Текст книги "Среди стихий"

Автор книги: Александр Берман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Симочка лучше всех ходил?

– Не знаю. Симочка ходил легко, ну, вот совсем без напряжения, и улыбался всегда. И со скалы он не мог упасть. Он был мотористом катера. Он погиб не на Столбах. Я написал его имя на "Митре": "Владимир Денисов".

Вот Дуся Власова, сама бы она никогда не упала. Но на "Токмаке" застрял приезжий альпинист из Перми. Внизу было много парней, но полезла Дуся, она ходила лучше всех. Не успела она подойти, как пермяк сорвался и сшиб ее, вместе и полетели, там было не очень высоко, пермяк здорово разбился, а Дуся упала удачно – сломала ногу. Через неделю пришла на Столбы на костылях и взошла на "Первый" по "Катушке". Потом ее на другие столбы ребята подняли на руках.

Дусю я видел накануне. Она сидела на камне под "Вторым" столбом. Седой заулыбался, потрепал ее по коротким красно-рыжим волосам.

Ребята сказали "Дуся Власова", подразумевалось, что все на свете знают Дусю Власову.

Я помню старшего брата Дуси – Виктора Власова; чуть ли не с младенчества он был на Столбах, букварь на скалах читал. Он ходил по скалам с великой небрежностью, с гитарой, спускался сложными ходами вниз головой. На "Коммунар" он залезал с самоваром, с дровами, раздувал самовар голенищем, жарил блины, и не каждый мог зайти к нему в гости, хотя он приглашал всех. Говорят, он широкой души человек, любому мог отдать все, что у него было. Он не мог упасть со скал, и другие при нем не падали. Потом он подолгу жил в Столбах, собирал грибы, ягоды. Его почему-то прозвали Гапоном. Шесть лет назад, в прошлый мой приезд на Столбы, я сидел с ребятами возле костра. Из темноты вышел высокий парень. По чуть уловимо дрогнувшей атмосфере у костра я понял, что это Гапон. Он тихо сел в стороне и не лез с разговорами, а потом спел песню об одиночестве на скалах.

Я слыхал, что Гапон считался комендантом Столбов, но ребята говорят, что это брехня. Ни комендантов, ни королей на Столбах никогда не было и не будет, потому как не может быть королей среди королей.

На "Втором" на голой стене, в стороне от ходов, с дореволюционных времен начертано слово "Свобода". Буквы не старятся, их подновляют. Перед революцией на Столбах вывешивали красные флаги. Однажды ночью кто-то поднял флаг на "Большой Беркут". На эту скалу и днем не смогли залезть. Полицейские расстреливали флаг снизу.

Про "Большой Беркут" мне рассказал Витя Янов. Он говорит, что по Столбам ходят и ночью, потому что обычные хода коротки, их запоминают на ощупь. На спор столбисты ходят с завязанными глазами. Были случаи, когда старые столбисты, придя с войны ослепшими, ходили по скалам на память, без подсказок. Но Витя говорит, что ходить ночью в одиночку трудно. Он рассказывает, что мальчишкой на спор залез в темноте на "Токмак" и в доказательство оставил на вершине ножик. И теперь уже много лет каждую весну снова в одиночку ночью поднимается он на "Токмак", чтобы убедиться и обрадоваться тому, что еще не стареет. "Большой Беркут" – сложнейшая скала. Витя Янов – художник-профессионал, он сделал гравюру "Флаг на Беркуте".

Я рассказал уже, как шел с Седым и Художником по простым приятным "Катушкам", но умолчал, что этот приезд на Столбы начался с испытания, нелегкого для моего самолюбия. Но теперь я чувствую, что должен все-таки рассказать, как попытался подняться на "Митру". И дело не в том, что ночь в самолете прошла без сна и что, едва придя на Столбы, я увидел парня и девчонку, только что упавших со скалы, и я их тоже нес на самодельных носилках... Нет, на сей раз я приехал сюда, чтобы написать о Столбах, и готовился подсмотреть на себе острое ощущение риска. Вот так и полез на "Митру", движимый не просто азартом, и, уже идя по стене "Митры", попросил вдруг страховочную веревку, Сергей Прусаков, мастер спорта по альпинизму, невозмутимо ждал, пока я обвяжусь веревкой. И я вновь полез по стене, волнуясь, думая обо всем на свете, кроме хода, которым иду. Неожиданно я увидел Сергея сбоку и выше, он обошел меня по стене, по другому ходу, а потом моментально зашел с другой стороны, без хода, прямо по стене, совершенно немыслимым образом. Я такого не видел никогда, я забыл, что все это – на стене "Митры", и удивлялся, и с интересом высматривал, на чем же он держится и что из этого выйдет.

