Текст книги "Рельсы и шпалы"

Автор книги: Александр Ливер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Александр Ливер
РЕЛЬСЫ И ШПАЛЫ

«Рельсы, рельсы,

Шпалы, шпалы,

Едет поезд Запоздалый…»

Я поселился в восьми минутах ходьбы от пригородной станции Детское Село восьми же лет от роду в 1972 году и с тех пор почти каждый день пользовался услугами железнодорожного транспорта, с малых лет проявляя внимательность и осторожность, находясь на территории железной дороги (что весьма редко в детском и подростковом возрасте). Начиная с 1983 года, в то время, любя грубую физическую работу, я регулярно находил время для железнодорожного труда. Мне довелось строить мосты через таёжные речки и ручьи, чинить старое железнодорожное полотно, строить новое и рихтовать его после аварий, свидетелем которых я неоднократно бывал. В конце 1988 года, для спокойного и полноценного творческого досуга, я приобрёл сельский домик в пяти минутах ходьбы от ж/д станции Александровская. Из его окна было видно, как проносятся поезда – пассажирские, пригородные, товарные. Уже работая в МК НОМ, я находил время для организации бригад по вырубке полосы отвода железнодорожного пути и просек под новое полотно, сменяя нотный пюпитр на топор. Немало представителей хвойных и лиственных пород было им изведено под корень. В 1991 году топор уступил место перу для создания произведения из трёх частей – «Рельсы и шпалы». Я написал трилогию в стиле современного железнодорожного рассказа и постарался в доступной и увлекательной форме поведать о том, как переплетаются людские судьбы и железнодорожное полотно. Оно то ведь нам рисует картину бытия – бесконечные рэльсы устремились вперед подобно самой жизни, но покоятся они на шпалах, которые коротки, как встречи людей.

* * *

В 1995 году железнодорожное полотно моей жизни совершило поворот и привело меня в далёкий горный край. И здесь живут люди, и сюда идут поезда. Пусть платформы здесь не так высоки, пусть вагоны выкрашены иначе, и даже межрэльсовый промежуток не столь широк, но запах креозота не меняется, уверенно блестят рэльсы, всё так же полосаты шлагбаумы, а люди всё так же невнимательны и неосторожны. С двух сторон света бесстрастно взирают на их возню величественные горы – с севера серьёзные и древние Юрские, с юга – наглые, молодые Альпы. И повсюду пролегли рэльсы. Срубив немало деревьев, я, однако же и насажал их изрядно в разных частях Планэты, от Курил до Караибов. В 1997 году появился на свет мой сын, а следующей весной была завершена (надеюсь, что навсегда) эта некрупная книга. Счастливого пути.

А. А. Ливер. Царское Село

Часть первая

РЕЛЬСЫ И КОСТЫЛИ.

Приятно ехать у окошка по ходу поезда в электропоезде ли, в пассажирском ли поезде. Хорошо думается под перестук колес и щелканье щебня между шпалами. Силуэты семафоров и неведомых конструкций встречают и провожают поезд, оставаясь на месте. В памяти всплывают железнодорожные истории.

НЕ УСПЕЛ

Был обычный летний день. Витя возвращался знакомой лесной тропинкой с рыбалки. Он и пацанята из соседнего населенного пункта удили в тот раз на дальней речке. Старшая сестра Вера сначала не хотела его отпускать, но Витя так ее уговаривал, что она не выдержала и разрешила:

– Ты только пораньше вернись, чтобы мать не узнала.

И вот с небогатым уловом и нехитрыми снастями Витя приближался к дому. Обратно идти было тяжелее – ведь он устал, целый день ничего не ел, да и путь неблизкий. Из-за березовой рощицы послышался гудок тепловоза, а затем донесся шум приближающегося поезда.

– Успею, – подумал Витя. – Это товарняк, он медленно едет. А то потом ждать пока проедет!

Витя пустился бежать. Подбегая к насыпи; он еще раз глянул в сторону поезда. Тот, казалось, был не очень близко. И Витя стал карабкаться на насыпь. Рыболовные снасти мешали ему, ноги плохо слушались. И вот, наконец рельсы. А тут и шнурок развязался.

