Текст книги "Логотерапия и экзистенциальный анализ сегодня. Актуальная характеристика"

Автор книги: Александр Баттиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

4. Реактивное счастье и несчастье

Итак, мы можем и то, и другое: пройти мимо страдающего или попытаться помочь ему в рамках наших возможностей. Ведь то, что вы называете «своего рода самаритянской позицией», если позволите мне снова подхватить и развить вашу мысль, находит свою противоположность в неблагодарности и непосредственно с ней связанным дефицитом благосклонности. Со своей незрелой внутренней претенциозной позицией человек становится слеп к собственному счастью («Мне это полагается!»), ровно как к бедам окружающего мира («Почему это должно меня касаться?»). Первое расценивают как нечто само собой разумеющееся, а последнее и вовсе не рассматривают. Определение счастья, которое мы находим у Франкла, как то, что обошло стороной, а также ваши слова об обобщенных ценностях отношений и самаритянской позиции иллюстрируют обе стороны медали. Собственное счастье точно так же не есть нечто естественное, как и нужда другого человека, мимо которой проходят, пожав плечами, хотя имеют ресурсы для помощи.

Нам нужно также отдать дань реализму, не забывая, что мы на самом деле никогда не знаем, когда окажемся на какой стороне, будем ли мы долго обладать счастливой возможностью делиться с другими и когда станем зависимы от тех, кто поможет встать нам на ноги.

Лукас: Хорошо, что вы подчеркнули аспект свободы, размышляя о людском сосуществовании, ориентированном на смысл. В психопатологии многие проблемы основаны на неверных или противоречащих смыслу реакциях на определенные жизненные данности. Франкл в своей книге «Теория и терапия неврозов» (Frankl, 1970) посвятил большую главу «реактивным неврозам». Их раньше не диагностировали, а сегодня этот термин устарел. И все же реактивный элемент является ключевым во многих душевных расстройствах.

К примеру, на человека когда-то напала собака по дороге в школу, и у него развилась фобия, а другой после такой же ситуации стал учиться правильно обращаться с животными. Одна девочка обнаружила в детстве, что благодаря ее больному горлу или животу мать нежно к ней относится, и стала упражняться в истерической манипуляции окружающими, а другая после такого же открытия отказалась от такого «театра». Многочисленные психологические картины болезней имеют комбинированную природу: это не только психосоматические заболевания с их типичной комбинацией предварительного телесного повреждения плюс провоцирующих стресс-факторов, но и многие проблемы зависимостей, при которых человек реагирует на краткосрочное эмоциональное удовольствие желанием получить «того же и побольше» вместо того, чтобы с осторожностью воздержаться, или ятрогенные (возникшие только вследствие вмешательства врача) формы расстройств, при которых необдуманные слова врачей или других авторитетных личностей слишком серьезно воспринимаются или интерпретируются как угроза беды.

Этот список может дополнить и то, что мы обсуждали: неадекватная (вместо адекватной) реакция на собственное счастье и на чужое страдание.

5. Пятая патология духа времени?

Баттиани: То, что мы сейчас обсуждаем, можно рассматривать не только с точки зрения индивидуума, но и коллектива. В таком случае мы непосредственно коснемся той области, которую Франкл назвал «патологией духа времени», выделив после Второй мировой войны четыре распространенные в обществе патологические установки: установку на временность бытия, фаталистическую, коллективистскую установки и фанатизм (Frankl, 1955).

Франкл наблюдал и описывал эти жизненные установки на протяжении 70 лет. Возникает вопрос, совпадает ли нынешний дух времени с тем, ведь он развивался и раскрывался в иных исторических и социальных условиях.

Наблюдая нынешнюю ситуацию, мы уже несколько лет исследуем вопрос, не присоединились ли за это время к тем четырем болезненным позициям другие. И действительно, как в индивидуальной, так и в групповой работе постоянно дает о себе знать новый коллективный невротический синдром, который подтверждает предположение, что патология духа времени изменилась на фоне нового социоэкономического климата. Этот синдром – увеличение количества возможностей при одновременном угасании ответственности. Другими словами, свобода и ответственность находятся в серьезном дисбалансе.