В этот раз на вершине "Митры" я не испытал никаких эмоций. Спустился опять со страховкой, развязался, веревку скинул. Далеко внизу, прямо из тела стены, виднелись зеленые ветки березок и кедров, или, как со странным ударением сказал Сережа, кедрушек. Сверху по стене шел Художник. Он перепутал зацепки. Он явно застрял. Одна нога не находила опоры, другая угрожающе задрожала.

Сергей заговорил с ним почти грубо:

– Возьмись за зацепку, меняй ноги, ты что глупишь, упасть хочешь?

Толя нашел зацепки, добрался до щели, крепко заклинил в нее руку. Дальше произошло нечто для меня совершенно необъяснимое. Художник без передышки опять прошелся по зацепкам вверх и потом опять по ним вниз.

– Вот сейчас правильно, – сказал Сережа.

Дальше мы шли "Леушенским" на "Второй" столб. Я уже иду нормально, без страховки (для Столбов это нормально). Щель узкая, но она как бы постепенно раскрывается, и идешь в вертикальном желобе, и нет этой открытой свободной пустоты, и спокойнее. Сергей рядом. Его уверенность, непонятная, странная, начинает даже раздражать меня. Появляется капризная мысль: а что он будет делать, если я попытаюсь сорваться. Потом, уже на спуске, я, обнаглев, прыгаю, и нога чуть скользит. Сергей останавливается, он медленно говорит, что это недопустимо совершенно, этого никогда не должно быть. И я начинаю понимать правила игры, по которым я обязан быть внимательным и аккуратным предельно возможным для себя образом, тогда об остальном позаботится он, Сергей, и эти ребята. Я подумал, что вообще исконно-естественно для человека быть предельно-внимательным, а за четкость своих движений отвечать жизнью. Цивилизация отучила нас от этого. И искалечила. А человек подсознательно стремится к риску и придумывает его. Только мне претила бы коррида, равно как и острая соревновательная игра с себе подобными. И злоба при этом неминуемая; может быть, и она естественна, но мне несимпатична. А на скалах все чисто.

Спрашиваю Сергея: как же он, альпинист, рискует водить новичков по скалам без веревки? И что можно сделать, если в метре от тебя человек срывается и падает вниз?

– А дело не в веревке, – отвечает Сергей. – Я вижу, когда человек собирается упасть и можно подойти к нему и подставить руку, ведь нужно совсем немножечко поддержать, копеечное усилие, потому что на Столбах человек сам держится, и еще как держится!

На третий день утром я уходил со Столбов. Я шел один по пустой тропе и, подойдя к "Митре", остановился, еще раз прочитал на скале две надписи: "Владимир Денисов, Сима, 1939-1962" и "Цедрик Алик, 1947-1968".

Про Симочку я уже рассказывал. А что я знаю про Алика Цедрика? Он был, говорят, заурядным столбистом, на "Митру" ходил, но один – никогда. И однажды в будний день, возвращаясь с ребятами со Столбов, Алик отстал. А ребята подумали, что он ушел вперед, что он уже в городе. Его нашли через три дня лежащим у подножия "Митры"...

Он отстал, чтобы одному пойти на "Митру". И ребята решили написать его имя высоко на скале, рядом с именем Симочки, который не мог упасть.

Я вдруг подумал, что улечу сегодня в Москву, и кто знает, когда еще вернусь сюда.

Взойти в этот раз на "Митру", и притом самостоятельно, мне было важно. Я был один у подножия скалы, я не стремился к этому – уж так случилось.

Я пошел по скале. У качающегося камня остановился, потом сел на него верхом, стал смотреть вниз... Наконец решил, что падать не собираюсь, что сейчас выйду на стену...

