Текст книги "Жизнь продолжается"
Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
И никто не будет пытаться обманом или хитростью приобрести для антихриста поклонников.
Инструмент будет проще и страшнее – голод. Причём голод не только как потребность в еде, но и как невозможность утоления страстей, греховных желаний и прочих привычных потребностей. Ведь после отмены денег «печать» станет пропуском не только в булочную, но и в кинотеатр, в пивную или ночной клуб.
И тогда голодающие или, наоборот, привыкшие «жрать от пуза» будут поставлены перед выбором: поклонение антихристу и пропуск в магазин или Христос и голод. Собственно, этот выбор станет только перед считающими себя христианами, для безбожников даже и вопроса стоять не будет. И отрекающиеся ещё будут умолять проштамповать им лбы или руки, а штампующие ещё не раз переспросят: «А ты точно отрёкся от Иисуса Назорея?» – «Отрёкся, отрёкся!» – заголосят несчастные. С этим разобрались?
– Разобрались, батюшка!
– Пошли дальше, у кого-нибудь из вас есть с собой новый паспорт?
Сима потупилась, инстинктивно прижав к себе сумочку.
– Не стесняйся, Сима, дай нам для примера, не бойся, не нагрешишь!
Сима, покраснев, вынула из сумочки паспорт и протянула Флавиану.
– Так, сестры! Ну, покажите, что в нём греховного?
– Вон там, за фотографией, полоски специальные, магнитные, на них всё про нас будут записывать, потом графа «личный код» и шестёрки аж в двух местах! Так отец Ефим говорил!
– Ясно! Пошли по порядку. Полоски за фотографией, сестры, это не магнитный слой, как «Ефимы» вам врут, а обыкновенная типографская краска, которой и все остальные тексты в паспорте напечатаны. Я, когда в первый раз про этот «магнитный» слой услышал, позвонил своему духовному чаду, который в МВД работает, в немалом, кстати, чине. Узнай, говорю, что там за полоски магнитные под фотографией, что это за новые технологии?
Звонит он мне вечером, хохочет: «Это, – говорит, – не новые технологии, а метки типографские, чтоб мои подчинённые в паспортных столах по ним ровно фотографии приклеивали, без перекосов! Пошутили, – говорит, – над тобой, батюшка, с новыми технологиями!»
Вот, сестры, это про метки. Придёт время, сделают и электронные паспорта, и информацию о нас в них будут вносить, это ещё впереди.
Только не той информации надо бояться, которую о тебе человек в компьютере или в электронном документе запишет, а той, которую ежеминутно бесы про наши грехи и даже помыслы в свои «файлы» заносят. Вот эти-то «файлы» нам на мытарствах и предъявят, вот что страшно, вот о чём заботиться нужно! А электроника – это земное, Господь «убивающих тело» бояться не велел.
И не надо поэтому нынешние паспорта в микроволновках прожаривать, как некоторые «ефимовцы» советуют, чтобы «размагнитить», только бесенят развлекать будете. Они и так над всей этой дурью, ими же через «Ефимов» запущенной, славно потешаются над поверившими в неё.
Услышав про микроволновку, все женщины повернулись в сторону Симы и, прикрыв рты ладошками, захихикали. Бедная Сима совсем смутилась.
– Ну, полно сестру во Христе смущать, сами-то не такие же, что ли? Одна взяла да поджарила, другие, как вижу, вообще брать побоялись. Так, что ли?
– Так, батюшка, простите, – смущённо закивали женщины.
– Бог вас простит! Что там у нас следующее, графа «личный код»? Алёша! А как там у нас с чайником?
– Второй раз остывает, отче! Наливать?
– Наливай, Алексей, и баранки из духовки достань, послужи сегодня за мать Серафиму!
– С удовольствием, отче!
Я расставил чашки, налил всем чаю, поставил миску с баранками, плошку с печеньем и конфетами, открыл банку с вареньем, разложил его по розеткам.
– Итак! – отхлебнув из чашки, продолжил Флавиан. – Личный код и что в нём плохого? А что означает слово «код», знаете?
– Ну, это инструмент такой, наверное, чем кодируют, или прибор... Так, батюшка?
