Текст книги "На развалинах Старой Крепости"

Автор книги: Александр Бондарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

После обеда уже всему лагерю было известно, что с Толькой Шестаковым случилось несчастье. Но что именно произошло и как, этого никто не знал, и поэтому к Натке часто подходили с расспросами то один, то другой.

Спрашивали: правда ли, что Толька сломал себе ногу? Правда ли, что Толька убился? Правда ли, что доктор сказал – Толька теперь будет и слепой, и глухой, и вроде как бы совсем дурак? Или только слепой? Или только глухой? Или не глухой и не слепой, а просто полоумный?

Сначала Натка отвечала, но потом надоело – когда увидела, что её слова каждый интерпретирует и передаёт дальше так, как ему нравится. Тогда она вызвала угрюмого Амьера и попросила его, чтобы он сейчас же рассказал, что же всё-таки произошло.

Но Амьер отказался наотрез. Она просила, уговаривала, приказывала, но всё было бесполезно.

Раздражённая Натка пообещала ему это припомнить и отправилась к начальнику лагеря.

Амьер сегодня ходил молча, ни с кем не разговаривая и не отвечая ни на чьи вопросы.

А вечером к Натке подошёл один из мальчишек, который, как она знала, давно уже недолюбливал Амьера, и сказал ей, что ему точно известно: Толька с Амьером не ходили на море после завтрака, а лазили где-то в лесу, в окрестностях лагеря. Натка ничего не ответила. Она только нахмурилась и молча кивнула головой.

На следующий день утром Алика встретила Амьера, когда тот, всё такой же унылый и невесёлый, прохаживался вдоль лагерной аллеи.

Увидев его, Алика остановилась.

– Привет! – крикнула она и махнула рукой.

– Привет. – Амьер обернулся.

– Ты куда идёшь? – спросил он, когда подошёл ближе.

– На пляж, купаться. – ответила Алика. – Пойдёшь со мной?

– Пошли! – тут же, с готовностью, ответил Амьер – ответил гораздо раньше, чем он успел понять, куда именно собирается Алика.

Он моментально забыл про все свои неприятности и больше уже не замечал ничего вокруг. Он слушал её, слушал то, что она ему рассказывала, и не слышал, не понимал ничего. Он понимал только, что вот – Алика, вот, она идёт рядом, что-то рассказывает, и больше ему сейчас ничего не нужно; он бы хотел и дальше идти с ней рядом вот так и слушать, слушать, слушать.

Они оказались в лесу, за пределами лагеря, спустились вниз по знакомой тропинке к морю.

Но до пляжа дойти не успели. На пути у них появились два низкорослых, но крепких армянчика. Те быстро и внимательно оглядели молодых людей, задержали заинтересованные взгляды на Алике, поулыбались и восхищённо поцокали языками.

Потом один из них что-то быстро спросил у Амьера по-своему, по-армянски.

– Что-что? – не понял тот.

– Ты не армянин? – спросил рыжий армянчик в блатной кожаной кепке.

Амьер остановился, напрягся. С вызовом уставился на армянчика.

– А почему это я должен быть армяном?

Второй армянчик – чёрный и кучерявый быстро шагнул вперёд.

– А чё это за козёл тут развыступался? Чё это он тут гонит?

Армянчик подошёл к Амьеру вплотную, но тот одним сильным, точным ударом в живот свалил его на землю.

– Ах ты, сука! – закричал товарищ кучерявого армянчика и бросился на Амьера.

Тот не растерялся и нанёс недругу прямой удар в челюсть, от которого рыжий армянчик полетел на землю. Но кучерявый уже поднимался на ноги. Он достал из заднего кармана брюк складной ножик. Тихо и глухо щелкнуло: наружу прыгнул наточенный, стальной язычок. Армянчик бросился на своего врага, но тому удалось перехватить руку с ножом. Нож застрял в воздухе. Две руки, сжимая одна другую, пытались захватить рукоятку. Алика видела, как опасное, сверкающее лезвие свирепо дрожит в нерешительности: оно словно бы колебалось – кого из двух недругов ему предстоит разить. Второй армянчик, мотая туда-сюда головой, поднимался, чтобы прийти на помощь своему товарищу.

И в этот момент Амьеру удалось сильно сдавить пальцы врага, сжимавшие страшную рукоятку: враг вскрикнул от боли, и нож полетел в пыль, на землю.