И тут пошел дождь.

А в дождь на "Митру" лезть нельзя, и я обрадовался дождю как избавлению.

Крымские связки

Кто же откажется побывать в солнечном Крыму, когда в Москве дождливая осень? Я решил лететь. Но было неспокойно, потому что в отплату за эту поездку предстояло написать статью о скалолазании. Когда я в первый раз побывал на крупных соревнованиях, то легко написал о них. Но потом никак не получалось. Казалось бы, что? Экзотики хоть отбавляй. Но скалолаз идет вверх, охраняемый веревкой, и жизнью не рискует. Кто он по духу: акробат, альпинист или бегун? Да и как вообще получилось, что в среде альпинистов возник этот спорт – гонки на скорость по скалам? Как решились на это кощунство – на открытую борьбу человека с человеком в горах?

Автобус сквозь дождь несет меня к аэропорту. А в воспоминаниях я уже в солнечном краю скалолазов.

...С верхней дороги на Ласпи, откуда видна морская ширь, но не видно берега, сбегаю по тропке. За последним поворотом – скалы, брызги, летящие вверх, и аккорды моря. По низовой, утрамбованной колесами дороге бежит навстречу спортсмен. Ближе... Это спортсменка. Я прибыл – здесь скалолазы. В каменном доме иностранцы, наши среди зелени в "бунгало", мы в сарайчике под склоном, где мне заняли железную кровать. Жара. Только я успел переодеться полегче, слышу голос: "Я узнал, что ты здесь!" – и врывается невысокий загорелый человек с волосами цвета сухой травы и солнца. Седой! Он хватает меня. Под его хиповой рубахой железные руки и плечи.

– Пожаловал, – говорит он, – наконец! Сколько лет, сколько зим! Ну, теперь заживем. Надо только мне выиграть этот чемпионат. Идем скорее.

– Давай искупаемся в море, – попросил я.

– Моря ты не видел? Надо скорее смотреть скалу. Я хочу, чтобы ты все понимал. Сейчас идет машина...

Красноярцев несколько. Среди них Губанов и Кыля. В Англии Губанов спас швейцарку Риту Верили. Он поднялся к ней быстро и без страховки, как ходят столбисты. О нем писали в английских газетах, а потом и у нас. Шурик Губанов часто находится около иностранцев, старательно представляя бывалого европейца, а потом сам над собой потешается. Мы с ним купаемся и прыгаем со скалы. И не понятно еще, что ему важнее – его скалолазное чемпионство или лихой прыжок в море просто так.

– Спорт – игра, спорт – веселая история, полная жаргонных словечек и воспоминаний, праздник высоты, – он быстро и много раз подтягивается, зацепившись за острый выступ, и говорит, говорит, проглатывая слова, ему говорить скучно, потому что мысли уже улетели вперед.

Кыля – Николай Молтянский. Среди красноярцев он сейчас законодатель. Я с ним не был знаком, хотя на Столбах меня водили в его избушку на "Грифы".

– Так это ты? – говорит он и протягивает руку. И вдруг широко улыбается. У него рука большая, твердая, с гладкими, стесанными о скалы подушечками пальцев. А улыбка... Я уже не могу оторваться от Кыли, будто прилип. Он знакомит меня с Деминым и рассказывает его историю:

– Демин не столбист, с детства на скалы не ходил, как Седой, Шурик Губанов или я. Он уже студентом был, когда полез "по-черному" и чуть не "созрел". Ему подвели веревку. Он успел ухватиться. Повис. Потом пошел зачем-то по ней вверх. Потом вдруг бросил ее и опять по скале "по-черному". От такой наглости мы с Шуриком Губановым обалдели. Ну и забрали его. Он с первых недель начал ходить превосходно. А сейчас... сам увидишь. И еще я тебе скажу: надежнее его на страховке нет. Меня как-то упустили, и я падал. Спас горнолыжный навык – рулил, как на крутяке, и изловчился попасть на полку. С тех пор я не скалолаз – страховке не доверяю. Это болезнь. Но Демин вылечит меня, когда он страхует, я спокоен.

