Текст книги "Приключения 1969"
Автор книги: Александр Насибов
Соавторы: Михаил Анчаров,Александр Воинов,Владимир Понизовский,Евгений Федоровский,Виктор Егоров,Вениамин Голант,В. Желтов,Юрий Туманов,В. Кудрявцев,Е. Мухина
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)
Была суббота 12 сентября. Гестаповцы ворвались в квартиру в три часа дня:
– Где Штёбе?
Они обыскали Ильзе, обшарили всю квартиру. Ничего не нашли.
– Одевайся!..
В специальном автомобиле, который сопровождали еще две автомашины, набитые гестаповцами, Ильзе доставили в полицейскую тюрьму на Александер-плац.
Верзила-охранник втолкнул ее в камеру, сбив ударом огромного кулака с ног.
Шатаясь, она поднялась. В глазах стояли красные круги.
– Требую снять наручники!
Верзила оскалил в усмешке рот.
– Эти браслеты для твоей же, детка, безопасности… Покончить самоубийством – самый легкий путь из этих мест!
Почти тут же ее вызвали на допрос.
Вел его гестаповец Хабекер, хитрый и опытный следователь-эсэсовец. Он сам сказал Ильзе, что работал в политической полиции во Франкфурте-на-Майне с 1933 года. Видимо, даже этим хотел ее запугать…
Первый допрос продолжался трое суток почти без перерыва. Ильзе не давали спать, есть, пить… Гестаповцы рассчитывали сломить ее волю одним ударом.
Хабекер рассыпал перед Ильзе десяток фотографий:
– Кого знаете из этих людей?
Особенно часто гестаповец показывал фотографию мужчины в форме немецкого летчика-офицера. Называл много имен.
– Где слышали о них раньше? Кто такая «Старуха»? Когда познакомились с ней? Что знаете вот об этой даме?..
Ильзе все отрицала.
Ее ответы записывал секретарь в углу на пишущей машинке…
Позвонив Ильзе на работу, Курт узнал, что она арестована гестапо.
Время тянулось мучительно медленно. Курт считал дни, недели. Думал об Ильзе: «Выдержит ли она?..»
Примерно через месяц после ареста антифашистки Курт как бы случайно зашел в кабинет к своему старому знакомому по германскому МИДу фон Шелия. Тот только что вернулся из поездки в Швейцарию. Курт застал его прямо на чемоданах.
Поговорили о Женеве, о берлинских новостях. Наконец безразличным тоном Курт упомянул об аресте Ильзе Штёбе гестапо. Шелия побледнел. Его руки дрожали. Он не мог даже закурить папиросу. Дальнейший разговор с ним был невозможен.
В тот же вечер фон Шелия был вызван начальником отдела кадров Крибелем и арестован в его кабинете. Курт узнал об этом через несколько дней…
После ареста фон Шелия Курт заметил, что за ним наблюдают. Было трудно внешне сохранять спокойствие и делать вид, словно ничего не замечаешь. Он никогда не делал попыток отвязаться от следивших за ним агентов. Наоборот, он всегда старался облегчить им слежку за собой.
Все свободное время Курт проводил с женой и детьми в саду. Здесь агенты могли прекрасно видеть его через забор.
Через три недели наблюдение сняли.
Курт понял, что Ильзе не выдала его…
О причинах ареста фон Шелия по коридорам и кабинетам министерства иностранных дел ходили самые противоречивые слухи.
Одни шепотом передавали друзьям, что фон Шелия попался в Варшаве в руки красивой польки, которая завербовала его на службу польской разведки и союзных с Польшей государств. Другие утверждали, что Шелия работал на американскую разведку и получал за это доллары. Гестапо якобы напало на след фон Шелия после его частых поездок в Швейцарию, где он располагал большими денежными суммами и производил многочисленные покупки, хотя денег из Германии с собой не брал. За фон Шелия наблюдали и установили, что в одном из швейцарских банков он имел на большую сумму личный счет…
Однако работавший в отделе печати знакомый Курта как-то сказал ему по секрету, что обе эти версии неправильны.
