Текст книги "Противостояние"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Только точку в сражении ставить было рано. До командиров восьми миноносцев 10-го и 11-го дивизионов и уцелевших трех из 4-го телеграмма адмирала Того об общем отходе не дошла. Расстояние было слишком велико, поскольку за пять часов до этого командовавший ими кавторанг Такэбо принял решение развернуться в линию западнее Эллиотов в надежде ночью перехватить возвращающиеся на базу русские корабли. Ведь некоторые из них могут иметь боевые повреждения, возможно даже, не могут развить полный ход.

* * *

Как говорится, предчувствия его не обманули. На «Севастополе» во время азартной «гонки» вслед за уходящими за Эллиоты его броненосцами случилось повреждение в правой машине, приведшее чуть позже к тяжелой аварии: порвало бугель эксцентрика ЦВД. Под одной машиной «охромевший» корабль не мог дать больше девяти-десяти узлов.

Но беда одна не ходит. Когда эскадра Макарова, миновав пролив, выходила из «тени» островов Эллиота, в правую скулу русских броненосцев стала бить короткая и тяжелая волна, разведенная быстро крепчающим зюйд-остом. И не прошло десяти минут с момента аварии на «Севастополе», как был поднят тревожный сигнал на «Пересвете»: волны частично выбили заделки пробоин, и корабль вновь принимал воду, постепенно садясь носом. С «Полтавы» также передали о полном затоплении одной из угольных ям в результате попадания снаряда с «Фудзи». Оценив сложившуюся ситуацию, Степан Осипович скрепя сердце отдал приказ окончательно поворачивать к Артуру.

Русская броненосная колонна, имея в голове «Цесаревич», на девяти узлах развернулась и, оставляя острова Эллиота справа по борту, двинулась в сторону крепости. Справа и слева от флагмана шли две пары «соколов», поврежденные броненосцы «Пересвет» и «Севастополь» держались в строю за «Победой» и «Ретвизаном». Замыкающим кораблем в строю был «Петропавловск» – наименее пострадавший из трех «полтав»…

Тем временем кавторанг Такэбо разделил свои миноносцы, находящиеся между Порт-Артуром и броненосцами Макарова. По его прикидкам получалось, если русские корабли направятся в свою базу, то наиболее вероятных направлений их подхода два. Первый путь пролегал ближе к побережью Квантуна, а второй мористее, если они обойдут Эллиоты с юга. Конечно, все могло быть иначе, русские могли уйти во Владивосток, атаковать Чемульпо, да и еще много чего они могли теперь натворить. Но Такэбо решил рискнуть и ждать, патрулируя два выбранных района милях в двадцати от западной оконечности Эллиотов. Ближе к берегу он отправил миноносцы 11-го дивизиона, а с собой кроме четырех его «номерков» 10-го оставил и три оставшихся без торпед миноносца 4-го дивизиона. С ними можно было просматривать большую полосу моря.

И чутье воина не обмануло потомка древнего самурайского рода. Враг вышел на его миноносцы перед рассветом. Море было неспокойно. Волна доходила до трех баллов, и миноносцы ощутимо качало. Предутренняя туманная мгла оставляла не много шансов на успешное обнаружение противника, однако удача пришла. Поразительно, но присутствие русских было обнаружено на слух! На «Пересвете» и «Полтаве» продолжались ремонтные работы по заделке пробоин, а топоры и кувалды бесшумно использовать невозможно. Это и привлекло внимание противника.

Оценив обстановку, Такэбо понял, что голову русской колонны он пропустил, «Цесаревича» и «Ретвизана» с японских миноносцев даже не видели. Зато другие русские корабли находились уже достаточно близко. Командир дивизиона приказал выпустить серию зеленых и белых ракет, что означало «общая атака удобных целей» и давало его кораблям полную свободу в выборе объекта нападения, после чего, не мешкая ни минуты, повел свой миноносец на ближайший русский броненосец.

Волею судеб им оказался «Севастополь». Шедший под одной машиной «охромевший» корабль мог поддерживать только девятиузловую скорость, однако его экипаж был готов к неожиданностям. Такэбо понял это сразу, оказавшись в лучах мощных боевых прожекторов. Немедленно и неожиданно метко застучали русские пушки противоминного калибра, затем загрохотали шестидюймовки.

