Текст книги "Золотой запас"

Автор книги: Александр Анучкин

#31
Москва, Лубянка, главное здание ФСБ России
6 мая 2008 года, 11.00

Этим утром директор ФСБ проводил закрытое секретное совещание. На него были приглашены только те, кому он доверял даже больше, чем себе самому. Люди, привыкшие выполнять приказы и не задавать вопросы никогда, даже когда становилось понятно, что директор приказал что-то дикое, страшное и противоестественное. Это были люди, для которых два слова – «национальная безопасность» – значили больше, чем тысячи и миллиарды слов о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Две недели назад директор поставил им задачу: перехватить конвой, сопровождаемый самыми близкими «соседями» – спецназом ФСО. Перехватить любой ценой, не оставить следов и свидетелей, не допустить ошибок.

Аналитики и оперативники подготовили два сценария, и директор скрепя сердце бьш вынужден выбрать тот, который нравился ему меньше всего. Просто в силу того, что первый был уж слишком рискованным. Даже здесь, в своем кабинете, он не бьш готов произносить вслух некоторые вещи. Совещание проходило почти в полной тишине. Директор читал, задавал короткие вопросы, подчиненные отвечали. Иногда – словами, но чаще – записками.

Наконец, все было закончено. Он пожал оперативникам руки и молча проводил их до дверей. Потом, подняв трубку, вызвал машину и попросил отвезти его на дачу. Ему категорически не хотелось участвовать в том, что должно было произойти сегодня. Глупое бегство в загородное благолепие казалось единственно возможным выходом. Он прекрасно знал, что произойдет ближе к вечеру, и прекрасно понимал, что однажды будет должен ответить за это. Перед кем-нибудь, но обязательно.

В это же время. Рязанская область

Тентованный «КамАЗ» в сопровождении двух внедорожников пропылил по холму, на какое-то время скрылся из глаз, выехал на проселочную дорогу, преодолел внешний кордон охраны и выкатился на асфальтированную трассу. Конвой должен был преодолеть сто восемьдесят три километра до Москвы, однако не проехал и пяти. Развилка федеральной трассы с какой-то второстепенной перпендикулярной дорогой оказалась перекрыта: несколько патрульных машин, воющие «скорые», беготня и суета. Среди всего этого, как огромная, выброшенная на берег океанская рыбина, завалившись на бок, лежала большегрузная фура с подмосковными номерами. Федеральная трасса стояла. Было похоже, что в ближайшие часы движение не откроют.

Пассажир головного внедорожника нервно закурил. Опустил стекло. К нему, спотыкаясь на ходу, придерживая правой рукой фуражку, а левой – бьющий по ляжке планшет, бежал молодой капитан. Пассажир внедорожника чертыхнулся и вышел из салона.

– Какие прогнозы, командир? – Он кивнул в сторону перевернутой фуры.

– Да никаких. – Гаишник выругался. – Ждем кран и тягач, вызвали еще час назад. Да и когда приедут, мать его ети, часа три уйдет, чтобы эту дуру с дороги оттащить…

– А че случилось-то?

– Да пойми теперь – там два трупа в кабине. – Гаишник с благодарностью вытащил из предложенной пачки сигарету, долго прикуривал, пряча огонек от сильного ветра, пытаясь одновременно держать фуражку, которая так и норовила слететь с головы.

– У меня такое дело, командир… – Пассажир внедорожника махнул перед лицом инспектора красной корочкой с золотой птицей на обложке. – Спецгруз, не могу ждать, – доверительно сообщил он.

Капитан наморщил лоб. Сделав несколько затяжек, он, наконец, нашел решение, и его простоватое деревенское лицо озарилось:

– Так сворачивайте направо! У вас карта есть? Нет, ну так щас, подожди, достану… Вот, смотри: здесь повернете, километров двенадцать прямо, там будет ферма полуразрушенная, за ней еще раз направо, мост, второй поворот налево, а дальше – по знакам пойдешь. Крюк выйдет километров в семьдесят, но все быстрее, чем тут ждать. Понял?

