Текст книги "Город, Который Снится"

Автор книги: Александр Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

"Ежедневных выходов... лесбиянка хренова... " – с отвращением проговорил про себя Вадим, стирая сообщение. Он подумал о том, что с удовольствием подкараулил бы эту рыжую Яну в ресторанном мужском сортире (если уж ей там так нравится) и окунул бы ее рыжей башкой в унитаз. И подержал бы с минуту (чтобы только не захлебнулась в этой родной стихии надо еще из-за такой дряни потом в тюряге срок оттягивать!) Просто ради науки. На будущее. За подобное удовольствие Вадим был даже согласен отдать в виде штрафа две-три месячные зарплаты.

Больше ничего интересного не было. Вадим открыл туапсинский сайт.

Но и там ничего нового не произошло за минувший день. Сайт по прежнему расхваливал добрые дела и истинно христианскую душу директора одного местного предприятия Петра Ефимовича Егорченко, про которого Вадим знал (от всегда бывшего хорошо осведомленным в местной туапсинской жизни журналиста Кости), что тот – старый и опытный бандит (уголовники называли между собой Петра Ефимовича по доброму – "Батей"), и на службе у него состоят целые отряды наемных киллеров.

Вадим занялся работой: как обычно смертельно скучной, и как обычно смертельно необходимой.

В обеденный перерыв он сходил в индийский ресторан неподалеку, однако, мысли его были сейчас не о еде. Мысли его возвращались с странным и необычным сновидениям минувшей ночи. Вадим поедал тушенную курятину, обильно заправленную всевозможными индийскими специями, и продолжал вспоминать увиденные во сне картины.

Вадим шел по туапсинской улице. По улице Карла Маркса. За спиной остались площадь Октябрьской революции и памятник "Борцам за Власть Советов". Слева Вадим видел перед собой Магазин "Книги", а справа коммерческий киоск и девушку Свету за прилавком. Он посмотрел на часы. Без десяти минут шесть. Свете пора. И точно – она что-то складывала, что-то собирала; очевидно, закрывалась на сегодня.

Вадим остановился. Подойти к ней сейчас?.. А почему нет? Ведь, это сон, все происходит не по-настоящему. Какая ему разница? Чего и перед кем стыдится?

Вадим подошел ближе. Света узнала его и остановилась. Она улыбнулась. И замешкалась тут же – не знала, куда положить свернутый пакет с чем-то.

– Здравствуй. – Сказал Вадим.

– Здравствуй. – Ответила Света.

Они стояли и молча смотрели друг на друга. Вадим застыл на месте. Он видел сейчас только глаза Светы, ничего больше. Нереальный, фантастический блеск этих двух изумрудно-зеленых глаз в одно мгновение все поглотил собою. Детская сказка – прекрасная, как любовь, и старая, как жизнь, давно забытая, ожила, появившись откуда-то из темных коридоров памяти. Ощущение времени и пространства пропало начисто. Вообще, все пропало. Вадим не знал уже, сон это или реальность, не знал, Туапсе это или Торонто, не знал, какой теперь год, какой месяц и какой день. Он не знал ничего. Он видел только глаза этой сказочной, необыкновенной девушки. И не важно было уже, что здесь существует на самом деле, а что только нарисованно воображением. Вадим смотрел в эти ее глаза, и тут, вдруг, все напряженно сжалось в нем: таким жалким и таким бессмысленным ему показалось в это мгновение все его существование – эти десять лет, прожитые в сытом, разжиревшем от скуки Торонто, бессмыслица, десять паскудных лет – кусок жизни, бездарно выброшенный из окна на ветер; пачка листов пустой, графоманской рукописи, сожженной вчистую, так, что ничего не осталось от этих дурацких листов, кроме горького привкуса никому ненужного пепла.

Вадим сделал шаг и взял Свету за руки. Потом наклонился. И поцеловал. Сердце его забилось в это минуту настолько сильно, что он испугался проснуться. "Только бы не зазвенел будильник, – стучало в голове у Вадима. Только бы не зазвенел сейчас этот тысячу раз проклятый торонтский будильник. Только бы он не зазвенел..."

Но будильник молчал. И сон продолжался.

– Я люблю тебя. – Сказал Вадим. – Света, я люблю тебя.

Света молчала. Она кротко и по-детски смотрела ему в глаза. Потом сказала тихо и неуверенно:

– Пойдем ко мне домой... Хочешь?