– Нет, сестры, это не прибор и не инструмент... Алексей! Подай, пожалуйста, энциклопедию в зелёной обложке! Посмотрим:
«КОД – совокупность знаков (символов) и система правил, при помощи которых информация может быть представлена в виде, наиболее приспособленном для ее передачи, обработки и хранения (запоминания). Код применяются в телеграфии, вычислительной технике, военном деле и в др. областях науки и практики, где происходит обмен информацией между элементами системы».
Сложно написано? Сейчас упростим. У кого из вас квартира в подъезде с домофоном?
– У Симы, у Зои и у Тамары тоже.
– Хорошо. Сима, ты как в свой подъезд заходишь?
– Как? Вот ключик этот магнитный прикладываю к «пятачку» на домофоне, замок и открывается.
– А если ключа с собой нет?
– Тогда код набираю: 32...
– Чего-чего набираешь?
– Код...
– Какой код?
– Сперва номер квартиры – 32, потом – 0511 и кнопку с ключом, дверь пищит и открывается.
– А если первые цифры набрать 33?
– Это к Майоровым, что ли? Ничего не будет, у них там свой код, не 0511, а другой.
– Значит, 32-0511 – код только твоей квартиры?
– Да. Только моей.
– Ну и как ты думаешь, Сима, как грешнее в подъезд заходить, через «пятачок» или через код?
– Через... я не знаю...
– А кто знает, сестры? Ну, смелее!
– Батюшка, да, наверное, ни так ни так не грешно, это ж своя квартира! – решилась заговорить старшая.
– Как это – не грешно? А код?
– Ну а что – код? Набрала цифирки, дверь и открылась! Что ж тут грешного-то?
– Ничего. А что грешного, если паспортистка или чиновник какой-нибудь в пенсионном фонде, например, такие же «цифирки» наберёт и твоё личное дело на экране компьютера откроет? Раньше ему по шкафам и полкам лазить надо было, чтобы твою папку достать, а теперь при новой технике – только по клавишам постучать. И карту в поликлинике, и пенсионное дело, и другие наши документы теперь начинают в электронной форме хранить, для удобства. Что же тут грешного, а?
– Да вроде ничего...
– В том-то и дело, что ничего! По коду и междугородные телефонные разговоры соединяются, по коду товары на чеке в кассе пробиваются и т. д., и т. п. Куда ни глянь, везде, где электроника, там и код: система передачи и хранения информации. Номер телефона, считайте, тот же личный код, набрали и соединились с конкретным абонентом.
Не надо слов бояться. А то услышат слово КОД, и сразу мистический ужас, словно бес явился. У меня, давно уже, правда, бабушки в храме были две, так они тоже всё словами друг друга пугали. «Демонстрация» переводилась как «демонские страсти» (тут они, кстати, недалеко от истины были), «Собес» – «советский бес», даже, видя аварийную машину с будкой «Техпомощь», говорили: это ТЕХ помощь, и через левое плечо плевали. А десятирублёвыми купюрами с изображением злобного врага Церкви – Ленина, преспокойненько пользовались. И паспорта у всех были, кстати, «серпастые и молоткастые».
– Но в новых же паспортах шестёрки сатанинские, батюшка! – вновь заговорила старшая.
– Покажи, будь любезна, где тут эти шестёрки.
– Вот, смотрите, батюшка, видите по краю страницы? Вроде как орнамент с надписью Россия, а завиточки-то – прямо как шестёрки! Аж девять штук!
– Так ведь число шестьсот шестьдесят шесть только из трёх цифр состоит, а тут девять, да и кончики верхние в обратную сторону повёрнуты, не как у шестёрки?
– Отец Ефим сказал, что девять шестёрок, это – три раза по шестьсот шестьдесят шесть, для усугубления, а кончики обратно повёрнуты – чтоб не сразу православные догадались, что их через паспорта в сатанизм посвящают!
– Да! Как сейчас говорят – круто!
– И это ещё не всё, батюшка! – взволнованно заговорила прежде молчавшая чернявенькая Тамара. – Отца Ефима помощница, монашка такая благообразненькая, кассету видео нам оставила, там интервью со старцем-схимником, низеньким таким, без бороды...
– А! Мафусаильчик! Знаю, знаю его!
