Текст книги "Иди на Голгофу"
Автор книги: Александр Зиновьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Я хочу научить людей не переменам жизни, а самой жизни. Мое учение о житии отвечает на вопрос "Как жить?". И ответ его прост и абсолютен: "Живи!" И в этом ответе содержится все остальное. Но никто еще не умеет извлечь из него это остальное. Нужны особые правила извлечения. Учение о житии учит этим правилам. Следовательно, для него нет проблемы "Быть или не быть?". Для него есть проблема: как поступать на основе принятия принципа "Быть!"?
Забота о самосохранении и об улучшении условий существования есть естественное свойство всего живого. И человека в том числе. Есть разные пути для этого: за счет других людей или за счет своих сил, с помощью других или в одиночку, в ущерб другим или без такового, изменять обстоятельства или нет... Я учу вас, как делать это в одиночку, без расчета на других, за счет лишь своих сил, не стремясь изменить общественные условия... Другими словами, я хочу ответите на вопрос: "Что в вашей жизни зависит исключительно от вас самих?"
Я И АНТИПОД
– Все то, что мы считаем положительными явлениями и качествами, – говорит он, – суть лишь отклонения от соответствующих им качеств, которые мы считаем отрицательными и который на самом деле являются нормой. Красота, ум, доброта, честность, смелость, правдивость и прочие добродетели суть лишь отклонения от нормального безобразия, глупости, злобности, бесчестности, трусости, лживости и прочих пороков. Возьми, например, такое наше качество, которое проявляется в легкости, с какой наш человек капитулирует перед давлением на него окружающих, которое проявляется в двуличности, в склонности к сотрудничеству с властями и доносам, в невыполнении обещаний, в предательстве друзей. Я утверждаю, что оно есть оборотная сторона добродетелей советского человека, его коллективизма, душевной открытости, способности к. сопереживанию и к соучастию в чужих судьбах. Это – неизбежное следствие психологии коллективизма, ее реальность.
В нашем обществе, – продолжает Антипод, – в подавляющем большинстве случаев судьба человека зависит не от его личных расчетов и расчетов на некое частное лицо, а от коллектива и от отдельных людей как от членов коллектива. Большинство поступков людей здесь таково, что нет надобности самому быть твердым и определенным и требовать того же от других. Наоборот, тут требуется прилаживаться к окружающим. А принципиальная ненадежность друг друга принимается во внимание заранее и существенным образом не влияет на последствия поступков людей. Потому здесь в массе ненадежность окружающих людей не ведет к катастрофическим последствиям и душевным драмам. Ненадежность важнее надежности. Надежность сама по себе есть риск, причем риск неоправданный. Надежность нужна лишь в случае образования неофициальных, главным образом нелегальных групп, в которых надежность людей по отношению к членам групп оказывается чисто негативным явлением и порицается нормальным обществом. Надежный человек в обществе ненадежных людей подобен фигуре, с острыми углами в массе шариков, катящихся по наклонной плоскости. Рано или поздно он выбрасывается из общего потока. Ненадежность человека в наше время есть явление мозговое, а не сердечное. Мозговая ненадежность есть великое открытие человечества, подобно тому как сердечная надежность была великим открытием прошлого. Не случайно поэтому ушло не одно столетие на то, чтобы интеллектуальная ненадежность стала одним из фактических принципов идеологии.
От этого никуда не денешься. Чтобы взлететь, надо падать. Наши предки, начав терять хвост и шерсть, наверное, тоже страдали. Кто знает, может быть, из нашей тотальной продажности растет некая высшая форма нравственности.
Я молчу. Наши предки, думаю я, теряли звериные качества, а мы теряем человеческие. И чтобы упасть, надо взлететь. Стремление к полету было противно законам природы.
БОГИНЯ
Повторяю и настаиваю: если бы мне пришлось выбирать одно из двух – мировое признание меня в качестве творца несколько минут обладания моей Богиней, – я бы выбрал второе.
ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
– Теперь, – сказал я Балбесу, – займемся самой неприятной частью твоего обучения – образованием. Но не падай духом. Я за полгода обещаю сделать тебя самым образованным чиновником министерства иностранных дел, если будешь так же, как и раньше, неукоснительно выполнять мои указания. Первым делом забрось все учебники. Они того стоят. А отметки нужные тебе поставят и без них. Я тебе продиктую квинтэссенцию культуры, накопленной человечеством за сотни миллионов лет. Не думай, что это очень много. Увы, как раз наоборот, Того, что я тебе продиктую за пару месяцев, тебе в избытке хватит на всю последующую жизнь. Ты думаешь, я не Бог, чтобы знать все? Ошибаешься. Я-то как раз и есть Бог. И я не первый. В "Коране" и в "Библии" тоже содержалась квинтэссенция культуры своего времени. Но я тебя не буду мучить такого рода толстыми и нудными книжками. Я так изложу тебе сокровищницу мировой культуры, что тебе будет занятно и весело. Образование современного талантливого дипломата, – развивал я далее свою мысль, – складывается из следующих элементов: 1) анекдоты; 2) высказывания выдающихся личностей, крылатые выражения, пословицы и поговорки; 3) краткие справочные сведения о выдающихся исторических событиях и личностях, главным образом анекдотические и занимательные; 4) перечень имен современных известных личностей; 5) перечень произведений культуры, которые должен знать современный интеллектуал, и краткая характеристика их. Объем образования колеблется в довольно широких пределах. Для начала достаточно знать сотню анекдотов, сотню выражений, указанных в пункте два, сотню справок, указанных в пункте три, сотню справок об известных личностях и произведениях культуры. Тем самым будут охвачены все основные логические типы явлений культуры и духовной жизни общества. Под эти шаблоны легко подвести все остальное. Например, заговорили о некоей новой книге неизвестного тебе автора. Есть приемы, с помощью которых ее легко отнести к известному тебе шаблону. Я тебя научу им. И ты по малейшему намеку, даже по интонациям голоса, с каким говорят люди о какой-то книге, сможешь безошибочно определять ее содержание и достоинства. И будешь поражать людей, проведших в библиотеках десятки лет и перечитавших десятки тысяч томов, своей эрудицией и глубиной суждений. Итак, начнем с анекдотов...
AHTИПОД
Чему я учу своего самого любимого и способного ученика Балбеса? А разве не то же самое проповедует мой Антипод?
– Надо считаться с фактическим положением людей в обществе, – говорит он, – и учить их, как лучше жить в этих условиях. Безнравственно учить людей нравственности в условиях, когда нравственность ухудшает их жизнь. Сама жизнь вынуждает нас на оскорбление отвечать оскорблением, на подлость – подлостью, на измену – изменой. Более того, чтобы уменьшить зло, причиняемое нам другими, мы вынуждаем опережать их в причинении им зла. Твое учение обречено на провал, ибо оно ослабляет позиции людей в борьбе за выживание и лучшие условия жизни.
Я вспоминаю твою притчу, – продолжает Антипод, – о чистоте тайников души. Ты сравнивал это с чистотой тела и нижней одежды. Одна из твоих учениц буквально поняла твое сравнение и стала буквально следовать твоему совету. Единственный случай, выпавший на ее долю, когда она применила на практике твое учение, – ее раздели жулики. После этого она стала менять нижнее белье так же редко, как и ранее, и перестала посещать твои проповеди. А многие ли твои ученики выдерживают более пяти твоих лекций? Чтобы содержать себя в чистоте, надо иметь условия, в которых это могло бы стать необременительным и устойчивым делом. Но тогда призыв к чистоте теряет нравственный характер. Он переходит в область медицины и психологии.