Вадим сидел на лавочке. На туапсинской лавочке. Света оставила ему адрес, и они договорились встретиться в девять у ее подъезда, когда дома не будет матери – та уйдет на фабрику, где она работает в ночную смену. Отец у Светы – моряк, и сейчас где-то плавает.

Вадим смотрел по сторонам и думал. Ему не хотелось в Торонто, ему хотелось остаться здесь. Но как это сделать? Это все – и деревянная лавочка, на которой он сейчас сидит, и зеленые пахучие кусты рядом с лавочкой, и теплый весенний воздух, и полоска синего моря на горизонте, и этот неповторимый приморский запах – запах разогретой солнцем травы с морским йодом вперемешку; всего этого не существует в реальности, как не существует и девушки Светы. И даже старого приятеля Кости – его тоже теперь не существует. Как переселиться в мир, которого нет? В мир, существующий только в воображении?

А, может быть, Вадим сделал ошибку – тогда в девяносто третьем? Может быть. Но что сделаешь теперь? Теперь уже ничего не сделаешь. Города, из которого он уехал тогда, нет больше. Того, который существует на его месте, Вадим не знает. Это уже другой город, в сущности.

Как вернуться в тот город? Как?..

Неприятным, назойливым треском заявил о себе торонтский будильник. Вадим проснулся.

Ему ничего не хотелось. Вообще ничего. Вадим автоматически встал. Принял душ. Побрился. Почистил зубы. Оделся. Вышел.

В метро он завернул в "Макдональдс" и купил завтрак. Жевал завтрак, сидя в вагоне, и смотрел, как галдит стая маленьких канадских аборигенов. Детишки вскакивали на сиденья с ногами и орали так, что не слышно было голос из репродуктора, называющего станции и без конца предупреждающего пассажиров о чем-то.

Вадим ни на что вокруг не обращал внимания. Он снова и снова воображал туапсинскую девушку Свету, ее лицо, ее глаза, ее губы...

На работе Вадим появился с небольшим опозданием. Сотрудники, видимо, уже обменялись свежими новостями и сейчас, стоя в коридоре, тряслись от смеха – очевидно, только что выслушали обязательный утренний анекдот. Вадим, не задерживаясь, проследовал к своему столу.

Он опять видел море, старый городской причал и сохранившийся от прежних времен нелепый памятник "Борцам за Власть Советов". Вадим шел и смотрел вокруг. Он взглянул на часы. Семь вечера. Куда идти? К Свете рано. Она ждет его в девять.

Вадим решил нанести визит Косте. Он заскочил в один из коммерческих магазинов, купил там бутылку кубанского вина "Мускат" вместе с коробкой каких-то конфет.

Потом он направился туда, где живет Костя – Вадим пересек старый дворик, заросший зеленью, подошел к потертому от непростой жизни подъезду серого здания на улице Гоголя и поднялся по каменной, пахнущей пылью, лестнице. Надавил звонок. Костя открыл.

– О-о... кого вижу... Заходи!

Вадим вошел внутрь, мучитительно и напряженно глядя по сторонам: он старался запомнить здесь каждую мелочь, каждую деталь – вечную в его памяти, но в действительности, увы, давно уже не существующую.

– Проходи. Я сейчас чай поставлю.

Вадим поставил на стол бутылку и конфеты. Присел. Он молча смотрел, как, прожжужав, вспыхивает спичка – забытый в Канаде звук, там все плиты давно уже стали электрическими.

В центре стола появилась тарелка с тонко нарезанными пластиками ветчины вместе с кусочками ярко-красного помидора. Появились стаканчики. Вадим откупорил бутылку и наполнил их вином. Открыл коробку с конфетами.

Закипел чайник. Костя достал две чашки и бросил в них по пакетику.

– Я ничего не понимаю, – сказал Вадим, отвернувшись. – Ничего не понимаю.

– Не понимаешь что? – Спросил Костя.

– Ничего не понимаю. Ты умер, давно умер... И ты стоишь тут передо мной и спокойно завариваешь чай. Как это может быть? Как это может быть, что я оказался в том самом городе, из которого я уехал десять лет назад. Я вижу город, которого нет больше. Его нет, нет нигде, а его его вижу. Я хожу по этому городу, общаюсь с людьми. Я пью и ем, я влюбляюсь в красивую девушку. И... ничего не понимаю. Не понимаю, что со мной происходит. Может быть, ты мне объяснишь?