Рыжий армянчик, отряхнувшись, подошёл сзади и, что было силы, въехал Амьеру кулаком в спину. Тот выпустил своего противника, согнулся, и оба армянчика остервенело принялись пинать его ногами.

Алика, не теряя времени, отскочила в сторону и подобрала раскрытый нож. С воинственным вскриком бросилась она на армян. Одним взмахом полоснула рыжего по руке. Тот закричал. Алика с силой швырнула нож в бедро кучерявому.

Оба армянчика отбежали в сторону.

– Ну?! – закричала Алика, наступая на них и широко размахивая ножом. Ну?!.. Кто из вас хочет подохнуть?! Кому надоело жить?!

Короткое острое лезвие, угрожающе и свирепо сверкая, мелькало у них перед глазами. Оба армянчика замерли в нерешительности. Никому из них умирать не хотелось. Они постояли на месте, и когда, всё так же размахивая страшным ножом, Алика сделала шаг к ним, развернулись и бросились убегать.

Оказавшись на безопасном расстоянии, ребята остановились.

– Мы ещё вернёмся! – закричал рыжий. – Вас обоих в землю положат!

– Хана вам, короче! – подтвердил эту угрозу его товарищ. – Кишки выпустим!

Поругавшись немного, они скрылись, сбежав вниз по тропинке.

Алика оглядела доставшийся ей боевой трофей – армянский нож, сложила его и спрятала у себя в кармане.

– Алика, – пробормотал Амьер, – пошли скорее на пляж... Мне надо постирать рубашку...

Рубашка у него была перемазана кровью.

Алика помогла ему подняться, и они отправились по тропинке, туда, где вдалеке синело и переливалось, отдавая солнечным блеском, море.

Узенькой, кривой тропкой они спустились на дикий пляж. Амьер снял рубашку, шорты и пошёл к воде. Но так как ночью был шторм, и к берегу натащило разной дряни, то Амьер зашёл в воду подальше. Здесь вода была чистая, и он начал поспешно прополаскивать рубашку с шортами. Алика ждала его на берегу.

"Ничего, – думал он, – постираю сейчас, высохнет, и никто не заметит..."

"А, собаки! – злорадно вспомнил он двух молодых армянчиков. – Что, получили?!.."

Он окунулся до шеи, обмыл лицо и ссадину.

Потом вышел из воды, крепко выжал рубашку и шорты, разложил всё это на солнце – сохнуть.

...Они прошлись вдоль берега и наткнулись на каменный городок из гигантских глыб, рухнувших с горной вершины. Они сели на обломок и долго смотрели, как пенистые волны с шумом и ворчанием бродят по пустынным площадям и улочкам.

– Знаешь, Алика, – задумчиво заговорил Амьер, – когда я был ещё маленьким, мы жили тогда не здесь, не в России. И вот один раз пошли мы с сестрой в лес. А сестра уже большая была – семнадцать лет. Пришли мы в лес. Она легла на полянке. Иди, говорит, побегай, а я тут подожду. А я, как сейчас помню, услышал вдруг: "фю-фю". Смотрю – птичка с куста на куст прыг, прыг. Я тихонько за ней. Она всё прыгает, а я за ней и за ней. Далеко зашёл. Потом вспорхнула – и на дерево. Гляжу – на дереве гнездо. Постоял я и пошёл назад. Иду, иду – нет никого. Я кричу ей. Не отвечает. Я думаю: "Наверно, пошутила". Постоял, подождал, кричу опять. Нет, не отвечает. Что же

происходит? Вдруг, смотрю, под кустом что-то красное. Поднял, вижу это лента от её платья. Ах, вот как! Значит, я не заблудился. Значит, это та самая поляна, а она просто меня обманула и нарочно бросила, чтобы отделаться. Хорошо ещё, что лес близко от дома, и дорога знакомая. И до того я тогда разозлился, что всю дорогу ругал её про себя дурой, дрянью и ещё как-то. Прибежал домой и кричу: "Где она? Пусть лучше теперь домой не возвращается!" А мать как ахнет, а бабушка подпрыгнула сзади да раз меня по затылку, два по затылку! Я стою – ничего не понимаю.

А уже потом мне рассказали, что, пока я за птицей гонялся, пришли два американца, взяли её и увели. А она, чтобы не пугать меня, нарочно не крикнула. И получилось, что зря я только на неё кричал и ругался. Тяжело мне, Алика, было потом.

– Она и сейчас в тюрьме сидит? – спросила не пропустившая ни слова Алика.

