Текст книги "Дневник нарколога"

Автор книги: Александр Крыласов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Совсем долбанулся?! – заорал вне себя Никита, но его никто не услышал – такой рев стоял в ресторане.

– Скотина, что ты наделал! – зарыдала Лерочка.

Но Витюхе было не до сантиментов, он крутил над головой свою рубашку, как пращу, и собирался эффектно запустить ее в зал. Рубаха взмыла вверх сизым голубем, а упала ясным соколом. И прямо на голову непосредственному начальнику Половинкина Евгению Сергеевичу Чмырюку, укутав его с головой. Ему это, кажется, не понравилось, но Витек, увлеченный процессом раздевания, не обратил ни малейшего внимания на такую мелочь. Три хорошеньких гусыни с соседнего столика в ужасе синхронно прикрыли рты ладошками. Половинкин им залихватски подмигнул и взялся за брючный ремень. Ремень, зараза такая, сразу не расстегивался, грозя смазать весь процесс мужского стриптиза. Между тем к Витюхе с разных сторон устремились недобрые официанты, не обладающие чувством юмора и бестактные по своей природе. Ремень наконец-то поддался и полетел в одного из блюдоносов. В другого Половинкин метко запустил зимним сапогом. Официанты залегли за стульями, дожидаясь перебоя с боеприпасами, а когда осмелились высунуться, второй сапог просвистел над ними, не позволив увидеть самого интересного: Витюша грациозно расстегнул пуговицу на брюках. Но потом Половинкин решил, что спешит, и застегнул ее обратно. В духе жесткой порнографии он сорвал носок с левой ноги и кинул его незамужним девушкам. Так невесты бросают букет своим залежалым подругам. Второй носок с криком: «На шарап!» стриптизер запустил на стол Чмырюку и Мордачеву. Начальники заматерились и пообещали уволить Половинкина сию же секунду. Витек захохотал над очевидным абсурдом такого предложения и, вдохновенно исполняя танец живота, завопил:

– Где ж вы еще найдете такого креативного пацанчика?

– Со спины заходи, – это официанты подняли свои головы.

Половинкин вновь завертелся на столе вокруг воображаемого шеста, давая понять, что врасплох его не застанешь. Настала томительная минута освобождения от порток. Половой агрессор расстегнул пуговицу и размашистым, молниеносным жестом отворил молнию. Так опытные хирурги привычным движением вскрывают брюшную полость, надеясь обнаружить воспаленный червеобразный отросток. А галдящие сослуживцы увидели зеленые трусы с желтыми черепами, купленными Половинкиным на вещевом рынке. Витек сексуально запрыгал на одной ноге, пытаясь избавиться от надоевшей брючины, и в это время официанты набросились на него всем скопом. Они неделикатно сбросили его со стола, как с подиума, на пол и принялись вязать полотенцами. «Прямо как поэта Бездомного вяжут», – подумал про себя Половинкин, и ему стало понятно, почему именно полотенца используют в ресторанах в качестве смирительного средства. Видимо, именно они всегда под рукой. Толпа сослуживцев сгрудилась возле Витька, давая ценные советы, как правильно зафиксировать буйного посетителя. Волна кипящей ярости ударила Половинкину в затылок, и он почувствовал непреодолимое желание всех обличать.

– Жополизы! – загрохотал он на весь зал. – Подхалимы! Карьеристы! Холуи! Ненавижу!

– Молчи, дурак, – Сосунов брезгливо пнул ногой бывшего подшефного.

– И ты-ы-ы-ы, Никита, предатель! И ты-ы-ы-ы, лизоблюд!

Спеленутый как младенец и не имеющий возможности пошевелить даже пальцем, Половинкин, как ни странно, обрел невыразимую свободу духа. Такую свободу до этого он ощущал единственный раз в своей жизни, когда по дикому недоразумению попал в медвытрезвитель.

– Вы все рабы лампы! Один я здесь свободный человек! А вы подлизы, корпоративное быдло!

– Обычно детей находят в капусте, а этого нашли в компосте, – Сосунов еще раз съездил ногой по ребрам поверженному Витюхе.

Витек затих на полу, раздавленный несовершенством этого мира.