– Спасибо, командир! – Обладатель красного удостоверения благодарно кивнул. – Не заблудимся.

Мужчина запрыгнул обратно в кожаный уют салона внедорожника, что-то отрывисто сказал водителю. Огромная машина сорвалась с места, за ней тяжело тронулся «КамАЗ», следом, мигнув на прощание аварийкой, в поворот вписался автомобиль сопровождения.

Молодой капитан с простоватым деревенским лицом посмотрел им вслед, сделал последнюю затяжку и с отвращением выкинул сигарету. Достав из кармана кителя дорогой мобильный телефон, он набрал номер. Сначала говорил, потом слушал и кивал, вытягиваясь в струнку Казалось, он вот-вот отдаст честь своему невидимому собеседнику. Закончив разговор, инспектор лениво пошел к перевернутой фуре. Невесть откуда появившийся тягач уже заканчивал оттаскивать с дороги разбитый грузовик. Внимательный наблюдатель отметил бы про себя, что как-то все очень легко и быстро получается. Но никто из водителей, уже два часа стоявших в пробке без движения, даже не думал придираться. Все вздохнули с облегчением. Десятки двигателей заработали одновременно.

#32
Москва, съемная квартира в спальных районах на Востоке
1 июня 2009 года

«Каждые шестьдесят минут в мире происходит похищение человека. Семьдесят процентов похищенных погибают…» – вещал с экрана молодой ведущий с набриолиненной головой. Его вызывающе дорогой итальянский костюм с отливом посылал в объектив солнечные зайчики. Смотреть дальше не имело смысла.

Кряхтя, он отбросил одеяло, ступил босыми ногами на холодный пол и начал поиск тапочек. Вставать категорически не хотелось. Включать свет – тем более. Эта убогая квартирка на промышленной окраине города была уже, наверное, восьмой за последние полтора года. Он менял их с невообразимой скоростью, менял в тот момент, когда появлялось лишь подозрение. Что и кого подозревать? Спроси у него об этом, ответа не будет.

Просто подозрение.

Ему казалось, что за каждым его шагом неотступно следят. Он понимал, где и когда допустил ошибку, но исправить ее уже не мог. После получения звукового письма с того света он сошел с ума. Он опять поехал в этот маленький провинциальный город, опять вооружился биноклем и залез в этот чертов дом. Он пролежал там почти двое суток. Только на этот раз даже не подумал о создании легенды, даже не попытался маскироваться. Нет никаких сомнений – человека с биноклем видели, как минимум, трое. Это очень много.

Этим глупым поступком он не оставил своим нынешним преследователям выбора. Если раньше они могли считать, что он на самом деле ничего не знает, что только ходит вокруг, тыкается, подобно слепому щенку, в каждый угол, а потом и вовсе бросил, забыт про золотой завод под грузом личных трагедий – больших и маленьких, – то этим последним визитом он как будто сделал публичное заявление. Проще было выйти на площадь с плакатом, на котором крупными буквами была бы изложена вся суть уголовного дела, которым в тайне ото всех занимался следователь Фридман, которое стоило жизни уже бессчетному количеству людей – причастных и посторонних. Каждый, кто хотя бы косвенно узнавал о существовании золотого завода, каждый, кто был связан с тем, кто узнал, – все эти люди уже мертвы. Все, кроме него. А раз так, значит, он просто должен. Просто обязан. Если не для себя, не за себя, не за Фридмана и прочих, то за своих девчонок. Месть? Может быть.

Или его все же используют втемную? Втянули в сложную и очень опасную игру, о смысле, правилах и целях которой он никогда даже не догадается? Эта мысль все чаще приходила в голову в последнее время, иначе как объяснить это фантастическое стечение обстоятельств, зачем фээсбэншик Баринов перед смертью подготовил для него, как для спецагента иностранной разведки, такое количество подарков, кладов и страховочных вариантов? Такое нельзя было сделать ни за неделю, ни даже за год.