Костя молчал. Он продолжал перемешивать ложкой чай. Казалось, он подбирал слова. Вадим ждал. Он сидел за столом и смотрел в стену. Так прошла минута.

– Ты видишь не людей, – наконец, сказал Костя. – И не город. Ты видишь образы. Образы из твоей памяти. Твоя память – это огромная копилка. Ты понятия не имеешь, как много всего там есть. Вся твоя жизнь, все то, что ты считаешь давно забытым и давно стертым прошедшим временем...

– То есть... – Вадим приподнялся на стуле. – Люди, которых я вижу в своем сне – все они существуют в реальности?..

– Или существовали когда-то. Иначе как бы ты их увидел?

Вадим опустился на стул. "Света... – прошептал он, – Света... Она существует?.."

– Но как это может быть? – Он повернулся к Косте. – Как? Людей, которых я встречаю здесь, в этом городе, я никогда раньше не видел! Или... я их просто не помню?..

– Ты их не помнишь. Ты их забыл. Но ты их всех видел когда-то. И в твоей памяти они сохранились...

Вадим шел по улице. Он шел и смотрел вокруг.

"Так, значит, просто память показывает мне мои старые, давно забытые мною, воспоминания. Так, как если бы показывала старый кинофильм... И я кинозале. Точнее, не воспоминания, а вариации на тему когда-то мною увиденного."

Вадим свернул с улицы Карла Маркса, попетлял после какими-то дворами. Темнело. Он посмотрел на часы. Без двадцати пяти минут девять. Света ждет его через двадцать пять минут. Через двадцать пять минут.

Он услышал выстрел. Потом – второй. Человек, спотыкаясь, выбежал из-за угла. Возникла рука с пистолетом. Пистолет застыл в воздухе – кто-то прицеливался. ...И громыхнул выстрел. Человек рухнул, разбросав руки.

Из-за угла появились четверо. Двое из них были в милицейской форме. Каждый из четверых держал в руке по пистолету.

– Готов? – Спросил один.

И тут он, повернувшись, увидел Вадима. Остальные трое, заметив, что тот смотрит куда-то, тоже повернули головы. Вадим бросился убегать. В спину ему громыхнуло сразу несколько выстрелов.

"Они не могут убить меня, – шептал Вадим на бегу. – Не могут. – Ведь, это не живые люди. Это только образы. Это игра моего воображения. Это только игра."

Преследователи настигали его. Вадим, забежав за угол в очередной раз, огляделся и спрыгнул вниз – туда, где разросшиеся кусты сразу же спрятали его от глаз кого бы то ни было. Он притаился. Услышал шаги. Это появились те четверо.

– Где он? – Слышал Вадим сверху.

– Ушел...

– Надо найти. Батя не любит живых свидетелей. Ты знаешь: если за два дня мы этого типа не сделаем трупом...

Вадим слышал, как кто-то спокойно и деловито сплюнул на тротуар.

– ...трупами станем мы.

Они отошли чуть в сторону. Вадим приподнялся и осторожно выглянул из-за кустов. Четверо стояли в нескольких метрах от него, и свет от уличного фонаря падал так, что Вадим мог отлично рассмотреть каждого. И запомнить лицо.

Первое, на что он обратил внимание: двое из этих четырех действительно были в милицейской форме (Вадиму не показалось!). Но оперативники, стоящие на службе у мафии, не редкость в демократической, России, а в демократическом Туапсе тем более. Интересно было другое: их лица. Ни одно из них Вадим не мог вспомнить. Ни одно.

Но где-то же он их видел! Когда-то же они встречались ему! Где и когда?.. Возможно, этих людей давно уже нет в живых: десять лет немаленький срок, а у бандюков век короткий...

Они ушли. Вадим остался один. Он посидел в кустах еще несколько минут, а потом вылез.

На улице холодало. Пронизывающий свежий ветер нес запах весны и запах соленого моря. Деревья тревожно шевелили листьями, словно пытались рассказать о чем-то Вадиму и посвятить его в какую-то свою тайну. Луна, желтая и круглолицая, как тарелка в ресторане, неподвижно смотрела на него сверху. Тусклые звезды мерцали, ежась от ночного холода. Пятиэтажные дома темными силуэтами обступали вокруг. Улица, изгибаясь, уходила куда-то очень далеко – туда где чернели неровные линии кавказских гор.

