Текст книги "Вихри перемен"

Автор книги: Александр Лапин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Монотонно бубнят свои заявления. И растворяются в небытии. По ту сторону экрана.

А они остаются тут, у телевизора. И в недоумении пялятся на неожиданно начавшийся балет. «Лебединое озеро».

Призадумались голубчики. Все подавлены увиденным.

– Ты видел, как у них глаза бегают? – наконец спрашивает Дубравина бывший бакинский собкор Лёха Дунелин.

– А руки, руки Янаева? – отвечает Дубравин вопросом на вопрос. – Какие-то они жалкие, эти гкчеписты, напуганные. Ненастоящие. Может, это все ненадолго? Лебединая оперетта какая-то, прости господи!..

Но их робкая надежда угасает, когда на этаж поднимается из цеха ответственный секретарь. И всех огорошивает негромким таким заявлением:

– Ребята! Верстальщики сидят, курят. Нашу газету не набирают.

Со всех сторон слышны возмущенные голоса:

– Как не набирают?

– Почему?

– Не имеют права. Охренели, что ли?

– А они говорят, что наша молодежка вообще не выйдет, – подкидывает в топку возмущения дровишки ответсек. – Есть распоряжение комитета по чрезвычайному положению – приостановить выпуск.

– Да, ну, брось ты! – вспылил Витька Пеплов. – Газета наша всегда выходила регулярно. Не останавливалась. Тут какая-то ошибка!

* * *

Голубой зал забит до отказа. Народ занял все стулья. Сидит на ковриках, в проходах. Кто не смог попасть внутрь, стоит у входа, томится дальше по коридору. У всех журналистов, технических работников, референтов, секретарей и разного прочего трудового народа в глазах один и тот же вопрос: «Что будет дальше? Что будет с нами?»

За столом сидит редколлегия в полном составе. Главный редактор, заместители в количестве четырех и редактора отделов. О состоянии дел докладывает раскрасневшаяся от волнения во всю щеку Дарья Нуферова:

– Я ходила на прием к директору издательства товарищу Леонтьеву! – начала она свое выступление.

Народ притух.

А надо сказать, что в то время, когда газеты ничего своего не имели, кроме славного имени и авторитета у читателей, издатели казались журналистам некими небожителями. А поэтому директор главной в стране, да еще принадлежащей партии конторы, можно сказать, числился ими в ранге архангела, полубога. И вот к нему-то журналистская голытьба отправила ходоком женщину – первого заместителя главного редактора.

– И Леонтьев показал мне письменное распоряжение от ГКЧП – не печатать целый ряд газет. В том числе и нашу. И сказал, что он нарушить приказ не может.

При нашем разговоре в кабинете у директора сидел человек в штатском. Внимательно прислушивался. Тогда я Алексею Петровичу предложила: давайте сделаем так. Мы свою работу. А вы – свою. Мы сверстаем газету. Ну а раз вам запрещают – не печатайте. Пока. Мы пойдем наверх добиваться разрешения…

В зале раздались голоса:

– Как они могут!

– Наша газета всю войну выходила! Даже когда немцы были у Москвы! – замечает стенографистка баба Катя.

– Сволочи!

– Спокойнее, ребята! Спокойнее! Что-нибудь придумаем, – старается снять напряжение главный редактор, юный функционер Владик Хромцов.

Сквозь ряды пробивается в центр зала редактор отдела новостей Дмитрий Ушатов. Такой здоровенный, по-своему эффектно растрепанный парниша:

– Ельцин сейчас выступал! – сообщает он подавленному народу. – Прямо с танка номер сто десять Таманской дивизии. Вот текст выступления. Он не признает законность ГКЧП. Призывает сопротивляться узурпации власти…

Все молчат, не зная, как реагировать.