Когда ему требуются деньги, и он только начинает думать об этом, у него звонит телефон и некто со словами «я от Баринова» немедленно предлагает несложную, но очень и очень оплачиваемую работу: подготовить аналитическую справку, хорошенько покопаться в открытых источниках или провести простейшее детективное расследование. Совпадение? Возможно.

Когда ему кажется, что пора менять квартиру, он набирает один и тот же номер, а уже через несколько часов получает ключи от нового дома, причем всегда – именно такого, о каком думал. Это что – просто идеальный квартирный маклер (кстати, тоже какой-то знакомый мертвого майора)? Возможно. Маклер с очень хорошей базой.

Но эти совпадения не могут продолжаться вечно, в противном случае они – система. А вот зачем?

Под окнами прогромыхал трамвай. Ржавый нелепый жук, переваливающийся с боку на бок. Почему его так трясет? Рельсы ведь ровные?

Зевали фонари, покачиваясь на холодном ветру.

По потолку гуляли тени.

Он вышел на кухню и заварил кофе. Побрился. Долго смотрел в одну точку. Потом начал собираться.

На сегодня у него была назначена аудиенция. Сегодня, по плану, разработанному ушедшим в небытие майором (да будет же он гореть в аду!), он должен бьш начать. И он начнет, черт возьми. Все равно другого выхода ему не оставили.

#33
Московская область, загородная резиденция президента России
3 мая 2008 года

Больше всего на свете директор ФСБ не любил ходить на доклад к президенту. Доклады, впрочем, бывали разные. Иногда – совершенно пустые и протокольные: первые пять минут снимает личный оператор первого лица, потом их показывают в программе «Время». О других никто посторонний не знает. Он тогда даже приезжает к президенту несколько необычно – на другой машине, с другим водителем, всегда другой дорогой. Они все отвратительные, доклады эти. Но вот такие – напоминающие встречу опытного оперативника с агентом-недоучкой – особенно противны.

За двадцать семь минут (он засек время) президент ни разу не перебил, всего дважды поднял свои рыбьи глаза. Он знал эти глаза уже лет сорок, но привыкнуть к их рентгену так и не смог. Когда генерал, наконец, закончил, президент задал первый вопрос:

– Кто об этом знает?

Нужно было выдохнуть, прежде чем отвечать.

– Сейчас сложно сказать. Как минимум, три человека. Следователь провинциальной прокуратуры, один из моих оперативников и, что самое противное, один журналист. Дальше пока ничего не знаю, информация свежая.

– Как минимум, четыре, – сухо сказал президент. – Нет, пять. Кто-то ведь рассказал об этом тебе? Ну и я – шестой. – Глава государства позволил себе деревянную улыбку.

– Так точно, – сухой ответ.

– И что ты намерен делать?

Нужно было опять выдохнуть. Даже раза два.

– Я пока не принял решения, именно для того и просил встречи с тобой. – Слова давались тяжело. – В своем человеке я уверен, следователь – напуган, про журналиста, прости, пока знаю мало. Вроде нормальный парень, государственник со склонностью к контролируемой фронде. – Легкая полуулыбка. – Но он – самый опасный, ты понимаешь.

– А это, вообще, – правда? Повисла длинная пауза.

– Не знаю. Не знаю, как проверять.

– Ну, твой надежный человек – он может проверить?

– Думаю, да.

– У тебя – три дня. В пятницу я хочу видеть тебя в аэропорту перед вьшетом. Расскажешь все, что удастся выяснить.

– А если – ничего не удастся? Вместо ответа – рентген светлых глаз.

– Так точно. В пятницу. В аэропорту.

– Ну и прекрасно. – Президент перевернул страницу блокнота, давая понять, что аудиенция окончена. Директор ФСБ тихо встал, осторожно поставил на место красный стул с высокой спинкой, стараясь не шуметь, как кот, втянувший когти, прошел, не касаясь паркета. Вышел из комнаты, привалился к стене и шумно выдохнул. Один из охранников в приемной без выражения посмотрел на него. Им, охранникам, просто. Они и не такое видали.