Витя не заметил этого и, споткнувшись, упал. Раздался оглушительный гудок.

– Нет, не может быть. Это мне снится. Не может, чтобы так вдруг раз – и все. Это с другими бывает, но со мной не может, – эти мысли вихрем пронеслись в голове оцепеневшего мальчика, а затем острая боль пронзила его позвоночник. Удар был так силен, что Витю со снастями отбросило на десяток метров, как щепку.

Мальчик остался жив. Умелые руки врачей спасли ему жизнь, но не смогли вернуть подвижность его конечностям. Остаток жизни он был прикован к постели и являлся обузой для родных и близких.

РАСПЛЮЩЕННАЯ СУДЬБА

Этот летний вечер ничем не отличался от других. К пацанятам, игравшим у железнодорожной насыпи, подошел немолодой мужчина в сильноплюсовых очках. Хитро сощурившись, стад он наблюдать за нехитрой забавой – пацанята раскладывали на рэльсах пятачки, гвозди и копейки, а проходившие поезда плющили их.

– Это что, – начал мужчина, – вот мы играли, так это была здоровская игра. Она развивает ловкость и отвагу. Играть в нее могут только сильные и смелые люди. Но вы, я вижу, тут все такие. Ну, слушайте же.

Пацанята сделали, однако, вид, что им не очень-то и интересно.

– Когда товарняк идет на тихом ходу, надо успеть положить пятачок на рельсы в промежутке между колесными парами, – с огнем в глазах начал мужчина. Технический термин поднял авторитет немолодого повествователя в глазах слушателей. – Как только пятачок будет переехан, нужно быстрым и ловким движением снять его с рэльсы и успеть положить следующий. Вагонное колесо может сбросить монету на насыпь или в междурэльсовый промежуток. Тут уж надо изловчиться и выхватить ее оттуда. Не надо только бояться.

– А че, никто и не боится, – забубнили пацанята.

– Знайте же, – зловеще поднял палец знаток железнодорожных игр, – теперь, кто сдает сто расплющенных пятачков, тому платят десять рублей.

Вот когда загорелись глаза пацанят, и они поняли, что есть на свете настоящие, серьезные дела.

– Хотя вам, пожалуй, слабо, – вдруг развязно закончил потрепанный жизнью рассказчик. И добавил, зевнув: – Ну мне пора.

СТРЕЛКА-ПОМОЩНИЦА

В городе, о котором пойдет речь, только и было развлечений, что остров на реке, железнодорожная насыпь и стрелка на развилке путей. Два первых развлечения были давно известны Владику, а вот третье окутывала завеса неизвестности и запретности. Вот и тогда, идя, домой, он и не думал к ней подходить, хотя знал – стрелка близко. Почему-то Владик замедлил шаг, потоптался и нерешительно двинулся туда. Подойдя, долго завороженно разглядывал творение инженерного гения, и вдруг, словно кто-то шепнул: «Сунь руку!»

Плохо понимая, зачем он это делает, Владик с трепетом опустил кисть правой руки в темно-стальную впадину. «Чего бояться? Она сейчас и не сработает вовсе.» Успокоившись немного, юный экспериментатор сильно себя зауважал за такую храбрость. Сладкий ужас был позади, и он вынул руку из опасного чрева стрелки. Вдали раздался гудок. «Кременчугский», – подумал Владик. И тут, щелкнув по-волчьи, стрелка автоматически перевелась. Пытливый мозг сразу отметил две вещи:

1. Рука была убрана вовремя.

2. Стрелка сработала по расписанию Кременчугского.

И в голове Владика молниеносно сложился план. Дело в том, что один большой мальчик, имени которого он не знал, бил его и отнимал монеты. Владик решил разделаться с обидчиком. Он сыграл на том, на чем надо, заявив большому мальчику, что тому слабо сделать то, чего Владику не слабо. Верно было выбрано и время возмездия – не причинив вреда молодому мстителю, стрелка пленила великовозрастного гордеца, отозвавшись на призыв кременчугского посланца.