– И сейчас, только она уже не в тот, а в третий раз сидит. Я, Алика, все эти дни из дома письма ждал. Говорили, что будет амнистия, все думали: уж и так четыре года сидит – может, выпустят. А позавчера пришло письмо: нет, не выпустили. Уголовников там разных повыпускали, убийц повыпускали, воров, насильников, а

членов БААСА – нет... не выпускают...

А потом на другой день пошёл я уже один в лес, и даже хотел гнездо это разорить, а в птицу запустить камнем – но в последний момент не стал, передумал.

– Разве же она виновата, Амьер?

– А знал я тогда, кто виноват? – сердито возразил Амьер.

Алика помолчала.

– А моя мама тоже в тюрьме... Её в тюрьме убили. – Неожиданно ответила Алика и прямо взглянула на растерявшегося Амьера своими спокойными нерусскими глазами.

Когда они уже возвращались обратно в лагерь, Амьер вдруг подошёл к Алике вплотную и решительно взял её за руку. Море приветливо шелестело и пенилось у них под ногами.

– Я люблю тебя, Алика, – тихо сказал Амьер. – Очень люблю.

Алика молчала. Она смотрела на него внимательно, пытливо, и не отводила взгляд. Ласковые морские брызги долетали до них. Ветерок шевелил платье Алики.

– Тебе сейчас сколько лет? – спросил Амьер.

– Четырнадцать. – ответила Алика. – А тебе?

– И мне четырнадцать. А если бы нам с тобой сейчас по шестнадцать было, ты бы тогда согласилась стать моей женой?

Алика помолчала немного. Потом негромко сказала:

– Согласилась бы.

Ужинать ходили без Натки. Натка долго проканителилась в больнице, где ей пришлось ожидать доктора, занятого в перевязочной.

С Толькой оказалось совсем не так плохо: три ушиба и небольшой вывих. Она боялась, что будет хуже.

Голодная и уставшая, Натка вернулась в лагерь и пошла в столовую. Там уже давно всё убрали, и ей досталось только два помидора с холодным варёным яйцом.

Выйдя из столовой, Натка увидела Алику: та шла рядом с Амьером, шли они вместе, держась за руки. Натка нахмурилась: ей не казалось, что Алика выбрала себе удачную партию.

Вечером, уже лёжа в кровати, она решила сказать Алике то, что она обо всём об этом думает. "Должен же кто-нибудь сказать ей правду", – про себя рассуждала Натка.

– Алика! – негромко окликнула она её в темноте. – Алика!

– Что?

– Это, конечно, не моё дело... – Натка помялась, – но я не понимаю, зачем ты с таким хулиганом вместе ходишь...

– А кто тебе сказал, что он – хулиган? – тут же ответила возмущённая Алика. И, подумав, уже более спокойно добавила: – Ты ничего про него не знаешь. У него сестра в кувейтской тюрьме сидит – она член партии БААС. И, вообще... это неправильно: сразу про человека, которого не знаешь совсем, думать плохо...

Натке нечего было возразить, и она больше ничего не сказала. Скоро усталость, накопившаяся за день, взяла своё, и Натка уснула.

Начиная с этого дня, Алика и Амьер везде появлялись вместе. Если где-то видели Амьера, то каждый знал: где-нибудь рядом и Алика, если где-нибудь замечали Алику, то и Амьер должен был быть где-то неподалёку.

Алику уже знал весь лагерь. Удивительно, но даже самые конченные отморозки, самые отпетые хулиганы никогда не пытались её обидеть или задеть. Стоило какому-нибудь только что прибывшему в лагерь новичку, проходя мимо, презрительно и небрежно толкнуть её или бросить вслед что-нибудь грязное, как сразу же находилось несколько здоровенных лбов, которые угрюмо брали новичка в полукруг и интересовались:

– Ты чё, пацан, опух?.. Это же наша Алика...

И если новичок недоумевал, объясняли:

– Эту девочку – понял? Трогать нельзя. У неё мать была классная.

А Натка всё пыталась, но безуспешно, попасться как-нибудь на глаза Аликиному отцу. Однако Сергей практически не бывал в лагере. Натка, услышав от Алики, что отец её должен приехать, тут же хватала свою косметичку и яростно красилась. Но – бесполезно, без толку. Сергей словно бы не желал её замечать.

Однажды Натка получила письмо из дома. Она оставила письмо в комнате и за весь день у неё не было времени его прочесть. А вечером в лагере появился Сергей. Они с Аликой пошли на пляж, и Натке удалось пристроиться к ним.