– Киборги, бл…ь, – неожиданно вслух выругался директор и быстро пошел по коридору. Самая обычная на вид черная «Волга» с самыми обычными номерами, ревя двигателем, вырвалась на Рублевку. Он ехал на работу. Настроение было безнадежно испорчено.

#34
Рязань
5 мая 2008 года

Ночью Фридман захотел водки. Дома не оказалось. Кряхтя, пожилой следователь натянул видавший виды спортивный костюм, на цыпочках преодолел коридор со скрипучим паркетом, ощупью нашел ботинки. Вышел на улицу, выдохнул и подумал: зря курить бросил. Сейчас бы – очень не помешало. Постоял немного, послушал тишину. Бормоча себе под нос, пошел по темной улице. «Это Питер у вас – город разбитых фонарей? Вы еще не были в нашей деревеньке…»

Старый следователь шел по ночной улице и напряженно думал. Мысль была необычно четкой и ясной, так бывало у него и раньше, когда, распутывая совершенно немыслимые дела, он на подобных ночных прогулках находил ключи. Точнее – отмычки. Он шел, что-то бормотал, что-то думал, что-то напевал и чувствовал – на этот раз он где-то очень близко. До ответа – рукой подать. Не может быть все так просто. И дело тут не в том, что Сявкин о чем-то умолчал. Сявкин и не знал. Тут все серьезнее, тут, в этой гребаной цепочке, есть одно недостающее звено, самое важное. И, скорее всего, самое страшное. Стоит его нащупать, стоит приложить между двумя обрывками, и все станет ясно. Ясно-ясно. У кого бы стрельнуть сигарету? Ночная улица ответила ревом двигателя и визгом тормозов. Фридман успел повернуться и даже, как ему показалось, заметить две тени, летящие в его сторону. А потом бьшо уже поздно анализировать увиденное. Потом были

удар по голове

чьи-то сильные руки с двух сторон

запах бензина и еще чего-то автомобильного

какая-то веревка

запах свежести

невероятной свежести

прикосновение теплой воды

плеск теплой воды

тишина и темнота теплой воды

#35
Рязанская область, населенный пункт Ртищево
6 мая 2008 года, 13.35

Пассажиры переднего внедорожника выслушали короткий рассказ, водитель сверился с картой. Пятеро мужчин сняли оружие с предохранителей. Сидевший на заднем сиденье, в середине, кому-то позвонил и доложил обстановку. Золотой конвой, в самом худшем случае, опаздывал не больше чем на полтора часа. Неприятное, но – не фатальное отклонение от графика. Что-то подобное случалось и раньше.

Молодой гаишник объяснил дорогу правильно и четко: следуя его инструкциям, колонна достигла полуразрушенной фермы. Водитель первым и, похоже, единственным из всех увидел черный силуэт на крыше коровника. Он открыт было рот, чтобы поделиться новостью с товарищами, но не успел. Реактивный снаряд ударил прямо в двигатель.

Сидевший на заднем сиденье, в середине, каким-то чудом остался жив – он ничего не видел, не слышал и, похоже, не понимал, но инстинкты были сильнее. Хрипя, давясь собственной кровью, он из последних сил тянул руку во внутренний карман. За телефоном или оружием – решили не выяснять. Мужчина в камуфляже и черной маске, подошедший к развороченному внедорожнику, дважды выстрелил в голову раненому из небольшого пистолета с глушителем.

– Жалко парня, – сообщил он подошедшему двойнику – такому же громиле с черной шерстяной головой. – Знал его?

– Неа, – мотнул маской громила.

– А я знал. Мы с ним еще в погранвойсках вместе служили. Я у него на свадьбе два месяца назад был. Нормально так погуляли, скажу тебе.

– Теперь на поминках гульнем, меня не забудь! – хохотнул громила и отошел в сторону.

Человек, только что прекративший мучения раненого, оттянул маску, злобно сплюнул и что-то неразборчиво пробурчал. Было похоже, что юмор товарища он не оценил.