У людей, которые обеспечены финансами и всем прочим, особенно часто наблюдается неимоверно претенциозное отношение к жизни и другим людям, кроме того, они редко замечают все хорошее, а также не готовы встречаться лицом к лицу с неизбежной оборотной стороной бытия или хотя бы признать ее существование. Иными словами, этим людям недостает разумного почтительного отношения к тому, что у них есть, и к тому, что их обходит стороной.

Если сравнить этот новый синдром с патологией духа времени Франкла, то сначала мы заметим, что все четыре болезненные жизненные установки, описанные Франклом, характеризуются одним элементом – страхом. Например, при установке на временность бытия всем заправляет гнетущий страх перед будущим. Говоря иначе, человек настолько не доверяет будущему, что он даже не видит смысла что-то начинать. Из-за страха перед будущим он опасается, что всякое его начинание по-любому обречено на провал. При таком упадническом настроении человеку не кажется целесообразным активно действовать в защиту чего-то или кого-то, ведь все равно нет никакой гарантии, что тому, за что он вступится, в ближайшем будущем ничего не будет угрожать или оно не будет уничтожено. Поэтому занимающие такую позицию люди пребывают в состоянии временности, со страхом и робостью ожидая следующего удара судьбы. Мотив страха в этом случае означает следующее: страх перед будущим и страх перед угрозой.

При фаталистической жизненной установке преобладает страх перед мнимыми и неизвестными силами судьбы. Он уничтожает всякую инициативу, возможность вести свободный и ответственный образ жизни. Вера во всемогущество судьбы, которая, по мнению человека с такой установкой, вообще не оставляет ему шанса свободно принимать решения и формировать свою жизнь, низводит его до уровня беспомощного и незначительного винтика, уничтожает его мотивацию к формированию своей жизни:

При более близком рассмотрении выясняется, что фаталист занимает следующую позицию: невозможно действовать или взять судьбу в свои руки, потому что судьба всемогуща. В то время как фаталистически настроенный человек постоянно говорит, что действовать невозможно, человек с установкой на временность бытия считает, что действие вообще не нужно, потому что мы не знаем, что будет завтра (Frankl, 2018, S. 47).

Таким образом, мотив страха у фаталиста – это всемогущество судьбы, нередко в связке с суеверным страхом перед скрытыми знаками судьбы (символы несчастья, гороскопы, плохие предзнаменования и т. д).

При коллективизме же упрощенное, нередко стереотипное групповое мышление связано не только с тем, что «человек тонет в толпе» (Франкл), но и с одновременным построением образа врага, а именно другой группы (out-group). Социально-психологическое исследование действительно подтверждает, что мышление категориями in-group/out-group функционирует лишь в той мере, в какой создается образ группы, обычно отвергаемой и воспринимаемой как враждебная. Мы против других или другие против нас (Linville et al., 1989; Struch, Schwartz, 1989). Таким образом, мотив страха направлен здесь на образ врага, то есть на всех, кто противится группе или не выказывает ей достаточно уважения, поскольку ценит больше другие идеалы или идентификационные признаки (как правило, собственные).

При фанатизме же (и это тоже доказывают исследования социальной психологии и психологии установки) царят другие страхи. Во-первых, это страх собственных сомнений, который приходится радикально компенсировать с помощью клятвенной лояльности фанатичным идеям или установкам (Johnson, 2010). Во-вторых, это также страх действующих и правдивых мнений, противоречащих собственным убеждениям, потому что их правдивость опять-таки будит сомнения (на этот раз оправданные) в собственных убеждениях, и это снова ведет к переживанию страха.

Говоря кратко, какими бы разными ни были четыре жизненные установки, свидетельствующие о кризисе, описанные Франклом, все они стоят на факторе страха: страха перед будущим (установка на временность бытия), страха перед судьбой (фаталистическая установка), страха перед другими группами (коллективистская установка), страха перед другими взглядами на мир или определенными взаимосвязями в мире, страха перед собственными сомнениями (фанатичная установка). Кроме того, как подчеркивал Франкл, для всех них типичен ключевой признак бегства от собственной ответственности.