На следующее утро Половинкин юркнул на свое рабочее место тихо как мышка. Целый час его никто не трогал, и Витек, озабоченно глядя в монитор невидящими глазами, уже надеялся, что его стриптиз и дальнейшее буйство останутся без последствий. Когда надежда стала крепнуть, на офисном горизонте возникла Лера и мстительно поманила его наманикюренным пальцем. Половинкин горестно вздохнул и посеменил на ковер к начальству. Два битых часа его возили мордой по столу в четыре руки и сыпали соль на открытые раны, припоминая в малейших подробностях вчерашние художества, но все-таки оставили до первого предупреждения. А потом передумали и все равно уволили.

Турникет на плаху

Леня Куприянов, конопатый двадцатипятилетний хлопец с оттопыренными ушами, продавец-консультант в магазине мужской одежды, уже пол года как не пил. Пойти сдаться наркологу Леню заставил небольшой казус, приключившийся с ним на Старый Новый год. Отмечая всенародный праздник, работники магазина так назюзюкались, что покидали родной магазин в некотором помутнении, забывая мыть руки после туалета и выключать за собой свет. Но больше всех отличился Куприянов, он, несущий обязанность закрывать магазин и ставить на сигнализацию, нахрюкался так, что просто хлопнул дверью, упал в заказанное такси и убыл по направлению к родным и близким. А магазин с одиннадцати вечера и до десяти утра провел ночь открытых дверей, заходи и бери, что под руку попадется. Слава богу, все обошлось и никому не пришло в голову взяться за дверную ручку. Утром похмельные работнички обнаружили незапертую дверь, вызвали милицию и настучали на Куприянова хронически недовольному хозяину. Леню в течение следующей недели не пинал только ленивый, хотя в магазине ничего не пропало, а все продавцы, включая хозяина, бухали наравне с Куприяновым. Поизмывавшись недельку над затюканным подчиненным, начальник придумал ему страшную казнь – закодировать Леню на год и без справки от нарколога на работу не допускать. Куприянов поник плечами, перекрестился и поплелся сдаваться наркологу.

Следующие полгода прошли под знаком полной и оголтелой трезвости. Ленину жизнь в двух словах можно было описать как занудный сериал с неизменным набором штампов. Теперь по будням он непринужденно чередовал дом с работой, а на выходные вместе с женой и тещей объезжал сетевые магазины, скупая, что надо и не надо. Поэтому, когда Куприянову позвонил его старый школьный друган Серега Ерохин и пригласил на свой день рождения, радости Лени не было границ.

– А ты точно там пить не будешь? – допрашивала Куприянова хмурая супруга.

– Точно.

– Серега кого хочешь уговорит, – беспокоилась жена, – знаю я его, баламута.

– Не уговорит.

– Смотри-и-и-и. Доктор советовал лишний раз по пьяным компаниям не шататься.

Но Леня не послушался мудрого совета и, прихватив подарок, укатил на подмосковную станцию Гривно отмечать день рождения своего одноклассника. Праздник протекал чинно и благородно, в присутствии супруги именинника, родителей именинника, а также родителей супруги именинника. Присутствующие восторгались решению Лени завязать со спиртным, ставили его в пример Сереге и желали новорожденному такой же трезвеннической доли. Куприянов пил свою газировку, слушал заплесневелые истины относительно распущенности современной молодежи и невероятно скучал. Ну разве это праздник? Вот на прошлом дне рождения Ерохи они дали джазу. Леха Сапрыкин, тоже их одноклассник, так наковырялся, что уснул в туалете. Да так крепко, что разбудить его смогли только под утро, и в туалет всем страждущим приходилось ходить к соседям.

– Все, – поднял руки Леня, – мне пора домой.

– Оставайтесь у нас, – гостеприимно предложила супруга Сереги, искренне надеясь на его отказ.

– Не, мне домой нужно, – упорствовал гость.

– Ну, домой так домой, – развели руками родственники и ударились в обсуждение передачи «Встать. Суд идет».

– Я провожу, – вызвался Серега и почему-то подмигнул Лене.

– Только недолго, – предупредили родственники, – давай, чтоб через полчаса, как штык.

– Куприяша теперь не пьет, – посетовал Ерохин, – чего с ним, с дураком, долго шлындать. Одна нога здесь, другая там.