– Фон Шелия арестован гестапо как советский агент…
Чутко прислушивавшийся ко всем разговорам сослуживцев, Курт скоро понял, что эта последняя версия расценивается в министерстве иностранных дел как абсолютно невероятная. Уж очень трудно было представить, что аристократ и крупный помещик фон Шелия, ненавидевший коммунистов, тайно работал на советскую разведку…
Наконец следователь гестапо Хабекер мог поздравить себя с успехом.
Сам шеф имперского управления безопасности Гиммлер заявил на совещании, что «дело Штёбе – наиболее удачно выполненное следователем дело, проведенное за последнее время гестапо…».
Личный успех Хабекера был настолько велик, а похвала начальства привела его в такое отличное расположение духа, что на очередном допросе следователь предложил Ильзе сесть в кресло и с довольной улыбкой заявил:
– Я горд тем, что добился успеха в вашем деле.
Нет, теперь он мог не играть с этой «красной» в прятки. И, наслаждаясь победой, заговорил, пуская колечки табачного дыма к потолку:
– Вы неглупая женщина, Штёбе… Я бы сказал, что вы умная и сильная женщина… Как следователь, проработавший в гестапо почти десять лет, я могу сказать, что на всех допросах вы вели себя просто исключительно…
Хабекер глубоко затянулся сигаретой и от удовольствия прищурил по привычке правый глаз.
– Этот старый дипломат фон Шелия в отличие от вас сразу наложил в штаны… А вы… Если бы вы пришли к нам добровольно и согласились бы работать на нас, вы были бы великой женщиной! А теперь разрешите перейти к фактам…
Выражение благодушия мгновенно исчезло с лица следователя. Оно снова стало жестким и злым.
– В Бельгии мы арестовали разведчика, державшего радиосвязь с Москвой. При этом был захвачен код. С его помощью удалось расшифровать ранее перехваченные радиограммы. В одной из них упоминалось о вас…
Хабекер встал, открыл сейф, наполнил стакан до половины французским коньяком, выпил. Сегодня он мог себе позволить это даже на работе. Он постоял у сейфа, борясь с желанием опорожнить бутылку до конца. Важно прошелся по комнате. Снова сел за стол и продолжал:
– Долго эта радиограмма была единственной уликой против вас… Вы, конечно, не знали этого, но были правы, все отрицая… Вы лгали нам в течение почти семи недель… И мы действительно не могли доказать ваши связи с группой Шульца – Бойзена… Мы исключительно подробно проверили поездку в Бельгию директора фирмы «Лингер-верке», где вы работали. Проверка не дала никаких результатов. Вы ловко прятали концы в воду…
Хабекер откинулся в кресле и посмотрел на Ильзе в упор.
– Не так давно, – в голосе гестаповца появились зловещие нотки, – положение изменилось. Уже после вашего ареста Москва снова попыталась установить с вами контакт. Радист, который шел к вам на связь, был арестован у вас на квартире. Наша сотрудница ждала его там все эти недели… Ваша карта бита. Как умный человек, вы должны понять, что лгать теперь бесполезно…
Ильзе не шелохнулась. Затем с растерянным видом прошептала:
– Это какая-то трагическая ошибка…
– Ошибка?! – вскочив, Хабекер зацепил ногой стул и с яростью отшвырнул его. – У арестованного на вашей квартире радиста была найдена фотография фон Шелия. А вот и показания дипломата!.. Не угодно ли ознакомиться?..
