Текст книги "Жестокая экономика. 37 невыученных уроков"

Автор книги: Александр Иванов

Соавторы: Дмитрий Потапенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Предприниматель и государство. Вечное противостояние

Это история о том, как пытливый ум предпринимателя превращает обычные, казалось бы, продукты с помощью технологий в столп экономики. Из обычной сельди, которая стоила копейки, поняв, в чем проблема этой рыбы, Бейкельс сделал то, что, можно сказать, положило основу товаропроводящей цепочки. Даже короли посещали могилу этого человека.

Вторым технологическим прорывом явилось умение мариновать, то есть перемещение точки принятия решения и точки изменения товара, или товарной категории, ближе к месту вылова, то есть к месту переработки. Помимо того, что этот талантливый предприниматель смог отсечь ненужное, он смог и добавить нужное – маринад. После этого Голландия начинает развиваться. Развивается кораблестроение, развивается импорт. А государственные мужи, как обычно, стараются все это ограничить. Как это похоже на современность. Более того – предприниматели развивают кооперацию, каждый из них создает товарищество, в котором индивидуалисты выполняют какую-то свою, очень важную функцию.

Как просто из обычного продукта сделать основу страны с помощью предпринимательской инициативы. И как легко убить экономику страны ограничениями, которые изобретает так называемое государство, вмешиваясь в предпринимательскую инициативу и технологические цепочки, полагая, что все должно быть ему, этому Левиафану, подконтрольно, что со всего нужно стричь купоны, акцизы, поборы…

Глава 14
Конфуцианцы против евнухов

В 1405 году Китай создал флот, равного которому не знала история. Дело даже не в количестве кораблей (хотя и оно впечатляло – некоторые источники говорят о том, что он состоял из более чем 1800 судов, хотя и более реалистичная цифра, в 280 кораблей, фантастична даже по нынешним временам), но и в том, что это были за корабли… Несколько десятков (по разным данным – кто-то пишет про 60, кто-то про 80, некоторые настаивают на цифре в 130 судов такого типа) – это так называемые «корабли сокровищ», «баочуань». Есть такое мнение, что китайцы всегда стремились к грандиозности. Есть масса фактов, подтверждающих этот взгляд. И – масса фактов, его опровергающих.

«Сокровищницы» были настоящими монстрами даже по нынешним временам. Размером в полтора-два футбольных поля, водоизмещением флагманов в 19 тысяч тонн (тогда как венецианская галера – 200–250 тонн, каравелла – от 20 до 100 тонн, а гордость начала ХХ века, «Титаник», – 53 тысячи тонн). Баочуани сопровождал огромный вспомогательный флот, среди которого были специальные военные и грузовые корабли и даже танкеры с пресной водой.

Знаменитый арабский путешественник ибн-Батутта (которому в Китае решительно ничего не нравилось), описывая китайский корабль, судя по всему, предшественника баочуаня, с восторгом сообщает про тройную его обшивку, про то, что там каждая каюта оборудована туалетом, и в них даже есть запирающиеся двери, для уединения тех, кто путешествует с наложницами. Впрочем, «купить билет» на такой корабль богач ибн-Батутта не смог, хотя очень старался…

В течение почти двух с половиной десятков лет флот совершил несколько плаваний, добравшись до Индонезии, Индостана и даже восточного побережья Африки, по дороге «зачистив» морские просторы от пиратов. С каравеллами Васко да Гамы их развели всего-то 60 лет. А было бы забавно посмотреть на встречу каравеллы с «сокровищницей»: каравелла, наверное, выглядела бы как воробей рядом с вороной. Но этой встрече не суждено было состояться.

В определенный момент Китай оборвал свою дипломатическую, военную и торговую экспансию (по сути, так и не начавшуюся) так же резко, как и начал. Причина тому – продолжавшаяся в Китае много лет борьба между конфуцианцами и евнухами, в которой на тот момент верх одержали консервативные конфуцианцы, сторонники самоизоляции Китая.

Историю всегда пишут победители, а конфуцианцы – карьерные чиновники – писали ее всегда, даже в эпоху господства евнухов. В какой именно момент конфуцианцы и евнухи оформились как две соперничающие партии, точно не известно, известно разве что, что евнухи как «партия» возникли в противовес чиновникам, связанным жесткими этическими нормами.