– Никакой он ни дурак. Тебе бы тоже закодироваться не мешало.

Только приятели вышли на лестничную клетку, как Ероха сразу схватился за телефон.

– Сапрыка, к барьеру. Мы на третьем этаже.

Леня встревожился, и было от чего. Когда на горизонте появлялся их одноклассник Леха Сапрыкин, приключения начинали сыпаться на задницы присутствующих незамедлительно. Приятели жили в одном подъезде: Сапрыка на девятом этаже, Ероха на третьем, и через пару минут дверцы лифта растворились. Оттуда показался сияющий Леха с бутылкой коньяка в одной руке и пивной кружкой в другой, в зубах у него была зажата роза. Он уронил розу в кружку и рявкнул на весь подъезд:

– Ероша, ювелирный был закрыт, и я купил тебе кружку!

– Тебя-то почему не пригласили? – задал Леня неуместный вопрос.

– Обыватели, – отмахнулся Сапрыка, – подумаешь, уснул в туалете. Кто трижды не был пьян, тот не гусар.

– Давай, Лень, накати, – Серега в очередной раз попытался уломать Куприянова, – сколько той жизни?

– Отлезь.

– Черт с тобой. Нам же больше достанется. – Приятели уселись на ступеньки, стали пить коньяк из пивной кружки и занюхивать розой по очереди.

– Вы бы хоть закусывали, черти, – забеспокоился Куприянов, – сейчас вас дугой накроет.

– «Курятиной» закусим, – рассмеялся Сапрыка, доставая пачку сигарет.

Они закурили, и Леня мог с точностью до секунды сказать, когда его вполне приличные друзья превратились в полных ублюдков. Еще бы, литр коньяка они уговорили за десять минут без всякой закуски, не считая розы и «курятины». Путь к железнодорожной платформе сразу стал тернист и извилист. Парочка пьяных в умат провожающих передвигалась исключительно от одного ларька до другого. Там они брали по пиву, лакали его и искали, где бы отлить. Леня брел следом и проклинал все на свете.

– Отпустите меня, – ныл Куприянов.

– Офигел? – возражал Сапрыка. – Пойми, Куприянчик, мы несем за тебя ответственность. Но ты не бойся, мы тебя не бросим.

– Лучше бы уж бросили, – бормотал себе под нос Леня, – вон какая-то электричка. Не моя?

– Нет, не твоя, – успокоил Ероха.

Друзья сразу сбавили темп и остановились у очередного ларька. Только стали брать пиво, как увидели другую электричку, спешащую вслед за первой.

– А вот эта уже твоя, – удовлетворенно заметил Сапрыка, – последняя. Следующая в пять утра. И до этого срока никуда ты от нас не денешься.

– Не трынди, – не поверил Куприянов.

Но действительно это была последняя электричка на Москву.

– Я же тебе говорил, что последняя, – торжествовал Сапрыка, – следующая будет в пять утра.

– Надо еще пивком лакирнуть, – задумчиво протянул Ероха, – тут рядом есть знатный пивняк.

– Хватит вам уже, – призвал к умеренности Леня.

– Ты прям как моя жена, – изумился Сапрыка, – еще скажи, что я по пьяни одно и то же по сто раз повторяю.

Леня напряженно молчал, мысленно проклиная своих задутых одноклассников, их дни рождения и все последние электрички вместе взятые. «Неужели я такой же, когда выпью, – холодея, думал Куприянов, – нет, не может быть». – «Такой же, такой же, – проснулся внутренний голос, – если не хуже». – «Не может быть», – воспротивился Леня. «Может, может. Бедная твоя жена. Напомнить пару эпизодов?» – «Не надо», – смутился Леня. «То-то». Сапрыкин и Ерохин бодро топали в направлении неведомого пивняка, а Леня семенил за ними, тревожно оглядываясь вокруг. А кругом бушевала жизнь «насекомых». Вся окрестная гопота дружно подтягивалась к питейному заведению. Три деклассированных элемента неопределенного возраста уламывали двух молоденьких лохушек в сарафанах и вьетнамках. Те загребали пыль давно немытыми ногами, скалили щербатые рты и были в принципе не против.