Я слушаю Антипода и поражаюсь сходству его идей с моими. И все же есть глубокое различие между нами даже тогда, когда мы произносим одну и ту же фразу. Мои советы моим пациентам во многом совпадают с тем, что говорил Антипод. Но они при этом все же имеют противоположное значение. В чем тут дело? Дело не в различии предлагаемых нами средств, а в том, для каких целей мы предлагаем эти средства, кому и как мы их предлагаем, как советуем использовать. Идеология, например, тоже прививает людям идею чистой совести, но как и для чего, – тут наши пути расходятся.
ПРОБЛЕМА НОМЕР ОДИН
– Наконец, последний элемент твоей подготовки, – сказал я Балбесу, – есть ум. Он самый простой и короткий. Он есть следствие всего предшествующего обучения. Человек, одолевший успешно все предыдущие этапы обучения, не только приобретает видимость умного человека, но становится на самом деле умным. Нужно к сделанному добавить лишь сущую малость: решить для самого себя, что ты умнее всех прочих смертных на свете. Итак, знай: ты умен!
Балбес внимательно посмотрел на меня сквозь очки с мощной роговой оправой, слегка усмехнулся уголками губ и сказал, что он, к сожалению, не может ответить мне таким же комплиментом, ибо нужно быть законченным идиотом, чтобы с такими познаниями и способностями прозябать в этой провинциальной дыре.
После этого я счел свою задачу выполненной и расстался со своим самым способным учеником.
ВСЕ СУЕТА
Ему за шестьдесят. Живет одиноко. Сам обслуживает себя, вплоть до стирки белья. Не курит. Занимается спортом. Соблюдает режим и диету. Хочет прожить как можно дольше.
– Лично для меня, – говорит он, – война была лучшее время в моей жизни. Я почти всю войну провел на фронте. Бывал и в тылу. Мог застрять в тылу и отсидеться в теплом местечке. Но я предпочитал все-таки фронт. Был несколько раз ранен, но легко. И я за ранения-то это не считаю. Почему я стремился на фронт? Не из-за каких-то идейных соображений. И чувства ненависти к врагам у меня никакого не было. Меня тянула сама война как место, где люди убивают друг друга. Я любил воевать. Люди по-разному относятся к участию в боях. Одни дрожат от ужаса, другие каменеют, третьи готовы умереть еще до боя и ждут, чтобы поскорее получить пулю в лоб или в сердце и успокоиться навеки. Четвертые стремятся любой ценой уклониться от участия в бою. Я же готовился к бою, как к светлому празднику. Раздавал все барахло, какое было у меня. Брился, мылся, подшивал чистый подворотничок, до блеска чистил сапоги. Набивал карманы патронами, а вещмешок – гранатами. Кинжал точил так, что бриться им можно было. Даже зимой я ходил в бой без шинели. А во время боя я буквально ликовал и буйствовал. Ты представить себе не можешь, какая безумная радость поднималась во мне, когда я убивал! Я убил не один десяток солдат и даже офицеров. Что это такое? Должно быть, я прирожденный убийца, и война давала возможность развернуться моей потребности. Вообще-то говоря, все люди прирожденные убийцы в той или иной степени. Только скрывают это. Или другие страсти заменяют эту. Представь себе, когда кончилась война, я плакал. Но не от счастья, что остался жив, а от сожаления, что война кончилась.
Что этому человеку нужно от меня? Жизнь уходит. Еще немного – и все исчезнет. А он не хочет исчезать. Он хочет вечно оставаться. Ходит слух, что после смерти от людей отделяются какие-то бессмертные "оболочки". Его знакомый даже книжку об этом читал. Он хочет знать, верно ли это? И как заиметь такую бессмертную оболочку? Сможет ли его оболочка общаться с оболочками других его знакомых? Интересно было бы встретиться и потолковать с теми, кто уже "отдал концы", особенно с теми, кого он сам отправил на тот свет. Вот было бы любопытно! Интересно, могут ли они отомстить?