Владик не стал ждать того, что должно было произойти, и ушел домой. С этого дня окрестные пацанята стали его побаиваться, а большой мальчик больше не давал тумаков при встрече – ему нечем было это делать.

НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ ТОВАРИЩ

Спокойным теплым июльским вечером пацанята недолго думали, куда пойти и чем заняться. Накатанная тропинка быстро привела их к железнодорожной насыпи. Тут их уже поджидали предметы, необходимые для игр: пятачки, гвозди, проволочки и копейки. Пошли поезда, и началось развлечение. Про случай с Колей никто уже и не вспоминал.

Исправно вылетали из-под колес теплые блинчики бывших пятачков, а гвозди превращались в лезвия кинжалов, которые оставалось только наточить.

Виталик был пареньком пониже других ростом и потщедушнее. Он решил всех переплюнуть и самоутвердиться, изготовив повышенно крупный кинжал. В качестве исходного материала комплексующий подросток избрал железнодорожный костыль. Виталик нашел его метрах в двадцати от основной компании.

Там он и положил костыль на рэльсы, сунув шляпкой в межрэльсовый стык. По-птичьи защелкали провода, предвещая электропоезд. Виталик с нетерпением ждал его.

Ведь на вагонных колесах мчались к нему триумф и временное облегчение.

Но тут один из пацанят заинтересовался, что это делает Виталик один, не придумал ли, мол, чего нового, а, увидев, обругал матерным словом и скинул несостоявшийся клинок в канаву. Наблюдательный товарищ еще чего-то говорил об авариях, крушениях и пионэрах-героях, но оскорбленный Виталик, захлебываясь от рыданий, заковылял прочь.

Он все равно пришел еще раз один, нашел костыль и положил его так, как задумал.

ДАРЫ МОРЯ

Геннадий любил собирать ракушки между шпалами и часами ковырялся на железнодорожной насыпи. А что из этого вышло? Костыли стали вечными спутниками Геннадия на весь остаток жизни.

БЕЗЗАБОТНЫЙ ДЕНЬ

Порой железнодорожному полотну случается встретить на своем пути холм. Тогда оно не взбирается на него, а рассекает на две части и вьется дальше меж двух рукотворных склонов.

Володя стоял на вершине такого склона и смотрел на грохотавший внизу поезд. Там он был совсем не страшный, не то, что смотришь снизу вверх.

Когда Володе случалось встретить на улице подбитую собаку, слепого кота или птицу со сломанным крылом, он не упускал случая ударить их палкой или запустить камнем. Оно и понятно – убогие твари были слабы и не могли дать сдачи или убежать. Обижал Володя и людей, в основном исподтишка.

Вот и сейчас, глядя на трясущийся внизу поезд, Володя понял, что сделает что-то нехорошее. Он всегда воплощал в жизнь такие свои предчувствия, всегда находил возможность для этого. На этот раз возможность оказалась увесистым куском щебня, который Володя с удовольствием запустил в окно последнего вагона. Как-то не по-настоящему вдребезги разлетелось стекло, кто-то даже завопил, но поезд уже унес все это за поворот – на станцию.

Вечером Володя возвращался домой. Позади был интересный и содержательный день. Он и на плоту на остров плавал, и в чужие сараи с товарищами лазал, и курил в школьном садике, и бутылки сдавал.

На подходе к подъезду ему встретились две пожилые женщины, одна из которых сказала другой:

– Вон он идет. Еще не знает, что его дома ждет-то.

А вторая то ли сокрушенно, то ли укоризненно покачала головой. Нехорошее предчувствие холодной жабой поселилось у Володи в груди. Сразу вспомнились и камень, и поезд. Трясясь от страха, открыл он дверь квартиры. А ужасная правда была такова – Володя влепил камень в лоб старшего брата, возвращавшегося из армии, и тот на всю жизнь остался идиотом, нарушив планы матери женить его на дочери начальника станции.