– Люди делятся на дураков и умных, но дураки делятся быстрее, – злобно ляпнул Куприянов, но сразу же заткнулся. Устраивать гладиаторские бои с местной шпаной, пожалуй, не стоило.

Никто не обратил внимания на Ленину тираду, все тянулись к пивняку, как подсолнухи к солнцу. Перед стойкой Куприянов в сотый раз объяснил одноклассникам, что он в завязке, потом помог дотащить до столика шесть бутылок пива.

– А вам не много?

– Нормально, – загоготал Сапрыка, – времени до фига. Следующая электричка будет в пять утра.

– Заколебал уже, – скривился Леня, – у тебя что, заело?

– Расслабься, Куприяша, – ухмыльнулся Ероха, – ты теперь с нами в одной подводной лодке. Нравится, не нравится, а деваться тебе некуда.

С соседнего столика раздался тревожный стук. Какой-то пьянчуга долбил мобильным телефоном по столику, как будто забивал туда гвозди.

– Я не брал кредит! Вы верите мне?! – со слезой в голосе заблажил потасканный, одутловатый брюнет. – Я считал вас друзьями, а вы – козлы!

– Мы верим тебе, – две пьяные хари попытались успокоить горлопана, – верим.

– Я верну долг, а потом порву вас на английский флаг! – прорыдал брюнет и снова принялся лупить телефоном по столику. – Гадом буду, порву!

Телефон, не выдержав эксплуатации в режиме отбойного молотка, раскололся на несколько частей. Брюнет с удивлением уставился на пластмассовые осколки.

– Вот ложкомойники! Бракованный телефон подсунули! Поеду, подожгу их на хрен!

Он вскочил, уронил стул и, грозно матерясь, устремился к машине. Разбитая вдрызг «восьмерка» взвизгнула за окном, как кошка, которой отдавили лапу, и рванулась восстанавливать справедливость. Куприянов огляделся – обычная привокзальная тошниловка, где ночью собираются только свои. Сапрыка сосал пиво как насос и с жаром рассказывал, как он отважно грубит начальству, а Ероха уставился в пространство отсутствующим взглядом. Это-то и не понравилось местной гопоте.

– Ты почему на меня так смотришь? – начал быковать здоровый пузатый парень в тельняшке с обрезанными рукавами.

– Он не на тебя смотрит, – попытался образумить его Куприянов, – а он глядит в пространство.

– Нет, – покачал головой пузатый, – он на меня вылупился. Наверное, в дыню хочет.

Сапрыка сразу протрезвел и заканючил:

– Да ладно, командир, все нормально. Мы же местные, ты чего, офигел?

– Я гей? – остолбенел пузатый. – Посмотрите на него, он еще и обзывается.

Завсегдатаи пивного зала с осуждением посмотрели на распоясавшихся чужаков, некоторые посетители начали даже поднимать стулья и заносить над головой. «Блин. Щас как заедут стулом по башке. – Спину Куприянова прибило изморозью, и мысли замельтешили как дрозофилы. – Это только в фильмах про ковбоев головы крепче стульев. А в жизни, вероятно, все наоборот». Из ряда возмущенных выделился юркий жиганчик, дерганный и приблатненный, весь такой на шарнирах.

– Вы слышали? – призвал всех в свидетели чувачок на шарнирах. – Он его пидором обозвал.

– Да не обзывал я, – заскулил дрожащим голосом Сапрыка, – просто мы товарища провожали и немного припоздали.

– Я падла? – выкатил глаза пацанчик на шарнирах. – И это говорится на нашем районе?

Толпа угрожающе двинулась на трех залетных отморозков. Еще секунда, и они навсегда прикусят свои длинные языки. Куприянов и Сапрыкин отступили к стене, Ерохин продолжал безмятежно сидеть и пялиться в никуда.

– Васька, все матери расскажу, – из-за стойки вышла пожилая уборщица и преградила дорогу жигану.

Василий сразу сбавил прыть, остальные тоже замешкались.

– Сколько можно шаболдыжничать? – наехала уборщица на притихшего задиру. – Сколько можно хархурами трясти, когда же ты, супостат, на работу устроишься?

– Теть Насть, клянусь, обязательно устроюсь, – торжественно пообещал Васек, – ты же знаешь, я после армии. Еще не нагулялся.