«№ 40» под управлением Такэбо, окруженный фонтанами и всплесками, поражаемый осколками и мелкокалиберными снарядами, смог все же приблизиться к русскому броненосцу кабельтовых на шесть, после чего выпустил обе мины подряд. И вовремя, так как тут же «поймал» себе в машину шестидюймовый… Слава богам, что прошитый осколками котел не взорвался. С мостика останавливающегося, окутавшегося паром миноносца было видно, как мины приближались к русскому кораблю, который неторопливо закладывал поворот влево. Прямо на них и на беспомощно качающийся на волнах остов флагмана 10-го дивизиона.

Промахнулись… Торпеды миноносца прошли практически у борта русского броненосца, а сам он, разведя крутую волну, прошел мимо медленно опрокидывающегося «Сорокового». Метрах в пятидесяти – не более. Спасательные пояса удержали смытого с мостика Такэбо и еще нескольких членов экипажа его погибшего кораблика на воде.

Сам капитан второго ранга не получил даже царапины. Уверенно держась на волнах, он вскоре понял, почему русский броненосец повернул на его мины. Оказывается, тот вставал кормой еще к одному миноносцу, атакующему его. По-видимому, он был раньше замечен русскими, а возможно, просто находился ближе. Так или иначе, но ни одного попадания во вражеского левиафана Такэбо так и не увидел, зато разглядел вдалеке задравшуюся корму горящего и тонущего миноносца. Кто это был, так и не удалось узнать. Вскоре мимо него прошла активно работающая боевыми прожекторами и постреливающая «Полтава», а за ней во мгле смутно угадывалась туша еще одного броненосца такого же типа. Следовательно, это был «Петропавловск». Оттуда светили в сторону, противоположную от плававших группой японских моряков, поэтому происшедшее дальше Такэбо видел хорошо.

Справа, из темноты, оттуда, где должен был находиться «№ 42», практически бесшумно и как-то совсем не быстро, в сторону приближающегося последнего русского броненосца по поверхности моря мимо них скользил низкий, темный двухтрубный силуэт. Русские по нему не стреляли! Возможно, не видели… Все ближе и ближе…

Плавающие группой японские моряки с «сорокового», затаив дыхание, ждали развязки. Но нервы у кого-то все-таки не выдержали…

– Мы здесь! Помогите нам! Мы здесь!

– Молчать, трусы! Заткнитесь! Вас могут услышать враги! – рявкнул разъяренный таким поведением своей команды Такэбо.

Луч одного из прожекторов с фор-марса русского броненосца неожиданно быстро начал разворачиваться в его сторону, за ним скользнул второй… Но было поздно! С двух кабельтовых, практически в упор, миноносец выпустил свои мины и, дав полный ход, накренился в развороте. Было видно, что броненосец тоже пытается развернуться, спасаясь от пущенных в него торпед, но тщетно. Ослепительный свет прожектора ударил по глазам держащихся на воде японских моряков. Вокруг ревели и выли снаряды, всплески их падений обрушивались на лица, немилосердно, как кувалдами, били по всему телу гидравлические удары…

Оглушительный, звенящий грохот взрыва, взметнувшего громадный столб воды против первой трубы «Петропавловска», заставил Такэбо отчаянно заорать: «Хэйки Тенно Банзай!» «Банзай!» неслось с поверхности моря и с палубы уходящего от артогня, вновь приближающегося к ним миноносца. В него попадали снаряды, их красные дымные вспышки были отчетливо видны. Но он все бежал, бежал…

Гул второго взрыва был глуше и гуще. Казалось, что мощный гейзер воды и пара приподнял из воды грузную корму русского броненосца. Все его прожектора вдруг разом погасли. Но ослепленные их мертвенным светом глаза Такэбо отказывались пока что-либо видеть. Кто-то рядом вопил: «Банзай!», и он сам опять кричал: «Банзай!» Месть сладка… Такэбо не сомневался, что вражеский исполин обречен. Его люди и он сам выполнили свой долг сполна.