Хабекер привык вышибать из арестованных признания угрозами и пытками. Ему доставляло сейчас огромное удовольствие одержать победу без помощи палки. Он как-то вырос в собственных глазах. И от этого его торжество над арестованной было, казалось, еще более полным…
Бросив взгляд на признание фон Шелия, написанное его собственной рукой, Ильзе похолодела: «Попалась… Эта обезьяна в мундире права. Теперь мне от них живой не уйти…»
Огромным напряжением воли она взяла себя в руки: «Шелия знает только меня. Теперь лишь бы выиграть время. И спасти товарищей. Этот гитлеровец прав – все отрицать невозможно. Надо брать всю вину на себя и больше никого не называть…»
Неделя сменяла неделю. Допросы, очные ставки с фон Шелия, на которых тот окончательно пал, продолжались ежедневно. Хабекер выбился из сил. Ильзе стояла на своем: больше она никого не знает.
Хабекер и его подручные давно забыли об утонченных методах допроса: «Нет, эту красную психологией не проймешь!..»
Ежедневно Ильзе избивали до потери сознания. Обливали водой и снова начинали истязать. Ее тело было сплошь покрыто страшными кровоподтеками. Она едва могла ходить. Но и самыми зверскими пытками эсэсовцы не могли сломить ее воли. Соседка Ильзе по камере Клерхен Тухола рассказывала, что, приходя в себя после допросов на Принц-Альбрехтштрассе, Ильзе Штёбе даже улыбалась.
…НИКАКОГО ЧЕРНОГО ПЛАТЬЯ!За два дня до суда Ильзе разрешили увидеть брата и мать.
На ее изувеченное побоями лицо нельзя было смотреть без содрогания. Но глаза Ильзе блестели неудержимой радостью: она уже знала об успехах Красной Армии под Сталинградом. Она была уверена, что наступил поворотный момент войны…
Ильзе Штёбе была приговорена имперским военным судом 14 декабря 1942 года к смертной казни.
– Я не сделала ничего несправедливого, – заявила она в своем последнем слове. – Вы приговариваете меня к смерти незаконно!..
В конце января сорок третьего года Курт провел всю ночь в бомбоубежище вместе с директором отдела страхования «Альянс концерна». От него Курту случайно стало известно, что фон Шелия, только на суде узнавший о том, что он работал на коммунистов, был казнен в конце декабря сорок второго года. Благодаря влиятельным родственникам жене Шелия выдали после его казни страховой полис в размере пятидесяти тысяч марок…
После суда над Ильзе ее брат получил от нее короткое письмо: «Я ничего другого не ждала от них. Теперь я довольна и совершенно спокойна… Все, кто меня знал, будут одного мнения – я честна…»
За несколько дней до приведения смертного приговора в исполнение Ильзе, улыбаясь, сказала своей соседке по камере:
– Я выдержала… Я никого не выдала… Я спасла жизнь трем мужчинам и одной женщине…
Ильзе спокойно и мужественно смотрела в лицо смерти.
Убежденность в правоте своего дела, могучая воля, которой она обладала, помогали Ильзе вынести все пытки гестаповского ада. Даже свое прощальное письмо матери Ильзе, хотя это было ей очень тяжело, написала готическим шрифтом. Она сделала это только потому, что знала: готический шрифт мать читает легче, чем латинский.
Основная часть этого письма утеряна в концлагере Равенсбрюк. Когда гестаповцы отправили туда мать Ильзе Штёбе, старушка взяла последнее письмо дочери с собой. Каким-то чудом сохранился лишь клочок с несколькими строками. Вот они:
«22.12.42. Моя дорогая мама!.. Благодарю тебя, мамочка, за исполнение моих последних желаний. Не печалься, в таких случаях не место трауру… И не носи, пожалуйста, никакого черного платья!..»
Ильзе Штёбе была казнена в ночь с 23 на 24 декабря 1942 года. Гестаповцы отрубили ей голову…
Недавно Вольфганг, Курт и генерал «Петров» снова встретились.
Зашла речь о группе Альты.
О многом вспомнили в тот вечер. И думали о том, что люди должны знать, с каким мужеством боролась против гитлеризма отважная патриотка-антифашистка Альта.
Славная, героическая дочь своей родины!