– Ты пять лет после армии, долдон, – напомнила ему тетя Настя, – совесть нужно иметь.

Леха с Леней, подхватив безучастного Серегу, дунули на выход. Последнее, что они услышали, было:

– Теть Насть, ты только матери ничего не говори. Ладно?

Отойдя двести метров от опасного заведения, Сапрыка раздухарился, стал размахивать подарочной кружкой и орать:

– Главное, кружка так хорошо в руку ложится! Надо было ломануть ему промеж ушей! Кровищи бы с него натекло, что со свиньи!

– Чего же тогда не ломанул? – ехидно поинтересовался Куприянов, а про себя подумал: «Дурак я, дурак, спал бы сейчас под бочком у жены. Я-то что здесь делаю?»

– Пойду за сигаретами схожу. А вы пока на платформу шуруйте, там скамеек много. – Сапрыкина смыли летние сумерки.

Леня практически потащил на себе осоловевшего Серегу, потом на секунду оставил его без внимания. Ероху качнуло вбок и назад. Он попытался выровняться в окружающем пространстве, встряхнул головой, всплеснул руками, его качнуло вперед. Серега сделал роковой шаг к краю платформы и полетел вниз на железнодорожные пути. Все это произошло за доли секунды, но Куприянову показалось, что кто-то включил кнопку замедленного просмотра. Ероха очень медленно стал крениться вниз, ноги его оставались на платформе, а тело уже находилось в свободном падении. Когда туловище оказалось параллельно платформе, ноги оторвались от последней опоры, и Ероха плашмя рухнул на рельсы. Леня в ужасе зажмурил глаза. Он, конечно, знал, что рано или поздно придется разлепить веки и посмотреть на то, что осталось от друга. Но на это требовалось мужество, а его у Лени не было. Увидеть окровавленную куклу с размозженной головой, нелепую кучу тряпья, которая пять секунд назад была его неугомонным товарищем, нет, на подобное не хватало сил. Снизу раздалось какое-то шевеление. Куприянов, содрогаясь, приоткрыл веки. Ерохин, живой и здоровый, глядел на него снизу вверх.

– Чего вылупился? Руку лучше подай.

– Ты живой? – обомлел Леня.

– Чего? – не понял Ероха.

– Ты же с двухметровой платформы свалился, – напомнил себе и другу Куприянов, – ты не мог остаться в живых. Ты помнишь, как упал?

– Я долго еще на путях буду стоять? – еле ворочая языком, возмутился Ероха. – Руку давай.

Леня помог Сереге залезть на платформу и принялся судорожно его ощупывать, ожидая найти множественные переломы и рваные раны. «Это мне расплата за прежние пьяные грехи», – думал он.

– Чего ты щекотишься? Отстань. Ленка меня теперь за майку убьет, – озабоченно бормотал Ероха, оттирая мазут с футболки слюнями.

– Ничего не болит? Точно? Может, ты в шоковом состоянии? Может, у тебя все ребра сломаны? – Леня не мог поверить своим глазам – на Сереге не было ни царапины. Если бы не испачканная майка, могло показаться, что нырок на рельсы космонавта Ерохина просто приснился.

– Это потому что он пьяный, – захохотал Сапрыка, вернувшийся с сигаретами, – трезвый бы насмерть разбился. Детям и выпившим Бог помогает.

– Рассказывай, – не поверил Леня, – разве бы он трезвый с платформы чебурахнулся? Все ваше пьянство проклятое.

– Сам-то давно трезвенником стал? – Сапрыка опять схватился за многострадальную кружку. – Главное, так хорошо в руку ложится. Так бы и дал ему промеж ушей. Почему вы мне кружку вовремя не дали?

Мимо проскользнул поздний прохожий. Он с опаской покосился на трех приятелей и прибавил шагу.

– Главное, так хорошо в руку ложится, – завел свою нескончаемую песню Сапрыкин.

Он показал, как заехал бы кружкой в лобешник борзому Василию. Посудина выскользнула из его непослушных пальцев, со свистом пролетела над самым ухом у прохожего и, ударившись о стену, осыпала стеклянным градом ни в чем не повинного мужика. Дядечка взвизгнул не хуже поросенка и дал деру в кусты.