Наконец, кто-то из редколлегии робко-испуганно предлагает:

– А может, давайте напишем лояльное письмо в ГКЧП? Мы вас уважаем. Считаем, что вы в трудный момент нашей истории приняли на себя сложное решение…

Но примирительная речь прервана в самом начале. Поднимается редактор отдела рабочей молодежи и одновременно директор центра коммерческих инициатив Владимир Протасов. Человек он непростой, резкий. И это видно даже по его внешности. Весь он состоит из каких-то острых углов – костистое лицо, угловатые очки, жесткие плечи под модным блестящим пиджаком:

– Я думаю, уважаемое собрание, что никакого письма писать не надо. Не надо идти на поклон к этим упырям! Они захватили власть, совершили переворот. Это же подсудное дело! Они преступники! А мы к ним с письмецом. Разрешите нам жить и работать. То-то мы их порадуем. Вот и журналисты приползли. Смутьяны покорились. Я думаю, что в этой ситуации нам надо выступить с другой инициативой. К журналистам – давайте вместе сделаем другую газету, раз уж нашу молодежку запретили печатать. Начнем делать материалы для других газет, которые не запрещены…

– Точно!

– Не надо нам идти на поклон!

Вот уж точно пел Высоцкий: «Настоящих буйных мало. Вот и нету вожаков». В редакции такой буйный нашелся. И настроение сразу переменилось. Народ загудел, зашумел в том смысле, что не бывать им в холопах у ГКЧП.

Тут кто-то из зала сообщил:

– Журналисты из других изданий, которые тоже запретили печатать, решили издавать «Общую газету». Мне уже звонили. Предлагают примкнуть к ним.

– Я думаю! – снова взял инициативу в свои руки главный редактор Владик Хромцов. – Надо подготовить постановление общего собрания нашего трудового коллектива. О том, что мы не подчиняемся беззаконному распоряжению ГКЧП. И оставляем за собою право на любые законные действия, направленные на восстановление наших попранных прав. Не будем расходиться из редакции. Начнем собирать информацию. И снабжать ею «Общую газету». А также готовить свои номера. И добиваться, чтобы газету начали печатать.

Дубравин, который чувствовал себя новичком в этом блестящем собрании «золотых перьев» отечественной журналистики, все-таки осмелился подать голос:

– Я вот что предлагаю! – прокашлявшись, негромким голосом сказал он. – Я тут созванивался с собкорами на местах. Они толком там на периферии ничего не знают о том, что происходит здесь, в Москве. Информации, в общем, ноль. А местные газеты выходят. Так, может, нам следует собирать и готовить здесь материалы для периферийных изданий. Связь работает. Отправлять их в Пензу, Алма-Ату, Воронеж. Везде, где есть наши корпункты. И пусть они их там печатают. А? Ребята?

– Молоток, Санька!

– Додумался же!

– А что? Так и надо сделать! – заметила баба Катя из бюро и, обращаясь к своим девчонкам-стенографисткам, спросила: – Ну, что? Передадим, девочки?

Так и решили.

Собрание начало расходиться. Народ, переговариваясь, потянулся по длинному коридору. А Дубравин, быстро лавируя между расходящимися, устремился к себе в отдел. И уже через несколько минут там заработали, затрещали телефоны, начал прожевывать бумагу (последнее слово техники) единственный на всю редакцию факсимильный аппарат.

Редакция, эта огромная информационная машина постояла, постояла, а затем провернулась и… заработала. Каждый делал, что умел. И что мог. Лёха Косулин пролез в Белый дом. Танька Белёсая поехала в больницу Склифосовского, где якобы лежали раненые. Кто-то пошел к танкистам у здания издательства. Кто-то сел писать очередную заметку.

Началась движуха.

Сам Дубравин с девчонками-референтами из своего отдела «сел на телефоны». И уже через минуту в коридоре редакции можно было услышать его негромкий, но напористый голос в разговоре с Красноярском:

– Вася! Нелюбин! Ты меня слышишь? Слышишь?! Принимай материал! Записывай! Опубликуй его в своей газете! Да! Да! Даром отдаем! Пусть народ знает, что у нас тут происходит! А что происходит? Танки у нас стоят во дворе и на улице перед издательством. Танки! Пиши, Вася! Пиши по буквам!

Только закончил с Васей, девочка-референт Ольга, круглолицая, голубоглазая полненькая москвичка подает другую телефонную трубку:

– Тбилиси! Минеладзе!