Конфуций считал необходимым всегда говорить государю исключительно правду, даже в ущерб собственной безопасности, не говоря уже о карьере: известен случай, когда в плен к ойратам (одному из монгольских племен) попал китайский император. Ликующий хан предложил его выкупить, но чиновник и полководец Юй Цянь, сочтя условия выкупа неприемлемыми, ответил, что на первом месте в государстве стоят интересы народа, на втором – государства и только на третьем – государя. Император, вернувшийся-таки из плена, припомнил эти слова чиновнику и казнил его, увековечив, однако, память о нем строительством храма…

В отличие от конфуцианцев евнухи не были связаны никакими этическими нормами, они служили не народу и не государству, а лично государю. Оскопление в те годы стало своего рода «социальным лифтом»: евнух быстро получал право входить в личные покои императора, получал доступ к его персоне, а вместе с ним – к власти и деньгам – в противовес конфуцианцам, для которых подъем по карьерной лестнице был долгими годами учебы, сдачи специальных экзаменов на следующий чин, требовавший специфических знаний и наработки опыта. Евнухи распоряжались казной и грандиозными стройками, командовали армией и флотом (строил «сокровищницы» и совершал все путешествия на них Чжэен Хэ – евнух).

Конфуций считал, что политические запросы первичны. Ремесло и торговля представлялись ему чем-то самим собой разумеющимся, незыблемым и вечным, а сами эти занятия он почитал за низкие. Примат политики над экономикой естественным образом вел к изоляционизму – зачем куда-то плыть, зачем вступать в какие-то сношения с неупорядоченным и глупо устроенным внешним миром, когда довольно навести разумный порядок в своем отечестве, огородившись армией от внешних неприятностей и волнений?

Возможно, евнухи могли бы ему что-то возразить – будь у людей, поднявшихся из низов, возможность сформировать свою точку зрения и как-то оформить ее письменно. А может быть (скорее всего), действовали они интуитивно, «по ситуации», и философствовать были не склонны. Так или иначе, конфуцианцы победили. Великий флот был полностью уничтожен «за ненадобностью». Более того, строить большие океанские корабли в Китае было запрещено под страхом смерти.

Торговые пути, которые вполне могли бы перетечь в руки китайцев, как минимум от Шанхая до Малакки (как было задумано при строительстве армады), остались в руках предприимчивых арабов. Ну а от последствий изоляционизма Китай излечивается до сих пор.

К чему приводит приоритет политики

Эта история говорит о многом, но главное в ней, пожалуй, – роль личности в истории. Юй Цянь, по сути, пожертвовал своей жизнью за правду. У нас таких примеров – когда люди жертвуют собой, платят за истину своей жизнью – достаточно много. И заметьте: император, который его казнил, впоследствии увековечил его память. Юй Цянь действительно был талантливым полководцем.

Очень непростая история человека. И очень непростой выбор для человека. Правду, однако, следует поставить в кавычки, потому что «правда» у нас каждый год меняется. И не только у нас. Как видите, в истории происходили гораздо бóльшие изменения, когда приходилось, несмотря ни на что, отстаивать свои интересы.

Две соперничающие группировки – конфуцианцы и евнухи – это фактически партии. Евнухи выиграли на коротком промежутке времени, а конфуцианцы выиграли, по сути дела, историю. Они выиграли Китай.

К сожалению, приоритет политики всегда приводит к изоляционизму, к удушению экономического потенциала страны. Вылезет ли из этого изоляционизма страна, вылезет ли из него гражданское общество, зависит от людей и их лидеров. Причем важно понимать, что лидер в данном случае – тот, кто себя таковым посчитает. Лидером может быть каждый. И должен быть каждый. И тогда есть шанс, что не только ваше имя прославят в веках, но и страна будет процветать.

Глава 15
Кяхта и торговля с Китаем

Только во второй половине XVI века в России появилось понимание, что где-то на окраине земли есть довольно большое и сильное государство, называемое «Китай». Само название объясняет, что за жителей этого большого государства первые русские в Сибири приняли вовсе не китайцев, а киданей, одно из монгольских племен, с которыми им довелось столкнуться раньше, чем с собственно китайцами (у Афанасия Никитина, который был точно лучше осведомлен о Китае, чем казаки, покорители Сибири, Южный Китай называется «Чина», а Северный – «Мачина», что звучало похоже на китайские самоназвания).