– Это был мой подарок, – безучастным голосом прокомментировал Ерохин.

– Ничего, – утешил Сапрыкин, – на следующий день рождения я тебе эмалированную кружку куплю. Ее уж не раскокаешь.

– Ну, ребята. Я с вами тут как в русскую рулетку играю, – застонал Куприянов, – как будто стою перед турникетом на плаху. Если турникет сработает, то мы дойдем до дома без последствий. А если не сработает, нас посадят в тюрьму или отвезут в местную больницу, не говоря уже про морг. И от меня уже ничего не зависит. Даже бросить вас не могу – не по-человечески.

Они все-таки дошли до дома, сели в лифт и вышли на своем этаже.

Последнее, что услышали Серега и Леня из поднимающегося лифта, конечно же, было:

– Главное, кружка так хорошо в руку ложилась. Так и дал бы ему промеж ушей…

Жена Ерохина мгновенно открыла дверь, выражение ее лица своим долготерпением напоминало лики святых на иконах. Ни слова не говоря, она пошла стелить гостю.

– Господи, неужели турникет сработал, – выдохнул Леня и в изнеможении сел прямо на пол в прихожей, прислонившись затылком к косяку.

Помидоры по-пармски

Всем русскоговорящим женщинам на чужбине посвящается.

Леня Куприянов попал в Парму случайно, просто в расписании первый электропоезд из Болоньи шел именно туда, а то бы Куприянова занесло как минимум в Рим. Итальянская электричка выгодно отличалась от подмосковной меньшим количеством пассажиров и наличием туалетов. Каждый уважающий себя итальянец вез с собой чемодан и пиджак в чехле, а у любой итальянки было несколько журналов из мира моды и неприступное выражение лица. Пассажиры не трескали пиво из горла, по вагонам не сновали коробейники, и никто не пел над ухом пропитым басом: «Когда мы шли на Кандагар». За окном мелькали плюшевые пашни и эбонитовые дороги.

«Умеют жить, собаки», – сердито подумал Куприянов и представил себе, как бы он кайфовал в Италии, имея соответствующую ренту. Завтракал бы он непременно в кафе под перестук кофейных чашек и запах подогретых панино. Потом гулял бы по городу, раскланиваясь с ухоженными синьорами и провожая взглядом юных велосипедисток… Кто-то тронул его за плечо. Над ним стоял аккуратный дядечка из его грез, но почему-то в зеленой униформе и со степлером в натруженной руке. Мужик что-то сказал, из сказанного Леня уловил только слово «бийете». Куприянов принялся лихорадочно ощупывать многочисленные карманы, ловя на себе укоризненные взгляды итальянской молодежи. «У нас бы полвагона ехали без билета», – думал он, судорожно проверяя очередной карман и кидая затравленные взгляды на контролера. Когда тот уже собрался выписывать штраф, Леня отыскал злополучный билет на дне своего рюкзака. Итальянец щелкнул хромированным перфоратором и пробурчал что-то на местном наречии. Не владея заграничными языками, Куприянов легко перевел смысл кондукторской тирады: «Понае-е-е-ехали тут, понимаешь, гниды белобрысые». Леня насупился и почувствовал себя незваным гастарбайтером. Тогда итальянец неожиданно улыбнулся и дружески похлопал его по плечу:

– Все карашо?

– Бениссимо, – расплылся в ответной улыбке Куприянов и решил, что даже в самом сладком сне у нас не встретишь таких контролеров.

В Парме Леня пошлялся по старинным улочкам, поглазел на церкви и памятники. Духовная жажда была утолена, теперь требовалось где-нибудь пожрать. В тихом переулке Леня присмотрел маленькую тратторию, где на улице вдоль стены заведения сидело приблизительно с десяток итальянских дедов.

– Алла ностра, – проскрипел один из них и поднял стаканчик с прозрачной жидкостью.