Чуть в стороне от них человек в дорогом сером костюме что-то тихо говорил в трубку спутникового телефона с огромной толстой антенной. Он говорил с жаром, даже помогал себе левой рукой, но всякий раз, когда его собеседник на другом конце провода начинал отвечать, замирал, вытянувшись по струнке, отводя локоть правой руки в сторону, четко параллельно телу, как будто отдавая честь. Ветер заглушал его слова, и можно было расслышать только последнюю фразу: «Будет исполнено, товарищ генерал армии!» Спецназовцы уважительно покачали шерстяными черными головами и вернулись к работе с удвоенной силой – они догадывались, что выполняют личный приказ директора ФСБ, а теперь все сомнения рассеялись. Генерал лишнего не прикажет.

«КамАЗ» и второй внедорожник, замыкавший колонну, не пострадали, находившиеся там люди не успели оказать сопротивления. Связав им руки полимерными наручниками, люди в масках быстро и по-деловому увели всех куда-то за угол заброшенной фермы. Предварительно всех – и живых, и мертвых – тщательно обыскали. Человек в сером костюме собрал в большой черный мешок личное оружие, жетоны-«смертники», сотовые телефоны, кольца, цепочки и одинаковые удостоверения в кожаных обложках с гербом. Остатки машины, в которую попал реактивный снаряд, стащили с дороги. Один из спецназовцев притащил портативную автомобильную мойку: мощная струя смыла с дороги бензин, масло, гарь и кровь.

С момента обстрела прошел всего час, когда колонна снова двинулась в путь. Место уничтоженного внедорожника занял другой – точно такой же, с таким же номером. Теперь конвой сопровождали еще три автомобиля: два больших американских микроавтобуса с наглухо тонированными стеклами и приземистая «семерка» «БМВ».

Расскажи кому – скажут, глупая и дикая история. В сотне километров от Москвы спецназ ФСБ уничтожает спецназ ФСО. Глупо и дико. Люди, сидевшие сейчас в машинах, двигавшихся в сторону столицы, понимали это лучше многих. Час назад им пришлось стрелять – в упор, глядя в глаза сквозь прорези черных матерчатых масок. Они стреляли не во врагов, даже не в условного противника. Они все вместе прошли одну учебку, тренировались на одних базах, вместе отмечали праздники. Просто был приказ. А приказы – уж так принято – обсуждают только после выполнения. Если обсуждают вообще. Золотой конвой ехал в сторону столицы в полной тишине и радиомолчании. И если последнее было предписано отдельным приказом, то вот с первым все было сложнее. Невероятно хотелось говорить, рассказывать анекдоты, травить сальные байки. Но не было сил. Невидимые замки сковали людей, которым обещали квартальные премии и отгулы за то, что они сделали только что. Гарантированный уик-энд с женой и детьми на шестисоточной даче за убийство друзей.

#36
Москва, Последний тупик, явочная квартира московского управления ФСБ России
16 мая 2008 года

На десятый день квартира в Последнем тупике стала почти родной. Баринов приходил каждый день. Солировал. Отвечать ему, по большому счету, было нечего. Заботливый, как сука добермана, родившая два теннисных мячика, он приносил то горячую курочку, то пару литров разливного пива из ближайшего бара, то стопку газет.

Курочка и пиво потреблялись, газеты – нет. Не было желания.

На этот раз он рассказывал про похороны, на которые нельзя было ходить. Девчонок так и не опознали. Эпицентр взрыва находился четко этажом ниже, там вообще ничего не осталось. Майор пытался подбирать слова, искренне полагая, что может если уж не совсем избежать смертельных ранений, то, по крайней мере, сделать их легкими, сквозными, так, чтобы жизненно важные органы – не задеты. Получалось у майора плохо, но вовсе не от того, что он не старался. Просто ситуация была немного другая. С оторванной головой не пьют обезболивающее, каким бы невероятно сильным и импортным оно ни было.