Это был Туапсе. Старый, забытый и затершийся в памяти Туапсе. Город Вадима. Его город.

И Вадим стоял здесь, на этой холодной ночной улице и смотрел вокруг. Он захотел здесь остаться. Навсегда остаться. Вадим ясно понял, что не хочет больше отсюда никуда уезжать. Он хочет остаться здесь. Он хочет здесь остаться жить. Он хочет вернуть то время. Он хочет прокрутить назад эти десять неудачных лет. Он хочет остаться здесь.

И в этот момент прозвенел будильник. Будильник из сегодняшнего Торонто.

Вадим пришел на работу чуть пораньше. Сотрудники еще только начинали собираться в коридоре. Их общий ежеутренний сбор был еще впереди. Пока те из них, кто уже пришел на работу, прохаживались взад и вперед по длинному коридору, тянули из фарфоровых чашек некрепкий кофе и вели беседы, скучные, как смерть и бессмысленные, как воскресный номер "Торонто Сан".

Вадим проследовал мимо них и устроился у своего компьютера.

Он открыл сайт Туапсе.

Он решил взломать этот сайт.

Он взломает сайт и потратит все свои возможные и невозможные хакерские способности, но узнает все о туапсинской девушке по имени Света, которую он видит теперь каждую ночь. Где она сейчас, спустя десять лет? Что с ней?

Он взломает сайт, он заберется в электронные архивы города и узнает все о тех четырех типах, что пытались его подстрелить прошлой ночью.

Вадим даже решился забить на работу сегодня. Он – исполнительный и аккуратный обычно работник сегодня будет использовать рабочее время и рабочий компьютер в чисто своих, личных, целях.

Сегодня он будет искать, и он не успокоится, пока не узнает об этих людях все. Все то, что можно узнать.

...Из коридора слышались радостные голоса – сотрудники собирались в кучу и шумно обсуждали что-то. Вадим быстро щелкал клавишами. Цифры и буквы – русские, латинские, мелькали у него перед глазами. Он сосредоточился так, что вспотел. Сейчас, сейчас... Сейчас он все и про всех узнает. Только нужно собраться с силами. И потерпеть.

Прошел час. Все в офисе уже заняли свои рабочие места, и работа кипела вокруг Вадима. А Вадим ковырял внутренности интернета. Содержимое чужих сайтов рассыпалось перед ним, выбрасывая всю – нужную и ненужную информацию.

Прошло еще два часа. Вадим уже знал, что Светлана Николаева (он узнал ее по фотографии) действительно жила в Туапсе в 93-ем году, но через год, в 94-ом, она поступила учиться в один из столичных вузов и перебралась в Москву. Следы ее на этом терялись.

Вадим занялся четырьмя убийцами, которых он видел во сне прошлой ночью. Двое из них, и точно, работали в 93-ем году с милиции (Вадим проверил электронные списки сотрудников туапсинской милиции, снабженные фотоснимками). Двое других в милиции не работали: они числились в милицейской картотеке. Как хорошо известные органам рецедевисты.

Первые двое – Андрей Тимофеев и Григорий Петренко в 98-ом году оформили документы на постоянное место жительство... Куда? Вадим напрягся и, узнав, покачал головой... Нет, этого не могло быть. Они перебрались в Канаду, в Торонто.

А что случилось с их друзьями-бандитами? Вадим начал ковырять сайт канадского посольства. Если эти двое тоже уехали, то вряд ли под своими документами и вряд ли под своими фамилиями.

Два часа ушло у него на расковыривание посольского сайта. И Вадима в конце ждал сюрприз: оба рецедивиста – и Миша Холодков и Кеша Федотов получили в посольстве канадский lended immigrant, и как кристально честные, законопослушные граждане отбыли себе тихо на свою новую родину. Это случилось в 99-ом году. Очевидно, ребята как следует обогатили посольских чиновников.

Вадим тер затылок. Ему казалось, он сходит с ума. Как еще объяснить все это?..

Он выпил две чашки черного кофе и прошелся по коридору туда-сюда. Прожевывал информацию.

Потом вернулся к своему столу. Открыл почтовый ящик, и...