1-10 мая 1991 года Новосибирский Академгородок-Царское Село

Часть вторая

ЖИЗНЬ НА НАСЫПИ.

Утро в поезде. Всегда-то оно дарит новые впечатления, которые человек испытывает, просыпаясь на новом месте. А тут еще и не просто новое место, а поезд, мчащийся по железнодорожному полотну!

И ты не просто человек, а пассажир. Гораздо приятнее быть пассажиром, чем пешим странником.

За окошком зеленеет молодая листва, покрытая утренней росой, разговорчивые соседи по купе еще снят. Только колеса отстукивают свое «тудут-тудут». Прислушаемся же, о чем они нам поведают.

ИЗ ОКНА ВАГОНА

Василий проснулся оттого, что внезапно наступившую тишину прорезал хрипло каркающий иностранный голос. Василий потянулся сам, а затем потянул вниз и открыл окно купе. Теплый утренний воздух принес незнакомые запахи заграницы.

– Чисто у них, – заметил Василий. И еще вот что он заметил: на перроне лежал песий кал, но мухи не вились над ним. Одна, правда, потом прилетела. Затем наблюдательный путешественник с завистью увидел, как ушлый соотечественник поскакал отовариваться заграничными напитками. Платформы были низкие, и это позволяло ушлому соотечественнику легко вспрыгивать на них. С третьего пути виднелись ряды ярких и красочных баночек в вокзальном киоске.

«Малой привезу таких вот», – вспомнил о дочери Василий. С картинки на одной из баночек степенный мужичок протягивал крупную кружку пива, и Василию явственно почудился шепот:

– С приездом! Не хочешь ли выпить?

– Что, что? – напряг слух Василий, но тут каркающий голос опять что-то проквакал в репродукторах. И неожиданно, без шума и стука, поезд стал быстро набирать ход. Ушлый обладатель валюты запрыгал через платформы обратно к поезду, не обращая внимания на свистки полицейского. А поезд очень уж быстро прибавил ходу, и Василию пришлось высунуться в окно, чтобы узнать все до конца. И вот что он увидел: соотечественник, очевидно решил красиво запрыгнуть на платформу, но ему помешали баночки, прижатые к груди, и незадачливый покоритель платформ со всей силы въехал голенью по бетонному ребру. Крик боли и отчаяния испустил обладатель баночек. Боль была следствием перелома голени, а отчаялся он оттого, что где ему, увечному, догнать поезд. Еще Василий успел заметить недоброжелательного полицейского, направляющегося к любителю иностранного литья, а затем все это скрылось за поворотом, и состав стал углубляться в заграницу….

А соседи по купе спали, даже и, не узнав о драме, только что разыгравшейся так близко.

МЕЧТА

Я скоростной поезд «ЭР-200». Я уже не молод, и у меня нет будущего. Жизнь оказалась жестока ко мне. А ведь начиналось все так многообещающе.

Помню, вокзальная публика долго аплодировала мне, когда я вынырнул из массы обычных составов и занял свое почетное место на первой платформе. А мои пассажиры и вовсе были в восторге, дети то и дело бегали смотреть на табло скорости – уж там было на что посмотреть, у-ууу! За это мой портрет поместили на железнодорожном сахаре.

Теперь мои показатели никого не удивляют. Я езжу все реже и все медленнее. Все потому, что меня не любят рабочие депо и чинят плохо.

Мои создатели произвели меня на свет только ради собственной выгоды, а я теперь мучаюсь и не нахожу себе места на железнодорожных просторах. Собратья-поезда тоже меня ненавидят – ведь во времена моей молодости все они должны были уступать мне. Сейчас уже никто мне не дает дорогу-уу.

Да – а. Я уродлив, и я знаю это. Мне хочется уехать туда, где кончаются пути, лишиться колес, забыть о железнодорожном прошлом и дать людям крышу над головой. Пусть живут – ведь внутри я еще довольно комфортабелен.

Но, боюсь, меня скоро отправят на переплавку – у. А жаль. Хотелось бы еще послужить людям. Пускай хотя бы растащат на садовые домики. Это было бы так прекрасно – из огромного у – урода превратиться в маленькие и уютные садовые домики.