Остальные деды разом подняли свои стопки и сделали микроскопические глотки. Куприянов явственно услышал слово «ностра». «Коза ностра, – решил эрудированный Леня. – Наверное, это бывшие мафиози, удалившись от дел, встречают здесь свою старость». Он подошел к стойке и принялся мысленно формулировать заказ, стараясь не опростоволоситься перед гангстерами и сделать поменьше ошибок. Леня тайком подглядел в разговорнике нужную фразу, набрал воздуха и поднял глаза. На него сочувственно смотрела высокая, полная блондинка лет сорока. «Вот так и выглядят мафиозные мамочки, – решил про себя Куприянов, – такой, что пиццу испечь, что конкурента заказать». Бли-и-ин, заготовленная фраза вылетела из головы, и Леня снова заглянул в разговорник.

– Можешь говорить по-русски, – пришла на помощь «бандерша».

– Вы из России? – обалдел Куприянов.

– Говори мне «ты», – приказала блондинка, – я еще нестарая.

– Ну, надо же, родная речь в центре Италии, – обрадовался Леня и кивнул на дедов. – А это кто? Мафиози на заслуженном отдыхе?

– Алконавты на заслуженном отдыхе, – отрезала пышка, – что будешь пить? Граппу, пиво, вино?

– Я непьющий, – смутился Куприянов.

– А чего так? – как ни странно, подобрела барменша.

– Закодированный, – пояснил Леня, – все деньги, которые раньше пропивал, трачу на путешествия.

– Молоток, – одобрила блондинка, – меня Светой зовут.

– Меня Леней. Мне бы что-нибудь из местной кухни: пармской ветчины, лазаньи, пасты болоньезе…

– Я тебя такими «деликатами» накормлю, – перебила Света, – век не забудешь. Садись за столик, сейчас все принесу. Откуда будешь?

– Из Москвы.

– Центровой. А я из Тамбова. Двенадцать лет тут маюсь.

– Ну, прям так и маешься? – не поверил Куприянов. – Хозяин, что ли, лютует?

– Я сама здесь хозяйка.

– Ничего себе, – присвистнул путешественник и поплелся занимать столик.

– За этот не садись, – крикнула Света, – за этим мой муженек сидит. Он должен быть всегда у меня на виду.

– Семейный бизнес – это круто.

– Да уж, круче некуда, – хлюпнула носом Света и пошумела: – Хью, где тебя черти носят, иди сюда, скотина безрогая.

Из подсобки выскребся нетрезвый гражданин лет шестидесяти с венчиком ярко рыжих волос вокруг убедительной лысины и дурашливой улыбкой. Света, тяжело вздыхая, что-то затараторила по-итальянски и английски. Хью качнуло в сторону, но он бодро поскакал выполнять приказ. Леня прислушался к стариковским разговорам. Единственное, что он уловил – во всем виноват Берлускони. Самый древний дедушка, по виду далеко за девяносто, несколько раз провел большим пальцем по горлу при упоминании старины Сильвио и угрожающе ощерил беззубый рот. Видимо, такая нагрузка была старику уже не по зубам, он начал клевать носом и в результате выронил стопарик.

– Не спи, дон Серджио, замерзнешь, – выскочила на звон разбившейся посуды Света и принесла старикашке новую порцию.

– А что они пьют? – полюбопытствовал Леня.

– Граппу, – рассмеялась Света, – настоящие мафиози пьют только граппу. Дон Серджио в семидесятых пол-Италии держал, а сейчас стакана удержать не может.

– Так они все-таки старые мафиози?

– Они старые пердуны, – вынесла приговор Света и пошла за «деликатами».

Старики как-то негативно реагировали на слово «мафиози», и Леня решил на всякий случай сменить тему. Света как раз вынесла поднос, уставленный закусками среднерусской полосы.

– Секи, Леня, вот маринованные помидорчики. Вот мортаделла, она, конечно, похуже любительской колбасы, но тоже ничего. Вот картошечка, вот лучок. Вот гребаная пармская ветчина. Никакого сравнения с тамбовским окороком. Ел тамбовский окорок?

– Ел.

– Вот это «деликат». А пармская ветчина, тьфу. Одна голимая соль.

– Миле грацие, – блеснул итальянским Куприянов.

– Говори по-русски, обижусь, – предупредила хозяйка.

– Как скажешь. – Леня налег на провизию, которой питался всю свою сознательную жизнь.

Мортаделла действительно была один в один любительская колбаса, лучок шибал в нос не хуже, чем в Москве, а маринованные помидоры оказались такими же, что он ел два дня назад на родительской даче.