О том, что «Петропавловск» не затонул, кавторанг Такэбо узнал лишь в госпитале Порт-Артура. Первая торпеда попала в броневой пояс накренившегося при развороте корабля, не причинив серьезных повреждений, если не считать таковыми одну утонувшую бронеплиту и затопление угольной ямы. Но вторая сработала как должно, угодив русскому броненосцу в то же самое интимное место, как и ее сестре-близняшке «Цесаревичу» несколько месяцев назад. К сожалению для японцев, трюмные механики «Петропавловска» действовали быстро и решительно: таблицы и схемы контрзатоплений были вызубрены как «Отче наш». В результате принявший более полутора тысяч тонн воды корабль смог своим ходом добраться до Тигрового Хвоста, а после авральной разгрузки был введен во внутренний бассейн, где под него уже переделывали кессон «Цесаревича».

Такэбо был подобран из воды в бессознательном состоянии проходившим мимо русским истребителем. Он оказался единственным выжившим японским офицером, видевшим атаку «Сорок второго». Как и при каких обстоятельствах затонул этот героический миноносец, так и не удалось установить точно…

Воспаление легких – конечно, не боевые раны, поэтому японский офицер был искренне удивлен тем, что в порт-артурском госпитале его посетил сам командующий русским флотом адмирал Макаров. Выразив искреннее восхищение храбростью и решительностью моряков его дивизиона, Степан Осипович разрешил выздоравливающему офицеру написать краткий рапорт о проведенном бое своему командованию.

* * *

Отряд контр-адмирала Лощинского появился у бухты Энтоа с двухчасовым отставанием от планового срока. Вызвано оно было вполне уважительной причиной – подставляться под огонь японских броненосцев было для его корабликов откровенным безумием. Переждав под берегом, пока мачты Того скроются за горизонтом, канонерки и минный транспорт двинулись дальше лишь тогда, когда стало окончательно ясно, что второй показавшийся на горизонте отряд больших кораблей – это броненосцы Макарова, идущие вдогон за японским трио.

Канлодки не имели никаких шансов догнать японские транспорты, но по отношению к складам и причалам Бицзыво их относительно небольшая скорость хода недостатком не являлась. Равно как не были им серьезным противником две японские батареи из крупповских 90-миллиметровок, развернутых непосредственно у пирсов на случай новой ночной атаки русских миноносцев. После нескольких попаданий крупными снарядами с «Гиляка» и «Манджура» ответный огонь японцев сошел на нет. Вскоре деревянные пирсы превратились в щепки. Потом настала очередь прибрежных складов, а в финале шоу «Амур» засыпал сотней мин подходы к Бицзыво. Покончив с этим, корабли Лощинского построились в колонну, и в шестом часу вечера отряд приступил к следующей задаче – уничтожению японской передовой базы на островах Эллиота.

Подступы к внутреннему мелководью архипелага преграждали боны и три батареи армстронговских трех– и пятидюймовых пушек, закрывающих все три пролива. Мощи каждой из них вполне хватало для пресечения попыток прорыва миноносцев, но против летящих с разных сторон восьми– и девятидюймовых снарядов ни одна из них не могла долго продержаться. Выстроенные для стрельбы прямой наводкой, дерево-земляные эрзац-батареи с легкостью поражались с фланга и тыла – они и не были предназначены для таких условий. Ведь в любой другой день на их защиту вышли бы все броненосцы адмирала Того. Но увы… именно сегодня у них было «рандеву» с русскими коллегами.