Учитывая собственную малочисленность и чрезвычайную удаленность от центра страны, русские изо всех сил декларировали свои «мирные намерения», что не мешало им обживать захваченные территории, строить крепости и облагать местные племена данью. Направляемые царями в Пекин посольства (с целью «застолбить» захваченное и организовать торговый обмен) долго не давали никакого эффекта – китайские императоры, считающие «народы, населяющие Вселенную», своими подданными, принимали дары («дань») от русских – но этим все и ограничивалось.

Наконец, в 1689 году, как итог «албазинской войны», родился Нерченский договор. Права на контакты с Китаем и закрепление Забайкальских территорий были куплены у воцарившейся к тому времени в Китае Маньчжурской династии ценой потери (до 1860 года) уже освоенного было Россией Приамурья. Это вовсе не означало, что желаемая Россией торговля с Китаем началась (хотя договор прямо предусматривал торговые сношения, правда, при наличии у торгующих каких-то смутных документов на право торговли).

Торговые караваны, отправляемые раз в три года аж из Москвы, были «казенными» – иметь свои товары и торговать имели право только пристроившиеся в штат. Штат обыкновенно состоял из главы миссии, как правило из купцов («гостя»), представителя администрации, «целовальников» (администраторов) в количестве не менее четырех, некоторого количества «агентов»-торговцев, одного офицера (зачастую гвардейского) и сотни казаков для охраны, а также многочисленных возниц, погонщиков и слуг. Караваны формировались в Москве и, поспешая, «елико возможно», двигались по Сибирскому тракту, а далее, через пустыню Гоби, до Пекина. Путешествие занимало год.

Иногда такие караваны оказывались баснословно прибыльными – так, «торговая экспедиция» гостя Савватеева в 1702 году с товарами на 22 319 рублей 74 копейки принесла прибыль в 100 тысяч рублей (годовое жалованье стрельца в те годы было 2 рубля), караван под его же руководством в 1711 году получил двукратную прибыль, но чаще (при более шустрых и, возможно, не слишком-то чистых на руку руководителях) случались убытки, о которых «репорты» тех лет, как правило, стыдливо умалчивали.

Государственная торговля с Китаем в общем и целом оказалась вопиюще неэффективной, и с 1714 года наконец разрешена была и частная торговля (что не отменило казенные караваны, которые бессмысленно мыкались от Москвы до Пекина до 1762 года). Правда, нужен был своего рода «торговый оплот» на русских землях – ездить торговать в Ургу (нынешний Улан-Батор – Монголия тогда находилась в вассальной зависимости от маньчжуров) не всегда было выгодно.

В 1727 году русский дипломат Савва Рагудзинский-Владиславич заключил с Китаем ряд новых договоров, что дало возможность открыть новый крупный торговый пункт – Кяхту (собственно, Кяхтой – по имени местной реки – была названа торговая слобода, примыкающая к возведенной Рагудзинским крепости – Троицесавску, то есть построенному на Троицу Саввой). Строительство было поручено армейскому капитану и 30 солдатам. Позже солдат и казаков немного прибыло, но как бы то ни было, а со строительством как-то управились. На китайской стороне так же быстро вырос и расцвел торговый «брат-близнец» Кяхты – Маймачен.

С того времени начинается расцвет Кяхты, «Венеции пустыни», как ее несколько избыточно поэтично называли (подразумевая под этим, что в Венецию прибывают корабли, а в Кяхту – караваны верблюдов) местные купцы и чиновники. Вряд ли жители бурятского городка видели Венецию, но образ всем понравился и вошел в обиход. Именно с этого момента открывается знаменитый «чайный путь», протянувшийся от Уханя до Санкт-Петербурга. Этот путь образовался не сразу – ему препятствовали законы тех лет, тормозящие обмен: запрещался вывоз за рубеж частным образом пушнины и драгоценных металлов. Во времена Екатерины II этот запрет был отменен ввиду его бесполезности из-за достигшей небывалых размеров контрабанды.

Государственная монополия существовала (отменялась и вновь вводилась) также на торговлю ревенем – целебные свойства этого растения очень ценились и в Китае, и в России. Ревень продавался активно, вне зависимости от запретов и разрешений с той или другой стороны.

После снятия ряда запретов торговое дело сдвинулось наконец: с 1755 по 1800 год оборот кяхтинской торговли вырос в 10 раз.