Уже вечерело, звёзды мерцали сверху и Луна, отражаясь, плавала в тёплой воде. Она расплывалась, дробясь на маленькие жёлтые кусочки, которые шевелились в волнах, а после соединялись вновь, в единое целое.

Выкупавшись, Сергей и Натка сидели на берегу.

– Алика! – крикнул Сергей. – Давай к берегу! Простудишься!

Но Алика не отвечала. Она плавала далеко – там, где одиноко маячил, качающийся на волнах буёк, и скорее всего, ей было просто не слышно то, что кричал отец.

– Сергей, – набравшись решимости, произнесла Натка, – а что, Алика когда-нибудь мать свою видела? То есть... видела, конечно... но она её хорошо помнит?

Сергей помолчал, потом ответил:

– Немного помнит... Наверное, не очень хорошо...

Он подобрал небольшой камушек и, с силою размахнувшись,

бросил его далеко в воду.

– Уезжаем мы, Наташа, – сказал он. – Скоро уезжаем.

Натка испуганно вздрогнула от этих жестоких слов.

– Что, насовсем, уезжаете?..

– Да. У меня командировка закончилась. Я e-mail сегодня

из Москвы получил. Мне ехать нужно.

Натка поёжилась. Ей стало холодно.

– Очень жаль, – сказала она. – Очень, очень жаль. Мне будет вас не хватать... Вас обоих...

И тут Сергей нежно, по-мужски, взял её за плечи. Натка замерла, напряжённо застыла. Всё у неё внутри съёжилось в мучительном ожидании – а что же он сделает дальше? Что?

Но Сергей ничего не сделал. Он опустил руки.

– Так надо, Наташа. – сказал Сергей, глядя на тёмную морскую воду. И добавил ещё более уверенным голосом: – Так надо.

Придя в комнату, Натка с Аликой разделись и улеглись спать. Натка достала письмо из дома. Завесив абажур лампы платьем, она раскрыла письмо и стала читать.

Мать писала, что у них всё по прежнему: пенсий как и раньше не хватает, но они с отцом, ничего – держатся – экономят, ибо привыкли уже экономить с незапамятных времён. А больше ничего нового – всё как обычно. Мать спрашивала у Натки, хорошо ли она питается, не болеет ли, бережётся ли, не появился ли у неё молодой человек – и дай Бог, чтобы появился, а то ей, матери, давно уже охота понянчить внуков...

Когда Натка дочитала письмо, ей показалось, что в комнате душно, и, натянув сетку, она распахнула настежь окно.

Обернувшись, она увидела, что Алика всё ещё не спит, а лежит с открытыми и вовсе не сонными глазами.

– Ты чего? Почему не спишь? – накинулась на неё Натка.

Алика улыбнулась и привстала.

– А знаешь, Натка? – сказала она. – Я всё-таки свою маму один раз видела. Долго видела... целую неделю.

– Где? – быстро спросила Натка.

Алика подумала, помолчала, потом решительно качнула головой:

– Нет, не скажу... Это наша с папой тайна. Можешь даже считать военная тайна.

Алика опять улыбнулась и снова легла. А потом, уже совсем засыпая, тихонько предупредила:

– Но ты, пожалуйста, тоже этого никому не говори.

Когда Сергей приехал в лагерь, Алика сидела на лавочке рядом Амьером. Они разговаривали о чём-то негромко, и Сергею не было слышно – о чём.

Когда он подошёл ближе, и Амьер увидел его, тот, вдруг, замолчал на полуслове, а Алика с удивлением посмотрела на Амьера.

Амьер встал с лавочки.

– Алика, – сказал он, – повернувшись к ней, ты меня прости, пожалуйста, но мне с твоим отцом нужно поговорить... – он помолчал и добавил: – Очень серьёзно поговорить.

Сергей нахмурился.

– О чём, интересно?

– Можно, без Алики? Можно, она уйдёт? – попросил Амьер.

– Хорошо, – Алика быстро поднялась с лавочки. – Вы разговаривайте, а я пока схожу – мне нужно у Натки кое-что узнать.

Она быстро ушла, и Сергей с интересом оглядел Амьера.

– Ну, – сказал он, – говори.

Амьер напряжённо вздохнул – видно было, что он собирается с духом.

– Помните, – сказал он, – в вас в лесу стреляли?.. Помните?..