Тем не менее сопротивление отряду Лощинского Соединенный флот оказал. Хотя и не слишком серьезное. Единственным его кораблем, попытавшимся активно защитить входные батареи Эллиотов, оказался вышедший из-за бона в проливе Тунгуз бывший крейсер 3-го ранга, а фактически крупная канонерская лодка – «Сайен». Его «меньшие братья» «Атаго», «Майя» и «Бандзе», которым для полного выхода из строя, в принципе, достаточно было получить один-два крупных снаряда с «Отважного», «Гремящего» или «Манджура», вели себя не столь решительно. Они изредка постреливали в сторону русских с рейда, из-за спины «Сайена»…

Не каждому кораблю удается заслужить у противника персональное прозвище. «Сайену» удалось. В гарнизоне Артура бывший китайский крейсер 3-го ранга получил прозвище «Гадюка». За регулярные дерзкие обстрелы прибрежных флангов. Но в этот раз японской канонерке противостояло сразу семь кораблей. И это при том, что «Амур» от греха подальше отошел от места главных событий мили на две. Через сорок минут, получив два снаряда в 120 миллиметров, один шестидюймовый и один восьмидюймовый, «Сайен», волоча за собой дымный шлейф, уполз сперва за бон, а затем отступил еще глубже, скрывшись за островом Хасянтао. Но сам пролив оставался под обстрелом, как с него, так и с трех других японских канонерок, прикрывавших скучившиеся в глубине якорной стоянки угольщики и прочие вспомогательные суда.

К этому моменту японская береговая артиллерия состояла из одного действующего орудия. Однако это была армстронговская пятидюймовка. Та самая, чьи снаряды уже семь раз поражали русские корабли. Сначала один ее снаряд зацепил «Сивуча». Затем, после паузы, вызванной близким разрывом очередного русского «гостинца», дважды «огреб» свое «Гремящий», и, наконец, когда стало ясно, что огонь «Сайена» слабеет, ее артиллеристы перенесли огонь на «Манджур».

В течение нескольких минут флагман Лощинского был поражен аж пять раз! На близнеце героического «Корейца» замолчала правая девятидюймовка, была снесена грот-мачта, и возле нее возник пожар. Правда, вскоре потушенный. В форпике красовалась изрядная дыра, от баркаса остались обломки. Полтора десятка человек из экипажа погибли, среди раненых был сам русский контр-адмирал, получивший два небольших осколка в левое предплечье и легкую контузию.

С учетом быстро сгущающихся сумерек, продолжающегося упорного сопротивления противника и возможной минной атаки Лощинский принял решение об отходе на ночь к Дальнему. Не удаляясь от берега Квантуна дальше трех миль, его отряд направился восвояси, провожаемый отблеском взрывов и разгоравшихся на побережье бухты Энтоа пожаров. Доложить Макарову о своем решении Лощинскому удалось лишь в 22:00. Комфлота, обдумав ситуацию, приказал ему, не доходя до Дальнего, перестоять ночь в бухте Дипп, дождаться утром Рейценштейна, а затем вместе с его крейсерами вновь наведаться к Эллиотам.

Степан Осипович понимал, что Того, скорее всего, уже дал команду своим легким силам и обозу покинуть передовую стоянку. Но, по крайней мере, можно было ликвидировать телеграфную связь по кабелю, которую японцы уже успели там наладить, порушить все, что еще осталось на берегу, и завалить подходы к рейду минами…

И Макаров не обманулся в реакции своего визави. Того еще в 20:45 по радиотелеграфу прислал гарнизону и кораблям Эллиотов приказ об эвакуации в Чемульпо. Ликвидация дел потребовала семи часов. В ночную тьму по проливу Ермак уходили тихоходы: повреждённый «Сайен», по природе неспешные «Каймон» и три канонерки типа «Майя», а также шесть флотских транспортов: три 4000-тонных угольщика, 1200-тонные артиллерийский и минный арсеналы («Кассуга-Мару» и «Никко-Мару») и плавмастерская «Миикэ-Мару». Разведку и передовое охранение конвою обеспечивали относительно быстроходный авизо «Мияко», старый безбронный крейсерок «Цукуси», а фланговым охранением были вполне современные уцелевшие миноносцы первого класса 14-го и 15-го дивизионов.

На следующий день проведший ночь на якорях отряд русских канонерок при поддержке миноносцев и крейсеров Рейценштейна, за исключением эскортировавшей к Артуру призы «Паллады», к полудню вновь пришел к Эллиотам. Никто по ним огня не открывал. Для разведки к берегу отправили паровой катер с «Амура», в первородстве – минный с «Ретвизана». И после того как высадившиеся моряки донесли об отсутствии японцев, «Амур» выставил остатки мин на подходе к каждому из трех проливов, боны были подорваны и разрушены, а станция телеграфа уничтожена. Найденный таки по буйку конец кабеля, «Баян» оттащил на милю от берега. Чтобы обнаружить его, японцам нужно было поднимать кабель от самого Чемульпо.