Однако в случае с пятой патологией, которую мы обнаружили в наших исследованиях (преувеличенную претенциозную позицию и, как правило, связанный с ней дефицит почтительного отношения к собственной свободе и ответственности, к жизни в целом), удивительным образом может показаться, что страх играет здесь скорее второстепенную роль. Напротив, может создаться впечатление, что этим людям скорее не хватает страха или хотя бы обеспокоенности и, прежде всего, понимания реальности того факта, что мы действительно не можем претендовать на то, чтобы жизнь исполняла все наши пожелания и «защищала» нас от всех трудностей, проверок на прочность и страданий; что, как это сформулировал Франкл, не мы задаем вопросы жизни, но она спрашивает нас. По словам Пола Полака, «мы не можем диктовать свои условия жизни». Но именно такое отношение кажется превалирующим при этой жизненной установке.

Чем больше данные нашего исследования об этом свидетельствуют и показывают, что наблюдаемая нами болезненная жизненная позиция отличается от коллективных патологических установок, описанных Франклом, тем яснее становится, что мы имеем дело с новой, пятой патологической жизненной установкой, которой лучше всего подойдет такое определение: все хорошее и приятное воспринимается как само собой разумеющееся («Мне это полагается»), при этом трудности бытия (будь то собственные страдания или страдания других, или в принципе всё то, что каким-либо образом связано с испытаниями и призывом к конструктивному участию в жизни) вытесняются из собственного представления о жизни.

Любопытно, что Рудольф Аллерс, который в свое время был одним из первых наставников Виктора Франкла и имел непосредственное отношение к Объединению индивидуальной психологии Альфреда Адлера, еще в 1960-е годы наблюдал подобные признаки и очень точно описал их в своей «Феноменологии психиатрии»:

Конфликты, трудности всякого рода, с которыми раньше приходилось мириться и которые признавались неизбежными, сегодня кажутся многим неуместными факторами, мешающими их довольству. Они убеждены в том, что могут претендовать на легкую жизнь, и поэтому видят в конфликте не неизбежный момент человеческой действительности, а симптом. Кроме того, они бегут от ответственности, с которой связана необходимость принятия решений, пусть даже не очень серьезных. Поэтому они готовы перекладывать ответственность на других. Трудно сказать, можно ли рассматривать этих людей как невротиков <…> или все же как людей, которые диагнозом оправдывают свою нежизнеспособность, в которой часто сами виноваты, а терапией – компромисс между своей алчностью и трусостью (Allers, 1963/2008, S. 143).

В той форме, в которой эта жизненная установка существует сегодня, согласно нашим данным, как говорилось ранее, имеются еще некоторые другие признаки: ввиду вышеописанной претенциозной позиции, в первую очередь, возникает дефицит благодарности, а также способности страдать от необратимой судьбы, дефицит сочувствия и готовности брать на себя ответственность. При этом последний критерий однозначно позволяет нам отнести эту позицию в разработанную Франклом патологию духа времени. Дефицит готовности брать на себя ответственность – это общий знаменатель и связующее звено между всеми вышеупомянутыми болезненными жизненными установками.

6. Цифровая патология (интернет и психика)

Лукас: Вы «из соображений пиетета» (по вашим словам) страшитесь обогатить систему Франкла пятым болезненным настроением духа времени, а я это уже давно сделала. Я уверена, что профессор Франкл сделал бы это сам, если бы стал очевидцем сегодняшнего бытия нашего общества. Я приравняла к пятому «коллективному неврозу» процветающую цифровую патологию наших дней[2]2
  Ср. главы «Viel Bildschirmzeit – wenig Empathie» и «Vorbild und Beeinfluss-barkeit» (Lukas, 2018).


[Закрыть].