Сергей снял чёрные очки и положил их в карман. Он подошёл к Амьеру вплотную.

– Помню. И что дальше?

– Так вот... – Амьер с трудом сделал вдох. – Это были мы с Толькой. Но мы не хотели. Мы не хотели в вас стрелять. Это всё получилось случайно. Это Толька на курок нажал. А потом мы перепугались и бросились удирать. И Толька, когда убегали, в овраг свалился и подвернул ногу. А в вас мы стрелять не хотели...

– Подожди, – Сергей отошёл назад. – А откуда у вас с Толькой оружие?

– Я как раз и хотел вам сказать об этом. Там в лесу склад. Там много стволов. Хотите, я вам сейчас покажу? Хотите? Тут недалеко. Сразу за лагерем. На развалинах старой крепости.

– Пошли, – кивнул Сергей.

Когда они подходили к крепости, Сергей вдруг остановился.

– Стой! Тихо! – он сделал рукой знак Амьеру.

Тот тоже остановился, быстро оглядываясь вокруг. Сергей сунул руку назад и вытащил из-за пояса браунинг. Они с Амьером сделали ещё несколько тихих, осторожных шагов, стараясь не наступать на сухие, трескучие ветки.

Когда они вдвоём приблизились к крепости, и впереди замаячило угрюмое чёрное отверстие, Сергей сделал Амьеру знак, чтобы тот пригнулся в кустах, но мальчишка и так уже слышал чьи-то быстрые, неуверенные шаги. Откуда-то появился высокий молодой кавказец. В руках он нёс несколько свёртков. Подойдя к чёрной дыре, кавказец остановился. Внимательным, цепким взглядом он осмотрел всё вокруг. Потом, повернувшись, исчез в чёрном отверстии.

Прошло минут пять, и он появился обратно. Свёртков в руках у него не было.

Сергей встал из укрытия.

– Здравствуй, Аслан! – сказал он громко.

Кавказец вздрогнул и вытаращил глаза. Это был тот самый Аслан владелец ресторана "Магнолия". Он, не мигая, смотрел на Сергея и на браунинг в его руке.

– Неожиданная встреча, правда? – Сергей подошёл ближе.

Амьер, выбравшись из кустов, следовал за ним.

– Я уже давно знал, что бомба в "Южном" – твоих рук дело. Бойцам святого ислама ведь всё равно, что и где взрывать, а тебе – удачливому предпринимателю – не всё равно. И ты указал им на своего конкурента. А Ашот, хозяин "Прохлады" – тоже "Тигр Кавказа" – был с тобой в этом деле. А после ты его убрал. Зачем – этого я пока не знаю.

Аслан, продолжал отступать, пока не упёрся спиною в каменную скалу. Сергей подошёл к нему вплотную.

– Слушай, начальник, – вдруг заговорил Аслан, – отпусти меня, а? Отпусти. Я тебе денег дам. И разойдёмся. Ты себе с миром в одну сторону, а я – в другую. Все жить хотят.

– Все хотят жить, но не все убивают.

– Отпусти, слушай. Тебе же лучше будет.

– Мне лучше не надо. Мне и так хорошо... А совсем хорошо станет, когда я увижу, как ты на Колыму едешь.

И тут Аслан неожиданным и сильным движением выбил у Сергея браунинг. Пистолет отлетел в сторону и исчез в кустах. Сергей попытался ударить Аслана в ухо, но тот оказался проворнее: ударом в живот свалил его на землю.

Аслан отбежал в сторону. И тут дорогу ему преградил Амьер.

– Стой, собака! – закричал он. – А я?! Здесь ещё я есть.

Про меня ты забыл?!

Аслан остановился. Жёсткая, злая усмешка искривила его маленький рот. Он достал из кармана рукоятку, щелчок – и наружу выпрыгнуло наточенное стальное лезвие.

Аслан сделал шаг вперёд, и в этот момент громыхнул выстрел.

Сергей опустил дуло. Аслан, обронив нож, ткнулся лицом в землю.

Амьер отошёл назад и вытер лицо. Он был бледен.

– Всё, – сказал Сергей, подойдя ближе и перевернув тело. – Кончено.

Сегодня утром Сергей побывал на вокзале, где взял два билета до Москвы – два билета на ночной поезд.

Уже вечерело, когда Сергей с Аликой лежали на полянке и поджидали Натку. Они собрались в последний раз вместе сходить на пляж.

Однако Натка где-то задерживалась.