Кыля теперь тренер. Он повел меня на скалы. Мы по карнизам поднялись довольно высоко, к площадке, где прилепилась сосна. Там на стене висела веревка, наверху перекинутая через блок. Я надел пояс. Кыля мне показал маршрут. Я огляделся и подумал, что если сорвусь, то вот на этой полке не задержусь, а уйду вниз.

– Иди.

Я стал подниматься как мог быстро. По инерции прошел несколько метров и застрял.

– Срывайся!

Я отпустил серую жесткую стену, и она рванулась вверх. Море повернулось вокруг и закачалось. Солнечный блеск охватил меня со всех сторон, а стена уже стояла рядом неподвижно. Я нашел зацепки, и веревка ослабла.

– Ты не веришь страховке, – услышал я снизу. – Иди!

Я пошел опять вверх, отталкиваясь ногами, не думая, что будет в следующий миг, и почему-то не падал. Скала открывала мне свое непомерно вытянутое светло-серое каменное лицо. Но вот я опять остановился.

– Срывайся!

Защемило внутри. Падение. Закачался. Стена удаляется... приближается. Смотрю вниз. С удивлением думаю, что не страшно.

– Ты не веришь страховке! Иди выше!

Мне теперь все равно – что выше, что ниже. Я рвусь вверх, не заботясь о том, чтобы удержаться. И тут на меня налетает вихрь восторга. Это длится целые минуты, и ни секунды я не стою. И вдруг, совершенно не заметив, как это произошло, повисаю.

– Вот теперь не боишься...

– Я освободил тебя от страха, – сказал Кыля, вытирая рукавом пот. Теперь тебя можно тренировать. Но учти: пока что ты лез не сам. Это я тебя поднимал.

– Да, я понимаю.

– Нет, не веревкой.

– Да, я понимаю. А ты можешь так же поднимать ребят, когда они идут?

– Тебя-то легко, ты не освобождаешь сам свою силу. А они... они и так идут на пределе. Пойдем смотреть.

Те соревнования проводились на скале Хергиани, на Старой Крымской дороге, над Мухолаткой.

Идут парные гонки. Четыре очерченных ограничительными шнурами маршрута уходят вверх: справа – два женских, слева – мужские.

Поиск зацепок глазами вверх-вперед. Запомнить, как прошел предыдущий. В памяти записать сотни движений, жестов, ускорений, чтобы за считанные минуты точно проиграть их силой своих рук и ног.

Порядок номеров – по жеребьевке. Первым номерам идти труднее (судьи выбирают незнакомые трассы, и тренировка на них запрещена). Но там, где все прошли, вдруг кто-то идет по-иному и выигрывает. Шахматная задача на ходу стремительный блиц.

Я нахожусь у старта женщин, но вижу сразу четыре маршрута.

Гегечхори Мадонна (Тбилиси) и Ферапонтова Вера (Красноярск). Обе маленькие, быстрые. На секунду опустил глаза, а когда взглянул снова... Ого, как они уже высоко! И достигли верхней отмотки. Мчится вниз, скользя по веревке, Ферапонтова. Валерий Балезин на правом мужском маршруте заканчивает спуск и вновь устремляется вверх. Вот он дошел до "Крокодила" (название участка скалы) и скрылся за его боком. Я снова вижу Валерия через пару минут. Маттерман Джон (США) и Корнес Хорхе Мигуэль (мастер спорта из Крыма). Мигуэль быстро ушел вверх. Джон идет медленно, аккуратно, по-альпинистски... Новая женская пара: бронзовый призер прошлого чемпионата Галина Краснополева (Красноярск) и Юлия Турманишвили (Тбилиси), серебряный призер. Вдруг застыли, прилепились рядом, и ограничительная веревка висит, поделив между ними скалу... Мигуэль закончил подъем и пошел на спуск, Джон подходит к щели... Застывшая женская пара двинулась. "Юля! Галя! Девочки! Побежали! Ножками!" – кричит гора (читай – кричат зрители). Галя и Юля – в стремительном движении вверх. Джон вывалился из трещины и повис на страховочном тросе...

Дейкхауз Герт (Нидерланды) и Кендо Кензи (Япония). Зрителям интересно, притихли. Но отвлекают женщины, у них острее.