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ПАЛЬЦЫ

Егору подарили баян за хорошую работу в КМЛ. Он ехал на поезде домой, чтобы порадовать родных и близких. А почему на поезде? Ведь он мог воспользоваться междугородним автобусом – расстояние было невелики. Километров сто пятьдесят. Для междугороднего автобуса дело плевое. Им случается преодолевать расстояния куда большие. Но разве может сравниться некрупный автобус «ЛИАЗ» с темно-зеленым красавцем экспрессом, несущимся к цели как стрела, как птица.

«Какие у меня все-таки музыкальные пальцы», – размышлял Егор.

«У меня и слух неплохой», – думалось ему уже у окна в коридоре вагона. Егор вытянул руки и растопырил пальцы, ловя ими сильный поток воздуха за окном. Затем стал наклонять и подымать ребра ладоней, и они наглядно демонстрировали ему работу элеронов на крыльях самолета.

Тем временем за окном начались заросли лещины. А дело было осенью, и аппетитные грозди лесных орешков так и просились быть сорванными. «Они и для слуха полезные», – вспомнил Егор и, решив, что нет предела для совершенствования, попробовал сорвать одну гроздь.

Для этого пришлось высунуться чуть-чуть подальше. «Вот крупная какая. Сейчас схвачу».

А дальше произошло нечто непонятное. Орешки вроде были схвачены, но оторвались не они, а пальцы. Быстро, очень быстро отдернул Егор руки, но было поздно – юный музыкант продолжил путешествие отдельно от музыкальных пальцев. Они остались лежать у семафорного столба, притаившегося за густой веткой лещины.

ГЕРОЙ

В июле Вадик впервые ехал на море, в Крым. Это было для него очень крупным событием. Тем более что туда предстояло лететь на самолете. В аэропорту народу было – не протолкнуться, и это сильно поразило воображение, будущего отдыхающего, ведь он ни разу не бывал в крупных городах. В толпе авиапассажиров Вадик сразу заметил долговязого парня, который стоял, небрежно облокотившись на стойку табачного ларька, закрытого на ремонт. Парень курил папиросу, и на нем были темные очки заграничного вида. Вадик решил стать таким же, когда вырастет.

Объявили посадку. И тут оказалось, что долговязый курильщик пошел садиться на тот же самолет, что и Вадик с матерью. Но как смело и роскошно он это сделал! Подошел сразу к стойке, минуя толпу садящихся, а на робкие возражения женщин сказал небрежно, но с достоинством:

– Не имею такой привычки – стоять в очереди. – И гордо прошел к авиалайнеру. Вадик восхищенно завидовал, стоя с матерью в самом хвосте.

Уже на борту аэроплана Вадик увидел, как его кумир ставит на место стюардессу, с грациозной небрежностью произнося:

– Не имею такой привычки – пристегиваться.

Всю неделю, проведенную на море, по вечерам Вадик пытался копировать так поразившие его манеры. Встав перед зеркалом в непринужденную позу и напялив материны солнцезащитные очки, он твердил:

– Не имею привыч…, нет, не имеется…, нет – нет, у меня нету… нет, опять не то, нет у меня…, не привы…, эх, забыл.

Да, он забыл ту единственную формулу, разящую, как удар шпаги, и хотел опять встретить долговязого героя, чтобы хоть разочек услышать ее.

Наступил день прощания с теплым южным морем. До аэропорта решили добраться на электропоезде. И вдруг – о удача! – в дверях первого вагона в небрежной позе стоял все в тех же темных очках тот самый гордый герой и курил папиросу. Вадик прошмыгнул в электропоезд через другие двери и, протолкавшись через вагон, прильнул к стеклу в тамбур. И вот он увидел…

Пожилые женщины с корзинками фруктов попытались войти в вагон, говоря:

– Ну-ка, хлопчик, посторонись-ка.

– Да как они ему так… – изумился Вадик. – Ну он им счас покажет!