Они лежали на тёплой, душистой поляне и, прислушиваясь к стрекотанию бесчисленных цикад, оба молчали.

– Папа, – спросила Алика, – а если я Амьера приглашу к нам в гости, в Москву – ты как, возражать не будешь?

– Нет, – ответил Сергей. – Не буду.

– Мы с ним вчера книжку обсуждали – сказку про Анну-Франческу помнишь?

– Да, помню.

– Ему эта книжка понравилась... Амьер – он хороший правда? Он настоящий, если ты, конечно, понимаешь, о чём я...

– Думаю, что понимаю.

Алика встала с травы и попросила:

– Пойдём, к лагерю. Мы Натку по дороге встретим. Надоело тут просто так лежать.

Они спустились на тропку и вдоль ограды из колючей проволоки, которая отделяла парк от проезжей дороги, пошли в сторону лагеря.

Они отошли уже довольно далеко, когда Сергей спохватился, что забыл на поляне сигареты.

– Принеси, Алика, – попросил он, – я тебя здесь подожду. Сходи напрямик, через кусты.

Алика нырнула в чащу.

– Сергей! Алика! Где вы? – донёсся издалека голос Натки.

– Здесь! – громко откликнулся Сергей. – Сюда, Наташа!

При звуке его голоса из-за кустов со стороны дороги вдруг появилась чья-то фигура, и Сергей увидел дедушку в горской папахе. Тот шёл, опираясь на старческий посох. Дедушка сделал было попытку подойти, но наткнулся на колючую проволоку и остановился.

У старика было изборождённое морщинами, но всё ещё красивое лицо вероятно, в молодости он очень нравился женщинам. Глаза его, строгие и справедливые, горели огнём. Он в упор смотрел на Сергея – смотрел так, словно хотел сжечь, испепелить его своим взглядом.

– Ты зачем сына убил? – глухо проговорил старик. Потом добавил: Аслан, которого ты убил – мой сын...

– Слушай, дед, лучше иди отсюда. Иди по хорошему, – посоветовал Сергей.

Старик прищурился – так, словно бы ему было тяжело смотреть и хрипло повторил свой вопрос:

– Зачем сына убил, собака?

– Сын твой был бандитом – туда ему и дорога. Ты станешь бандитом следом отправишься. А теперь иди отсюда. – резко ответил Сергей, не спуская глаз со старика.

– Бандитом, говоришь?!.. Это вы, русские – бандиты! – негромко, но отчётливо проговорил старик, и, выхватив из

кармана парабеллум, прицелился в Сергея.

Старая рука его тяжело дрожала, и пистолет отчаянно плясал в воздухе, дуло ходило ходуном.

– Брось, оставь! – сказал Сергей, отступая назад.

Он сделал ещё шаг, и старик выстрелил. Пуля обожгла Сергею руку. Он упал в траву. Трясущейся рукою старик надавил на курок четыре раза подряд. Четыре неточные пули ударили по кустам, и тут же Сергей услышал, как кусты сзади хрустнули, и кто-то негромко вскрикнул.

– Стой!.. Назад... Назад, Алика! – в ужасе крикнул Сергей, и, вырвав из кармана браунинг, он грохнул по фигуре старика.

Старик выронил парабеллум, зашептал по-чеченски и тяжело упал на проволоку.

Сергей глянул назад.

Очевидно, что-то случилось, потому что он покачнулся. В одно и то же мгновение он увидел тяжёлые плиты тюремных бараков, цепи и смуглое лицо мёртвой Марии Караджич. А ещё рядом с тюремными плитами он увидел сухую колючую траву. И на той траве лицом вверх и с маленькой расплывающейся точкой у виска неподвижно лежала девочка Алика.

Сергей рванулся и приподнял Алику. Но Алика не вставала.

– Алика, – почти шёпотом попросил Сергей, – ты, пожалуйста, вставай...

Алика молчала.

Тогда Сергей вздрогнул, осторожно поднял Алику на руки, и, не обращая внимания на оброненную кепку, шатаясь, пошёл в гору.

Из-за поворота навстречу выбежала Натка. Была она сегодня такая красивая, светловолосая, без кепочки, босиком; подбежав, она озадаченно спросила:

– Что тут такое? Кто стрелял? А... Алика уже спит?

– Она, кажется, уже не спит, – как-то по-чужому ответил Сергей и остановился.