– Эй, князь, проспишь! Слезай с дивана! Или ты не на диване? А на ком? На девушке? Все равно слезай! Кончай пить хванчкару! Принимай информацию из России! Из Москвы!

III

Огромный «летающий сарай» – грузовой Ил-76, начал делать разворот и мягко накренился на крыло. Десантники, те, кто сидел на деревянных скамейках вдоль отсека, прилипли к круглым окошкам. Когда еще увидишь панораму великого города с высоты? Через секунду с разных сторон раздались удивленные и испуганные голоса:

– Ты смотри!

– А что это такое?

– Это что? Война?!

Капитан Казаков тоже повернулся и прилип носом к стеклу. С высоты выше птичьего полета, как на ладони, ему стали видны темно-зеленые острова подмосковных лесов, подходящие прямо к ним серые панельные многоэтажки спальных районов, длинные ряды маленьких домиков разноцветных дачных кооперативов. И прямые, прорезавшие все пространство дороги к столице. Вот на них-то и творилось невероятное.

Все дороги, насколько можно было увидеть отсюда, забиты военной техникой. С разных сторон, извиваясь и пыля, как гигантские стальные сочлененные змеи, ползут к Московской кольцевой танковые колонны, колонны бронетранспортеров, крытые брезентом армейские грузовики, радиостанции и санитарные фургоны.

– Ё-моё! – бормочет сидящий рядом с ним на скамейке ошеломленный молоденький розовощекий лейтенант.

В эту минуту включается внутрибортовая связь. И пилот, видимо, еще не разглядевший землю, шутит, подражая голосу бортпроводниц гражданских лайнеров. Он пискляво произносит:

– Увазяемые пассажиры! Мы приблизяемся и готовимся к посадке в столице нашей Родины городе-герое Москве. Москва основана князем Юрием Долгоруким в тысяча сто сорок седьмом году. Ее население составляет более девяти миллионов человек…

Но тут связь прерывается. Наступает гробовая тишина. Правда, через пару минут пилот снова включается. Видимо, решает закончить шутливый монолог. Но теперь в голосе его уже не слышно мажорных нот. Он звучит как-то глухо и торопливо:

– Прошу поднять спинки кресел. Пристегнуть привязные ремни. И приготовиться к посадке…

– Да тут, похоже, какая-то хрень происходит! – говорит сосед справа, поправляя сбившуюся под ремнем камуфляжную куртку. – Не зря же нас так срочно сорвали с летнего лагеря в Краснодаре.

* * *

Приземляются они в подмосковном Жуковском. На пустом аэродроме испытателей.

Здесь, на огромном поле, одиноко стоят встык несколько автобусов. Возле них прогуливается командир группы спецназа генерал-майор Виктор Карнаухин.

Их «грузовик» тормозит прямо рядом с ним. Парни высаживаются на бетонку через десантную панель. И строятся в два ряда у автобусов.

Звучит короткая речь командира перед офицерским строем:

– Товарищи офицеры! Сегодня утром в Москве создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. В его состав вошли видные руководители партии и государства. Этим комитетом принято решение о введении в столице чрезвычайного положения. Нам, работникам комитета государственной безопасности, поручено нашим председателем товарищем Крючковым…

– Председателем или предателем? – шепчет стоящий рядом с Анатолием молодой лейтенант.

Командир запнулся, словно услышал шепот лейтенанта. Но продолжил через секунду:

– …обеспечить выполнение мероприятий по нейтрализации определенных элементов, пытающихся раскачать обстановку путем провокаций…

* * *

Анатолий по дороге на базу, уже сидя в автобусе со шторками, рядом со своими товарищами, все пытается осмыслить происходящее, составить какую-то внятную позицию по этому вопросу. Но недостаток информации сбивает его с толку и не дает построить более-менее приемлемую картину событий. Глядя на напряженные лица других офицеров, он понимает, что у них в головах идет такая же самая, сложная мыслительная, но безрезультатная работа. В конце концов, он понимает, что разобраться в происходящем вот так с ходу у них не получится. И решает просто ждать, что будет дальше.