Владимир Понизовский
УЛИЦА ЦАРЯ САМУИЛА, 35
Документальная повесть
Над вечерней Софией бушевала гроза. Апрельская, первая, она вымывала из подворотен клочья газет и мусор, прочищала горла водосточных труб, пулеметными очередями грохотала по жести карнизов. Взъерошенные голуби жались под торсами кариатид и атлантов на фасадах особняков. Автомобили сердито разбрызгивали лужи. А в небе, разбуженном от зимней спячки, все вспыхивало и клокотало: молнии, громы, заряды дождя.
Но вот гроза ушла, волоча за собой поредевшие тучи. Высыпали звезды. От асфальта, от лопнувших почек платанов и лип, от перепаханной земли цветников заструились запахи. Насыщенные озоном, они наполнили воздух тем ароматом, каким благоухает весна. Улицы стали оживать. Заторопились по домам запоздавшие прохожие. Влюбленные переместились из черных ниш подъездов под деревья, роняющие с ветвей капли. Возобновили обход патрули. И ярче – малиновыми, желтыми, розовыми квадратами – засветились окна. Их отсветы заскользили по плоскостям автомобилей…
По улице Царя Самуила медленно двигался вдоль тротуара автобус. Над его крышей бесшумным пропеллером вращались лопасти антенны. В кузове оператор следил за стрелками на панели приборов, ладонью прижимал к щеке лепешку наушника. Включил микрофон:
– Докладывает БУК. Станция 3104 продолжает работу.
По переулку, перпендикулярно выходящему на улицу Царя Самуила, полз другой такой же автобус с вращающейся антенной на крыше. И в нем оператор пеленгаторной установки, пригнувшись к микрофону, – шептал:
– Докладывает ГРАБ. Станция 3104 – в эфире!..
У здания военного министерства мерно вышагивали часовые с винтовками на плече. Им не положено было прятаться от грозы, и теперь, в насквозь промокшем обмундировании, они дрожали и стучали зубами. Министерские чины уже покинули свои кабинеты. Только на третьем этаже из двух угловых окон пробивались сквозь шторы лезвия света. За теми окнами – кабинет начальника отдела военной контрразведки.
В кабинете в этот поздний час были трое: начальник отдела полковник Иван Недев, командующий первой армией генерал Кочо Стоянов и доктор Отто Делиус, личный представитель адмирала Канариса, начальника абвера – военной разведки гитлеровской Германии. Все трое разительно отличались друг от друга. Приземистый, мрачный, заросший черными волосами, с торчащими пучками бровей полковник Недев и лощеный, затянутый в безукоризненный мундир, моложавый красавец генерал Стоянов. И интеллигентной наружности, седеющий и лысеющий доктор Делиус.
Полковник Недев отнял от уха трубку телефона.
– Посты докладывают: эта станция снова работает.
– Отлично! – генерал привычным движением оправил вьющиеся пряди на затылке. – Сейчас проверим: рация работает от сети или на автономном питании. Отключите западный район города.
Разом гаснет свет во всех домах по улице Царя Самуила и окрест. Автобусы-пеленгаторы продолжают ползти вдоль тротуаров навстречу друг другу.
– БУК докладывает: станция 3104 работу прекратила!
Снова загорелись малиново-желто-розовые квадраты окон. Осмелевшие было влюбленные юркнули назад в тени деревьев и подъездов.
– БУК докладывает: станция опять в эфире!..
Пеленги цепко поймали источник радиосигналов, не выпускают из своих щупалец. Операторы наносят на карту-схему пометки. Вот линии скрестились. Точка пересечения – угловой дом.
– Докладываю: рация работает из дома номер 35 по улице Царя Самуила. Дом шестиэтажный.
Полковник Недев подходит к карте города, занимающей всю стену. Ведет пальцем по сплетениям улиц.
– Вот! Вон он где, подлец! – Он мрачно посапывает. – Наконец-то! Сейчас я его возьму.