Конечно, существует много разных жизненных установок, которые сомнительны с философской и этической точек зрения и могут иметь кризисное влияние на человека и его окружение. Неспроста логотерапия превратила свой метод «модуляции установки» в терапевтическое средство борьбы с целой палитрой таких ограниченных установок. Но чтобы говорить о настроении духа времени, им должна быть пропитана очень большая часть населения. В случае с цифровой патологией это так. С ней мы не только открываем главу коллективной зависимости, которая, словно молох, поглощает, в первую очередь, молодежь. С ней мы также вступаем в ту область, к которой отлично подходят названные вами признаки, поскольку у зависимых мы всегда обнаруживаем:

1) сильную претенциозность: «Мне это нужно»… «Мне это полагается»… «Я не могу представить свою жизнь без этого (объекта зависимости).»;

2) слабо выраженную благодарность, потому что все ценности на горизонте видимости постепенно угасают и интерес остается только к объекту зависимости;

3) снижение осознания своей ответственности, которое происходит параллельно с потерей толерантности[3]3
  Если сначала при потреблении наркотического вещества господствует определенная доля осторожности, она постепенно сходит на нет, потому что последовательная зависимость требует частого потребления и/ или увеличения дозы. Это называется «потерей толерантности». Организм становится все менее «толерантным» к состоянию, свободному от наркотического вещества.


[Закрыть] и контроля у зависимого человека;

4) попытки скрыть зависимость и проблемы с помощью активной лжи и самообмана.

Я абсолютно с вами согласна, что данное бедствие имеет свое основание в ключевых характеристиках: «слишком мало уместного страха» и «слишком мало почтительного отношения (к хорошему, которое обязывает человека ценить это хорошее и передавать его другим в рамках своих возможностей)». Хотя зависимый точно знает, что он постепенно скатывается вниз, что у него происходит деградация психическая, социальная, финансовая, все же у него недостаточно страха перед бездной, чтобы заставить себя затормозить со всей силой и всем своим «упрямством духа» (Франкл). Одновременно не хватает почтительного отношения к ценным моментам в своей жизни, к предоставленным человеку свободным пространствам и ресурсам, к тому, что человек желанен в этом мире, призван этой жизнью, к тому, что его пригласили участвовать в ее формировании с любовью и ответственностью… Ничто из этого не проникает больше в одураченный разум и одурманенную душу, лишь раздражение и беспокойство из-за тихо крадущихся и все громче стучащих в дверь мук отмены ведут и мотивируют душу зависимого.

Конечно, болезни зависимостей существуют с незапамятных времен. Но как могло дойти до такой «массовой чумы», как цифровая патология? Вероятно, в этом замешано несколько факторов. С одной стороны, постоянный культурный, технический и научный прогресс духовно необходим.

За короткое (в масштабах эволюции) время, с тех пор как человеческий вид появился на свет, он достиг невероятного размаха. То, что мы научились расщеплять атомы, рассылать информацию по всему земному шару без проводов или прорываться в космическое пространство, – это почти что чудо. Фактически это энергия «дивного» духа, которым нас наделили и который стремится овладеть всем, что он обнаруживает – как своим собственным разумом, так и плодами планеты, на которой он обитает. Духовному неведома стагнация, духовное находится в непрерывном движении, как сформулировал Франкл: «Дух – это чистая динамика», движение в бытии (а не в пространстве). Прогресс – это движение духа вперед, дальше.

С другой стороны, мы существа из плоти и крови, с восприимчивым и подверженным изменениям организмом и пестрой, многокомпонентной психикой, в которой любопытным образом перемешаны эмоции и когниции, инстинкты и разум. Это «слишком человеческое» постоянно тормозит «специфически человеческое» и окутывает его заблуждениями, путаницей и не в последнюю очередь бесчеловечностью и жестокостью. В итоге все зависит от того, будет ли поспевать за быстрым прогрессом ответственное отношение к новому, которое прогресс несет с собой. Это соревнование между изобретениями духа и чувствительностью человеческой совести проходит уже тысячелетиями; до сих пор нет однозначного победителя или проигравшего. Но то, что изобретения духа в этой гонке ушли в отрыв, беспокоило еще Франкла, когда тот заметил, что человек более не может (нравственно) ориентироваться ни на старые традиции, ни на врожденные инстинкты и что опасные проявления («Хотеть делать, как другие», «Хотеть делать, что хотят другие») кишат в зародившемся ориентационном вакууме.