Там лежало письмо от Светланы Николаевой. Вадим, кликнув, открыл письмо. Письмо было с аттачментом, и Вадим на фотоснимке не мог не узнать туапсинскую девушку Свету. Она повзрослела за эти десять лет, она стала серьезнее, но ее лицо оставалось все таким же трогательно прекрасным. Как и тогда. Как и прошлой ночью.

Вадим прочитал текст. Света писала, что ей попалось на глаза его объявление на сайте "Русский Торонто", что она хочет познакомиться, что она здесь два года, и чувствует себя одиноко в этой серой, холодной стране. Письмо было печальным и искренним, чем сильно отличалось от обычных писем русскоговорящих торонтских девиц.

Вадим сразу же написал ответ. Слова выскакивали из-под клавиш сами Вадиму только оставалось щелчками забрасывать их на экран.

"Света! Светочка! Света! Я больше всего на свете боюсь теперь, что ты мне не ответишь. Я увидел тебя впервые, но знаю тебя всю мою жизнь. Каждую ночь ты мне снишься. Пожалуйста, не прими меня за сумасшедшего. Раньше, когда ты была только призраком, миражом, неосязаемым сновидением, сказкой из детства, я искал тебя в реальной жизни. И не находил. Тебя не было. Тебя не было нигде вокруг. Ты существовала только там – за чертой сновидения, за чертой этого мира. Сейчас ты появилась здесь. Я увидел тебя, и все для меня перевернулось: я понял, что ты существуешь. Я понял, что ты не миф и не фантазия. Ты здесь, хотя я увидел тебя только издалека. Я больше всего боюсь теперь, что исчезнешь – ты пропадешь окончательно и уже навсегда, я пойму, что обнимал воздух. Света, не исчезай! Умоляю тебя! Не исчезай! Ведь и ты тоже не сможешь жить. Ты не сможешь существовать спокойно, когда узнаешь, что тебя так любят...

Я умру, если ты не ответишь мне.

Вадим."

Он вытер рукой мокрый лоб. Потом, не перечитывая, одним кликом отправил письмо.

Весь вечер Вадим занимался рабочими делами. Он делал их, как деловая машина, как трудостроенный автомат: равнодушно и не задумываясь над тем, что он делает – так работали канадцы за соседними столами в офисе.

Выходя на обед, он проверил e-mail. Там было пусто. Вадим закрыл компьютер и отправился обедать.

Никакие кулинарные излишества не интересовали его сегодня, и он просто пересек дорогу по направлению к ближайшему "Burger King"у. Он взял себе combo (комплексный обед) из громадного Whopperа (сэндвич где есть поджаренная котлета-бюргер со свежим помидором, луком, зеленым салатом, майонезом и кетчупом), порции french fries (жаренная картошка стручками) и напитка. Вместо положенного напитка Вадим взял кофе со сливками, а french fries полил не кетчупом, как это делают местные полудикие аборигены, а майонезом, по примеру цивилизованных и культурных европейцев.

Вернувшись с обеда, он проверил e-mail. Там было письмо. От Светы.

Рабочий день закончился. Вадим сделал log out на своем компьютере и вышел из офиса.

Стоял теплый весенний вечер. Солнце пряталось, опускаясь за горизонт, но последние лучи его продолжали согревать землю. Вадим оглядывался. Он не узнавал знакомого города. Все, что он видел теперь вокруг себя: и эти серо-стеклянные многоэтажные дома, сверкающие в последних лучах уходящего солнца, и разноликие прохожие, спешащие после рабочего дня по своим домам, и отражающие солнечный блеск уличные автомобили, и краснокожие трамваи, с грохотом проплывающие из одного конца улицы в другой – все это казалось сейчас Вадиму сказочной, нереальной декорацией к фантастическому кино.

Он направился к метро: ему надо добраться до станции "Dundas West", а там – на трамвае. В польском районе, на Ронсесвэлс Авеню, в кафе Грановской (польское кафе) его ждет Света. Вадим был уже как-то раз в этом кафе, ему там понравилось. Изумительно нежные и невероятно вкусные польские пончики (канадцы так не умеют), облитые жидким сахаром с цукатами, и начиненные внутри повидлом, а также кофе с молоком, приготовленным при участии капучиномейкера: по вкусу – cafe late. Но сейчас в голове у Вадима было совсем другое – он ехал в польский район не за пончиками и не за кофе. Он ехал увидеть Свету.