На рубеже веков русско-китайская торговля велась в основном двумя товарами: пушниной из России (доля которой достигала 95 % русского экспорта) и чаем из Китая (достигавшим в иные годы тех же 95 %). В какой-то момент пушнина отошла на второй план: отчасти вследствие «истощения пушного зверя», промысел которого принимал гигантские масштабы (правители боролись с «истощением» путем запрета на хлебопашество в Забайкалье – «дабы не изничтожали леса под пашню»), отчасти – в связи с появлением в России массового производства дешевого и качественного ситца. На самом излете кяхтинской торговли, в конце 60-х гг. XIX века доля ситца в экспорте составляла уже 50 %.

Что касается Китая, то ему всегда было чем торговать с «северными варварами» – отлично продавались ткани, фарфор, драгоценные камни и металлы, сахар-леденец (петушки на палочке называли тогда «китайскими»), но все-таки именно чай был главной мечтой купцов: во‑первых, радовала компактность товара, во‑вторых – он сильно вырастал в цене буквально с каждым километром пути, в‑третьих – самые продвинутые купеческие дома с большой выгодой перепродавали чай в Европу. Было некоторое «маршрутное распределение» чая: дорогие сорта его доставлялись в Европу морем – тут уместно вспомнить знаменитые гонки чайных клиперов в Англии, – дешевые же неспешно проделывали путь из Китая в Европу через Кяхту.

«Великий чайный путь», при всей своей медлительности, был востребован: как дорогой чай, для богатых, добирался из Лондона в Санкт-Петербург, так и дешевый чай, для английских бедняков, переправлялся из Санкт-Петербурга в Лондон. Есть свидетельства, что в середине XIX века около половины потребностей жителей Европы в чае перекрывали поставки «русского чая» (торговая марка с характерным названием Caravan существует до сих пор) и перед началом Крымской кампании в Англии и Франции возможная угроза его отсутствия вызывала беспокойство тамошних политиков, и именно это беспокойство вызвало взрывной рост количества чайных плантаций в Индии.

Но не индийский или цейлонский чай поставил крест на кяхтинском маршруте, а открытие Суэцкого канала в 1869 году. Как это и случается, «великий чайный путь» не умер вдруг, а медленно таял, но в 1909 году оборот чая, проходящего через Кяхту, уже снизился по сравнению с серединой XIX века в 100 раз.

Наверное, стоит написать о некоторых экспериментах, на которые пускалось правительство в надежде получать прибыль от торговли с Китаем, например о приграничной торговле, – начиная с 1860 года, после заключения Пекинского трактата, приграничные районы заполняются китайцами (им полиция предоставляет «билеты» для пребывания на территории Российской империи сроком на год), которые не только работают на тяжелых работах, но и беспошлинно торгуют – как правило, какими-то мелочами вроде дешевых ремесленных изделий.

Это напугало кяхтинских купцов, чьи дела и так дышали на ладан, – они многократно обращались в правительство с целью «урезонить» «конкурентов» и в конце концов добились своего – китайцам была разрешена беспошлинная торговля на расстоянии не более чем 50 км от границы (аналогичного разрешения русские для собственных подданных добились и от китайских властей). Все остальные китайские торговцы обязаны были оформлять «гильдейское» или «мелочное» торговое свидетельство и платить пошлины так же, как и русские купцы. Так родилась в тех краях приграничная торговля (уже принятая и опробованная к тому времени во взаимоотношениях многих стран мира).

Любопытно и другое: конец XIX века в России – период бурного роста почтовой, или каталожной, торговли (в конце XIX – начале ХХ века Россия была одним из мировых лидеров и даже новаторов в этом деле), и кяхтинские купцы оказались вовсе не дремучими людьми: приобретенные ими в Кяхте беспошлинно «китайские мелочи» прекрасно расходились по всей России благодаря каталогам и рекламе в газетах.

Правда, логистика мешала «оставлять деньги» в родной Кяхте – там шли закупки, а потом товары перевозили в Иркутск, куда постепенно перебрались практически все кяхтинские «гости», за исключением скотопромышленников, бизнес которых угасал медленнее других. И уже из Иркутска, по железной дороге товары разъезжались во все стороны нашего необъятного государства.

Иркутск на какое-то время стал заметным центром каталожного дела в России, которое, впрочем, как и торговля вообще, угасло после революции.