Я сама наблюдала появление телевизора, позже компьютера и теперь смартфона. Завороженность экраном, захват (в прямом смысле слова) виртуальными мирами, желание обязательно присутствовать в цифровой современности, бурное ликование по поводу неизвестных и несуществующих ранее возможностей… Все это слишком быстро свалилось на нас, чтобы мы могли сформировать какие-то корректирующие механизмы, учитывая то, что уже существовавший ориентационный вакуум усложнил ситуацию.

Изобретения сами по себе нейтральны в плане ценностей. То, что физики познали механизм расщепления атома, не предполагало изобретения атомной бомбы. То, что ракеты могут преодолевать притяжение Земли, не предполагает уничтожающего удара «сверху». То, что всякие фотографии можно выставить на обозрение в интернете, не предполагает широкого распространения детской порнографии. Пока совесть держит технику на поводке, она будет нашим благословением. Но если поводок отпустить, то да поможет нам Бог!

Цифровое пространство дает соблазн выйти из области ответственности нашей совести. В нем так много «киношного», «выдуманного», фальшивого. Так легко что-то нафантазировать, что-то утверждать, использовать на потеху публики в подлых целях. К примеру, можно изображать сцены пыток для извращенного развлечения зрителей. Если подтасовать туда пару видео с настоящими жертвами, это уже никто не заметит. Эффект развлечения может быть тем же. Крайне опасно, когда граница между реальностью и фантазиями размывается, когда нельзя наверняка проверить содержимое новостей, когда пользователя намеренно направляют на ложный путь, когда неважные сообщения без конца отрывают от важных вещей, когда бытующие мнения вытесняют суть, когда люди все больше верят, что только в сети перед ними открыт мир. Как совести отдельного человека ориентироваться в этой смеси реального, нереального, сюрреалистичного? Непрерывный шепот эфира практически погружает совесть в сон.

Баттиани: И всё же здесь встает вопрос и о том, как и зачем мы используем этот инструмент, как и любой другой.

Лукас: Конечно, в прогрессе есть огромный плюс. Электронная память хранит все, что человеческая никогда не смогла бы в себе уместить. Моментально мы получаем готовые ответы на любые вопросы из хранилища опыта поколений. Мгновенно мы выходим на связь со знакомыми и незнакомыми людьми, находящимися вдали от нас, что делает возможным глобальный диалог. Процессы становятся видимыми: то, что происходит в умах, вдруг начинает пульсировать в общественно доступной сети. Появляются новые помощники в форме искусственного интеллекта и робототехники, домашние слуги, которые не выбиваются из сил, как их хозяева. Вся наша экономическая и цивилизационная система превратилась бы без них в хаос. То, что человек становится зависимым от долговременной помощи, не предотвратить. Водители, которые привыкли передвигаться по навигатору, разучиваются самостоятельно находить дорогу и т. д.

К сожалению, то же самое происходит и с социальными контактами. Нет сомнений в том, что реальные отношения между друзьями и внутри семьи ухудшаются при нездоровом использовании медийных средств. Эксперты определили порог нездорового использования медиа: примерно четыре часа ежедневного «залипания» в смартфон, что однозначно представляет собой «нижнюю» границу, которая постепенно повышается. Люди тешат себя иллюзией, что они находятся в диалоге с другими пользователями в мире Фейсбука, но они разучиваются конструктивно общаться с людьми в реальности, понимать их. Что еще хуже, «жители сети» не могут как следует учиться эмпатии и уважению себя и других, что доказывают исследователи мозга и психологи (ср.: Spitzer, 2015). Согласно многочисленным исследованиям, многие отпрыски этой зарождающейся эры 1) питают иллюзорную надежду, что другие постоянно должны входить в их положение; 2) при этом не ценят дружелюбия и интереса к своей личности; 3) не задумываются о последствиях своих сообщений и писем; 4) не выдерживают «отсрочки вознаграждения», потому что все должно быть получено ими немедленно. Вот они, четыре ваших проницательных наблюдения: завышенные претензии, отсутствие благодарности, сниженное осознание ответственности и отказ выдерживать какую-либо фрустрацию, будь то даже «ожидание» чего-то хорошего (не говоря о том, чтобы переносить негативное). Вот он – пятый «коллективный невроз» в патологии актуального духа времени!