Текст книги "Прыжок леопарда. Общий файл (СИ)"

Автор книги: Александр Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 5

Я написал две доверенности. И на машину, и на зарплату. Кто знает, когда получу деньги за рейс, и получу ли вообще? Еще нацарапал короткое письмецо капитану: мол, если что, не поминай лихом, лишнее отправь матери, адрес знаешь. Оставил все это в вахтенном журнале радиостанции. Потом взялся за принесенные им телеграммы.

Если верить домашним адресам, все три "капитана Немо" были жителями Москвы. Более того – одного и того же микрорайона, что у станции метро "Щелковская". Ну, как в песне поется, "служили три товарища в одном и тем полке". Все как у близнецов, даже отпуск один на всех. Тексты посланий были тоже, как будто написаны под диктовку.

"Бывают цепи случайностей и совпадений, но они не бывают столь непомерной длины", – говорил в таких случаях Виктор Игнатьевич Мушкетов – сослуживец и друг отца. И чаще всего оказывался прав.

Этого человека я знаю давно, когда он еще не носил обидную кличку "Момоновец", а был просто "Квадратом". О его подозрительности в конторе ходили легенды. Мушкетов и меня недолюбливал. Я не читал его мыслей, но знаю это наверняка. Тем не менее, этот человек всегда мне помогал. А однажды – спас жизнь. Да и после того разговора с отцом я позвонил опять же, ему.

– День добрый, Виктор Игнатьевич! Узнаете голос из преисподней?

– А, дьяволенок? Привет, привет! Бьюсь об заклад, опять что-нибудь натворил. Помощь нужна?

Мне, вдруг, стало так себя жалко, что я чуть не заплакал. Рассказал ему все, что накипело. И про жену, и про тещу, и про безденежье, и про работу, в части увольнения по тридцать третей статье за прогулы.

– Отец, конечно, не одобряет, – уточнил Виктор Игнатьевич, имея в виду мое поведение.

– К жене, – говорит, – возвращайся, или помощи от меня никакой! – пояснил я с обидой.

– Хе-хе-хе, – старческим тенорком засмеялся Квадрат, – м-да, нештатная ситуация.

Я воспарял духом. "Нештатная ситуация" – это четыре заветные цифры, которые нужно набрать, чтобы открыть тайник.

– Спасибо! – сказал я с огромным искренним чувством. Хотел было покончить на том разговор, но Мушкетов не вешал трубку.

– Теперь по работе. Ты пробовал что-нибудь предпринять?

– В "Тралфлот" заходил, – отчитался я. – Сказали, без паспорта моряка ты нам не нужен. Мол, вас, "торгашей" переучивать надо, экипажи у нас сокращенные и ходят только в загранку.

– Есть там... в Архангельске... одна маленькая контора, – Квадрат дробил предложения, как будто бы что-то припоминая. – Кажется, она называется "Объединение рыболовецких колхозов"...

– У-у-у!!! – вырвалось у меня. – Архангельский РКС! Да об этой конторе у нас говорят только шепотом. Там, если люди не врут, заколачивают такие деньжищи! Куда мне со свиным рылом?!

– Хе-хе-хе! – опять засмеялся Мушкетов, – шепотом, говоришь? У них самый главный начальник Федор Иванович Пономарев. Он председатель всего. Не знаю как с кем, а со мною он как раз говорит только шепотом. Хе-хе-хе! Я ему сейчас позвоню, а ты завтра с утра наведайся. И еще...

– Слушаю! – я вытянулся как солдат на плацу.

– Вольно! – сказал Квадрат. – Это... как его... честно признайся, пьешь?

– Как же без этого, – с обидой признался я. – В трезвом виде только о дочке и думаю. А к жене возвратиться гордость не позволяет.

Голос Мушкетова потеплел:

– Там, это... таблетки в синей коробочке. Они без названия. В общем, с вечера выпьешь одну и будешь спать как убитый. А утром уже – будто заново на свет народился. Можешь взять для себя, но не больше одной упаковки. Сам понимаешь, не для тебя это дело положено, а для серьезной работы. И с деньгами особо не зверствуй. Не более трех бумажек! Результаты доложишь.

Последнюю фразу он сказал уже по привычке.