Вадим добрался до станции метро "Dundas West", а там пересел на трамвай. Трамвай был набит, но Вадим уже не обращал внимания ни на что. Он, не отрываясь, следил за пробегающими в окне переулками и думал, что, все-таки, это невероятно – то, что происходит сейчас с ним. Кому-то рассказать после – не поверят. Никто не поверит. Он бы и сам не поверил в это никогда. Ни в жизнь бы не поверил.

Вадим вошел в кафе и огляделся. Светы здесь не было. Но это и не удивительно: еще целых двадцать минут до назначенной встречи. Еще целых двадцать минут. Вадим подошел к стойке и взял кофе с молоком. Потом уселся за столик. Светы не было. Он оглядывался. Он смотрел на улицу. Светы не было. Не было.

Вадим отпил кофе. Он выпил пол чашки. Светы не было.

...Часы показали без пяти минут до назначенной встречи, и... Вадим взял чашку в руку и поставил ее на стол. Света стояла в дверях. Она стояла и смотрела прямо на него...

Она узнала его. Она его узнала. Она видела его раньше. Где? Где она могла его видеть?

Вадим поднялся ей навстречу. Света подошла ближе. Все было так нереально и так фантастично, что не хотелось верить. Это был сон, который продолжался и продолжался, несмотря на то, что пробуждение давно состоялось. Сон за пределами сна. Сон перешагнувший в живую реальность.

Они сидели за столиком польского кафе и смотрели друг на друга. За окном опустился вечер. В провалах между домами зажигались неяркие звезды. Редкие трамваи, наполненные светом и паасажирами, одиноко проскальзывали вдоль узенького авеню, прерывая вечернюю тишину тяжелым, деловым грохотом.

Вадим выяснил, что Света уже побывала замужем. Муж избивал ее. Единственный родившийся у них ребенок умер. Потом мужа посадили в тюрьму. А у Светы появилась возможность съездить в Канаду. Ее пригласили родственники. Виза у Светы на полгода, после чего ее (визу) можно будет попытаться продлить. После – домой, в Туапсе, если не удасться зацепится здесь... Конечно же, удасться! Они поженятся, и Вадим спонсирует ее! Какие еще могут быть вопросы!? Вадим аж приподнялся в кресле и вытер лицо.

Света улыбнулась. Так улыбаетсь человек, которого уже столько раз в жизни обманывали, что он перестал кому-либо и чему-либо верить. Хотя поверить очень хочется. Очень хочется поверить.

Они шли по улице, и Вадим держал Свету за руку. Он удивлялся: какая тонкая и какая мягкая у Светы рука, даже голова кружится... Понять это все невозможно... Продолжение сна.

– Проводишь меня до дома? – Спросила Света.

– Пошли, конечно! – Вадим сжал ее руку еще сильнее.

– Не жми так. – Света улыбнулась. – Больно.

– Прости меня! – Вадим выпустил ее руку.

Он, вдруг, увидел, что все люди вокруг смотрят на него. "Что во мне такого особенного? – Удивлялся Вадим. – Почему они не разглядывают кого-нибудь другого?.."

Они подошли к дому. Большое многоэтажное здание смотрело внимательно на Вадима, сверкая горящими окнами и приглашая внутрь. Там, за стенами большого здания, идет жизнь, жизнь пока неизвестная Вадиму, жизнь призрачная, но все-таки настоящая – такая же настоящая, как эта улица, как эти прохожие, как эти деревья, как это черное небо над головой, как Света, что стоит рядом и доверчиво держится за его, Вадима, ладонь, как вообще все вокруг.

– Пойдем? – Спросила Света. Она смотрела ему прямо в глаза, смотрела, не отрываясь. И повторила: – Пойдем?

– Пошли.

Внутри плохо пахло. Дешевое здание, где живут в основном вэлферщики. "Бедная Света, – подумал Вадим. – Она вынуждена здесь жить. Но ничего. Я заберу ее отсюда. Насовсем заберу."

На шестом этаже пахло блевотой. Двое полицейских вели по коридору угрюмого негра в грязной куртке. Очень пьяный мужик пытался открыть дверь. Ключ его не попадал в замочную скважину, и мужик тихо ругался по-украински.

– Ты давно здесь живешь? – Спросил Вадим.

– Два дня. – Ответила Света.