– Подожди, – останавливает генерал. – Надо установить и квартиру. Прикажи проверить поэтажно.
Дверца автобуса приоткрывается, на мгновение высветив приборы в кузове.
Трое солдат, одетых в гражданские плащи, скрываются в подъезде. На первом этаже – магазин. Панель с пробками электроосвещения находится на лестничной площадке. Один из солдат вывертывает пробку. Свет на этаже гаснет.
– Рация работает!
Выше. Выключен свет на втором этаже.
– Работает!..
На третьем.
– Работает!..
За дверью квартиры сердитый голос:
– Какого черта они там на электростанции балуют!
Четвертый этаж. Поворот пробки. Из окна лестничной клетки, выходящей на улицу, видно: шофер мигнул фарами.
Солдат шепчет:
– Прервана! Значит, здесь!..
Они включают пробку. Смотрят на табличку, прикрепленную к двери:
«Семейство Белины и Емила Поповых».
И скорей вниз, к автобусу.
Недев выслушивает рапорт. Поднимает глаза на Стоянова. Генерал кивает:
– Высылайте оперативную группу.
Доктор Делиус вынимает изо рта мундштук с сигаретой. У доктора тонкие белые пальцы пианиста.
– Стоит ли так торопиться, господа?
Недев и Стоянов с недоумением смотрят на абверовца.
– Тайная вражеская радиостанция засечена, – сдерживая раздражение, начинает разъяснять генерал. – Установлена квартира, из которой ведутся передачи.
– Знаем имя хозяина квартиры: Емил Попов, – добавляет полковник.
– И только, – Отто Делиус стряхивает пепел и продувает мундштук.
– Через полчаса мы узнаем все остальное. В этом кабинете.
– Не убежден. Что известно о станции? – голос у немца, как у профессора, принимающего экзамен. – На кого она работает: на Россию или на Англию?
– Позывные станции перехвачены пунктами прослушивания по линии Плевен – Руса – Измаил – Одесса. Следовательно, станция работает на Россию, – отвечает генерал. Он уже не скрывает раздражения: «Мы, уважаемый доктор, не гимназисты!»
– Станция выходит в эфир не реже одного сеанса в два дня, – добавляет Недев.
– Что еще известно?
– Пока все. Пока.
– Как видите, маловато. Практически ничего, – немец аккуратно вправляет в мундштук очередную сигарету. – Сам ли Попов или кто-то другой передает из его квартиры? Кто еще входит в резидентуру красных? Из каких источников они получают информацию? Кто предполагаемый руководитель?
– Ну, знаете ли… – разводит руками генерал. – Это все мы выбьем на допросе.
Доктор Делиус прикуривает от зажигалки. Легкое пламя освещает его высокий белый лоб, светлые глаза и единственное украшение, которое он позволил себе на элегантном вечернем костюме: рыцарский крест с дубовыми листьями, пришпиленный к темному галстуку у самого воротника белой сорочки.
– Опыт показывает: даже в моем кабинете коммунисты молчат, – назидательно говорит он. – Они скорей откусят себе язык, чем откроют рот. Все, что только можно, следует выявить при помощи агентуры. Советую, господа, не торопиться. Установите наблюдение за домом. За каждым, с кем встречается семейство Поповых. Проверьте досье на подозреваемых. Перехватите побольше радиограмм…
– Затянем волынку, – прерывает его полковник, – а утечка секретной информации будет продолжаться!
– Опыт показывает: против коммунистов нужно работать наверняка, – не обращая внимания на тон Недева, продолжает доктор.
– Вы правы, – соглашается генерал. – К тому же я не убежден, что их информация столь важна. С помощью наших германских друзей из абвера и гестапо мы уже давно очистили Софию от тузов иностранной разведки.
Кочо Стоянов склоняет поблескивающую бриолином голову в полупоклоне.
2. ЛИТУРГИЯКафедральный собор Александра Невского заполнен прихожанами. Те, кому не нашлось места в богато одетых иконами стенах, толпятся на паперти.