Антипохмелин оказался на уровне. С утра даже воду пить не хотелось. Я был у заветных дверей за час до обеда, когда начальство обычно добреет.

За столом восседал типичный совдеповский управленец предпенсионного возраста. Фактурный мужик, властный. В этом кабинете разговаривал только он, остальные молча кивали.

– По звонку? – спросил у меня. – Присядьте.

И тут же:

– Попова ко мне!

Зашел кадровик. Почтительно, робко, бочком. Застыл в ожидании слова.

– Позвоните в промбазу, – распорядился Пономарев. – Скажете так: Федор Иванович лично интересовался, нужны ли нам начальники радиостанции. И вот, товарищ, какими документами располагает.

Тирада мне не понравилась. Я ведь еще не знал, что именно так отдаются приказы, которые не обсуждаются. Полный уныния и скептицизма, я вышел следом за кадровиком.

– Ого! – ликовал тот, взяв в руки мой черный диплом. – Радиооператор первого класса! У нас таких мало.

Дошли и до трудовой книжки. Настроение у Попова решительно поменялось.

– У-у-у! – возвопил он. – Тридцать третья статья! Да Федор Иванович, наверное, не подпишет.

Не подпишет – так не подпишет. Я хотел было забрать документы и уйти восвояси. Кадровик прочувствовал этот порыв и, чтобы себя оградить от возможных в таких случаях неприятностей, произнес:

– Подождите! Я сейчас напечатаю направление. Вы сами зайдете к Пономареву его подписать.

Я, конечно же, ознакомился с текстом, оный гласил: "Настоящим направляем к вам Борина Антона Евгеньевича для работы на судах Мурманской промбазы Архангельского рыбакколхозсоюза в должности начальника радиостанции".

Федор Иванович был занят. Беседовал с кем-то по телефону. Но, заметив меня в дверях, сделал приглашающий жест. В руке у него оказался толстенный красный фломастер. По мелованной гладкой бумаге пробежали аршинные буквы: "Пономарев", придавая ей статус официального документа.

– Не забудьте поставить печать, – бросил он на прощание.

Мой вечерний доклад был выслушан благосклонно. Я был трезв, и насколько возможно, весел.

– Будем считать, что полдела сделано, – усмехнулся Квадрат. – Но ты, дьяволенок, не радуйся. Направление – это еще не запись в трудовой книжке. Паспорт не поменял?

– Куда мне? Рано еще.

– Вот и славненько. Оформление на работу – долгая песня. Я заказал тебе пропуск в наш ведомственный номер. Стены можешь даже не нюхать. Там ничего нет. Энную сумму для поддержки штанов вышлю на главпочтамт до востребования. Пока.

И повесил трубку.

Мурманск я знал только со стороны моря. Искать улицу Траловую с чемоданом в руке? Для человека флотской профессии это было, мягко говоря, несолидно. А начать я решил оттуда. Поэтому прямо в аэропорту нанял такси. Денежки были. Зеленые американские доллары я заранее поменял на рубли у Маргариты Борисовны – старшего продавца инвалютного магазина.

Искомый пункт оказался приземистой деревянной халупой между железной дорогой и главным зданием рыбного порта. Народ по округе бродил плотными толпами. Для меня это были люди особой, доселе не виданной расы. На свободных от буйной растительности участках лица преобладал красный цвет. По улице Траловой стояли вразброс несколько разных контор похожей рыбацкой направленности. Были они столь же унылы и неказисты. На заднем плане, со стороны насыпи, сутулились железные гаражи. Там было особенно многолюдно, так как по кругу ходил стакан.

У парадного входа гомонила неровная очередь. Судя по разговорам, давали зарплату. С чемоданом подмышкой, я врезался в эту людскую реку. Она была матерящейся, но податливой. В дверях пришлось поднажать. Кабинет с плохо читаемой надписью "Начальник отдела кадров" был сразу у входа, напротив кассовой амбразуры. На стук отозвались:

– Давай, заходи что ли?

Человек за столом был похож на актера Михаила Боярского в образе легендарного д"Артаньяна. Столь же порывист и нетерпелив. Подпись Пономарева его впечатлила. Причем настолько, что он посчитал нужным обратиться ко мне на "вы".