И ТОМЛЕНИЕ ДУХА
Одну женщину я научил разговаривать с умершей матерью. Она сказала, что мать ее всем довольна, и она этому очень рада. А я пустился в глубокомысленные рассуждения по сему поводу. Что это значит: умершая мать этой женщины всем довольна? Это значит, что все ее потребности удовлетворены, то есть нет неудовлетворенных потребностей. Но тут возникает двусмысленность. Либо у умершей нет никаких потребностей, либо есть по крайней мере одна, и она удовлетворена. Из того, что у нее нет неудовлетворенных потребностей, не следует, что у нее есть удовлетворенные. В первом случае (если нет потребностей) бессмысленно спрашивать, доволен человек или нет. Во втором случае появляется дополнительная двусмысленность: есть потребность, которая была раз и навсегда удовлетворена, и теперь такой потребности нет, или потребность существует (появляется) постоянно и постоянно удовлетворяется? Жизнь есть не только удовлетворение потребностей, но и их постоянное появление. Смерть есть уничтожение потребностей. Я пытался разъяснить женщине эти проблемы. Она сказала, что мертвым логика безразлична. И вообще, сказала она, общение с мертвыми нужно живым, а не мертвым. Я был сражен мудростью ее слов. Проблема смерти вообще есть проблема живых, а не мертвых. Мертвые проблем не имеют.
БОГ НЕ ВСЕСИЛЕН
Мои способности ограничены – даже Бог не может делать абсолютно все. Оставим без внимания старинный парадокс: если Бог всесилен, то может ли он сделать то, что он не может сделать? Бог не способен, например, печатать деньги. И даже зарабатывать их в больших количествах.
Считается, что чем крупнее потери или приобретения, тем сильнее человеческие страсти. Пусть так. Не буду спорить. Одно дело – потерять трон, другое – потерять перчатки. Но вот передо мною еще нестарая женщина. У нее трое детей. Выпивающий (как и все, то есть в меру) муж. Она проявляет чудеса изворотливости, чтобы содержать дом на приличном уровне. Два года назад она потеряла (или у нее украли, она точно не знает) сто рублей профсоюзных денег. Пришлось отдать свои. И с тех пор у нее ни минуты покоя. Ночами не спит. Все думает о пропаже. Страдает. Не может забыть. Как быть? Она готова заплатить мне десять рублей, лишь бы я излечил ее от этого наваждения. Вот тут Бог бессилен.
Я И АНТИПОД
– Что есть добро? – говорит Антипод, – В жизни добро есть лишь ограничение зла, есть лишь средство зла и опосредствующее звено в делании зла. Зло надежнее, фундаментальнее, устойчивее. Добро хрупко и мимолетно. Зло есть действование по законам падения, добро есть попытка полета, причем полет есть форма падения.
– И все же, – отвечаю я, – именно капля добра в океане зла придает людям черты, позволяющие говорить о некоей светлой природе Человека.
– Возможно. Но я не об этом. Я о том, что нет критериев добра – зла вообще. Если ты совершил какой-то значимый поступок, по крайней мере один человек сочтет его злом и по крайней мере один – добром.
– А что же ты предлагаешь? – спрашиваю я.
– Реальную жизнь, а не суррогат и видимость жизни, – говорит он, Добиваться всех тех жизненных благ, какие изобрело человечество, по законам нормальной жизни людей в обществе и обычными средствами, то есть по законам и средствами борьбы за существование в условиях современных человеческих джунглей. Побеждает наиболее ловкий и приспособленный! Пусть неудачник плачет. Я предлагаю драку, деятельность, динамику. Есть нервотрепка застойности, мелочности, скуки, рутины. И есть нервотрепка потерь и приобретений, риска, дерзаний, авантюр, предприимчивости. Я за то, чтобы у нас были стремительные взлеты в карьере, выдающиеся мошенники, ворочающие миллионами, гангстерские банды, террористы, шикарные проститутки... Понимаешь, я ненавижу святость, простоту, чистоту, умеренность. Ненавижу и официальную рутину. Хочу, чтобы жить было не так скучно, как мы живем. Обрати внимание, от чего люди больше всего приходят в возбуждение, когда приходят на работу? Именно от фактов нарушения болотности нашего существования. Такой-то украл десять тысяч из профсоюзных взносов. Сколько по сему поводу переживаний! Поймали преступника, убившего десять человек. Ну, от этого разговоров на год хватит. Пойми! Нормальная жизнь не есть богоугодное заведение. Это борьба. Монастырь есть уклонение от жизни. Жизнь есть то, от чего некоторые люди бегут в монастырь. Вся твоя система есть уклонение от жизни и оправдание этого уклонения. Бог есть страх жизни и капитуляция перед ее ужасами. Долой Бога! Да здравствует безбожная оргия жизни!