– Точно, батюшка! Схимник прозорливый старец Мафусаил! Так он тоже против ИНН говорил и паспортов. И ещё одни шестёрки в паспорте показал, вот тут, вокруг номера страницы, видите? Три козявочки такие, а внизу хвостик. Если бы, говорит, здесь все четыре козявочками были, я бы, говорит, первым взял такой паспорт, а так как внизу не козявочка, а хвостик, то и получается из козявочек сатанинское число 666! Что с вами, батюшка?
– Ничего, ничего, сейчас пройдёт. – Флавиан утирал выступившие от беззвучного хохота слёзы. – Очень ты, Тамара, точно всё передала про козявочек с хвостиком! Видел я эту кассету, и схимника я этого давно знаю, простой был молитвенный и искренний монах когда-то, пока «Ефимы» голову ему не задурили, так же как и вам, козявочками и хвостиками.
Алексей! Потрудись ещё, будь добр, подай «Минею», вон ту, старинную, спаси тебя Господь!
– Во славу Божию, отче!
– Вот смотрите, сестры, церковная книга – «Минея», по ней Божественные службы служат, дореволюционная, начала девятнадцатого века! Открываем титульный лист, вон какой орнамент богатый, смотрите сколько «козявочек»! Вот эти, например, похожи на шестёрки?
– Похожи, батюшка, похожи, даже больше, чем в паспорте...
– А вот ещё эти, похожи?
– И эти похожи...
– Объяснять про козявочек ещё что-нибудь требуется?
– Нет, батюшка... И так всё понятно! Ох и задурили же нам головы, сестры! А ведь отец-то Ефим перед отъездом как ведь сказал: «Пришло время создавать параллельную церковь»! Это что же за церковь такая, «параллельная» будет, а, батюшка?
– А вы сами-то как думаете, православные? Христос в Евангелии про одну только Церковь говорит, которую Он создал и которую «врата адовы не одолеют», которая и есть духовное Тело Христово! Может ли быть «параллельный» Христос? Мне кажется, параллельным быть может только... Кто, по-вашему?
– Антихрист, что ли, батюшка?
– Да, сестры, только он и его антихристова лжецерковь. Вот в неё-то сейчас и вербуют те, кто громче всех против антихриста кричит. Кстати, и у отца Ефима, и у других «вождей» и расколоучителей паспорта-то как раз имеются и обычные, и заграничные, по другим странам они ведь нередко катаются. Да, кстати, и ИНН тоже у многих из них есть. Без него они ни журналы свои с газетами издавать не смогли бы, ни со своих гонораров налоги платить.
– Да как же они так могут, батюшка?
– Как могут, как могут... Да так же как и мы с вами можем грешить, каждый по-своему, так и они могут! Они расколом грешат, мы – всеми остальными грехами, а в преисподнюю и празднословие с осуждением утянуть могут. Сестры дорогие! Давайте осуждать не «их», а себя! Нам что, себя упрекнуть не в чем?
– Есть, конечно, в чём, батюшка...
– Вот и говорите себе каждый раз, когда чужие грехи, какие бы то ни было, в глаза полезут: «Вот он или она сейчас грешит, а потом покается и спасётся, а я за осуждение его в аду гореть буду. Господи! Прости и меня, и его!» Приучите себя так мыслить – венцы у Господа заработаете.
А об антихристе, печатях и последних временах ещё скажу. На той неделе в соседней деревне муж и жена вместе с домом сгорели, пьяные. Напились в очередной раз до беспамятства и окурок или там ещё что-то горящее оставили. И всё. Наступили для них последние времена, и никакой антихрист не понадобился. Страшная смерть, точно как Господь предупреждал: «смерть грешника люта».
Наступившее всеобщее молчание прервала вошедшая мать Серафима:
– Батюшка! Благословите! Мир вам, сестры, Алёшенька, здравствуй! Батюшка! Тут вам мать Еликонида, ризничная соборная, важную кассету велела передать, про старца нового прозорливого, схимника Мафусаила, что-то он там очень важное про антихриста прорекает!
«Ревизор» – немая сцена...
Когда паломницы «с недалека» уже садились в свою машину, к отцу Флавиану снова подбежала Сима.
– Батюшка Флавиан! А можно я к вам сюда приезжать буду? Вы возьмёте меня в духовные чада?