– У вас... паспорт моряка?

– Нет.

– Характеристика-рекомендация?

– Нет.

Человек за столом был озадачен. Так, мол, не договаривались.

– Так что же у вас есть?! – спросил он с искренним любопытством.

– Тридцать третья статья, – объяснил я, как нечто само собой разумеющееся.

"Боярский" надел очки. Пристально посмотрел на меня, подбирая подобающее случаю словесное обозначение своему изумлению, и с чувством сказал:

– Ну, вы и жук!

Бумагу мою он бережно разложил на столе и долго раздумывал, что же на ней написать. Наконец, взял авторучку и черканул наискось: "Инсп. Оформить на работу, запросить характеристику". Ну, и, соответственно, подпись.

– Зайдете туда минут через десять, – он кивнул подбородком на смежную комнату и с восхищением повторил:

– Ну, вы и жук!

Инспектор вопросов не задавал. Был сух и немногословен. И кличку носил соответствующую – Кирпич. Он взял у меня трудовую книжку, паспорт на прописку по флоту и объявил:

– С сегодняшнего дня ты, ёк макарёк, в резерве.

– Что делать то надо?

– А ничего. Дважды в день приходить, отмечаться в этом окошке. Завтра с утра и начнешь...

– Вот вам и долгая песня, – сказал я Квадрату по телефону.

– Что, уже?!! – изумился он.

Я поудобней устроился в шикарном кресле и начал рассказывать о своих приключениях. В трехкомнатном "люксе" с видом на Кольский залив было покойно и тихо. "Кольское" пиво мало чем отличалось от чешского "Будвара". Холодильник забит жратвой. Что еще нужно неприкаянному бичу? Разве что бабу?

Мушкетов слушал меня с искренним интересом. Там где надо, смеялся. Но, по большому счету, недоумевал.

– Тебе на месте виднее. Но сдается мне, что тут что-то не так. Да, – спохватился он, – ты в этот номер не вздумай кого-нибудь привести. Пять минут не пройдет – нагрянут с облавой хлопчики из подвала. А краснеть за тебя опять же придется мне.

– Медведь? – догадался я.

– Он, проклятущий. Слово откуда знаешь?

– Отец говорил.

– Дать бы ему, твоему отцу! Ты посторонний. Тебе не положено...

Он долго еще высказывал свое возмущение по поводу несоблюдения ведомственных инструкций. А в самом конце произнес и вовсе загадочную фразу:

– Слышь, дьяволенок? Мушкетов помнит добро. И платит за него в трехкратном размере. Будем считать, что счет два – один.

Прошла неделя, вторая. Я ежедневно ходил отмечаться и, даже, получил за это зарплату. Но как-то утром инспектор сказал:

– Что-то ты, ёк макарёк, долго в резерве стоишь.

– Мне тоже так кажется, – ответил я с возмущением. – А что делать?

– Ты у Попова был? – постным тоном спросил Кирпич.

– Был.

– И что он тебе сказал?

– Ничего не сказал. Направил сюда, в Мурманск.

– Ты у какого Попова был?

– Да там, в Архангельске, начальник отдела кадров.

– Твою мать! – инспектор подпрыгнул на стуле. – Здесь, в Мурманске, есть у тебя групповой инженер – Евгений Селиверстович Попов. Дуй скорее к нему. Иначе повиснешь в воздухе!

За дверью с надписью "Механики" было шумно. В кабинете не протолкнуться. Сразу несколько человек разговаривали по телефону. Выбрав подходящий момент, я громко спросил:

– Кто здесь будет Попов Евгений Селиверстович?

– Я. А что? – послышалось из-за спины.

В голосе чувствовалась тревога. Таким обреченным тоном общается с нарядом милиции потенциальный клиент медвытрезвителя.

В кабинете все вдруг замолчали. Несколько сочувственных взглядов устремились к объекту за моим левым плечом. Я обернулся.

В углу, за видавшим виды столом, воробышком сидел человек в засаленном на локтях стареньком пиджаке. Судя по цвету лица, водочку он любил искренне и самозабвенно. Родись товарищ Попов в другой семье, быть бы ему вконец опустившимся алкоголиком. Но фамилия, мать ее так! Она крепко-накрепко пристегнула его к такой хлопотливой профессии.