А былая «Венеция пустыни» стала ничем не примечательной точкой на карте страны, обычным российским депрессивным городком, в руинах которого угадываются еще следы далекой, покинувшей нас, цивилизации.

Благая весть

Еще один уголок великой России, который в свое время подняла приграничная торговля.

Сейчас мы наблюдаем очень похожую историю развития отношений с Китаем. Мы пытаемся точно так же выстроить их и торговать. Правда, без особой прибыли для себя. Мы поставляем электричество китайцам по 1,4 рубля, тогда как продаем его себе же по 2,7 рубля. То же самое, по сути, происходило и в XVI–XVII веках, когда с большим барышом сюда поставлялись товары из Китая.

Заметьте, что запреты не способствуют развитию Руси на тот момент (1755 год), только их снятие привело к росту торговли. И главными товарами, конечно, были пушнина и чай – валюта тех времен. «Великий чайный путь», по сути, был проложен через нас. Если бы не чай, этого пути бы не было.

Наше правительство, конечно, пыталось, как сейчас, так и тогда, получить прибыль. Заметьте, что тогдашние купцы стали прообразом каталожной торговли. Точнее, каталожной торговли для тех, кто родился при советской власти. Во времена СССР был каталог «Отто». Оказывается, наши купцы существенно раньше сформировали и спрос, и предложение.

Что же низложило Кяхту? Скорее всего, расширение Российской империи. Мы завоевали новые территории, и Кяхта ушла в глубь страны. Но это не означает, что приграничная торговля не послужила развитию следующего небольшого города. Благовещенск – один из таких форпостов. Может быть, имеет смысл взглянуть на опыт веков и пойти проверенным путем?

Глава 16
История одного торгового бойкота

Первая запись о Японии в китайских хрониках датируется 57 годом – китайцы, привыкшие «метить территории» и искренне считавшие все живущие на земле народы подданными своего императора, сообщают, что в этот год император передал золотую печать стране На народа Ва, то есть – Японии и японцам.

Более тысячелетия японцы впитывали китайскую культуру и традиции (буддизм и иероглифы, палочки для еды и ремесла и многое другое) и даже пробовали – несколько столетий – скопировать модель государственного управления. Однако эта, последняя, затея потерпела неудачу, что стало понятно к концу Х века. Феодальные кланы окончательно вышли из-под контроля, и началась многовековая война «всех против всех».

Иногда кланы объединялись и совершали массированные набеги на соседнюю Корею, а позже – на Китай, и главной целью набегов был рис – сельское хозяйство Японии сильнее других отраслей страдало от бесконечных войн. Китайцы пробовали дать им отпор, но выходило все время как-то невнятно: например, хан Хубилай предпринял две попытки вторгнуться в Японию (второй его флот, как принято считать, был самым крупным в истории человечества, вплоть до той группировки кораблей, что участвовала в 1944 году в высадке союзников в Нормандии), но оба раза Камикадзе, Божественный ветер, крушил армады завоевателей.

Торговые отношения Японии и Китая то замирали на какое-то время, а то прекращались вовсе и были если не мертвыми, то – полумертвыми, хотя эпоха X–XIII веков считается периодом расцвета торговли в китайских морях, обогатившей всех ее участников.

Но войны сделали торговлю занятием сверхрисковым, а свято место, как известно, не бывает пусто – и пустующее пространство заняли японские пираты, которые были не столько пиратами – по отношению ко всем торгующим и друг к другу (в чем-то копируя модели отношения японских феодалов – «все против всех»), сколько контрабандистами, восполняя пробелы в торговле.

Именно японские пираты (хотя говорят, что в состав шаек входили и корейцы, и китайцы, даже, как считается, в более поздний период именно китайцы составляли основной костяк пиратских банд) – вако или вокоу – стали причиной категорического отказа Китая от торговли с Японией, который начинается в XV веке и продолжается аж до ХХ века.

В то время японские пираты особенно обнаглели, и китайский император направил своего посла в Японию с требованием обуздать наглецов. Япония же изнывала от очередной гражданской войны, и сегуну, наверное, даже пробовать понимать ерунду, о которой говорят эти непонятные послы, было лень или недосуг (по слухам, на жизнь сегуна было совершено более сотни покушений), и он просто отрубил головы послам, дабы те ему не докучали.

С этого момента торговля между странами попадает под запрет под страхом смерти.