– Приезжай, Симочка, конечно, можно, приезжай... Только ты в духовные чада ни к кому по первому впечатлению проситься не торопись. Присмотрись, поезди, поисповедуйся, пообщайся, помолись и подумай хорошенько, а потом уж решишь – тот ли это батюшка, которому душу свою для спасения доверить можно. А то ведь можно на такого «Ефима» нарваться...
ГЛАВА 6. ПРОФЕССОР
– Бяка-Закаляка!? Хм! Ну, в общем, конечно, Бяка неплохо у тебя получилась, Маша! Даже и нос у неё такой, я бы сказал, античный... Ах, это хвостик! Ну да, конечно, конечно... прости, пожалуйста, я не с той стороны посмотрел. Теперь понял: это хвостик, это пузо, а это?
– Это пятачок такой на носу, папа! Чтобы целовать и заколдовывать!
– Что делать? Заколдовывать? Ты где же такую Закаляку выискала, которая целует и заколдовывает?
– Вот здесь! – Степан, до этого молча наблюдавший, положил передо мной потрёпанный детский журнал без обложки, то ли «Мурзилку», то ли «Весёлые картинки», судя по печати – начала девяностых годов. – Вот, папа, она здесь ещё и песню поёт:
– Я Бяка-Закаляка
С острова Мурмяка,
С острова, острова
Очень, очень острого!
Кого я поцелую —
Сразу заколдую! —
дружно, припрыгивая в такт, исполнили Маша со Степаном и присоединившаяся к ним Леночка.
– Папа! Она хорошая была, только сама заколдованная! Её потом расколдовали, и она опять хорошая стала! Вот! Смотри на другой странице! Видишь, она добрая, как бабушка Клава!
Сравнить добрую Бяку-Закаляку с Клавдией Ивановной я не успел, потому что вошла Ирина.
– Поросята! Кто устроил на веранде полное безобразие из кубиков и солдатиков и не убрал за собой игрушки?
– Мы! – дружно и радостно возгласили дети.
– А именно, кто?
– Мы! Все!
– Так! – Ирина попыталась посмотреть на меня «строгим» взглядом. – Папина подготовка: солидарность и укрывательство!
– Ирочка, в одной Книге рекомендовано носить тяготы друг друга и класть душу за «други своя»...
– Ясно! Значит, и убирать последствия этого «Ледового побоища» отправляются все вместе!
– Мама! Это не Ледовое побоище, это была Бородинская битва! – выдал себя Стёпка.
– Вот и отлично! Победители в сражениях обычно и убирают за собой трофеи в нижний ящик комода! Вперёд, гренадёры!
– Ура-а-а! – Топот босоногого «войска» покатился на веранду.
– Лёша! Батюшка сейчас звонил, просит через полчасика заехать за ним, кого-то пособоровать и причастить надо. Успеешь выпить кофе на дорогу, чайник и бутерброды уже готовы.
– Спаси Бог, Ирочка! Сейчас, только джинсы «выходные» надену!
– Как твои «бойцы», брат Алексий? – Флавиан поудобнее пристраивал подвижную массу своего тела на узковатом для него сиденье «расфуфендера».
– Слава Богу, отче! Убирают последствия «Бородинской битвы» на веранде, Бяку-Закаляку нарисовали, с острова Мурмяка, заколдованную... В общем, жизнь бурлит! Куда едем?
– В Снопово, к профессорским дачам, помнишь, где в прошлом году мост провалился?
– Помню, конечно! Там сейчас новый стоит, пошире, хотя тоже бревенчатый, трактора тяжёлые быстро разобьют.
– Разобьют, конечно...
– Отче! А к кому мы едем, больной тяжёлый?
– Тяжёлый, Лёша, вдвойне тяжёлый – запущенный рак лёгкого с метастазами, жить осталось месяц-другой, а он – атеист закоренелый, не факт, что вообще собороваться и причащаться захочет. Профессор, лингвист. Его сестра, женщина воцерковлённая, тоже лингвист, очень просила поговорить с ним, вдруг удастся пробиться к сердцу. Человек он, по её словам, очень хороший, добрый и бескорыстный, но мозги у него материализмом напрочь забиты, да и гордынька профессорская, сам понимаешь, покаянию не способствует. Посмотрим, Лёша! Что уж Бог даст! Ты ведь знаешь – «аще не призову...»!