– Пусть так, – говорю я, – Но известно ли тебе, что безбожная оргия жизни является таковой лишь при том условии, что в какой-то форме и в какой-то мере допускается Бог? Если нет Бога, нет и безбожников, – вот в чем загвоздка.
Безбожие не есть отсутствие Бога. Оно есть отрицание Бога, неприятие Бога, борьба против Бога.
СУЕТА
Большинство моих пациентов (или клиентов?) жалуются мне на неурядицы в личной жизни, главным образом в семье, в отношениях с друзьями и сослуживцами. Это не случайно. Кризис цивилизации углубился до самых ее основ – до интимных отношений между людьми. Интимность вообще разъедается, разрушается, исчезает.
Вот этот, например, человек образованный, наделенный всяческими добродетелями и лишенный всяческих пороков, отличный семьянин, еще более отличный работник, успешно продвигающийся по служебной лестнице. Карьера его как инженера была настолько успешной, что он уже к сорока годам стал заместителем заведующего группой и был избран в партийное бюро отдела, где ему доверили собирать членские взносы. Его благополучию в быту завидовали многие соседи и сослуживцы. Он имел отдельную комнату на троих человек и стоял одним из первых в очереди на получение отдельной почти двухкомнатной квартиры. В числе немногих счастливцев учреждения он получил садово-огородный участок в сорока километрах от города и начал своими руками созидать сарай для садово-огородного инвентаря; в коем фактически можно было иногда жить, как на даче. Короче говоря, не житье, а рай! Живи да радуйся! Но тут внезапно случилась беда: ему изменила жена. Факт в наше время сам по себе малозначительный, можно сказать, общепризнанный и скорее комический, чем трагический.
Порою русские мужики даже испытывают некоторую своеобразную гордость оттого, что судьба милостива и к ним, что и они удостоились высокой чести: и их супругой не брезгуют прочие строители коммунистического общества, значит, и в этой стерве и замухрышке (или расплывшейся туше, смотря по обстоятельствам) есть Нечто.
Но этот человек, повторяю, был человеком добродетельным и старомодным. Он был поражен фактом измены жены до глубины души. Сначала он хотел застрелиться. Но Россия не Запад, застрелиться у нас просто нечем. Потом несчастный хотел утопиться. Опять возникла проблема: для этого надо ехать за сорок километров на свой садово-огородный участок, откуда десять километров топать до ближайшего водоема, таща на себе при этом камень, украденный на соседнем участке. Без камня утонуть нельзя: мелко. Приняв все это во внимание, человек решил отомстить неверной супруге по-нашенски, по-русски: решил сам пуститься в распутство, наплевать на семейные хлопоты и поставить крест на служебной карьере.
– Я ей, стерве, покажу, на что я способен! – в гневе кричал он, устремляясь в ближайшую забегаловку.
Таким образом этот человек и оказался за столом, за которым мы с Антиподом как раз беседовали на высокую тему об основах нравственности.
– А мне, знаете ли, жена изменила, – не то проплакал, не то прохихикал человек, проглотив стакан "вина" и засовывая в рот бутерброд со шпротиной. Шпротина выскочила из рук, словно живая, упала сначала на рубашку, потом на брюки, наконец, на пол.