Под сводами собора в колеблющихся языках свечей звучат песнопения: вершится литургия. Епископ Стефан облачен в расшитую золотом, украшенную драгоценностями рясу. Он священнодействует в алтаре над церковным вином и просфорами, что-то бормоча себе под нос или вдруг возглашая тягучим голосом отдельные фразы из Иоанна Златоуста. Слаженный хор чистых голосов подхватывает и вторит священнику. И отдается под куполами эхо…
У алтаря – места для дворцовой знати. Справа – специально для генералитета. Офицерский корпус в парадных мундирах, при орденах и прочих регалиях. На богослужении присутствует весь цвет – министры, сановники и даже сам царь Борис. Еще молодой, преждевременно лысеющий, с нездоровым лицом, он прикрыл веки, беззвучно шевелит губами… Само благочестие.
Генерал Кочо Стоянов, переступая с ноги на ногу, поглядывает на царя и шепчет стоящему рядом генералу Никифору Никифорову:
– Приболел, что ли, царь? Или нервничает перед поездкой?
– Куда? – тихо спрашивает Никифоров.
– Я слышал – в Берлин собрался, на поклон к богу земному…
Столь вольные речи может позволить себе только Кочо Стоянов – любимчик Бориса и бестрепетный почитатель фюрера. Бравада лишь придает шик этому баловню судьбы, моложавому красавцу, уже так высоко поднявшемуся по лестнице карьеры: в дворцовых кругах всем известно – генерал Стоянов, кроме того, что командует армией, расположенной в Софии, является негласным шефом службы безопасности в стране. Поэтому каждый не прочь добиться расположения блистательного Кочо. Какой контраст со стоящим подле него генералом Никифоровым – невысоким, невзрачным, пожилым, угрюмым начальником судебного отдела военного министерства.
Церковный обряд продолжается. Из алтаря выползает духовенство, предводительствуемое епископом. Все прикладываются к евангелию в руке отца Стефана, к тяжелому его золотому кресту. Хор снова оглашает собор песнопением.
Стоянов косит глаза на миловидных прихожанок в задних рядах, потом недовольно показывает на епископа:
– Пора бы святому и закругляться!
Никифоров знает: Кочо не верит ни в бога, ни в черта, а «закругляться» действительно пора – через час должно начаться заседание высшего военного совета.
– Что-нибудь важное? – спрашивает Никифоров.
– Еще бы! Вчера ночью Михов вернулся с Восточного фронта!
Епископ поднимается на амвон. В экстазе вздевает руки к куполу храма. С купола, расцвеченный витражами, постно смотрит на мирян лик Иисуса Христа. Генералы привычно крестятся и склоняют головы. Да, пора бы и кончиться обедне: их всех гораздо больше, чем отпущение грехов на том свете, интересует, что расскажет о своей поездке по оккупированной земле России военный министр Никола Михов.
Высший военный совет заседает в просторном и строгом зале. Его стены облицованы темным деревом, а одна из дверей непосредственно ведет в кабинет министра. В центре зала – длинный полированный стол. Вокруг него – кожаные кресла. В зале ни одного телефона. Никакие события за этими стенами не должны отвлекать членов совета от решения судеб болгарского царства. У каждого из присутствующих свое, строго по иерархии, место. Впрочем, те, для кого открыты двери в этот зал, равны по положению и званию: начальник генерального штаба, командующие армиями и начальники отделов министерства. Все в генеральских погонах. Даже руководителю контрразведки полковнику Недеву вход сюда закрыт. Зал высшего военного совета – святая святых, тайная тайных державы.
Никола Михов входит быстро, энергично. Вместе с ним – германский посланник в Болгарии Бекерле.