– Да, отче! Хоть бы уж призвал его Господь, жалко душу-то человеческую!
– Жалко, Лёша, ещё как жалко!
За разговором мы подъехали к новому сноповскому мосту, переехав по нему мелкую речушку Ржавку (очень точное название, если судить по количеству брошенной в неё гнить бывшей колхозной техники), повернули направо к дачам.
– Вот, кажется, этот... Стой, Лёша! Точно – №8. Вылезаем!
Я выпрыгнул из машины, помог спуститься с неудобной подножки дородному Флавиану, достал с заднего сиденья его солидно-потёртый «чемоданий».
– Веди, отче!
Калитка уже открывалась нам навстречу, и из неё выходила крупная, статная дама лет пятидесяти с небольшим. Она была в тёмной юбке и безукоризненно белой, с длинными рукавами блузке, застёгнутой под самый воротничок на множество маленьких перламутровых пуговичек. Голову её прикрывал элегантно накинутый голубовато-прозрачный газовый шарфик.
– Здравствуйте! Вы отец Флавиан?
– Он самый. Вы Ангелина Валерьевна?
– Да, батюшка, это я вам звонила. Благословите!
Флавиан благословил её, и мы вошли за ограду участка. На полдороге к дому Ангелина Валерьевна остановилась.
– Батюшка! Я вас очень прошу! Валерий Валерьевич в нелёгком расположении духа, у него частые боли, он сильно угнетён душевно. Не обижайтесь, пожалуйста, если он скажет что-нибудь резкое или обидное по поводу религии, хоть он и очень интеллигентный человек, но, как и каждому неверующему, ему трудно примириться с мыслью о скорой смерти.
– Он уже знает об этом?
– Да, знает. Он узнал о своём состоянии раньше меня и достаточно мужественно воспринял это.
– Хорошо, Ангелина Валерьевна! Я учту вашу просьбу.
Мы прошли в дом.
– Аля! Кто к нам приехал? Это ко мне? Это из университета? – Резкий, как бы каркающий голос раздался откуда-то сбоку, едва за нами закрылась входная дверь.
– Нет, Лера! Это мои гости, священник отец Флавиан и его друг...
– Алексей, – шёпотом подсказал я.
– ... его друг Алексей! Они приехали ко мне поговорить о моих духовных проблемах. Лера! Пожалуйста, приходи в столовую пить с нами чай, не откажи в любезности гостям!
– Не откажу, Алечка, не откажу...
Из боковой двери вышел профессор, слегка сутулый, очень худой, с большим горбатым носом на землистого цвета морщинистом лице, с необыкновенно ясными, светящимися глубоким интеллектом тёмными глазами. Он был в потёртых синих джинсах и сшитой из кусочков меха безрукавке поверх толстого серого шерстяного свитера. Слегка прищурившись, он протянул руку:
– Здравствуйте, ваше преподобие! Моё почтение, Алексей! Проходите, будьте любезны, сюда, прямо по коридору, столовая здесь. А я думаю, для кого это Аля с утра бабушкин чайный сервиз приготовила, свежий мармелад из магазина принесла? Теперь ясно! Милая сестра о душе заблудшего брата беспокоится, о её, как это правильно сказать, блаженном упокоении?
– Лера!
– Простите, ваше преподобие, привык слегка ёрничать с младшей сестрёнкой, с самого детства, можно сказать... Не обращайте внимания, присаживайтесь. Алечка, ухаживай за своими гостями, у меня, кстати, в кабинете французский коньяк есть, принеси, будь добра! Не откажетесь от коньячку, ваше преподобие? А вы, Алексей? А то есть ещё прекрасная настоечка, целительная, на кедровых орешках, которую «и монаси приемлют», я правильно процитировал?
– Благодарю вас, профессор! Цитата точная. Только я уже шестой год как совсем отказался от алкоголя, сердце после инфаркта слабенькое, а Алексей – за рулем! Вы уж нас простите великодушно, что компанию вам не составим в этом вопросе, компенсируем чайком, с вашего позволения!