– Представляешь, даже президент приезжал. И, – Баринов немного помолчал, – даже ничего не сказал.

– А что он мог сказать?

– Ну, не знаю. Соболезнование, все такое, будет раскрыто, понесут наказание.

– Он же у нас вроде не клоун. Зачем ему такие глупости говорить? Наговорился уже.

– Злой ты.

– Ах…ть. А какой я должен быть?!

– Прости, прости. Конечно.

Потом минут десять молчали. Вдруг Баринов подхватился:

– Ты же понимаешь, я в следственной группе, я тебе ничего не могу рассказать, честно. А там есть что рассказать. Правда, клянусь тебе, будет раскрыто!

– Майор…

– Прости, но правда.

– Я вам верю.

– Уфф. Ну, уже и на том спасибо. Скажи лучше, что тебе нужно?

– Мне? Ха, ну, яд есть? Или именной маузер от железного Феликса? Есть – что-нибудь полезное?

– Типун тебе на язык, парень. Ты – будешь жить.

– Ну да, доктор сказал – в морг, значит – в морг.

Майор ушел. В квартире сразу стало пусто, запахло тишиной и пылью. Надо было что-то делать. Он привычно начал мерить комнату шагами. От шкафа до окна – семь. И обратно – семь. Если попытаться пойти от другой стены, то выйдет всего три. Коридор. Двенадцать шагов. Стоп. Что это? В углу у двери – спортивная сумка. Майор забыт? Нет, этот – просто так – ничего не забудет. Принес подарочек? Посмотрим.

Он взял сумку двумя руками за две ручки и осторожно, словно бомбу, которая может взорваться в любой момент, перенес в комнату, которую уже привык счи-

125

тать и называть своей. Настолько своей, что даже хотелось съездить куда-нибудь в ИКЕЮ и купить тумбочку, глупый подсвечник, белого плюшевого медведя, на котором можно спать, как на подушке, а он при этом будет обнимать за шею лапами. Хотелось превратить этот дом в настоящий дом.

Так. О чем это я? Сумка. Осторожно поставить на стол. Посмотреть еще несколько минут, прислушаться. Нет, никаких посторонних звуков, кроме стука собственного сердца. Стучит, как у испуганного ежа, – в трех метрах слышно. Двумя пальцами за язычок молнии. Медленно, медленно, еще медленнее. Противный звук, казалось, разрывает барабанные перепонки. После второй половины страха уже не было, он открыл одним резким движением. Боже. Боже. Какая безжалостная сука…

Его руки тряслись. Он вынимал из черной глубины сумки и выкладывал на стол вещи, о которых давно забыл, да и вспоминать не хотел. Вещи, которые так прочно связывали его с прошлой жизнью, с той жизнью, где все было так хорошо и правильно, выстроено и отлажено, где каждая шестеренка – смазанная и обточенная – стояла именно там, где нужна.

тетрадь в клеточку, сорок восемь листов, мятая

стальная пружинка

фотокарточка в дешевой рамке

россыпь дисков в бумажных конвертиках

золоченый медальон с прядкой светлых волос внутри

тонкое кольцо белого металла

истрепанный томик Хемингуэя с почти выцветшим

библиотечным штампом

Все. Нет. Я больше не могу. Откуда все это? Он взял в руки книжку и провел рукой по корешку. Корешок царапался. Он провел еще раз и внимательно посмотрел на ладонь. В ее складках (и как там только называются все эти линии? Судьбы? Любви? Жизни? Смерти?) застряли микроскопические белые крошки. Он знал, что это за вещество. Это был бетон, крошки бетона. Все эти вещи, все эти гребаные артефакты Баринов – или кто-то из его подручных – достал из-под руин, оттуда, где раньше бьш его дом, где раньше, размеренно и правильно, текла его жизнь. Где всего несколько дней назад он бьш счастлив и строил глупые планы.