– Я Попов. А в чем, собственно, дело?

– Дело в том, – пояснил я, – что я тут у вас работаю.

– Интере-е-есно! – протянул Селиверстович. – И давно это вы... тут у меня работаете?

М-да, сарказм он еще не пропил.

– Третья неделя пошла, – ответил я вежливо и корректно.

– Вот как, и кем же вы у меня работаете?! – закипая, спросил групповой инженер.

– Начальником радиостанции.

– На работу кто принимал? – тоном прожженного следака, рявкнул Попов.

Это физиология. Испуганный человек всегда выпускает пар после того как. Только что, вроде, Бога молил: Господи, пронеси и помилуй! А как пронесет – он того боженьку и по матушке.

– Там, в Архангельске, меня принимали, – тихо ответил я, не желая прилюдно светить благодетеля.

– Совсем конторские ох...ели! – Групповой инженер поднял голову, приглашая присутствующих разделить его возмущение. – Кто там, в Архангельске на работу вас принимал?! – грозно спросил он, хватаясь за телефон.

Что ж, сам напросился! Я еще раз прикинулся дурачком, делая вид, что усиленно что-то припоминаю.

– Ну?! (А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!)

– Да какой-то там... Пономарев.

– Гык! – сказал Селиверстович и плотно уселся на стуле.

Телефонная трубка повисла в воздухе. Он крутил ее в правой руке, не зная куда приспособить.

– Так это, – продолжил он исключительно для меня через пару минут после "гык", – вам надо пройти обучение по КИПам и АСВ. Это у седьмой проходной. Сейчас я выпишу разовый пропуск. А уж как с этими делами покончите, милости просим сюда, на проверку знаний...

***

В общем, помог мне тогда Виктор Игнатьевич. Крепко помог. Теперь, если верить тексту письма, я должен ждать он него неприятностей. Отец такой человек, что зря ничего не напишет. С чего бы он стал оговаривать старого друга? Значит, Момоновец. Когда он сделает первый ход? Или уже сделал? Вот нутром чую: на судне что-то не так. Не слишком ли много случайностей и совпадений для одного, еще не закончившегося дня? – думал я, стучась, для проформы, в открытую дверь капитанской каюты. Но все мои подозрения пока оставались лишь подозрениями.

Слишком долго я жил, думал и поступал, как все.

В апартаментах было по-прежнему чисто. Наверное, гости еще до конца не освоились. Но, судя по остаткам в бутылке, выпито было достаточно. Не теряют времени защитники Родины, а ведь только-только проскочили Североморск. Горизонт заслонила долгая тень "короля рейда" – авианесущего крейсера "Киев". Все были на взводе, хоть до "ты меня уважаешь" дело еще не дошло.

Сергей Павлович выглядел каким-то неестественно возбужденным. Крупные капли пота горошинами катились по лбу. Он глянул на меня расширенными зрачками, и я понял, что этот поезд уже несется без тормозов.

– Вот и морконя! – сказал он с глуповатым восторгом, тыча в мою сторону кружкой, как учитель указкой. – А мы его уже заждались! Проходи, Антоха, присаживайся. Опоздавшим положено догонять ушедших вперед. Так что не обижайся, а принимай на грудь штрафные сто пятьдесят!

Опоили, что ли, нашего Палыча? Совсем позабыл, о чем мы с ним только что договаривались. Нашел, блин, скорохода! Знает же, что сегодня мне уезжать. А отступать поздно. Я принял из рук капитана стандартную флотскую кружку и нацелился на закуску.

– Ну, давай, мужики, за знакомство! – с готовностью приподнял свою тару и давешний капитан третьего ранга. Тот самый, у которого шрам у виска. – Зовите меня Стас.

– Игорь.

– Никита.

Я тоже назвал себя. Рукопожатия, оценивающие взгляды – все как в обычной компании. Повышенного интереса к своей персоне я не заметил. Вот и славно!