– Как изволите, ваше преподобие, как изволите! А я не откажу себе в маленьком удовольствии согреться, а то кровь уже, знаете ли, не греет. Впрочем, я думаю, о моем положении со здоровьем, судя по наличию вашего саквояжа, вы, очевидно, Алей уже осведомлены!
– Лера!
– Ничего, ничего, Алечка, я не в обиде! Ты искренне любишь меня, я это знаю, и по-своему делаешь всё, чтобы мне помочь. Я даже заранее согласен, чтобы отец Флавиан совершил надо мной всё, что там по церковному правилу положено, единственно чтобы утешить тебя, дорогая сестрёнка. Сожалею лишь, что это будет «трата патронов вхолостую», вследствие моего глубочайшего неверия. Да, да, я – неверующий безбожник, хоть и в детстве крещёный! А ведь как сказано в Евангелии – «по вере вашей дано будет вам»! Так, ваше преподобие?
– Так, профессор, так... А простите, вами упомянутое неверие, оно – во что?
– Неверие во что? Ну как же, в вашего жалостливого Бога, в загробную жизнь, в ад со сковородками, в рай с хоровым пением... Во всю эту красивую религиозную мифологию.
– А во что же вы верите?
– Во что верю? В человека, в его интеллект, в его во многом ещё не познанные способности, в порядочность человеческую, иногда ещё встречающуюся, верю...
– А в любовь?
– В любовь? Да, верю, конечно, в любовь! Вот Аля меня любит, и я её, родители у нас чудные были, любили нас и друг друга абсолютно самоотверженно, образование нам дали в тяжелейшее время... Жену я любил когда-то, работу свою люблю, можно сказать, боготворю... Да, пожалуй, могу убеждённо сказать, что в любовь я верю!
Но только, пожалуйста, не цитируйте мне из Библии, что «Бог есть любовь»! Я это читал! Я и Библию читал, и «Рамаяну», и «Книгу мёртвых» читал, и «Талмуд» с «Каббалой», и Конфуция, и Платона, и Витгенштейна с Ницше, и Фрейда, и много других философских и религиозных книг. Некоторые из них даже на языках оригиналов, по профессиональной необходимости. Но – не уверовал!
– А что из перечисленного вами, профессор, вы бы выбрали, чтобы оно было Истиной, если бы вам предложили такой выбор?
– Хм! Однако! Интересный вопрос! Наверное, всё-таки Евангелие... Христос с Его учением морально мне более понятен и близок. Он, бесспорно, был харизматической личностью, Автором высочайшего нравственного учения, далеко опередившего своё время! Но не Богом!
– Почему?
– Да потому, что если бы Он был Богом, Он непременно услышал бы горячие молитвы моей сестры. Я ведь слышу, как она ночами плачет за стеной и молится, и по её глубочайшей вере уничтожил бы эту проклятую гадину в моём лёгком, из-за которой я вскоре должен буду огорчить Алю своей смертью! Скажите, где же тут Его любовь и Божественное всесилие? Ведь Аля абсолютно искренне и глубоко верует в Него?
– Профессор! Вы когда-нибудь видели записочки, которые подают на поминание в церкви?
– Видел, конечно, сестра их регулярно распечатывает на моём компьютере!
– Вы помните, как они озаглавлены?
– Ну как же. Одна – «О здравии и спасении», другая – «О упокоении»! Сейчас она меня в первой записывает, скоро будет записывать во второй, вслед за родителями...
– Профессор! Ещё раз обратите внимание на заглавие – «О ЗДРАВИИ И СПАСЕНИИ».
Христос безусловно слышит вашу сестру и исполняет её молитвенную просьбу! Просто иногда, как ни прискорбно, ЗДРАВИЕ со СПАСЕНИЕМ бывают не сочетаемы, и тогда Христос исполняет более важную просьбу, то есть просьбу о СПАСЕНИИ.
– Так, по-вашему, Христос, любя меня и мою сестру, заставляет меня умирать от рака, чтобы этим меня же и спасти? Интересная мысль! Спасти от чего же?
– От вечной смерти. От вечного мучения. Христос вынужден был поставить вас перед смертным порогом, чтобы вы отвлеклись наконец от своих научных изысканий, ставших для вас почти религией, и задумались бы о проблеме, избежать решения которой ещё никому не удалось, – проблеме взаимоотношений со своим Творцом. Чтобы вы наконец-то задали себе всерьёз самый главный для человека вопрос – есть ли Бог? И нашли на него ответ.