Джанетски Джейн (США), Куршакова Валентина (Днепропетровск). Джанетски резко и мощно пошла вверх, обгоняет Куршакову. Валя мягче, пластичнее, видно, что она увереннее соперницы. Она обходит Джейн. Зрителям нравится американка: "Джейни! Джейни, молодец!.." Валя наверху. Джейн на сложном участке. Висит... висит мужественно, упорно. С громким шуршащим звуком пролетающей в карабин веревки спускается, будто рушится, мимо нее Куршакова. И Джейн срывается в этот момент.

Восхитительный шум наполняет меня. Какое мне дело, кто они такие и что такое скалолазание, если это весело и красиво! Мне совсем не надо страха за себя или за них. Кровожадный инстинкт спит. Спокойной ночи, сенсационные опасности! Опасностей и так много. Вот, например, на этой сглаженной дождем дороге, по которой разогнался огромный автобус-мастодонт, несущий меня к аэропорту.

...А память рисует картинку. Мелькание цветов, запахов, слов... Я вижу усталого парня. Он только что спустился и медленно снимает обвязку. Его не захватывает общий ажиотаж, но ему не скучно, у него свои мысли. Мне хочется заговорить с ним.

– Где самое трудное место?

Он показал мне куда-то вверх взглядом больших глаз цвета неба.

Пытаясь проследить его взгляд, я спросил:

– Где?

– Вон там трудное место, – сказал он и подошел ко мне. – Левее щелки и кустика веточку видишь?

– Не вижу.

– Тогда смотри вдоль моей руки.

Я припал щекой к его плечу, как к ложу ружья, и увидел участок серого камня, и вдруг так близко! Мышцы заныли, я начал поднимать руку и задержал вдох...

Он опустил руку и засмеялся:

– Что? Почувствовал?

– Да.

Какой-то фокусник-волшебник. Целый день я невольно разыскивал этого парня, по больше его не видел.

К скале подходит Анатолий Ферапонтов – Седой. Первые метры – один сплошной прыжок. Четкие, как тиканье часов, мелькающие удары ног, зацепы рук. Гора кричит: "Седой, Седой, лепи!" Он возносится вверх в невыразимо буйном азарте. И сейчас же из гущи деревьев с громоподобным звоном гитары взметнулась песня красноярцев. Музыкальный ритмизированный крик, подстегивающий, подгоняющий, взлетел к верхнему ярусу Крымской Яйлы, спугнул птицу, и она кружит... Толя прыжками проходит "Слона", "Слон" отделен от "Крокодила" гладкой плитой с тонкой трещинкой. Кончики пальцев, балетные носочки галош, он бежит вдоль трещины, словно ищет местечко, где хватит сил разорвать камень. (Вот так он подбегал ко мне на Столбах, когда я зависал, и легким движением руки или точным словом решал мой конфликт со скалой.) Нависающий участок "Блин". Теперь движения вкрадчивые, ни на секунду не прекращающиеся, подстерегающие. И снова бросок. И встал ногами на "Блин". Теперь Толя бросается на последние финишные метры! Есть! Контрольная отметка! Я с ним, там на скале, хотя вижу его лишь маленькой фигуркой. Вот она, радость зрителя! Я аплодирую. Толя не экономит лишнего метра: он хорошо вышел над отметкой, прочно встал, застегнул веревку на спуск и, оттолкнувшись, летит к нам на землю.

Секундометристы сообщили: "У Анатолия Ферапонтова лучшее время из 36 предыдущих участников!"

Через 10 минут Шура Губанов перекрыл время Седого, при полных баллах за технику.

На трассе чемпион страны ленинградец Виктор Маркелов. Он высокий, длинные руки, ноги, широкая амплитуда движений. Невозможно представить иным ни единого жеста. Так совершенна может быть лишь невольная красота, когда нет заботы о том, чтобы ее показывать, когда она сама возникает из ритма осмысленных действий, на которые пошел гигантский труд. Завороженный, смотрел я на плавный взлет Маркелова.

Ленинградцы затаили дыхание. В отличие от красноярцев они молчали. А Виктор опережает... опережает...

Результат Губанова перекрыт. Волнение на горе. Вздох облегчения у ленинградцев.