Проще всего расколоть человека во время совместной попойки. Это важнейшая составляющая агентурной работы. Тут главное что? Больше слушать, а свой рот держать на замке. Не надо заканчивать разведшколу, чтобы дойти до этой простой истины. "Пьян да умен – два угодья в нем" – гласит народная мудрость. Американец Карнега – и тот сообразил, что самые выгодные контракты заключаются за столом. Хочешь иметь выгодный бизнес? – пей со своими деловыми партнерами. Вот почему пьянство как мафия: бессмертно и не имеет границ. Это, конечно, не отпечатки пальцев, но даже по тому, как человек держит стакан, можно сказать очень многое о его характере и образе жизни.

Водки я пью много. И не пьянею без всякой химии. Флотские тоже держались монолитами. Сказывались, видимо, годы упорных тренировок. Я исподволь наблюдал за подводниками, пытаясь понять для себя: стоит их опасаться, или не стоит?

Стас за столом балагурил. Тонкие, злые губы под волевым подбородком источали веселье. Но было оно каким-то фальшивым. Люди с его типом лица не умеют рассказывать анекдоты. Было оно слишком аморфным, небогатым на мимику. Да и нос у капитана третьего ранга вырос настолько прямым, что малейшая гримаса делала его лицо горбоносым. Спирт он не разводил и пил его маленькими глотками – как будто забивал гвозди. Что касается глаз, то я их опять не смог рассмотреть. Стас даже в каюте не снимал дымчатые очки. Предвосхищая возможный вопрос, он успел пояснить, что глаза, мол, подпалил в Арктике. Причем, пояснил очень ловко, не заостряя на этом внимания.

Игорь пил, не морщась и не глотая. Он вливал в себя спирт как презренный квас, по мере наполнения кружек. Эта манера никак не вязалась с благородной сединой на висках. Был он в чине капитан-лейтенанта, возрастом под тридцатник. Тяжелая нижняя челюсть слегка выдавалась вперед. Он закусывал вяленой камбалой и жевал, как бык переросток – слева направо. А так – внешность как внешность. Ничего, кроме челюсти, выдающегося.

Больше всего опасений вызывал у меня Никита. Несмотря на покатые плечи, этот старлей статью своей походил на молотобойца. Кружка в его ручищах смотрелась миниатюрно, как рюмочка для дегустации коньяка. Пил он, брезгливо морщась, как будто давил тараканов на кухне. Я долго не мог понять, что же меня заставило отнестись к нему столь настороженно? А потом понял: глаза: бесцветные, хищные, беспощадные. Как у Эрика Пичмана – американского резидента в Алжире. Посмотрит в такие неподготовленный человек – и сразу же вспомнит все. И как стрелял из рогатки, и сколько раз жене изменял, и когда в самый последний раз целовал маму.

Если судить по большому счету, пили мужики знатно. Даже во мне проснулся азарт. Что касаемо нашего капитана, то сегодня он был явно не в форме. Пару раз пропустил вес и даже вздремнул за столом.

Выпивая, я все больше добрел. Последние подозрения испарились, как закуска за дуэльным столом. Ну, еще бы! Я был неправ, так как смотрел на подводников в поисках изначального негатива. А они ничего себе, компанейские мужики!

Стас завелся:

– Без закуски слабо?!

– Ха! – сказал я, поднимая кружку.

И тут они засветились.

Это было так неожиданно, что я поперхнулся. Спирт хлынул сквозь ноздри обжигающими соплями. В ушах зазвенело. Барабанные перепонки стало закладывать, как при подъеме на высоту. Это была защитная реакция организма на попытку несанкционированного психологического воздействия. Если сказать проще, кто-то мягко и ненавязчиво пробовал "пошарить" в моей голове.

Я упал мордой на стол и закашлялся. Получилось весьма натурально. Нет, как все-таки здорово, что мне сегодня приснился такой замечательный сон!

Подводники, стеная и ахая, засуетились вокруг меня. Больше всех сокрушался Стас. И тоже очень правдоподобно.

– Да что ж это ты? Да я, если б знал...

– Совсем охренели! – сказал Сергей Павлович. – Без закуски в таком количестве?! Сейчас позвоню повару...

Стасу стало не до меня. Пока он оправдывался, я замедлил свое время. Если глянуть со стороны, жесты мои стали долгими, неуверенными, а речь – медленной и тягучей. Ну, совсем как у нашего капитана, которого окончательно развезло.