Ведь даже если вам неожиданно привезут сегодня какое-нибудь новейшее лекарство, и все метастазы исчезнут, и неизбежность близкой смерти пропадёт, сама проблема в принципе не снимется. Она только отодвинется на десять лет, на пятнадцать, на тридцать!
– Ну, столько не живут!
– Да хоть бы и жили! Да хоть бы только вы один столько и прожили бы! И что? Через тридцать лет вы, профессор, встанете перед той же проблемой – необходимостью умереть. Против вашего желания, против вашего понимания, против всего вашего естества – умереть! И никакие врачи и лекарства не смогут вам уже добавить времени жизни.
Что вы будете делать тогда? Лихорадочно цепляться за жизнь, искать всё новых отсрочек от встречи с неизбежным? Или, в горделивом отчаянии, прибегнете к современному ритуальному самоубийству – эфтаназии?
Или, может быть, хоть тогда попытаетесь успеть найти ответ на вопрос: что же там, за гранью этой земной жизни? А вдруг там что-то есть? А вдруг это Что-то – Бог? А вдруг священники знают о Нём то, чего не знают светские учёные?
Ну а если не успеете? Если окажетесь неподготовленным к самому важному в жизни экзамену, на подготовку к которому давалась целая жизнь?
Ведь проблема не в смерти самой по себе, какой бы мучительной или лёгкой она ни была, проблема в том – концом или началом она является? Многие были бы счастливы, если бы большевистско-материалистический постулат о том, что «сознание – функция материи» оказался правдой. Ибо для них было бы намного лучше погаснуть, как выключенная лампочка, и уйти в небытие, уснуть сном без сновидений, чем, пройдя сквозь дверь смерти, столкнуться с иной реальностью, реальностью вечности. Да ещё и такой вечности, в которой придётся вечно расплачиваться за всё содеянное в промелькнувшей, словно искра, земной жизни.
Мой вам совет, профессор, совет «профессионала», можно сказать: не тяните с поисками ответа на этот самый важный вопрос в жизни каждого человека – о Боге. У вас, по крайней мере, есть обещанные вам врачами полтора-два месяца жизни. Разбойник на кресте спасся за минуту, и Церковь величает его «Благоразумным». А ведь в отличие от вас, профессор, он был даже неграмотным.
А для того, чтобы разобраться в этом вопросе, как и в любом другом, относительно которого существуют разные мнения, необходимо просто честно рассмотреть и объективно взвесить все точки зрения, в данном случае как материалистическую, так и религиозную. Если же вы, ознакомившись лишь с аргументами материалистов, приняли их на веру и сочли за истину, то вы не имеете права считать себя неверующим.
Вы самый настоящий верующий материалист, можно даже сказать – фанатик, так как только слепой фанатизм отказывается от честного рассмотрения аргументации оппонента. И уж тем более такой подход ненаучен, вам, как профессионалу в научной области, это должно быть ясно.
В основе большинства отказов от серьёзного рассмотрения проблемы бытия Бога лежит элементарное нежелание того, чтобы Бог существовал! Ибо тогда надо менять жизнь в соответствии с фактом бытия Божьего и Его законов. А ведь как хочется жить в своё удовольствие, грешить и не нести за это никакой ответственности! При таком внутреннем настрое «религия атеизма» подходит идеально!
Хотя более чем за полтора столетия формирования так называемого «научного атеизма» до сих пор не найдено ещё ни одного хоть сколько-нибудь приемлемого аргумента, подтверждающего отсутствие Бога. Напротив, аргументов и фактов в пользу бытия Божьего – неисчислимое множество. Не бойтесь же рассмотреть их.
Не бойтесь потерять удобство уже сложившегося на доверии к чужим материалистическим измышлениям мировоззрения. То, что вы обретёте взамен, неизмеримо прекрасней – Истина. И счастье жизни с Богом. Вечное счастье в вечной Жизни!
Флавиан умолк. Профессор тоже молчал, опустив голову и прикрыв веки. Я осторожно, стараясь не звякнуть и не хлюпнуть, прихлебнул из красивой чашки остывший чай.
Профессор открыл глаза.