– Вот гадина, – сказал человек, имея в виду шпротину. Поднял шпротину с пола трясущимися пальцами и сунул в рот, – Никогда еще не было случая, отметил он общеизвестную закономерность, – чтобы не упала и не оставила пятен на самых видных местах. Вы можете объяснить этот феномен природы? Нет? Я тоже. Почему все-таки так происходит? Чего ей не хватает? Я имею в виду не шпротину, а жену...
– Есть разные способы решения вашей проблемы, – сказал я не столько с целью врачевания души этого человека, сколько просто для поддержания разговора. – Изменяйте ей сами. Но не заводите постоянную любовницу: хлопот не оберетесь. И не влюбляйтесь больше – это кончится новой драмой. Не можете разойтись, рассматривайте свою жену как чужую женщину, которая с вами вроде бы изменяет кому-то Другому.
Я хотел закончить свое назидание божественной формулой: предай предателя! Но обманутый муж опередил меня.
– Я все это и без тебя знаю, – раздраженно сказал он, – Легко изменить тому, кто тебе не изменяет. А ты попробуй изменить тому, кто тебе изменил! Ах, эта проклятая шпротина! Жена теперь меня сожрет за эти пятна. На весь квартал будет орать, что я пропойца, неряха, негодяй.
Он ушел, унеся с собой свое банальное, общеизвестное, но не ставшее от этого легким неизлечимое горе. Бог не лечит человеческое горе, подумал я, глядя ему вслед. Бог лишь разделяет страдания.
ВСЕ СУЕТА
Этот случай побудил нас к теоретической дискуссии. – Старые моральные принципы, – сказал Антипод, – нелепы в применении к нашей реальности. К тому же были изобретены как принудительные средства держать людей в узде и поддерживались силой страха и наказания.
– Нет никакой морали по принуждению, – возразил я. – Если тебя обязывают быть моральным, и ты поступаешь в соответствии с тем, что тебе предписывают, ты не морален. Ты поступаешь хорошо не в силу морали, а в силу принуждения. Мораль свободна. Мораль – это ограничения, которые берет на себя человек, имеющий свободу выбора в своих действиях. Причем берет добровольно, без принуждения. Возможно, делает он это, подражая каким-то образцам или будучи научен другими. Но подражание образцам и следование наставлениям учителя не есть принуждение.
– Попробуй уговори людей быть нравственными только в одном этом отношении – в отношении между мужем .и женой, – сказал Антипод, – А ведь они поженились по любви, обещали друг другу хранить верность. Что может удержать их от измены? Только одно: страх разоблачения, осуждения, наказания! Только это, и ничто другое. Причем заметь, как все происходит. Жена изменяет мужу. Он в отместку изменяет ей с чужой женой. И ты, проповедник морали, сам советуешь это как способ преодоления горя. Таким путем образуется океан измен. Попробуй останови этот ураган нравственными заклинаниями! Ты просто не знаешь того, как фактически утверждалась в обществе мораль: путем жесточайших расправ с теми, кто нарушал правила морали. В основе
морали лежит не свободное решение человека быть хорошим, а насилие, наказание, кровь, кровь, кровь! Мораль без страха наказания за отступление от нее – ничего не значащая пустышка. Только страх наказания, причем в конечном итоге физического, делает из отвратной твари, именуемой человеком, существо нравственное. Основу самого утонченного изобретения людей, то есть морали, образует самое грубое насилие. Введи закон, по которому неверных супругов следует подвергать позорному наказанию, сразу как миленькие станут. Со временем идеология научится держать их в узде. Разумеется, идеология, подкрепленная средствами наказания. Только вот проблема: стоит ли овчинка выделки? Оправданы ли жестокие меры поддержания морали самими выгодами морального поведения? А может быть, всеобщая безнравственность лучше, чем нравственность ценой страха наказания? Возьми этого обманутого мужа! Он теперь познает прелести распутной жизни. Повторяю и настаиваю: идеологии предстоит утверждать в обществе нравственность, а не религии. Религия же обречена иметь дело лишь с самими фактами безнравственности.