Всему свое время, и время всякой вещи под небом, – гласит Библия. Цитируя эту истину, мы не задумывается о ее космической сути. Явленный мир однороден. Он состоит из одних и тех же веществ и живет по единым законам на всем своем протяжении. Только время стоит выше всех прочих сил материальной природы. Ибо оно первопричина творения, Это самая могущественная, самая тонкая и самая своенравная из действующих на нас сил. Все, начиная с Солнца и кончая мельчайшей частичкой атома, находятся под воздействием колеса вечного времени, имеет фиксированный период обращения и свою временную орбиту, которая изначально – суть величина переменная. Вспомните босоногое детство. Каждый час полноценных суток был безразмерным, скучный школьный урок сравним с бесконечностью. И так – лет, наверное, до двадцати. А потом – понеслось! Развернулась тугая пружина: влюбился, женился, развелся – тебе уже за тридцатник. Закурил, выпил, опохмелился – сорок лет, а как будто не жил. И лишь после полтинника начинается созерцание мира, осознание в нем себя. Время снова сворачивается в клубок. Изменить его – значит, настроить свой организм на то состояние, которое было в ином течении времени. Это азы. Знания подобного уровня были когда-то доступны каждому рысичу.

Лишь только Стас повторил попытку, я начал прокручивать в голове стандартный набор чаяний и надежд среднестатистического рыбака-колхозника, большого любителя "этого дела", который даже свою зарплату пересчитывает на поллитры. Гонял свои мысли по кругу, отчаянно завидуя героям-подводникам:

Вот это я понимаю, мужики перестроились! Пробили-таки брешь в талонной системе, затарились спиртом. Теперь полноценный отпуск им обеспечен. Будет что поставить на стол. Хорошо в этом плане воякам, не то, что у нас. Так и будем вместе со всей страной прозябать в виноводочных очередях.

Напоследок, я обозначил тайную мысль: урвать у своих собутыльников пол литра чистого спирта для своего друга Вовки Орлова.

Стас все больше скучнел. Его интерес к моему интеллекту падал с каждой секундой. В конце концов, он оставил меня в покое. Его биолокатор зашарил по непричесанным мыслям нашего капитана. Что-то там в голове у мастера стронулось и он, к моему удивлению, почти протрезвел.

– Ну, хрен моржовый! – зарычал Сергей Павлович, хватаясь за телефон. – За смертью его посылать! Да что б ты всю жизнь "что-то не то ел"!

И тут, словно по волшебству, в каюте раскрылась дверь, и на пороге нарисовалась продувная рожа Вальки Моржа. В руках у него была огромная сковородка с жареным мясом, подмышкой – полбулки хлеба.

Море любит сильных, а сильные любят пожрать. В друзьях у хорошего повара ходит обычно весь экипаж. У нашего – половина конторы. Валька – личность. И этим все сказано. Он шикарно готовит. Все у него получается весело, ловко, играючи. А еще он слывет непререкаемым авторитетом по части слабого пола. В кромешной тьме, по мелькнувшей у поворота женской корме он может выдать полную сексуальную характеристику ее очаровательной обладательницы. Рассказы о Валькиных похождениях на амурном фронте расходятся наряду с анекдотами. А все потому, что сам он – незаурядный рассказчик. Знаменитый одесский прононс, искрометное чувство юмора, умение посмеяться, прежде всего, над собой плюс исполнительское мастерство. В общем, кто не слышал в натуре повара Ковшикова – тот не валялся в покат. А что касается клички – так Валька не исключение. Моржами у нас называют всех одесситов. Это производное от "морда жидовская".

Появление сковородки произвело фурор. Ее водрузили в центр стола, на почетное место и только потом заметили, что я преспокойно сплю.

Повару за труды налили сто грамм, дали с собой бутылку разведенного спирта, который за нашим столом не пользовался популярностью, и Валька откланялся.

Разговор набирал обороты. Игорь с Никитой уже перебивали друг друга. Только Стас недоумевал. Кажется, он забрался в тупик и основательно там запутался. Утвердился во мнении, что имеет место "ошибка объекта", что я не тот человек, на которого ему указали.