И верно:

– Не имею такой привычки – уступать, – прозвучала чеканная фраза. Но тут вышла промашка:

– Вот как, – участливо заметил дюжий подвыпивший пассажир и несильно съездил Вадикова кумира по уху.

– Че такое!? – взвизгнул тот. А веселый силач развернул его и дал, пинка, да так удачно, что автоматические двери зажали цыплячью шею неуступчивого путешественника. Туловище брыкалось в тамбуре, а пыльные южные пацанята бежали до самого конца платформы и плевались в лицо Славика – так звали этого юношу.

УДАЧНЫЙ ПРЫЖОК

Толику случалось и раньше ходить по шпалам. Ну, в самом деле, зачем идти по топкой грязной тропинке, когда есть удобные твердые шпалы. Есть, правда, умельцы, проходящие большие расстояния по рельсе, но Толик был еще молод для такого искусства – оно приходит с годами.

Сначала все было хорошо. И даже когда вдали показался встречный, Толик не сошел с путей, а выждал сколько нужно для сохранения собственного достоинства и перешел на соседнее полотно. И вдруг оглушительный гудок раздался совсем рядом. За долю секунды Толик успел спрыгнуть с полотна в промежуток между путями и сообразить, что сзади тоже оказался поезд. А мгновение спустя юркий паренек стоял в грохочущем коридоре, стены которого разбегались в противоположные стороны.

Когда все разом кончилось, и лишь красные огоньки убегали вдоль путей, ходок по шпалам брякнулся без сознания на насыпь и очнулся только затемно.

Толик остался целехонек, но от пережитого он двинулся мозгами, оглох на левое ухо и совершенно поседел. И это в восемь-то лет.

13–27 июня 1991 года Париж—Берлин—Царское Село

Часть третья

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

РЕЛЬСЫ И ТУПИКИ.

Услышав фразу «башмак на рельсах», знайте, что вовсе не обязательно речь идет об обуви. Башмак – это еще и устройство для остановки вагонов и недопущения их произвольного трогания. В обычной же, нежелезнодорожной жизни, мы обходимся куском кирпича или булыжником для подобных целей в отношении механизмов на колесах.

ПЕРВЫЙ УЛОВ

В эти выходные Николай сильно припозднился и возвращался заполночь. Шлагбаум с красным огоньком преградил ему путь, и незанятый автовождением усталый шофер опять вспомнил, как неделю назад к нему пришел племянник и попросил отвезти его на первую рыбалку, причем влез в салон вместе со снастями и ведром. Николай не любил племянника. Тот был еще молодой, наглый и глупый, а подвозил его Николай, чтобы рыболов-родственник почувствовал себя обязанным.

И вот сейчас, в два часа ночи, сидя в машине у железнодорожного переезда, Николай припомнил, как племянник вылез у озера и, не поблагодарив, пошел рыбачить, как оказалось, впустую. От неприятных воспоминаний Николаю стало душно в салоне автомобиля, несмотря на окружавшую ночную прохладу. Ее-то он и решил запустить вовнутрь, открыв дверь, но потом вспомнил, что ручка сломана, давно собирался починить, а пока приходилось открывать плоскогубцами из бардачка.

– Вот сволочь, – стал медленно закипать Николай при мысли о племяннике. Тут он еще вспомнил, что тот год назад высадил стекло в дверце водителя, пытаясь отвезти доски на огород. С тех пор автомобильное стекло заменил кусок органического, забитый в дверцу для виду и чтоб не дуло.

Переезд не открывали уже полчаса, и Николай начал терять терпение. Ведь дома его ждали еда и отдых, а позади трудный день – Николай ездил за грибами, но неудачно.

– Да что я стою, – вдруг понял запоздалый путешественник. – Объеду-ка шлагбаумы – ведь поездов не видно и не слышно. А то будешь стоять тут как дурак еще час. Да у них там, наверное чего-то сломалось в механизме, – и повернул с этими мыслями ключ зажигания.

Закашляв остывшим в ночи мотором, автомобиль, подергавшись, проехал немного и остановился. На путях.