Глава 3. Стенка на стенку

Японское море.

6 июля 1904 года

По возвращении Руднева из очередного диверсионного набега крейсера ВОКа, не мешкая, вновь вышли на совместное маневрирование и стрельбы. За время его отсутствия во Владивостоке Небогатов сотворил чудо – все броненосные корабли устойчиво держали строй и довольно-таки сносно совместно маневрировали. Проблемы начались при стрельбе. Понятно, конечно, что на крейсерах итальянской постройки орудия серьезно отличались от используемых в русском флоте. Понятно, что их система управления стрельбой была не знакома русским канонирам. Но…

Но как артиллеристы «Витязя» умудрились с дистанции в 25 кабельтовых вместо щита для практической стрельбы положить восьмидюймовый снаряд под корму буксировавшего этот самый щит миноносца?! Это так и осталось загадкой. Разгадывать ее было некогда – надо было срочно тащить в гавань потерявший винты, руль, а заодно с этим и ход со способностью управляться «Двести первый»…

Но, так или иначе, с каждым очередным выходом в море броненосные крейсера все увереннее маневрировали и иногда даже попадали по мишеням. Пару раз Руднев и Небогатов, командуя каждый своим отрядом, отрабатывали совместное маневрирование и поотрядную пристрелку. В роли «противника» выступали номерные миноносцы.

По росту интенсивности боевой подготовки моряков всем во Владивостоке было ясно, что назревают какие-то важные события. Что подтвердила очередная попытка неизвестного китайца проникнуть в порт, доступ куда лицам монголоидной расы был закрыт с момента начала модернизации крейсеров. Очередной «побирушка китаец», который был застрелен часовым при попытке перелезть через забор, имел с собой столь не типичную для нищего вещь, как фотокамера. И уж совсем не типичную для китайца фальшивую косу.

Это добавило Рудневу оптимизма – если японцы так упорно пытаются получить фотки крейсеров, возможно, они до сих пор не в курсе, как именно были перевооружены «Рюрик» с «Громобоем». И за неделю до решающего выхода в море в интимные заведения города были отпущены некоторые артиллерийские офицеры. Перед посещением «жриц любви» они имели приватную беседу с Рудневым, во время которой им был отдан весьма странный приказ. Офицерам с «итальянцев» вменялось во время «утех» обронить к слову в разговоре, что артиллерия их гарибальдийцев абсолютно не боеспособна. Артиллеристам же «Рюрика» предписано было в разговоре жаловаться на старые, полностью расстрелянные стволы орудий.

Во время последнего выхода на стрельбы на «Рюрике» опробовали доставленные из Питера затворы новой конструкции. Их применение позволило повысить скорострельность старых 35-калиберных восьмидюймовок, и по этому важнейшему показателю они почти сравнялись с новыми, разработанными Бринком, с заимствованием ряда решений от системы Канэ. Такая копеечная, по сравнению со стоимостью самих орудий, доработка, вкупе с увеличением угла возвышения старых пушек, делала старичка как минимум адекватным противником любому броненосному крейсеру японцев. Почему как минимум? А потому, что количество самих этих пушек теперь было несколько иным, чем числилось в справочнике Джена.

На верхней палубе вместо снятых тяжелых мачт и 120-миллиметровых орудий удалось смонтировать дополнительно аж шесть таких экс-канонерочных восьмидюймовок, а не три или четыре, как Петрович задумывал первоначально. По одной на носу и на корме, способной вести огонь на любой борт. И по паре на каждом борту, на местах установки прежних пятидюймовок, с соответствующим усилением подкреплений. Хотя осадка «Рюрика» в полном грузу на пару футов возросла, его главный пояс в воду не ушел, а скорость заметно не уменьшилась. Все-таки он был большим крейсером.