Тем более что капитан уже давно привык не задавать лишних вопросов. Годы работы в конторе глубокого бурения не прошли даром.

* * *

После ранения он долго валялся в госпиталях. Потом начались санаторно-курортные страдания. Восстановление шло медленно. И когда он вернулся к себе в управление в Алма-Ату, многое уже изменилось в Казахстане. Участники событий восемьдесят шестого года начали возвращаться из тюрем домой. Казахский народ им сочувствовал. Доблестные защитники правопорядка стали «сатрапами и палачами». В местном комитете разброд и шатание.

Никто не хотел быть крайним. Тем, на кого скоро скинут все ошибки и преступления. И повесят, образно говоря, «всех собак». А дело уже шло к этому. Политическая обстановка накалялась с каждым месяцем.

Весной этого года он взял отпуск. И махнул сюда, в Москву, где снова встретился со своим старым другом Алексеем Пономаревым. Тот, после полученного в Каскаде боевого крещения, перебрался поближе к отцу. И перешел на работу в девятое управление. То самое, которое занимается охраной высших должностных лиц государства. После стажировки его перевели в «личку» генерального секретаря. Работа шебутная. Михаил Сергеевич совсем не похож на прежних хозяев страны. Любит общаться с народом. Чем весьма напрягает охрану.

Но они справляются.

Тем более что комплекс охранных мероприятий включает в себя не только собственно охрану тела, но и сбор информации и даже разведку и контрразведку. То есть «девятка» – этакая отдельная спецслужба в миниатюре. И там можно найти применение любым твоим талантам.

Они хорошо посидели с Алексеем вдвоем у него на квартире. Поговорили обо всем происходящем как на личном фронте, так и в обществе. Конечно, как и все непосредственные участники великих событий, они не могли до конца оценить масштаб происходящего у них на глазах. Но даже то, что они знали, пугало.

– Старик! Ты не представляешь, что творилось в Баку! – подливая Анатолию в маленькую, но тяжелую хрустальную рюмку очередную порцию беленькой, бормотал уже нагрузившийся рыжий Алексей. – Людей обливали бензином. И поджигали. Тащили на верхние этажи зданий. И выбрасывали из окон на асфальт. Вот как себя показал наш великий советский многонациональный народ. Так что, старичок, то, что было в восемьдесят шестом в Алма-Ате, – это цветочки. Ягодки впереди. И что бы у вас было сейчас, если бы в восемьдесят шестом не дали разгону, я не знаю. Может, хуже, чем в Баку, было бы? А ты себя коришь. Гуманистом стал! Демократом! Э-э-э-эх! Давай лучше выпьем. За, – он задумался, – за что мы еще не пили?

– За Родину, за Россию! – подсказал Анатолий.

– Во-во! Давай за нее!

Выпили хорошо. Закусили салом и еще чем бог послал.

– Ну а шеф-то твой как? Как себя показывает? – не удержался, спросил Казаков, подразумевая, конечно, не непосредственного начальника, а самого генерального секретаря.

– Охраняемое лицо? – ответил вопросом на вопрос Алексей. – Он прямо родился генсеком, как говорит его личный телохранитель. Трудоголик. Пашет, как проклятый. Мы-то, охрана, знаем, что у него работа начинается рано утром. А заканчивается часто за полночь.

– Ну, да по телевизору показывают!

– Брешет все твой телевизор! – неожиданно резко прорывает Алексея. Видно, что в нем что-то забушевало и рвется наружу. – Он как страус! Страна валится! А он голову в песок, чтобы не видеть!

– Ну, ты чё, как-то не в восторге вроде от него?

– А кто в восторге? Вроде начал хорошо. Гласность. Перестройка! Борьба с пьянством. Уря! Уря! А потом?! Эх. Понимаешь, Толян. Царь силен мнением народным. Так вот, мнение народное сегодня переменилось. И шеф наш очень даже… – Алексей не закончил фразу, по-видимому, пытаясь подыскать соответствующее слово, обозначающее поведение Михаила Сергеевича. Остановился. Подумал. И закончил: – У него синдром то ли словоблудия, то ли слабоволия. И поэтому налицо все симптомы слабовластия.