– Надо же, как в книжках пишут, – иронично усмехнулся Николай. Он считал себя опытным водителем и попробовал завести двигатель еще раз, но безрезультатно.

– Так-так, – чуть-чуть занервничал самонадеянный автолюбитель. – Ничего, сейчас дотолкаю за переезд, там разберусь.

Тут ночную тишину неприятно нарушил тяжелый шум близкого товарного состава. Тотчас кинулся Николай к бардачку, но не оказалось там плоскогубцев.

– Дома они, в ванной. Помнишь, ты раковину пытался чинить, – услужливо подсказала память.

Попытался Николай вылезти через другую дверцу, но почувствовал, как что-то очень крепко держит его за куртку.

Крупный трехлапый крючок на щуку был оставлен племянником в обивке бокового сидения. Родной дядя, Щукин Николай Владимирович, стал первым уловом рассеянного рыбака.

НОЧНОЙ ПАССАЖИР

Уже смеркалось, когда немолодая женщина с девочкой стали первыми пассажирами плацкартного вагона Кременчугского поезда. Спустя некоторое время их охватил интерес – появятся ли у них попутчики и кем они окажутся. Попутчики вскоре появились и оказались на первый взгляд приличными молодыми людьми с крупными баулами. Но не прошло и пяти минут, как новые пассажиры повели шумную беседу, обильно сопровождаемую нецензурной бранью. Особенно усердствовал один из них – Дюша, как называли его товарищи. Товарищи тоже старались не отставать в приправлений речи сквернословием, но им еще предстояло преодолеть некий барьер, блестяще отсутствовавший в Дюшиной манере говорить.

Естественно, пожилая женщина хотела бы оградить малолетнюю племянницу от потока непечатностей, да у нее самой, уши вяли от особо лихих оборотов, безостановочно изрыгаемых Дюшей. Но она, насмотревшись фильмов о молодежи, справедливо опасалась связываться с галдящей компанией.

Избавление явилось в лице худого, седого старичка с котомкой на короткой бамбуковой палке. Минуты пребывания в вагоне хватило ему, чтобы правильно оценить ситуацию, а затем, ласково улыбаясь и держа палку за спиной, он подошел к Дюше.

– Я помогу вам отучиться сквернословить, – уверенно пообещал загадочный пассажир, а в ответ на матерную фразу нанес чрезвычайно болезненный удар бамбуком по костяшкам пальцев заводилы. Остальная компания отнюдь не спешила выручать товарища и с интересом наблюдала за развитием событий. Еще некоторое время пациент пытался обратиться к пожилому целителю с крепким словцом, но всякий раз получал бамбуковое снадобье. И – о чудо! – через пару минут Дюша с испугом почувствовал, что физически не может выговорить бранного слова. Чтобы стряхнуть наваждение, он юркнул в вагонный туалет, под перестук колес попробовал материться и облегченно заметил, что способность эта не утрачена. А на выходе его уже поджидал седой старик.

– Я все слышал, но ничего. Это естественный процесс. Этот порок всегда покидает организм с боем. Он борется с вашим мозгом. Однако вам повезло – я на вашей стороне.

Хотел Дюша послать непрошенного союзника, но палка опять опустилась на распухшие фаланги. Тут он совсем приуныл. Деться было некуда ночью-то в поезде. Да и проход загораживает странствующий лекарь с горящими глазами. Пришлось попробовать говорить одними пресными, обычными словами, а это пошло весьма туго – Дюша привык сквернословить, особенно в компании, и не умел говорить иначе. Не раз ему довелось еще отведать бамбука, и только под утро, испуганный и униженный, он забылся в нервной дремоте. А утром не было рядом ни старика, ни женщины с девочкой, и лишь фиолетовые костяшки пальцев убеждали в реальности происшедшего. Хотел, было Дюша на ехидный вопрос товарища о самочувствии ответить трехэтажно, а получилось: «Ну, это, ничего, в общем…»

Вчерашний сквернослов напрочь отучился от украшения речи матом. Слова-паразиты, правда, остались. Но, тем не менее, на станции назначения поезд покидал совсем другой человек, нежели садился днем раньше. Короткая поездка по железной дороге радикально изменила его жизнь.