– У вас что, все пароходы с одним радистом работают? – спросил он, на всякий случай.

– Дармоедов не держим, – самодовольно сказал капитан.

– На подлодке их полный набор, целых четыре штуки. Развели, понимаешь...

Я, внутренне, усмехнулся. Пусть человек думает, что он вооружен лучше меня.

– И повар у нас один управляется, без всяких помощников, – развил свою мысль Сергей Павлович и вдруг засмеялся. – Особенно с бабами на берегу.

– Это мы все мастаки! – отпарировал Стас.

– Ан, нет! – возразил капитан.

Он дирижировал вилкой с нанизанным на нее аппетитным кусочком мяса, да так, что горячие капельки жира обрызгали мою руку. Я заворчал, откинулся на спинку широкого капитанского кресла и захрапел. Получилось очень удачно. Теперь можно было не только прослушивать мысли своих собутыльников, но и посматривать из-под ресниц за всем, что творится в каюте.

Наконец-то нашлась благодатная тема. Проняло даже доселе молчавшего Игоря:

– Ну, если ваш повар какой-нибудь монстр, что вешает на чудильник чайник с водой, и пять километров туда-сюда, тут я, конечно, пас. Во всех остальных случаях, любой нормальный мужик мог бы поспорить.

Гости заржали. Нехорошо, как-то, заржали. Я внутренне встрепенулся, и вовремя. Пока Сергей Павлович что-то там распитюкивал, Стас потянулся за сигаретой, потом подмигнул Никите, чуть заметно наморщил нос и указал глазами сначала на меня, потом на мою недопитую кружку. Давая ему прикурить, старлей уронил в нее пару микроскопических таблеток из потайного отделения зажигалки. С легким шипением они растворились в пойле. Сергей Павлович, естественно, этого не заметил.

– Что это вы раньше времени смеяться-то начали? – спросил он с укоризной. – Или вам уже рассказали? Когда только успели?

– Что рассказали? – почти в унисон отозвались подводники.

Надо же, интересуются! А что им? – объект нейтрализован, находится под плотным контролем. Самое время для светских бесед.

Пользуясь случаем, я "проверил на вшивость" Игоря и Никиту. Затемненных очков они не носили, мыслей читать не умели, а были, скорее всего, на подхвате у Стаса.

Ошибочка вышла, – думал капитан-лейтенант, – что-то они там, в конторе с катушек съехали. "Опасен, непредсказуем" – перестраховщики! Да это говно и пить-то, как следует, не умеет. Вот смеху то будет, когда группа захвата работать начнет. Возьмет еще, да наложит в штаны!

А говорили! А говорили!!! – в свою очередь, ухмылялся Никита. – Впрочем, оно и к лучшему. Нам же будет спокойнее. Снотворное скоро начнет действовать, уколем для верности, дадим галоперидольчику – и пусть эта рыба чахнет до места. А в Мурманске сдадим по инстанции, пусть разбираются.

– Это будет почище любых анекдотов! – Капитан выдержал паузу.

Стас для приличия поерзал на месте: мол, не тяни!

Обретя благодарных слушателей, Сергей Павлович устроился поудобнее и стал предавать гласности грустную историю нашего повара, над которой когда-то ухохатывался весь экипаж.

Рассказывал он довольно таки суховато. Любая копия – только лишь копия, и она не идет ни в какое сравнение с оригиналом. А тем более – с Валькиным перлом. Но сюжет вывозил, и его оказалось достаточно для того, чтобы гости развесили уши.

Дело было в один из питейных дней. Судно стояло в беспросветном ремонте. Давно и решительно выветрился запах застарелого перегара. И вдруг! с неба упали деньги – доплата за прошлогодний креветочный рейс, со всеми из этого вытекающими.

С утра поправлялись головы, подводились итоги. Повар гремел кастрюлями, "матюкался". Все у него валилось из рук. Валька всегда пребывал в состоянии "бодрого бодуна", был чужд пораженческих настроений. У народа, естественно, возникли вопросы: что, да как?

– Кощ-щмар, мужики! – честно признался Морж. – Я сам себя перестал уважать.

– ???