Руднев, прибывший на борт «Рюрика» после постановки кораблей на бочки, злорадно усмехнулся. И предложил Трусову представить себя на месте командира какого-нибудь «Якумо», который окажется в линии напротив его корабля. Вместо ожидаемых двух восьмидюймовок в бортовом залпе по нему будут бить шесть! Причем четыре из них, установленные на верхней палубе, будут на 10 кабельтовых дальнобойнее своего оригинального паспортного значения. И все это – при том же самом количестве шестидюймовых орудий в залпе.

– Жаль, что тяжеловато это хозяйство. Вот если бы на их место поставить трофейные стодевяностомиллиметровки, да с их-то дальнобойностью и снарядами… – мечтательно вздохнул Трусов.

– Бринк считает установку с использованием ваших станков. По первым прикидкам вроде бы получается. За общий вес не ручаюсь, но если по его чертежам мы опытную пушку соберем и удачно отстреляем, к теме обязательно вернемся через месяца два-три. Хотя даже сейчас у вас, Евгений Александрович, под командованием уже не прежний пожилой броненосный фрегат, а прямо-таки какая-то «неожиданная неприятность» для господина Камимуры. Главное, чтобы она неожиданной для него и оставалась, до поры до времени.

Много ли надо удачному прозвищу, чтобы прилипнуть к человеку или кораблю, не важно? Всего-то лишь один раз быть произнесенным вслух…

Когда до дядюшки Ляо дошли новости, что все крейсера отряда начали свозить на берег каютное дерево, а через четыре дня Руднев заказал молебен «во одоление неприятеля» в главном соборе Владивостока, «портной» понял, что пора отправлять в Японию кодированный сигнал о выходе ВОК навстречу «Ослябе». И в тот же день моложавый, щегольски одетый корреспондент-иностранец отправил с телеграфа Владивостока в редакцию латиноамериканской газеты заметку про быт и нравы русских морских офицеров…

Через трое суток из базы в Сасэбо к западному входу Сангарского пролива вышли самые быстроходные броненосцы Соединенного флота – «Хацусе» и «Ясима». С ними для поддержки и разведки шли бронепалубные крейсера «Читосе» и «Кассаги».

Через восемнадцать часов после их выхода Камимура, подняв флаг на «Идзумо», вывел из Мозампо пять броненосных крейсеров. Их сопровождали старые знакомые Руднева еще по Чемульпо – четвертый боевой отряд. В связи со смертью адмирала Уриу им командовал Того-младший. Кораблям его отряда, скорее всего, предстояло драться с «Варягом» и «Богатырем», поэтому для усиления ему были приданы «Такасаго» и «Иосино».

* * *

Противники встретились примерно там, где они и ожидали увидеть друг друга. Как и предполагал Руднев, Камимура не стал брать с собой броненосцы – с ними отрядный ход снижался до 17 узлов, и у русских были все шансы оторваться, не вступая в бой.

Как и планировал японский адмирал, отряды его крейсеров оказались между противником и Владивостоком, так что он фактически отрезал Руднева от базы, а попытайся его русский визави после боя улизнуть Сангарским проливом, его ожидала бы встреча с парой броненосцев контр-адмирала Дева.

Боя «пять на пять» Камимура не опасался, полагая, что минимум два из пяти русских больших крейсеров ограниченно боеспособны, а остальные три весьма неудачно построены для линейного боя. Прекрасные бронепалубники русских, «Богатырь» и «Варяг», вряд ли могли хоть чем-то помочь своим броненосным коллегам в эскадренном линейном бою…

Приятно удивив Камимуру, русская эскадра не стала пытаться обойти его крейсера и удирать во Владивосток. Держа на левом крамболе хорошо видимую на горизонте вершину острова Кодзима, корабли Руднева упорно держали курс на Сангарский пролив.

– Похоже, на этот раз наша разведка не оскандалилась, – обратился на мостике «Идзумо» Камимура к своему начальнику штаба каперангу Като, – судя по настойчивости гайдзинов, они и правда идут встречать своих. И явно готовы драться. Что ж, об «Ослябе» позаботится Дева с его двумя броненосцами, а наша работа – Руднев с его крейсерами. Сближаемся на параллельных курсах. Не пойму пока, с такого расстояния, кто же у него головным?..