МАНЕВРЕННЫЙ

Величественна теплая весенняя ночь в лесу после дождя. Стоит остановиться по дороге со станции, замереть – нутром можно ощутить, всем телом почувствовать, как двинулась в рост природа—от папоротника и пырея до векового ясеня и лиственницы. Просыпаются от зимней спячки растения, все быстрее гуляют в них соки, и земля низко гудит, распираемая новыми корнями.

Так и маневренный, не отягощенный тяжелым составом, мощно трогается, стремительно ускоряется, и нет, кажется, такой силы, которая могла бы остановить красавец-тепловоз, до этого полчаса дрожавший на месте и вдруг выныривающий из-за поворота. Как правило, такой силы и не находится.

НА МОСТУ

Высокий виадук через железнодорожные пути был, несомненно, главным украшением станции, да и всего поселка. Изящные стальные конструкции взмывали в небо, помогали оторваться от земли и в переносном смысле, и в буквальном. Поэтому там и собиралась поселковая молодежь. Подобно крупной стае ворон, не утихала она с утра до ночи, облепив Мост, – так по-простому все называли виадук. Окрестная молодежь безоговорочно признавала превосходство поселковых.

Очень удобным местом был Мост. Во-первых, тебя отовсюду видать, а в молодом возрасте особенно хочется быть на виду. Видно с него также и всю окрестность, кто из местных или из чужаков приехал из города. Можно было в любой момент вскочить на электропоезд (пассажирские там не останавливались) и через каких-нибудь два часа наводить шорох на городской привокзальной площади. Шорох, впрочем, наводили и в поселке, в основном на приезжающих.

Дачники осыпались с моста мусором, плевками и яркими эпитетами. Недобрая слава о Мосте широко шагнула за пределы поселка. Машинисты поездов старались проскочить этот участок поскорее, а перед самым мостом прятались подальше в тепловозных недрах, опасаясь получить пустой бутылкой или камнем в лоб. Это и стоя на месте опасно, а уж на полном ходу и подавно.

Поселковые пацанята развивались и крепли в мужественных играх на железнодорожном полотне, и из них вырастали люди с большой буквы. Но только самые смелые через отвагу, проявленную на насыпи, допускались на Мост. Остальным приходилось ждать алкогольного совершеннолетия.

Основными занятиями помимо бесед были покурить и выпить. Торговля вином осуществлялась за станцией. Мост, как место культурного времяпровождения, торговлей не осквернялся. Имелись, конечно, в поселке дискотека и кино, но базой все же оставался Мост, с которого происходили туда набеги и вылазки.

На восемнадцатом году после создания Моста и становления его как центра молодежного досуга на нем стало тесновато. Еще бы – ветераны не стремились покидать любимое место, способная молодежь вовсю прибывала с каждым годом. Там можно было встретить сразу два поколения некоторых семей: дядьев и племянников, теток и племянниц. Уже и ступени наверх заполнялись в особенно оживленные дни, но вот в один из таких дней Мост затрясся, как обычно, от проходящего товарняка и вдруг начал заваливаться набок. На подгибающихся ногах часть завсегдатаев спешно стала убегать с насиженного любимца, другие же, вцепившись в поручни и воя от страха, не покидали гибнущего исполина. Кого-то сильно придавили об перила, а кто-то напрасно сиганул вниз, загремев на полгода в районную больницу. Напрасно – потому что, накренившись еще немного и попортив все контактные провода, Мост остановил свое падение – была еще сила в стальных ногах станционного гиганта!

Еще месяц окрестные жители приходили смотреть на искореженный Мост, но затем его начисто снесли, выстроив мелкий и узкий подземный переход, выложенный желтым кафелем. И это давно пора сделать повсеместно – пусть безопасные желто-кафельные труженики придут на смену ненадежным ржавым великанам.

16–22 июля 1991 г. Измаил– Котовск—Царское Село