву своего лука и пустить стрелу. Но куда она попадет – большой вопрос. Скорее всего, такой выстрел вслепую окажется «амартиа», то есть – мимо цели.

Вот как пишет об этом преподобный Симеон Новый Богослов: со времени преступления Адамова растлились все естественные силы человеческого естества, то есть ум, память, воображение, воля, чувство, которые все совмещаются в частях души…

Растлились, но не уничтожились.

Почему человек может умствовать, но не может умствовать правильно; может действовать, но действовать неразумно. По сей причине, все, что он думает и придумывает, что загадывает и предпринимает, к чему сочувствует и от чего отвращается, все это криво, косо, ошибочно.

Иначе говоря, грех в православии понимается как неправильно, не вовремя и невпопад реализованный импульс человеческой природы, который сам по себе вполне здоров, но будучи употребленным не по назначению, стал вредным и опасным для человека.

Грех осуждения не является исключением из этого правила. В его основе лежит все тот же, изумлявший Канта нравственный закон стремления человека к добру. Создав человека безгрешным, Бог вложил в его природу совесть, как способность отличать добро от зла, и ненависть к греху, как защитную реакцию на столкновение со злом. Поэтому, когда первые люди согласились в райском саду на уговоры сатаны и вкусили плодов с запретного древа, они не стали жертвами обмана или собственного неведения. Грехопадение было сознательным актом нарушения ими воли Божией и голоса собственной совести.

Отпав от Бога, человек потерял Рай, но эту естественную способность различать зло и ненавидеть грех, он сохраняет и по сей день.

Правда, с одной печальной оговоркой: после грехопадения человек отчетливо видит зло, но – только в других людях, а ненавидит он теперь – чужие грехи. Такое духовное устроение и порождает отношение к окружающим, которое принято назвать в православной традиции – грехом осуждения.

Неправильно употребленная способность, словно чудовищный бинокль неимоверно увеличивает перед нашим духовным взором все недостатки и злые дела окружающих.

Но когда мы через этот же бинокль пробуем взглянуть уже на самих себя, он начинает столь же неимоверно уменьшать все наши грехи, делая их в наших глазах мелкими и не заслуживающими внимания.

Как ни странно, такое стремление видеть себя только хорошим и добрым тоже имеет основание в чистой богоданной природе человека и является ни чем иным, как – искаженным чувством святости, которая была свойственна нашему естеству до грехопадения.