Так поговорили. Анатолий побродил по весенней Москве. Встретился еще с парой друзей-однокурсников. И уехал обратно в Алма-Ату. Он, в сущности, ни о чем даже не просил Пономарева. Но в том-то, наверное, и сила настоящей мужской дружбы, что друзья понимают тебя с полуслова.

Алексей поговорил с отцом. Пономарев-старший как раз только вошел в полную силу. Система еще работала. Через месяц из центрального аппарата пришел приказ «откомандировать в столицу старшего оперуполномоченного республиканского комитета государственной безопасности Анатолия Николаевича Казакова в распоряжение управления кадров».

Теплого места не дали. Предложили перейти в антитеррористическую группу. Подразделение страшно засекреченное, даже для такого ведомства, как комитет.

Уже полгода он в спецназе. Живет в офицерском общежитии. Постоянно тренируется. И ждет боевых заданий.

Он уже много знает и о Вильнюсе, и о Тбилиси. Но делать нечего. Это все равно лучше, чем ждать у моря погоды в Казахстане. Как-никак, кругом свои. Тем более что в группе подобрались мужики серьезные, положительные. А главное – профессионалы, как и он сам.

И у них действительно спаянный, дружный коллектив. Не подразделение, которое, как часто бывает в армии, держится только на командах и дисциплине, а коллектив людей, спаянных общей тяжелой и очень опасной работой.

Они только что пережили смерть товарища, которого сзади в спину застрелил в Вильнюсе литовский снайпер. Но не озлобились, не впали в испепеляющую ненависть ко всем «дерьмократам». И в любой ситуации вели себя сдержанно и разумно.

Сейчас их группу срочно собрали по тревоге. Погрузили в самолет. И перебросили с учебной базы в Краснодарском крае сюда на подмогу какому-то странному ГКЧП.

Их зашторенные автобусы спустились с Лыткаринского моста на автотрассу и неторопливо, вместе с колонной бронетехники поплыли в сторону центра столицы.

Москва, словно большое горячее сердце страны, бьется в лихорадке путча.

Грохочут гусеницами рядом с их автобусом танки. Натужно ревут моторами боевые машины пехоты. Из грузовиков показываются молоденькие лица солдатиков. Странным диссонансом выглядит лавирующий между этими серо-зелеными мастодонтами невесть откуда взявшийся красный «Запорожец» с привязанной на крыше дачной лесенкой.

А по обочинам стоят, нарушая мирный ландшафт, десятки вышедших из строя боевых машин. По двое-трое скучились в кюветах танки и БМД. А по ним лазят растерянные и чумазые мальчишки – солдаты советской армии.

Невеселые мысли одолевают Анатолия и его товарищей и тогда, когда они, наконец, уходят с основной магистрали и, преодолев Кольцевую, начинают окружными путями пробираться к своей городской базе. Что их ждет впереди? Какая задача? Какая судьба?

* * *

Засаду они организовали по всем правилам. Автобус отогнали в лесок. Поставили, как говорится, «под березовый кусток». Сами расположились за деревьями и замаскировались.

Анатолий Казаков, прежде чем занять свое расчетное место, отошел по нужде на десяток метров в сторонку. И уже оттуда удовлетворенно осмотрел позицию их группы. Сработано профессионально. Четко. Даже отсюда ничего не заметно. А уж с дороги, из машин – точно никто ничего не разглядит. И все бы хорошо. Задача поставлена. Выполнение ее начато удачно. А вот грызет его, зудит в голове тревожная неприятная мысль: правильно ли они делают? И как все это может обернуться?

Дело, собственно, в том, что по прибытии на базу усталый и слегка расстроенный, как показалось всем, командир сказал:

– Выдвигайтесь по Калужскому шоссе. Вот сюда! – генерал-майор показал на большой карте, куда надо выдвинуться. – Это Архангельское. Здесь по данным разведки сейчас находится Ельцин со своими соратниками. Из госдачи идет асфальтированная дорога в сторону Москвы. Километра три лесом. За деревьями укроетесь. Сделаете засаду. Если Ельцин со своими людьми захочет выехать из Архангельского, вы арестуете его. Остановите машину. И арестуете.