– Вкуснота? – с материнской улыбкой спросила Света.

– Вкуснотища, – вспомнил путешественник выражение из далекого детства.

– Жуй, жуй, глотай, – Света погладила Куприянова по голове, – а хочешь, самое козырное блюдо принесу?

– Давай, – согласился Леня, рассчитывая на лозанью или фокаччо.

Светик метнулась в подсобку и принесла очередное блюдо, подозрительно напоминающее обычный винегрет.

– Ин салато руссо, – хозяюшка поставила локти на стол, подперла подбородок кулачками и стала наблюдать, как Куприянов хомячит тривиальный винегрет. – Черт меня занес в эту Италию, – пожаловалась блондинка, – налогами задушили, взяток не берут, один раз продинамила их с квартальной отчетностью, так они тратторию сразу опечатали. Здесь с этим строго. А хочешь на меня на молоденькую посмотреть?

– Давай, – согласился Леня, рассчитывая увидеть грудастую пампушку у кухонной плиты.

Света потенькала телефоном, и Куприянов увидел редкую красавицу на фоне Эйфелевой башни.

– Такой я была двадцать лет тому назад, – шмыгнула носом Света, – сначала пять лет работала моделью в Париже, потом два года в Лондоне. Год жила в Испании, а последние двенадцать лет безвылазно торчу здесь. Прямо изозлилась вся на местные порядки. Первым сортом можно быть только дома.

– Так и езжай домой.

– Куда ж я без своего Хью. Мы с ним еще в Лондоне познакомились. Тогда он журналистом работал, – Света кивнула на муженька.

Хью, оставшись без надзора, уже успел нализаться в дупель и мирно дремал за своим законным столиком.

– Итиш твою мать, – заругалась хозяйка, – опять накеросинился, окаянный. Англичане, они же, как русские, пока не нажрутся, не успокоятся. Итальянцы – другое дело. Ни одного пьяного за все годы не видела.

Света принялась тормошить сонного супруга. А дон Серджио вдруг грозно заклекотал. Мимо пиццерии протопало два молодых туриста, на чьих майках красовался портрет дуче. Деды схватили свои костыли и палки, намереваясь навешать поклонникам Муссолини. Те сразу дали деру, решив не связываться с заслуженными поборниками демократии.

– Алла ностра, – продребезжал дон Серджио и поднял стакан, предлагая отпраздновать одержанную победу.

– Алла ностра, – эхом загундели бывшие гангстеры и сделали крошечные глотки.

Леня стал собираться и попросил счет. Плата оказалась подозрительно маленькой, и Куприянов стал выгребать из своего рюкзака все, что так или иначе могло напомнить Родину. Русские сигареты, зажигалка, шариковая ручка, последний роман Акунина легли на столик рядом с пустыми тарелками. Хозяйка «крутой гангстерской малины» всплакнула, как на родной тамбовщине. Куприянов попрощался и собрался уходить.

– Погоди, – крикнула вслед Света, – я тебя тоже гостинчиком побалую.

Она вынесла из подсобки литровую банку маринованных помидоров и сунула Куприянову в рюкзак. Деды с нескрываемой завистью посмотрели на Леню, а дон Серджио ревниво поднял свою стопку и пробурчал:

– Алла ностра.

– Алла ностра, – отозвались потрепанные временем братки.

– Что они лепечут? – спросил Куприянов.

– За наше здоровье, – перевела Света.

– Ну, ну, – усмехнулся Куприянов и пошел на вокзал. До него еще было идти и идти.

Званый обед

Леня Куприянов тащился по раскаленному Дубровнику и присматривался к ценам в местных едальнях. В его нагрудном кармане покоилась аккуратно сложенная купюра в двадцать евро, и Леня склонялся к мысли, что с такой суммой проще купить себе гирос (шаурма по-нашему) и бутылку воды. Но дешевых общепитовских точек вокруг не наблюдалось, зато всюду пестрели вывесками заведения посерьезней. Куприянов встал возле одного такого ресторанчика и принялся переводить в уме евро в куны и обратно, попутно сверяясь с ценами на рекламном щите.

– Русский? – высокий дядька в пропотевшей майке, потертых шортах и шлепках на босу ногу внимательно смотрел на Леню.