– Господа, – начинает Михов, когда все рассаживаются. – Как вам известно, мне была предоставлена счастливая возможность посетить главную штаб-квартиру фюрера на Восточном театре военных действий. Я имел беседы с самим фюрером, с его выдающимися фельдмаршалами и генералами и многое увидел собственными глазами…
Теперь, через два с половиной месяца после сталинградского краха, всех членов военного совета прежде всего интересует одно: оправится ли немецкая армия от такого удара? Но министр, поглядывая на германского посланника, бодро рассказывает о железной дисциплине в армии фюрера, о стойкости солдат рейха. Пересказывает жалобы генералов Гитлера на суровость зимы, бездорожье и обширность российских просторов. Все это уже слышали – прошлой зимой, после разгрома под Москвой… Ага, вот и новое: немцы отмечают, что у русских страшная артиллерия, превосходная маскировка и – самое важное – самостоятельность и инициатива. Каждый советский солдат – самостоятельное воинское подразделение, а в германской армии еще царит шаблон… Ну, если уже сами немцы начали признавать такое!..
– Однако не должно быть места для уныния и паники, – продолжает Михов. – Фюрер лично уверил меня, что не позднее середины нынешнего лета в войне на Востоке наступит решительный перелом. В ставке разрабатывается небывалая по своим масштабам стратегическая операция. Собранные в кулак танковые соединения Гудериана и Гота на центральном секторе фронта сокрушат противника. К тому времени в руках солдат фюрера будет новое оружие…
Члены военного совета приободрились: Михов говорит так убежденно. Германский посланник одобрительно кивает. Может быть, и стоит, пока не поздно, включиться в войну, пока пирог не оказался поделенным?..
– Все, что я сообщил, сугубо конфиденциально, – заканчивает Михов.
После работы по давней привычке генерал Никифор Никифоров прогуливается по аллее Городского сада, окружающего дворец. Вековые дубы и платаны. Голубые ели. Чистота и тишина. Превосходное место для того, чтобы выветрить из головы заботы дня или обдумать планы на будущее.
Но сегодня генерал проходит по аллее торопливым шагом. На углу через дорогу – сладкарница, маленькое кафе с благоуханным турецким кофе. Как обычно, по дороге домой Никифоров заглядывает и сюда. И сейчас он не изменяет этому правилу.
В сладкарнице всегда несколько посетителей. Хозяин, вислоусый турок, радушно кланяется генералу и ставит на огонь кованный из меди тигель, начинает колдовать над ним. За столиком – старый знакомый Никифорова, столичный адвокат Александр Пеев. Генерал подсаживается к нему и, попивая раскаленный густой кофе, начинает перебрасываться малозначительными словами.
Адвокат отставляет свою чашку, берется за шляпу:
– Доброго вам здоровья, генерал!..
Поздним вечером на улице Царя Самуила, в квартире на четвертом этаже дома № 35, склонился над передатчиком мужчина. Его лицо измождено. Лихорадочно блестят глаза. На скулах – темные пятна румянца. Уперев правую ладонь в ключ, он привычно отстукивает точки, тире, точки… Натужно кашляет, заглатывает воздух. Отирает испарину с холодного лба. И снова – точки, тире, точки:
«Донесение Журина. Военный министр Михов сообщил членам совета, что во время посещения им главной штаб-квартиры Гитлера на Восточном фронте фюрер лично рассказал о подготовке небывалой по своим масштабам стратегической наступательной операции, которая начнется в середине лета. Танковые соединения Гудериана и Гота…»
Через несколько минут это донесение будет передано начальнику разведуправления Красной Армии. Оно будет учтено при составлении планов Генерального штаба Советских Вооруженных Сил, как это было уже не раз с радиограммами, поступавшими из Софии. Это донесение – одно из самых ценных. В нем говорится о гитлеровской стратегической операции «Цитадель», которую вермахт попытается осуществить в начале июля 1943 года в районе Курской дуги и которой суждено стать одной из величайших битв Великой Отечественной войны и завершиться новым катастрофическим поражением немецко-фашистской армии.
Шифровка из столицы Болгарии была первой вестью о надвигающейся опасности…