– Ну а если они не остановятся? Начнут сопротивляться? – спросил тогда командира Сергей Горчаков, которому было поручено руководить операцией.

– Тогда действуйте по обстоятельствам…

– По обстоятельствам – это как? – захотел уточнить Сергей. И на лице его появилось недоуменное выражение.

– Так! – неопределенно ответил генерал. И это «так!» прозвучало одновременно угрожающе и как-то беспомощно.

Казаков, тоже приглашенный на совещание, подумал: «Что-то здесь туманно. Собрались люди военные, привыкшие к вещам однозначным, простым и ясным. А тут “по обстоятельствам”. Командир не хочет брать на себя ответственность. Наверное, и те, кто дал ему этот приказ, – тоже. Очень похоже на Тбилиси. Сначала приказывают, а потом от своих слов отказываются».

Видимо, сообразив, что нельзя отпускать людей с такими установками, Карнаухин добавил от себя:

– На месте определитесь. Если что не так, сообщите мне по рации. Тогда и примем решение. – И так резко: – Все свободны! Выполняйте!

– Есть!

Они, конечно, щелкнули каблуками в кабинете начальника, но по дороге из Москвы долго недоумевали над странными формулировками приказа. И выглядывая из-за занавесок автобуса, переговаривались между собой.

Всю жизнь им вдалбливали, что дисциплина прежде всего. И их задача – любой ценой выполнить приказ. Приказ, который не обсуждается. А тут вот приходится думать. И от этого в головах полный раскардаш. И опасение, что на них в очередной раз скинут преступление или ошибку политиков.

Опять улицы. Пыхтя и чадя, с грохотом, теперь уже навстречу им все еще тащится в город боевая техника. Правда, заглохшие, сломанные танки и БМП уже не стоят в кюветах и на обочинах. Видно, по чьему-то распоряжению их стаскивают в отдельное место. На стоянку возле Хованского кладбища.

На месте установили связь по рации. И стали ждать.

Анатолий удобно устроился на плащ-палатке в передовом дозоре. Рядом с ним лежит в кустиках старший лейтенант Мишка Петров.

Их задача, заметив на шоссе машины, сообщить группе захвата, что объект выехал. А затем, в случае необходимости, бежать к месту остановки. И действовать по обстоятельствам.

Казаков прикладывает к глазам окуляры мощного двадцатикратного морского бинокля. И сразу все приближается на расстояние вытянутой руки. Пустынная дорога, по которой в сторону госдач медленно-медленно ползет одинокий велосипедист-грибник. Кусты брусники с соблазнительно выглянувшими из-под листочков ягодами. Серая птичка-невеличка, присевшая на придорожную сосну.

Лесная тишина неожиданно прерывается кукушкой:

– Ку-ку, ку-ку!

По детской привычке капитан Казаков начинает считать. И в это время где-то со стороны Москвы слышится далекий звук мотора. Оживает рация. В наушнике слышен голос Горчакова:

– От Москвы следует персональная «Чайка» президента РСФСР. Пропускаем!

Через минуту мимо них, шурша по серому асфальту шинами, проплывает нарядная черная с никелированными стальными бамперами и молдингами «Чайка». В бинокль он совсем рядом видит напряженное лицо пожилого водителя.

И снова тишина. Ожидание. Но теперь уже не спокойное, расслабленное. А тревожное, напряженное, готовое взорваться криками, выстрелами, стонами раненых.

Анатолий смотрит на свои командирские часы с большой красной звездой на циферблате. Девятнадцатое августа. Почти полдень. Хочется есть.

И раз! Лес гудит. От Архангельского этот гул летит прямо на них. Через секунду в окуляры бинокля он видит несущуюся на огромной скорости автоколонну. Впереди кортежа две черные «Волги». За ними та самая «Чайка». И сзади нее еще несколько разномастных легковых машин.

На всех укреплены и гордо развеваются трехцветные российские флаги.

Колонна приближается. Казаков, от волнения что ли, коротко шепчет в микрофон рации:

– Едут!