"Все ясно." Вадим вспомнил, что, находясь в лифте, обратил внимание на отсутствующий в доме тринадцатый этаж: сразу же за двенадцатым следовал четырнадцатый. "Суеверные идиоты," – подумал Вадим.

Света отперла дверь.

– Заходи.

Вадим очутился в крохотной однокомнатной квартирке. Здесь было очень бедно, мебель отсутствовала, в углу лежал матрас. Но зато было чисто и по человечески уютно.

Света повернулась к Вадиму. Она улыбнулась виновато и развела руками.

– У меня тут не очень, конечно... Но ты заходи. Я сейчас чай поставлю. Или ты кофе хочешь?..

Ответить Вадим не успел. Пистолетное дуло уткнулось ему в затылок. Двое показались одновременно. Один держал на прицеле Вадима, другой – Свету. Вадим узнал их. Не мог не узнать. Бывшие туапсинские опера Андрей Тимофеев и Гриша Петренко. Так вот чем они занимаются в Канаде!

– Стоять спокойно. – Сказал Гриша. Он держал пистолет у головы Вадима. – Тихо стоять. Одно движение – и дырка в черепе.

– Мы ребята незлые, – сказал Тимофеев. – Нас только кошельки интересуют. Все, что есть. Кэш, кредитки. Мы свое возьмем и – до дому. Убивать никого не будем. Мы добрые. Убиваем только тогда, когда клиенты случаются нервные. Мы нервных не любим. У нас у самих нервишки пошаливают. Время такое, тяжелое. Да и работа беспокойная... Все ясно?!

Вадиму было ясно все. Пусть они заберут его кошелек и сваливают. Там, кроме четырех кредитных карточек, пятнадцать долларов. Он сейчас же, с ближайшего телефона, позвонит на эти четыре hot line и сообщит, что карточки у него отобрали грабители. Хрен тогда они смогут использовать оттуда хотя бы цент!

Тимофеев опустил пистолет и подошел к Свете. Обыскав, вытащил у нее кошелек, раскрыл, печально присвистнул, сунул кошелек в карман. Потом подошел к Вадиму. Обыскал его. Вадим покосился на дуло, нацеленное ему в глаз. Тимофеев достал кошелек. Раскрыл. Лицо его скривилось, когда он увидел наличность. Но стоило Тимофееву заглянуть в отдел кошелька, где хранились карточки, в глазах появился интерес.

– Четыре кредитки. – Сказал он Грише.

Потом отошел в сторону.

– Четыре кредитки. – Повторил задумчиво. – Четыре кредитки.

Взмахнул пистолетом и, не целясь, всадил Свете пулю в живот. Света, согнувшись, рухнула. Вадим отшатнулся от ужаса и от неожиданности. Пистолетное дуло глянуло ему в лицо. Указательный палец обнял курок.

И в этот момент дверь вылетела от мощного удара снаружи. Два полисмена со стволами наготове ворвались в квартиру. Гриша выстрелил, но тут же свалился, скошенный пулей. Прогрохотало несколько выстрелов. Один из полисменов ударился о белую стену и съехал вниз, прочертив черно-красную полосу. Тимофеев, обхватив руками лицо, рухнул – полицейская пуля вмазала ему точно в лоб.

Оставшийся в живых полицейский опустил пистолет. Его товарищ неподвижно лежал на полу – вокруг растекалась лужа, он был мертв. Гриша с Тимофеевым тоже были мертвы. Света пошевелилась и застонала. Вадим бросился к ней. Полицейский подошел ближе.

– Ты кто? – Спросил он по-английски с сильным славянским акцентом. Покажи документы.

Вадим обернулся и... перед ним стоял одетый в канадскую полицейскую форму рецедивист Миша Холодков. Вадим глянул на убитого полисмена в растекающейся кровавой луже у стены. И опять узнал. У стены лежал Кеша Федотов. Вадим приподнялся. Голова шла кругом. "Бред, – говорил он себе. Это все бред. Бред какой-то."

– Документы покажи. – Повторил свой приказ рецедевист-полицейский Миша Холодков.

Вадим посмотрел на Свету. Та поворачивала голову туда-сюда и тихо стонала. Вадим бросился к ней.

– "Скорую"! – Закричал он. – Срочно вызывайте "скорую"!

Холодков подошел к ней и профессиональным движением пощупал ей пульс.