– Отец Флавиан! Что вы можете мне посоветовать конкретно?
– Профессор! Загляните в своё сердце и скажите искренне, от души: вы хотели бы, чтобы написанное в Евангелие о Христе было правдой? Чтобы Христос действительно был Богом и Спасителем?
– Да, пожалуй, хотел бы.
– Тогда обратитесь к Нему словами отца евангельского отрока: «Господи! Помоги моему неверию»! Господи! Отзовись!
И если вы искренне захотите услышать ответ и обратитесь ко Христу из глубины души, Он отзовётся. Вы услышите Его отзыв в своём сердце, почувствуете Его любовь, уверуете, перестанете бояться смерти и возжелаете встречи с Ним. Вы поймёте слова Апостола Павла: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение».
Одно из значений слова «религия» – «связь», «контакт». Многие пришли к рассудочному пониманию того, что Бог существует, но с этим рассудочным пониманием и остались. Потому что они не стали людьми «религиозными» – имеющими живую связь с Живым Богом.
А Бог познаётся не рассудком, но только через живое общение с Ним. Попробуйте вступить с Ним в такое общение, иного пути обретения истинной веры нет.
Сейчас я не буду совершать над вами никаких священнодействий, мы с Алексеем уедем. А завтра от меня поедет человек в Н-кую пустынь – небольшой мужской монастырь, расположенный в красивейшем уголке природы, где настоятельствует мой старый друг игумен Т-н. Если вы надумаете до завтрашнего утра – позвоните, и вас отвезут в это замечательное место, где предоставят отдельную келью, возможность пользоваться прекрасной монастырской библиотекой, в которой вы найдёте пищу для своего пытливого научного ума и необходимую для понимания вопросов веры информацию. В монастыре же над вами совершат и все необходимые священнодействия по вашему желанию.
Кроме того, отец Т-н с удовольствием ответит вам на все могущие возникнуть у вас «теоретические» вопросы. Он, кстати, тоже в прошлом профессор, только физико-математических наук, мой бывший дипломный руководитель. Я думаю, вы найдёте с ним общий язык.
У вас есть время до завтрашнего утра. Поговорите со Христом в своём сердце и примите решение.
– Я обдумаю ваше предложение, отец Флавиан, благодарю вас сердечно. Прошу позволения откланяться, мне необходимо прилечь, чтобы набраться сил. Всего вам самого наилучшего!
– И вам профессор! До свидания!
– Да! Ваше преподобие, отец Флавиан! Прошу вас... помолитесь и вы о «моём неверии»...
– Непременно помолюсь, профессор, обещаю вам!
Всю обратную дорогу в Покровское мы молчали. Флавиан сосредоточенно молился.
Помогая ему выгружаться у церковной сторожки, я спросил его:
– Как ты думаешь, отче, он позвонит?
Флавиан пожал плечами и вздохнул. Я тоже вздохнул.
Дома Ирина дочитывала с детьми их детское вечернее молитвенное правило. Я постоял в дверях, дожидаясь, пока они закончат, а затем предложил:
– Дети! Давайте встанем все вместе на колени и скажем: «Господи! Спаси и помилуй раба Твоего Валерия! Открой ему Себя и научи, как надо жить, чтобы попасть в Небесное Царство! Аминь!»
Дети радостно совершили земной поклон.
– Папа! – Машенька вскарабкалась ко мне на руки и обняла за шею. – Боженька обязательно спасёт этого Валерия! Мы же сейчас попросили Боженьку об этом, а Он хорошие просьбы всегда выполняет! Этот Валерий хороший?
– Хороший, радость моя, хороший, только он, как эта Бяка-Закаляка твоя, немного заколдованный...
– Вот Боженька его и расколдует! Мы же просили Его! Да, папа?
– Да, моя радость, пойдём в кроватку, Ангел-хранитель уже над подушечкой крылышки распростёр, пора спать...
Спал я плохо, проснулся рано, поворочался, встал, стараясь не разбудить Ирину, умылся и, поправив лампадку, взял в руки «Молитвослов». Окончание утренних молитв прервал писк пришедшей на мобильник SMS-ки. Я заложил «Молитвослов» пасхальной открыткой с цыплёнком, взял телефон и открыл сообщение.