И встает, замирает в тревожном ожидании. Что сейчас будет?

Мишка Петров тоже встает с палатки. Отряхивает налипшие на камуфляж веточки-листочки и неожиданно говорит:

– КГБ.

– Что КГБ? – механически переспрашивает его Анатолий, а сам ожидает каждую секунду хлопков выстрелов оттуда, куда умчался мимо них кортеж.

– Ну, так можно легко запомнить цвета российского флага, – отвечает напарник, поднимая автомат с земли. – Красный, голубой, белый, – и добавляет: – Пойдем, что ли? Похоже, наши их пропустили.

По дороге к основной группе он со вздохом говорит шагающему впереди по бурелому Казакову:

– Этим-то все понятно. В отличие от нас!

У собравшейся возле автобуса группы стоит военного покроя УАЗик. Приехал на подмогу подполковник Грачухин. Огромный, как медведь, он тоже в камуфляже. Но под комбинезоном у него почему-то десантный тельник. А на голове голубой берет. Он дает команду садиться в автобус. Народ собирает вещички. И пока они усаживаются, подполковник разъясняет прямо в салоне новую задачу:

– Мы перехватили разговор Ельцина с Грачевым. Генерал Грачев обещал господину Ельцину охрану. Вот под видом этой самой охраны мы сейчас и нагрянем на его дачу в Архангельском.

«Казаки-разбойники, – раздраженно думает про себя Анатолий. – Развели тут игры. А мы отдувайся. Что-то все крутят. Ведь Ельцин-то уехал. Птичка-то улетела. Ладно, наше дело телячье».

Двигаются по лесу недолго. А вот и контрольно-пропускной пункт. Полосатая металлическая труба шлагбаума, домик охраны, высоченный глухой зеленый дощатый забор.

Грачухин молодцевато выскакивает из автобуса. Навстречу ему выходит плотный, но подтянутый офицер в мундирчике с иголочки и в белой парадной рубашке. Отдает честь. Анатолию только слышно из всего разговора:

– Прибыли по распоряжению генерала Грачева, – и подполковник протягивает дежурному новенькое, только выписанное удостоверение десантника.

«Какие, к черту, из нас десантники! Там молодые пацаны. А здесь у нас в автобусе здоровые, зрелые мужики. Маскарад, да и только!»

Но офицер охраны, как ни в чем не бывало, разворачивается и идет «звонить начальству».

Проходит несколько минут. Часовой в сторожевой будке отставляет автомат в сторону и выходит к шлагбауму. Из-за угла дома показывается давешний офицер. Он машет им рукою. Мол, заезжайте. А потом подходит к подкатившему во двор автобусу. Поднимается в салон. И как-то фальшиво радостно объявляет:

– А мы вас ждали! Даже обед для вас заготовили. Милости прошу в столовую. Перекусите!

Ни у кого из спецназовцев с самого утра не было и маковой росинки во рту. Так что все радостно зашевелились, загудели. «Во правильно! Здорово!»

Немного замялись на выходе. Брать ли с собой личное оружие? Но, в конце концов, оставили стволы в салоне.

Столовая – длинное, барачного типа здание, встретила их запахом украинского борща и улыбками симпатичных миловидных раздатчиц.

Голодный народ еще только рассаживается за накрытыми цветными скатерками столами, а девчонки уже везут на тележках салаты оливье, борщи с пампушками.

Тут все накидываются на еду. Оживляются. Ну а когда на второе появляется баранья грудинка с гречкой, народ просит пригласить в зал шеф-повара.

Вышли и шеф – полная, домашняя, красивая русская женщина в колпаке, и заведующая залом – маленькая, худенькая армянка в белом фартуке.

Благодарили их оголодавшие мужики действительно от души. Что ни говори – война войной, а обед по расписанию.

Перед выходом все ребята прихватили по несколько краснобоких яблок. Они стояли в больших вазах на столах.

В общем, угостили их прямо царским обедом.

Все снова погрузились в автобус. И так пару часов сидели подремывая, покуривая и переваривая.