Когда корабли неприятельских колонн сблизились на 80 кабельтовых, а на мачтах были подняты боевые стеньговые флаги, у Камимуры появилось еще два повода для удивления. Как там говорят эти русские – «на безрыбье и рак рыба»? Он, наконец, разглядел состав и порядок кильватерной колонны противника. Нет, то, что Руднев может поставить в линию баталии[7]7
  Со времен парусных флотов, когда парусники могли вести полноценный огонь только с борта, линия баталии была единственным признанным способом ведения боя. Корабли, выстроившись в кильватерную колонну, шли параллельно противнику и перестреливались до победы или заката. За ломку линии судили и расстреливали. Линию ломали или трусы, бегущие из боя, или гении масштаба Нельсона и Ушакова. От нее пошло и само название «линкор», то есть корабли боевой линии.


[Закрыть] свои бронепалубные крейсера, японец мог предположить. Чем еще русский адмирал мог усилить свою внушительную, но мало боеспособную линию? Но вот узреть «Варяга» во главе линии русских кораблей Камимура никак не ожидал. Как не ожидал он и того, что место за «Варягом» займет «Богатырь». Свои бронепалубники Камимура заранее оттянул за корму броненосной пятерки, чтобы «не путались под ногами».

Второй сюрприз оказался более неприятным. До русских было еще больше семи миль, когда на носу предпоследнего в строю русского крейсера вспухло облако выстрела. Спустя примерно полминуты упавший с полумильным недолетом до «Токивы» десятидюймовый снаряд «Памяти Корейца» показал, что насчет степени освоения русскими артиллерии их трофеев разведка японцев все же ошибалась. Следующий снаряд обрушился с неба спустя примерно полторы минуты. На этот раз с перелетом в пару кабельтовых у борта «Адзумы»…

* * *

В носовой башне «Памяти Корейца» Платон Диких наслаждался. В период подготовки к боям они с мичманом Тыртовым, переведенным на крейсер с «Адмирала Ушакова», расстреляли более пятидесяти снарядов. После первых двадцати выстрелов из единственного десятидюймового орудия эскадры мичман с прапорщиком призадумались о расстреле ствола при такой интенсивности тренировок, но выслушав их, Беляев сначала похвалил офицеров за правильный ход мысли, «как выражается наш адмирал». А потом, по секрету, сообщил им о составе груза захваченного «Варягом» «Капштадта».

При наличии аж четырех десятидюймовых стволов от броненосца типа «Трайэмф» и оперативно заказанного у Виккерса станка с тормозами отката и накатниками для такой пушки, прибытие которого во Владивосток планировалось в августе, штаб решил, что для обучения расчета и одного крупного боя ресурса «родной» пушки должно хватить с избытком.

После сражения, во время неизбежного ремонта боевых повреждений, предполагалось произвести замену и станка, и ствола. Поскольку конструкторы Виккерса были разработчиками артустановок как «Кассуги», так и «Трайэмфа», новый станок они делали с учетом габаритов и крепежных мест стола и башни крейсера итальянской постройки.

Перед походом на корабль загрузили полуторный боекомплект для носовой башни, так что снарядов должно было хватить на два часа боя на полной скорострельности. И самое приятное – перед выходом в море его и Тыртова вызвал к себе на «Варяг» Руднев. Адмирал предоставил им полную свободу действий в бою!

– По результатам последних стрельб вы уже достаточно уверенно поражаете цели на дистанции до шестидесяти-семидесяти кабельтовых. Ваше орудие наиболее дальнобойное на эскадре, и грех было бы этим не воспользоваться. Я приказал переоборудовать пару примыкающих к погребу боеприпасов вашей башни отсеков под хранилище дополнительного запаса снарядов и зарядов. Ваша башня единственная на гарибальдийцах, в которой оставили свой собственный дальномер. Остальные каннибализировали на «рюриковичей» – больше дальномеры нам пока взять было просто неоткуда. Стреляйте по своему усмотрению на дистанции более пятидесяти кабельтовых по среднему в колонне противнику, при сближении постарайтесь достать флагмана. Но если какой-либо из крейсеров противника окажется более удобной целью – бейте по нему.