– Жива, – сказал он.

И тут увидел брошенный на полу кошелек Вадима.

– Твой? – Спросил Холодков, подбирая кошелек.

– Мой. – Ответил Вадим.

Света открыла глаза.

Миша Холодков заглянул внутрь. И застыл неподвижно. Он посмотрел на Вадима. Потом на Свету.

– Здесь четыре кредитки. – Сказал Холодков ледяным голосом. – Четыре кредитки.

Он вытащил пистолет из кармана и, подойдя к Свете, выстрелил ей точно в лоб. Направить дуло на Вадима он не успел. Тот свалил его быстрым прямым ударом в челюсть. Холодков, выронив ствол, упал на пол. Вадим бросился и подхватил пистолет, который продолжала сжимать мертвая рука бандита Гриши Петренко. Рукоятка была мокрой и липла от крови. Вадим стиснул ее до боли в пальцах. Он целился Холодкову между глаз. Палец его лежал на курке. Холодков, который не успел приподняться с пола, застыл. Холодная металлическая смерть своим единственным глазом смотрела ему в расширяющиеся зрачки. Еще секунда и...

– Стой. – Прошептал Холодков, глядя не на Вадима, а в пистолет – так, словно бы пистолет был живым существом и мог самостоятельно что-то решать, самостоятельно думать. Он словно бы уговаривал этот ствол. – Стой. Ты ничего не знаешь. Я тебе все расскажу. Ты ничего не понял. Ты не понял, что произошло. И вообще ничего не понял...

Он сделал движение, чтобы приподняться, и пистолет выстрелил. Сам собою. Вадим даже не нажимал на курок. Он просто вздрогнул так сильно и резко, что мягкий, отзывчивый курок не выдержал. Не выдержал и поддался...

Холодков лежал на полу, разбросав руки. Он смотрел вверх – словно бы рассматривал там сейчас что-то чрезвычайно для себя интересное. Вадим посмотрел на пистолет в своей руке, на пальцы, перемазанные кровью. И прямо в ухо ему, раздраженно и зло затрещал будильник. Его будильник.

Вадим открыл глаза. Он лежал на кровати у себя в комнате. Сон, – понял он. – Все это был только сон.

Вадим вышел из дома через сорок минут. Он знал, что должен сделать: то же самое, что уже сделал сегодня ночью в сне.

Завтрак, купленный по дороге на работу в "Burger King"е, показался ему невкусным – таким же невкусным, как и вся его здешняя жизнь. "Суррогат, думал Вадим. – Это суррогат нормальной пищи. Вся страна сидит на суррогате. Страна, которая поедает искусственные продукты, утоляет жажду искусственными напитками, одевается в искусственную одежду, развлекается искусственной псевдокультурой, смотрит по ящику искусственные, фальшивые, новости и подчиняется власти искусственных правителей – правителей-марионеток. Один сплошной суррогат. Жизнь, состоящая из суррогата полностью, на все сто процентов. Даже любовь, которой занимаются аборигены – даже и она превратилась в суррогат здесь, даже она, в сущности, ненастоящая."

Сидя в метро, Вадим потягивал кофе. Потягивал кофе и смотрел по сторонам. Он видел вокруг самых разных людей: улыбающихся бизнесменов в разглаженных дорогих костюмах, рабочих парней в потертых джинсах, громко орущих подростков, в свисающих дебильного вида штанах – и весь этот странный фон вдруг показался ему каким-то фантастическим театром теней; не люди, а мертвые пластмассовые манекены в масках расхаживали по салону, громко кричали, улыбались и разговаривали друг с другом. Почему-то подумалось, что мир этот, такой сытый и такой благополучный внешне, но сгнивший насквозь до трухи, уже приблизился вплотную к своему концу. Скоро этого мира не будет, все закончится. Останутся только осколки и воспоминания. Историки будут трудится, ковыряя обугленные обломки этой серой, бессмысленной Помпеи. Помпеи, которая даже не создала своей культуры и только смотрела вверх – на звездно-полосатую безжалостную сестру, вооруженную страшным факелом, злое пламя которого пожирало и города и целые страны. "Разорена Ниневия! Кто пожалеет о ней?.. Все, услышавшие весть о тебе, будут рукоплескать о тебе, ибо на кого не простиралась беспристанно злоба твоя?"..