И, очевидно, опять что-то случилось, потому что поражённая Натка отступила назад, подошла снова и, заглянув Алике в лицо, вдруг ясно услышала далёкую и очень старую детскую песенку о том, как уплывал голубой кораблик...

На скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырвали динамитом крепкую могилу.

И светлым солнечным утром, когда ещё вовсю распевали птицы, когда ещё не просохла роса на тенистых полянках парка, весь лагерь пришёл провожать Алику.

Всё было очень тихо, никаких слов и торжественных речей – ничего. Натка стояла и смотрела вокруг.

Она видела, что даже самые известные в лагере хулиганы – кого она знала, пришли сюда, и на глазах у многих из них сверкали слёзы.

Она видела Амьера, бледного и сдержанного настолько, что, казалось, никому нельзя было даже пальцем дотронуться до него сейчас, и подумала, что если когда-нибудь этот мальчишка по-настоящему вскинет автоматное дуло, то ни пощады, ни промаха от него не будет.

Потом она увидела Сергея. Он стоял неподвижно, как часовой на посту. И только сейчас Натка разглядела, что лицо у него спокойно, почти сурово.

Тут Натку тихонько позвали и сказали, что одна девочка из Наткиной группы бросилась на траву и очень крепко плачет.

Потом все ушли. Остались только Сергей, Гейка и четверо рабочих.

Они навалили груду тяжёлых камней, пробили отверстие, крепко залили цементом, забросали бугор цветами.

И поставили над могилой трёхцветное русское знамя и большой православный крест.

В тот же день Сергей паковал чемоданы. Он зашёл в комнату, где жила Алика, и стал складывать вещи. Он уложил всё, но, вдруг, понял, что нигде не видит Аликиной фотографии.

Он потёр виски, припоминая, не брал ли он её с собою. Заглянул даже в свой дипломат, где хранились рабочие бумаги, но фотографии и там не было.

Голова работала нечётко, мысли всё как-то сбивались, разбегались, путались, и он не знал, на кого – на себя, на других ли – сердиться.

Он подошёл к Натке.

– Завтра я уезжаю, Наташа, – сказал Сергей. – Мне больше нечего здесь делать.

Натка положила руки ему на плечи и заглянула в глаза.

– Серёжа, возьми меня с собой, – проговорила она вдруг

тихим, усталым голосом. – Возьми меня с собой. Пожалуйста.

Сергей, казалось, даже не удивился.

– Куда? – только спросил он.

– Куда-нибудь. Всё равно. Только забери меня отсюда... Я куда хочешь за тобой поеду. Мне, ведь, так надоело быть одной...

Натка опустила голову ему на плечо, и Сергей, не говоря ни слова, прижал Натку к себе.

Потом тихо сказал:

– Собирайся.

Уже уложив все вещи, Сергей опять вспомнил про Аликину фотографию.

– Ты знаешь, Наташа, куда-то Аликино фото пропало. Наверное, сам куда-то засунул – не помню. Искал, искал – нет нигде. В Москве у меня ещё есть, – словно оправдываясь, добавил он. – А здесь больше нету.

В дверь заглянул вожатый Корчаганов, который весь день ловил Натку, чтобы что-то высказать ей. Но, увидев Сергея, он понял, что сейчас, пожалуй, не время и не место. Он исчез, так ничего и не сказав.

Они решили ехать завтра рано утром.

В последний раз захотела пройтись Натка по лагерю. Она уже побывала у начальника лагеря и уговорила Фёдора Константиновича отпустить её вместе с Сергеем. Тот, разумеется, без большого желания, но всё-таки согласился.

Ещё не везде смолкли печальные разговоры, ещё не у всех остыли заплаканные глаза, но жизнь двигалась дальше, двигалась своим чередом, и Натка хорошо понимала, что скоро всё, здесь случившееся, забудется.

Уже опять кто-то с кем-то успел подраться, опять где-то втихаря разливали по стаканам водку, и опять откуда-то долетал сладковатый запах анаши.

Натка зашла в прохладную палату. Там у окна стоял Амьер. Она подошла к нему сзади, но он задумался и не слышал. Она заглянула ему через плечо и увидела, что он пристально разглядывает Аликино фото.

Амьер отпрыгнул и крепко спрятал фотокарточку за спину.

– Зачем это? – с укором спросила Натка. – Разве ты вор? Это нехорошо. Отдай назад, Амьер.

– Вот скажи, что убьёшь, и всё равно не отдам, – стиснув зубы, но спокойно, не повышая голоса, ответил мальчишка.