И Китай, и Япония проводили политику самоизоляции – притом что обе страны крайне нуждались во внешней торговле. Но – примат внешней политики над экономикой, боязнь «потери лица» были куда важнее выгод.

Конечно, нехватка прибылей, которую могла бы приносить торговля, компенсировалась для властей жесточайшими поборами с собственных подданных. Сказывалось и отношение к торговле как к занятию презренному – торговля в обеих странах была занятием малопочтенным, а торговец на социальной лестнице стоял ниже крестьянина и ремесленника.

Китаю крайне не хватало серебра, источником которого была Япония, Японии – риса, шелка и ремесленных товаров. Контрабандисты и пираты отчасти восполняли эти пробелы, но настоящий фурор произвел первый португальский корабль, прибывший из Японии с грузом серебра.

Груз этот принес португальцам прибыль в 500 тысяч дукатов. Чтобы понять, что означала эта сумма, вспомним, что размер «отступных», которые португальская корона выплатила испанцам в обмен на их отказ от претензий на Острова Пряностей, составил 200 тысяч. Такой баснословной выгоды, кажется, в торговле еще не случалось. Португальцы, затем, с опозданием на несколько десятилетий – испанцы, но особо – сменившие их голландцы с большим усердием и успехом наживались на спеси восточных владык. А кстати – как там пираты-контрабандисты?

А пираты – и вовсе великолепно. Макао, Формоза и Филиппины стали их новыми жертвами и торговыми партнерами. Сфера их действий расширилась до того, что пиратские корабли даже поднимались вверх по течению Янцзы с целью грабежа.

В XVI веке моря прочно оккупировал «король пиратов» Мураками Такееси, справиться с которым не удалось ни флоту сегуна, ни португальским морякам (у которых, впрочем, обнаружились общие коммерческие интересы с Такееси, и до вооруженных столкновений дело не дошло). Такееси придумал бронировать свои корабли, «изобрел» (не перенял у европейцев, а придумал сам) оснастить корабли артиллерией и снарядил своих пиратов гранатами, что давало ему преимущество в абордажных схватках.

Знаменитый пират Чжен Чэнгун, называемый европейцами Коксинга, набрал такую мощь, что даже отвоевал у голландцев, мощнейшего государства того времени, Формозу (Тайвань), где он, а потом и его сын фактически царствовали более 20 лет (1661–1683), именно в эти годы начинается активная колонизация Тайваня китайцами, а сам Коксинга почитается национальным героем Китая.

Ну а историей Госпожи Чжен, известной каждому китайцу (это уже начало XIX века), считавшейся самой знаменитой предводительницей самого мощного в истории морей пиратского союза, и вовсе можно зачитываться бесконечно – это романтика и страсть, подвиг и коварство, жестокость и благородство, – уверяю вас, что ни у Буссенара, ни у Сабатини вы не найдете столь головокружительных и захватывающих сюжетов…

Для европейцев, в первую очередь португальцев (которые, будучи благородными донами, никогда не брезговали пиратством), пираты стали отличными торговыми партнерами, легко преодолевающими все запреты, периодически выносимые правителями Японии и Китая (на торговлю фарфором и шелком, рисом и чаем, лакированными шкатулками и пряностями, хлопком и серебром…). Любой запрет встречался посредниками – и европейцами, и пиратами – с большим воодушевлением, поскольку сулил новые прибыли. Новыми гранями пиратство и контрабанда засияли в XIX веке, в период опиума, но эта тема столь велика, что требует отдельного разговора. Пиратство и контрабанда в южных морях, кстати, есть и сейчас, но, как показывает практика, она побеждается с помощью разумных регуляторных мер.

Вовремя восполнить пробелы, образованные глупцами, – мечта любого бизнесмена. И любого государства. Например, сейчас, в разгар торговых войн Китая и США, маленькое государство Тайвань вдруг в десятки раз увеличило объемы контейнерных перевозок. Не станем подсказывать читателям «разгадку», возможно, кто-то и сам догадается, что, откуда и куда возит не участвующий в этой торговой войне Тайвань.

Это, конечно, просто небольшая иллюстрация того факта, что запреты всегда кого-то кормят. И – всегда не тех, кого, по замыслам запрещающих, должны были бы кормить. Про спесь властителей и говорить не станем – категория это не экономическая, но на экономику решительно влияющая.