Я полулежу на камне и слышу над собой голос:

– Только наш Демин может его теперь опередить. Это Седой. Я и не слышал, как он подошел:

– Вечно меня искушает судьба. За чечевичную похлебку "бронзы" болеть против своих?! – говорит он.

А я болею за него. Потому что знаю, как надо ему остаться в тройке сильнейших.

Но он отбросил себя и закричал азартно, звонко, как только Демин взял старт. Невозможно было не увлечься: все личное и командное отлетело, когда на скале слились воедино неудержимый порыв Седого и совершенство Маркелова.

Опять взлетела, бьется в скалах песня красноярцев. В ней не слова, в ней крики в лесу со Столбов и падающий снег, не по снежинкам – лавины с деревьев. А потом взошло солнце, примчался ветер, и снег пошел потоками со скал, пересекая свет, смешался с ним и пылью затопил долину. А километровые тени укорачивались на земле в проталинах, потому что была весна и утро...

Смолк гром гитары. Ревет гора. Демин стал чемпионом.

Над голубой водой бухты Ласпи со скалы на скалу протянули трос. На нем двое парней. По очереди они ходят туда-сюда. Это Демин и Кыля. Внизу искрятся волны, и море от берега до горизонта наполнено солнцем. Красноярцы – это черт знает что – они неистощимы! Демин выучился ходить по канату и теперь учит всех. Он и меня научил. Демин самый спокойный из красноярцев. А Кыля сделан из контрастов. Большую часть времени он невозмутим, но в минуту действия превращается в вихрь. Вот сейчас он, теряя равновесие, слабо улыбается. Казалось неминуемым купание. Ничего подобного. Кыля пропал появился человек-кошка. Он извернулся и спасся в два прыжка на скале. На набережной засвистели, засмеялись, а на скале – опять невозмутимый Кыля.

Скалолазы отдыхают.

Вечер. Из темноты в круг фонарного света выпрыгивает Седой:

– Знаешь, что показал последний подсчет?.. Если завтра победим в связках, то я абсолютный чемпион по сумме очков. Лучше бы не говорили, теперь не засну. – И растворился в темноте.

Но следующий день ничего не изменил. Саша Демин стал абсолютным чемпионом.

Снова вечер. На набережной много людей. Я искал Седого. Сверху донесся звук его гитары. Я поднялся к нему. Толя грустно пел. Потом над краем скалы показалась одна голова, другая, третья... На крохотной площадке не хватает места, и люди висят – скалолазы.

Свет луны лег на половину моря, на светлые волосы гитариста, на лица собравшихся внизу.

Вдруг Седой оглушительно закричал:

– Саня Демин! На трос, на трос! Пусть все смотрят на первого скалолаза мир-р-а!!!

Внизу зааплодировали. Тогда на тросе появился Демин и медленно пошел, пересекая лунный свет. А Седой запел его любимую песню.

Интересно, сейчас лунная неделя или нет? В Москве давно не видно неба дождь то сильный, то слабый. Неужели сегодня я увижу море, с шоссе над Алуштой, с поворотом на Ялту. До этого поворота остаются часы, минуты и секунды...

На нем белый костюм, и только что в пыли и грохоте камнепадов он стоял, как генерал среди битвы, незримо руководя происходящим. Это его команда готовит новую, никем не виданную, скалу к новым соревнованиям.

Это Иван Иосифович Антонович – создатель спортивного скалолазания. Мы идем с ним по Старой Крымской дороге, и он рассказывает: "Когда соревнования вышли на арену Крыма – уникального скалодрома над морем, где сама обстановка поднимала душу, рождала романтический всплеск, тогда, раскрылся уникальный человеческий талант на вертикали.

Говорят, что в моем возрасте тянет людей к старым местам. Но я предлагал все новые скалы, и в конце концов такие, на которые никому никогда не приходило в голову лезть.

Сначала скалы Уч-Коша. Овладев ими, мы двинулись на Нижнюю Ореанду. Еще один год на тех скалах, и стало ясно, что это не предел. Тогда мы вышли на Красный Камень. Потом было много скал; потом скала Хергиани. Мы подобрали ее в 1968 году. В тот год бессменный чемпион в скалолазании Михаил Хергиани уступил первенство Виктору Маркелову. Виктор был прекрасно подготовлен к соревнованиям, а Миша в тот год все силы потратил на большой альпинизм. Но он не хотел отстать в скалолазании и переживал. Я показал ему новую скалу.