И Натка поняла: правда, скажи ему, что убьют, и он не отдаст.

– Амьер, – ласково заговорила Натка, положив ему руку на плечо, – а ведь Аликиному отцу очень, очень больно. Ты отдай, отнеси. Он на тебя не рассердится...

Тут губы у Амьера запрыгали. Исчезла вызывающая, нагловатая усмешка, совсем по-ребячьи раскрылись и замигали его всегда прищуренные глаза, и он уже не крепко и не уверенно держал перед собой Аликину карточку. Голос его дрогнул, и непривычные крупные слёзы покатились по его щекам.

– Да, Натка, – беспомощным, горячим полушёпотом заговорил он, – у отца, наверное, ещё есть. Он, наверно, ещё достанет. А мне... а я ведь её уже больше никогда...

Минутой позже, всё ещё собираясь высказать что-то Натке, забежал вожатый Корчаганов и, разинув рот, остановился. Сидя на койке, прямо на чистом одеяле, крепко обнявшись, Амьер и Натка Шегалова плакали. Плакали открыто, громко, как маленькие глупые дети.

Он постоял, тихонько, на цыпочках, вышел, и ему почему-то захотелось выпить очень холодной воды.

Провожать в дорогу пришли многие. Уже в самую последнюю минуту, когда Сергей и Натка усаживались в такси, подошёл Амьер. Не говоря ни слова, он пожал руку Сергею, потом Натке.

– Прощай, Амьер, – тихо сказала Натка.

Машина рявкнула, и Натка, приподнявшись, в последний раз посмотрела вокруг.

Такси плавно покатило вниз. Огибая лагерь, автомобиль помчался к берегу, потом пошёл в гору. Здесь, как будто нарочно, шофёр сбавил ход. Натка обернулась.

Дул свежий ветер. Он со свистом пролетал мимо ушей, пенил голубые волны и ласково трепал яркое красно-бело-синее полотнище русского флага, который стройно стоял над лагерем, над крепкой скалой, над гордою Аликиной могилой...

– А всё-таки где же Алика видела свою мать? – спросила Натка уже когда они с Сергеем ехали в поезде.

– Она видела её в девяносто пятом году, Наташа. Тогда Мария бежала из американской военной тюрьмы. Она бросилась в реку и поплыла к границе. Её ранили, но она всё-таки доплыла до берега. Потом её переправили в Россию, и она лежала в больнице, в Белоруссии. Была уже ночь, когда мы приехали в Минск. Но Мария не хотела ждать до утра. Нас пропустили к ней ночью. Алика у неё спросила: "Тебя пулей ранило?" Она ответила: "Да, пулей". – "Почему же ты смеёшься? Разве тебе не больно?" – "Нет, Алика, от пули всегда больно. Это я тебя очень люблю". Тогда Алика насупилась, присела

поближе и потрогала её волосы. "Ладно, мы с ними потом за всё расчитаемся".

– А почему Алика говорила, что это тайна?

– Марию тогда натовцы в Греции искали. А мы думали – пусть ищут. И никому не говорили.

– А потом?

– А потом она уехала в Грецию и оттуда опять пробралась к себе в Югославию. Вот тебе и всё, Наташа.

Поезд мчался через степи Кубани. Рыжими громадами возвышались над бескрайней равниной хлебные стога. Поблекшее и утомившееся за день солнце медленно скатывалось к горизонту.

– Серёжа, – сказала Натка, присаживаясь рядом и тихонько сжимая его руку, – ведь это же правда, правда, что наша армия не самая слабая в мире?..

На вокзале их встретил сам Шегалов.

Столкнувшись с Сергеем, он остановился и нахмурился. Удивлённый Сергей и сам стоял, глядя Шегалову прямо в лицо и чему-то улыбаясь.

– Постой! Как это? – трогая Сергея за рукав, пробормотал Шегалов. Серёжка Ганин! – Воскликнул он вдруг и, хлопая Сергея по плечу, засмеялся. А я смотрю... Кто? Кто это?.. Ты откуда?.. Куда?..

– Мы вместе приехали. А ты его знаешь? – обрадовалась Натка. – Мы вместе приехали. Я тебе, дядя, потом расскажу. У тебя машина? Вместе и поедем.

– Поедем, поедем, – согласился Шегалов. – Только мне сейчас по делам нужно. Я вас отвезу, а вечером он обязательно ко мне. Ну, что ж ты молчишь?