– Ходил на охоту в "Рваные Паруса", – хмуро продолжил Валька и пояснил, – там контингент побогаче. Все, вроде бы, правильно сделал: пил только шампанское, налегал на закуску, а получилась лажа.

Принесли, поднесли еще. Постепенно стенания повара вылились в плавную речь.

– К шапочному разбору, – рассказывал он, – мужики, как всегда, набрались. Разборки пошли, мордобой. Я, стало быть, король. Дамочку прицепил какую хотел, в глазах у нее желание и решимость. Едем в такси, и тут я почувствовал: что-то не то съел. В животе – перестройка. Режет его, пучит, газы наружу рвутся.

Х-х-осподи, – думаю, – пропаду! Только виду не подаю, стишки, анекдоты рассказываю, а сам чуть ни плачу.

Заехали черт те куда. Дамочка встрепенулась, на пятиэтажку показывает:

– Вот здесь, – говорит, – сестренка моя живет. Если свет на кухне горит, значит, дома она. Встретимся в другой раз. Если нет – зайдем на минутку, кофе попьем...

– Теперь это, стало быть, называется "кофе попить", – мрачно заметил кто-то из моряков.

На него тот час же зашикали, замахали руками.

– А я себе думаю, – Валька поднял страдающие глаза, – Х-х-хосподи, да хоть бы там что-нибудь с электричеством!

Поднимаемся мы с ней на четвертый этаж, открывает она дверь своим ключиком.

– Ты, – говорит, – в комнату проходи, а я пока чайник поставлю.

Вот он, думаю, шанс! Залетаю я, братцы, в комнату, дверь коленкой прижал, и – др-р-р!!! Дух перевел и опять – др-р-р!!! Запах, чувствую, не чижелый, а вдруг?! Снимаю я, братцы, пиджак, и в воздухе им машу.

А тут и дамочка с кухни:

– Ты что, – говорит, – сидишь в темноте?

И выключателем – щелк! – а там! Братцы мои, а там... еёная сестра лежит с мужиком в кровати. Приподнялись обои на локотках, и оттакенными глазами на меня смотрят!

Когда изложение докатилось до кульминации, Стаса согнуло так, что он чуть не свалился со стула. Игорь стучал по столу правой ладонью и хохотал. Только Никита остался серьезен глазами, лишь делая вид, что смеется. Недаром я его опасался больше всего.

Пора было подавать признаки жизни. Старлей должен был убедиться, что он ловкий мужик, и труды его не пропали даром. Никто не заметил, что я кружку с отравой я поставил под стол, загнал ее ногой под диван и подменил на ту, из которой пил Сергей Павлович, а ему подсунул пустую, из которой наливали Моржу. Гости все еще хохотали.

Не дожидаясь призывов "выпить за это дело", я поднял голову, нетвердой рукой ухватился за кружку, чуть не опрокинув ее. Смех прекратился. Ловцы человеческих душ чуть было не ахнули. То-то же, гады!

Раскачиваясь, я выцедил содержимое, закашлялся и сдавленно прохрипел, обращаясь к Сереге:

– Поплохело мне. Пойду, проветрюсь. А это, – я взял со стола нетронутую бутылку, – Орелику отнесу. Пусть тоже порадуется.

– Шел бы ты лучше спать, – сказал капитан. – Чуть что, я тебя разбужу.

Ну, как же! Нашел дурака.

Супротив моего ухода гости, естественно, не возражали. Никита, с молчаливого согласия Стаса, вызвался меня провожать.

Уколоть его, что ли, для верности? – вовсю сомневался он, лелея в кармане заряженный шприц.

Здоровенный старлей сделал попытку увлечь меня за собой, в сторону моей одноместной каюты. Я, молча, вцепился в поручень. Он попробовал поднажать, но на мостике хлопнула дверь, раздались голоса. Вниз спускался кто-то из вахтенных. И Никита смирился. Я заскользил вниз, соплей растекаясь по трапу, а он семенил рядом, скромненько так, поддерживая меня под локоток.

У "пяти углов" курила толпа. Мое возникновение встретили шумными возгласами.

– Не забудь про аккумулятор! – сказал я Орелику и упал.

Меня затащили в каюту электромеханика, принялись водружать на верхнюю койку, а я сделал все, чтобы никто из матросов не сачковал.