– Ну как тебе она нравится?

– Это хорошая новая скала... А чемпионы на ней будут старые, – сказал он азартно.

Через год мы собрались перед этой скалой, уже после гибели Миши. Мы назвали ее "скалой Хергиани".

Многие "чистые скалолазы" обвиняли Антоновича: вы тормозите развитие скалолазания, все время привязываете его к альпинизму. Кому нужны, например, соревнования в связках, ведь все равно есть судейская страховка. Веревка замедляет движение, скалолаз должен взлетать по скалам, а не ползать с веревкой. В противовес этому Антонович настаивал, чтобы в связках сохранили и альпинистскую обувь – тяжелые ботинки. Альпинисты ведь не ходят в легких тапочках или в галошах, как на Столбах красноярцы.

Красноярцы утверждают, что, не будь галош, скалолазание бы не достигло таких фантастических успехов. Можно представить их "восторг" от соревнований, которые предписывают второму в связке идти в ботинках. И это бы еще ничего – второму, но ведь на каждой страховочной площадке первый и второй меняются. Что же, переобуваться? Пожалуйста! Красноярцы демонстративно стали переобуваться. Оказалось, что по времени это выгоднее. Наконец красноярцы придумали совсем издевательскую штуку: они брали с собой ботинки непомерного размера и быстро забирались в них прямо в галошах. Вообще красноярцы доставили Антоповичу достаточно хлопот. Они не просто громче всех бунтовали против связок и ботинок, они еще побеждали. И только однажды Антонович сумел подобрать скалу, настолько непохожую на Красноярские Столбы, что они проиграли.

"...Ботинки мы отменили, но связки остаются. Посмотрите, как сегодня работают сильнейшие скалолазы в связках. Да, это превратилось в искусство. Разве снилась когда-нибудь такая ловкость в работе с веревкой? И ведь срывов нет, а если случаются, срабатывает собственная страховка. Значит, мы этим видом соревнований работаем на альпинизм. А что такое скалолазание само по себе? Да это красивый всплеск береговой волны в сравнении со всей мощью океана человеческих чувств, вместившихся в альпинизме. Альпинизм дал жизнь скалолазанию, и без него оно погибнет. Оно выродится. Мало ли до чего можно довести человеческое тело и способность целенаправленно мыслить. Но эта ли цель? Когда-то красноярцы обижались на меня, что я сознательно старался поставить их в невыгодное положение подбором непривычной для них скалы. Не лично их, а стиль их скалолазания, который уводит от альпинизма по духу и по технике. Да, они яркие, колоритные люди, их карнавальный стиль увлекает молодежь. Да, они до сих пор побеждают. Но их чемпионы стали за эти годы настоящими альпинистами, прекрасными альпинистами, и этим, собственно говоря, "конфликт" исчерпан".

Так Антонович вел внутреннюю борьбу за альпинизм в скалолазании. Но вел он и борьбу за скалолазание против нападок мирового альпинизма. Правда, многие очень известные альпинисты поддерживали скалолазание. В Австрийском Союзе Альпинистов при голосовании мнения разделились примерно поровну. В Чехословакии, в Польше, в Болгарии, Румынии, Венгрии, ГДР, в Японии, в ФРГ уже проводятся соревнования скалолазов. Альпинистский мир всколыхнулся. "Вы выпустили джинна из бутылки", – упрекали Антоновича некоторые альпинисты. Но, видно, джин-то был...

Английский журнал "Скалолаз и турист" в июле 1977 года опубликовал подборку "Спортивное скалолазание", сопроводив ее такой редакционной вводкой:

"На протяжении примерно трех лет, в течение которых я редактирую данный журнал, ни один вопрос не вызывал больших дискуссий, чем спортивное скалолазание!.. Уолт Унсвортс".

А Крым превратился в Страну Скалолазов.

В деревеньке я спросил:

– Где Красный Камень?.. Вы знаете, где Красный Камень?

– Да, – ответил мне маленький мальчик. – А где твоя веревка?