Потом «десантный» подполковник побежал звонить начальству. Начальство подало команду: «Отбой!»

И автобус с их печальными и сонными физиономиями тронулся обратно в Москву. На базу.

Архангельское проводило их радостными улыбками. Искренними, в отличие от тех, которыми встречало.

«Вот уж точно игра в казаки-разбойники!» – думает он, задремывая у окна.

* * *

Белый дом отсюда похож на такой огромный-преогромный белый праздничный торт. Стоит он на набережной, как на зеленой скатерти. Нижние этажи усеяны сотами-окнами. А наверху башня – вафельный стаканчик, над которым развевается российский триколор.

А вокруг этого торта жужжит, шевелится, гудит, похожая на осиный рой, человеческая толпа. Подъезжают и отъезжают жуки-машины. Рабочие пчелы тащат, строят, складывают что-то на мосту.

«Баррикады строят», – думает капитан Казаков, разглядывая в свой бинокль это хаотичное броуновское движение на улицах перед штабом сопротивления.

«И как нам туда пробраться? Ведь они там все друг друга подозревают. И кидаются на каждого с арматурой и палками. Не шпион ли ГКЧП?»

Он отходит от окна гостиничного номера. Аккуратно закрывает штору. Здесь на двадцатом этаже гостиницы «Украина» теперь один из их штабов.

Начальство поставило задачу – проникнуть в Белый дом. И его группа изучает подходы и возможности такого рейда.

– А что, если попробовать пройти туда через канализацию? – делает новое предложение Петров. – Вот же есть схема. Если добраться отсюда до проспекта, потом взять проводника из числа специалистов. И по системе подземных туннелей мы окажемся вот здесь! – он показывает пальцем на нарисованную от руки схему коммуникаций Белого дома.

Собравшиеся – пятеро бойцов группы, одетые в легкие спортивные костюмы и кожаные куртки встречают предложение без энтузиазма.

Ну, если получится, вылезут они где-то внутри этого торта. А что скажут? Как объяснят свое присутствие? Мол, пришли посмотреть, чем вы тут занимаетесь? Да их там на куски разорвут.

Задачка. Над ней они бьются уже три часа.

В номер входит начальник их отделения красавец мужчина подполковник Горчаков. Он тоже одет в гражданское «платье». Видно, что оно ему не в пору и неудобно. Серый пиджак тесноват, а рукава коротковаты. Но настроен он бодро.

– Ну, вот что, ребята! – без церемоний заявляет он с порога. – Повезло нам! Наши перехватили телефонные переговоры из Дома Правительства. Из них следует, что нынешние обитатели хотят наладить радиотрансляцию новостей из этого «осиного гнезда». Им нужна бригада связистов, которая должна вывести динамики на улицу. Кто из вас может участвовать в этом деле?

– Я могу! – особо не задумываясь отвечает на вопрос командира Казаков. И добавляет, объясняя свою инициативу: – Я же учился в Московском инженерно-физическом. В юности увлекался радиомоделированием. Прошел курс радиомонтажника перед работой на американской выставке в Алма-Ате. Опыт вроде есть. Работал там в составе бригады электриков и радиомонтеров.

– Во! То, что нам надо! Вы, ребята, сидите, наблюдайте. А ты, капитан, давай за мной!

* * *

Бригада сидит на чемоданчиках в огромном холле гостиницы. Анатолий профессиональным взглядом оглядывает всю четверку. Обычные работяги. Старший, с которым его только что познакомили, похож на Никиту Хрущева. Маленький, лысый, но жутко энергичный, подвижный, как ртуть.

– Иван Фёдоров! – коротко пожимая ему руку, представляется Анатолий вымышленным именем.

– Никита Петрович! – взаимообразно отзывается старший. – А это Миша, Алёха и Фёдорыч. Ребята надежные, все профессионалы, – с гордостью добавляет он.

Анатолий еще раз пристально оглядывает одетых в одинаковые синие с надписями робы радиомонтажников. Понимает, что он на их фоне выглядит несколько странновато. Спортивный костюм еще туда-сюда, а вот кожанка не вяжется с его новым амплуа.