При сближении не забывайте корректировать дистанцию по результатам пристрелки среднего калибра. Впрочем, что я вам это рассказываю в сто первый раз? Вы сами все знаете лучше меня. Я ожидаю процент попаданий из вашего орудия от двух, если вы не блеснете меткостью, до семи-десяти, если вам повезет. А это от четырех до двадцати попаданий. Не подведите, другим наличным у нас калибрам с дистанции более двадцати пяти кабельтовых нам крейсера Камимуры не пронять[8]8
  Тут то ли память Карпышева начинает сбоить, то ли Руднев пытается правильно отмотивировать расчет своего единственного крупнокалиберного орудия. В реальном бою при Ульсане с 40 кабельтовых русский 8-дюймовый снаряд пробил броню башни «Идзумо». Но не взорвался…


[Закрыть]. Забронированы борта и башни у супостата на совесть…

В полной пороховых газов башне молодой мичман и начинающий седеть сверхсрочник дуэтом вели свою партию в бою. Диких стоял за наводчика, ловя в оптику далекие силуэты на горизонте, выработавшимся за годы шестым чувством определяя упреждение и момент выстрела. Тыртов сидел на дальномере и вносил поправки по дальности. После пятого выстрела снаряды стали ложится довольно прилично, если учесть запредельную для начала века дистанцию и полное отсутствие пристрелки…

Камимура мрачно наблюдал за очередным султаном взрыва, обрушившим на палубу «Идзумо» тонны воды с осколками. Очень, очень близкий недолет. Практически накрытие. А при том угле падения, с каким 10-дюймовый снаряд попадает с дистанции 60–70 кабельтовых в относительно слабо бронированную палубу, он вполне может дойти и до машинного отделения. Не желая дальше терпеть огонь противника даже без возможности отвечать, Камимура приказал изменить курс на два румба влево. Это позволило сократить время сближения с русской эскадрой и сбить пристрелку доставшей десятидюймовке с бывшей «Кассуги».

Но, с другой стороны, при сближении «по гипотенузе» японцы неизбежно отставали, и теперь головной «Идзумо», подойдя к русской линии на 50 кабельтовых, оказался не на траверсе шедшего головным «Варяга». И даже не на траверсе идущей третьей под контр-адмиральским флагом «России». Имея преимущество в ходе не более двух узлов – по «паспорту» крейсера японцев были быстроходнее на несколько узлов, но на практике этого как-то не показали, – Камимура по ходу сближения подотстал, и его флагман после поворота на параллельный с русскими курс оказался чуть позади «Громобоя».

* * *

Уходя с крыла мостика в боевую рубку, Руднев злорадно усмехнулся. Даже если сладкая парочка на десятидюймовке вообще никуда сегодня не попадет, свое дело они уже сделали. Камимуре пришлось форсировать сближение и теперь догонять опережающих его русских под огнем. «Кстати, об огне. Неплохо бы сблизиться еще на пяток кабельтовых, пока наш дружок Ками не закончил поворот…» С «Варяга» взлетела в небо одна ракета белого дыма и одна зеленого, что было отрепетовано следующими за ним кораблями…

Во время маневров в окрестностях Владивостока в голову Петровичу пришла занятная идея. Тогда неправильно разобрав поднятый на мачте флагмана сигнал о повороте «Все вдруг», шедший концевым «Рюрик» вывалился из линии и, не имея запаса скорости, полчаса потом не мог ее догнать. Теперь перед любой эволюцией флагман не только поднимал сигнал, но и пускал ракеты соответствующего цвета. Белая – вправо, черная – влево. Одна – поворот «последовательно», две – «все вдруг». А количество румбов – количество красных (влево) или зеленых (вправо). Сначала была путаница, но потом, привыкнув, командиры кораблей уже не представляли маневрирования без помощи ракет. Метод этот был вскоре принят на артурской эскадре, а затем через циркуляр ГМШ введен на всем флоте…