– У меня нет веревки, но наши скалолазы ушли туда с веревками.

– Это было давно, они уже скоро вернутся.

Мальчик оказался прав:

– Ты опоздал, скала в тени, я только что сдернул последнюю веревку, сказал Кыля.

Вечерело так нежно и грустно, что Кыля взял гитару и запел. Что-то очень веселое, и танцевальное он запел. Тогда Валя, девушка с сильными ногами и осиной талией, взлетела на бетонный столб и, встав на нем, затанцевала. Так танцевала она на столбе, пока Кыля пел.

– Привет тебе от Шуры Губанова, – сказал Кыля. – Три года назад мы пришли с ним к Красному Камню и целый день здесь лазали. Потом поехали на Никиту и полдня лазали по Никите. Там тоже отрицаловка, но не такая, как здесь. С Никиты мы поехали в Ореанду и полдня лазали по отвесу Крестовой. Так совершили турне по любимым скалам. Десять лет назад полюбили мы их и теперь вспоминали юность и ловили те ощущения. Но их не было. Было удовольствие от нашего высокого (что уж скромничать) мастерства на скалах, но тот восторг не вернулся. Десять лет прошло – десять лет. Шура сказал, что больше не будет соревноваться на скалах, просто будет приезжать иногда сюда "полетать" на Красном Камне. Тут, сорвавшись, до стены уже не дотянешься – отрицаловка, летаешь в воздухе, пока не спустят.

"...Красный Камень... – рассказывал Антонович. – Как скалолаз я к тому времени уже давно сошел. Не только руки мои, ноги и глаза не справлялись с этими стенками, но и мысль не находила маршрута, не за что было ей зацепиться. А душой я чувствовал, что эти скалы одолеет человек.

Как провести соревнования, если судьи не могут наметить ни одного маршрута? Тогда я решил: пусть скалолазы выбирают сами. Пусть пользуются любым снаряжением, пусть поднимется каждый, насколько может. Ограничим только время. И посмотрим: кто уйдет выше всех за полчаса.

...Накануне я раздал участникам фотографии скалы. И целый день они разглядывали Красный Камень в бинокль и рисовали на фотографиях маршруты. Я как раз рассчитывал на это. Когда человек идет, пробует и терпит неудачи, то с каждой неудачей его возможности падают. Но мы запретили пробовать, и напряжение росло. Скептики предсказывали: никто не пройдет. Но я боялся только одного: не перегорели бы...

На следующий день Михаил Хергиани полез по скале. Он поднимался, и мы видели, как сбывается невозможное. Он поднимался, объединяя всех, кто это видел, в едином взрыве восторга. Он разрывал оковы тяжести человеческого тела, один освобождал всех. Глядя на него, пошли другие. И они одолели опрокинутую красную стену.

Однажды, когда Миша стал чемпионом, его подняли и понесли на руках. Он радовался, не упиваясь славой. Никто не мог завидовать ему, он отдавал свой успех.

Автобус поворачивает к аэропорту. Дождь утихает. Светлеет. Мокрые плоскости самолетов отражают небо. Как медленно выходят из автобуса люди! Вдыхаю запах дождя, иду под крышу, оглядываюсь, разыскиваю указатели рейсов. И вдруг вижу Седого. Стоит ли говорить, как я обрадовался. Но тут же огорчился: Седой не летел на соревнования. Он бросил скалолазание. Теперь он занимался санным спортом и сказал, что доволен.

На его самолет заканчивалась посадка. Его стали загонять в дверь "накопителя" (придумал же название Аэрофлот), и загнали, и закрыли дверь. Но вдруг он вскарабкался на перегородку, которая не доходила до потолка зала, и сверху мне закричал:

– Саня, поезжай в Крым и найди Фантика.

– Как его зовут?

– Не знаю. Фантика спроси! Фантика. Мальчик вот с такими голубыми глазами. Один ходит на фантастические стены. Один, когда его никто не видит!..

По ту сторону перегородки Седого пытались поймать за ноги. Но он их поджал:

– Саня, понимаешь, – говорил он. – Фантик не победит. Он это знает. Но он на скалах не для того, чтобы побеждать. Он скальный житель – человек такой. Ты о нем напиши, обязательно.