Он отложил книгу и взял в руки тетрадь. Детская забава – гадание по страницам и строчкам. Может быть, сейчас – самое время? Сейчас, когда уже некому больше верить, осталось доверить свою судьбу подростковой мудрости? Он загадал номер страницы и строку. Полистал, открыл, провел пальцем. Вот оно: …я перестал думать о смерти, потому что умер папа. Когда мне было 14 лет, я думал, что умру в 30. Теперь, когда нет папы, я думаю иначе. Надо жить.

Тетрадка жила своей жизнью. Иногда, уже после переезда в Москву, уже после того, когда, казалось, мир лег к его ногам, вдруг возникала жгучая потребность открыть клетчатые странички, найти небольшое свободное пространство и написать там хоть что-то, хоть какую-то глупость. Он перебирал кончиками пальцев замусоленные края листов. Если открыть сейчас, что будет?

 
Когда-то и ты был маленьким мальчиком,
играющим в кубики, в дочки-матери.
Теперь ты в стендапе появишься в Нальчике
на телеэкране, перед кроватями
уже засыпающих телезрителей,
которым вставать в полседьмого в Бутово
и затемно, в силу того – что родители,
вести в детский сад неуклюже обутого
ребенка, который сыграет в кубики
не хуже иных столпов журналистики.
На улицах Нальчика стынут трупики,
с деревьев падают желтые листики.[2]2
  Стихи Геннадия Берникова.


[Закрыть]
 

Это стихотворение тысячу лет назад посвятил ему человек, очень близкий человек, почитаемый в те далекие дни единственным настоящим другом. Даже так – Другом, с большой буквы. Потом что-то случилось – он уже не помнил точно, что именно, но история была некрасивая, глупая и не стоила даже выеденного яйца, но дороги вдруг разошлись, как на Т-образном перекрестке, разлетелись в стороны, без всякой надежды сойтись вновь. Так они и ехали по разомкнутому кольцу с тех пор. Сколько времени прошло? Лет пять? Он тогда вернулся из какой-то очередной выматывающей, убивающей командировки, опять пил и плакал, погружая себя в депрессию все глубже и глубже. Со стороны даже казалось, что этот процесс доставляет ему удовольствие. Мудрый друг, старше и опытнее, нашел слова. Вроде – посмеялся, а вроде – поддержал под руку, за секунду до падения.

Потом они еще десятки раз обменивались такими короткими, немного шутливыми посвящениями, эта «поэтическая дуэль» затягивала и затягивала… Вот и еще, на следующей странице:

 
Пора ложиться спать, мой друг.
Все выпито давно вокруг.
Сценарий в сотню килобайт —
не получился. Баю-бай.
 
 
Не спится? Выпей донормил.
Работодатель утомил?
А ты? Нет, ты – не раздолбай.
Ты – алкоголик. Баю-бай.
 
 
Засни, мой милый голубок!
И явится червей клубок.
Его – в объятия сгребай
и наслаждайся. Баю-бай.
 
 
Ты их когда-то, дурачок,
на свой насаживал крючок.
Так что теперь не уповай
на милость божью. Баю-бай.
 
 
Тебя разглядывает смерть
во сне, как жертву. Но суметь
спастись – реально. Засыпай.
Проснешься утром. Баю-бай.
 
 
Я сам явлюсь к тебе во снах
(ты осторожно спросишь: «Нах?..»).
Засни, мой милый голубок.
В конце концов, тебе не пох?..
 

Он с силой захлопнул тетрадку и отшвырнул ее в сторону. Лениво махнув клетчатыми крыльями, она бздынькнула пружиной о чугунную батарею, подняв в воздух столбик пыли. Какая глупость. Ка-ка-я глу-пость.

Он еще раз подошел к столу и опасливо заглянул в черные недра сумки. Что там еще? Какой-то старый блокнот. Он пролистал несколько страниц. Черт, ему уже лет семь. Может, больше. Будет интересно почитать. Но не сейчас. Потом. Слишком много прошлого для одного дня. Слишком. Сейчас надо просто попробовать еще поспать. Совсем чуть-чуть. Часа два-три.