СУЕТА СУЕТ
Этот человек исповедует принцип непротивления злу насилием. Ребятишки залезли в его сад за яблоками. Он выстрелил в них из ружья дробью. Одному выбил глаза, троих слегка ранил. Его судят, а он не может понять, за что. За него вступился коллектив, поскольку он образцовый работник, ударник коммунистического труда, и ему дали всего два года тюрьмы, причем условно.
А этот вот – "сопротивленец", то есть настаивает на том, что надо сопротивляться насилию, давать сдачи. На него напал пьяный хулиган. Хулиган был вдвое слабее его, но избил его. – Что же вы не сопротивлялись? – спросил я. – Я хотел, – сказал он, – да не получилось. Хочу нанести удар, а он выходит какой-то ватный.
Из ран врагов должна б потечь
Кровавая река.
Но занести не в силах меч
Бессильная рука.
И ВСЯЧЕСКАЯ СУЕТА
Меня пригласили на дачу к знаменитому писателю посмотреть его жену и постараться что-то сделать для нее. У нее обнаружили опухоль. Природа опухоли пока не ясна. Она боится, что рак. Я с первого же взгляда вижу, что ее опасения более чем обоснованны – она обречена. И я уже ничем не могу помочь: слишком поздно ко мне обратились. Я мог бы облегчить ее физические и духовные страдания своим присутствием и беседами. Но ее хотят отправить в Москву в Кремлевскую больницу. Формально это выглядит как проявление заботы. А фактически это есть стремление избавиться от неизбежных хлопот и от зрелища медленного умирания. Люди откупаются от заботы о ближнем. А между тем именно в этот период жена писателя должна была бы быть окружена заботой, вниманием и любовью в кругу самых близких людей. В наше время черствость по отношению – к ближнему и эгоизм принимают порою самые изощренные формы, внешне безупречные, а по существу – омерзительные.
Сам писатель – алкоголик и бабник. Но он талантливый писатель, так что упомянутые пороки считаются извинительными. Он щедр. Любит хорошую компанию. Любит быть "душой общества". Кое-что в этой роли идет от него самого, но в большей мере это плата гостей за гостеприимство. На даче (как и в городской квартире) писателя всегда полно народу. Это наша интеллектуальная творческая элита. Жрут. Пьют. Спят кто и с кем попало. Идет своего рода соревнование на пошлость, цинизм, грязь.
У писателя есть сын и дочь. Сын – журналист. Готовит статью, разоблачающую "целителей". Сам хорошо осведомлен о традициях целительства в дореволюционной России, о том, что природа этого явления пока неизвестна, что фактов более чем достаточно, чтобы отнестись к этому явлению серьезно. Короче говоря, он "на этом деле – собаку съел", но у него задание, сейчас кампания такая начинается, и он обязан разоблачать. Он был уже женат. Развелся. Платит алименты. Разумеется, пьет. Мы с ним проговорили до поздней ночи, осушив несколько бутылок вина и выкурив пару пачек сигарет.
– А в общем, – сказал он, – живем мы, старик, так, что лучше об этом и не думать. Живем, и все тут! Раз родились, значит, должны жить по общим нормам человеческого свинства. Ах, какие статьи я мог бы писать об этом! Я же знаю всю закулисную жизнь, всю кухню, всю подноготную этого города. Все те разоблачительные книги, какие появились в последние годы, наивные детские сказочки про Бабу Ягу и Кощея Бессмертного в сравнении с тем, что я мог бы рассказать.
Дочь писателя работает в краеведческом музее. Была замужем. Пьет. Курит. Детей иметь не хочет. Иногда "балуется" наркотиками – сама призналась.
– Ты думаешь, я безнравственная? – сказала она мне, – Ты не знаешь нашей реальной жизни. Познакомился бы с чадами Сусликова, Горбаня, Корытова и прочих наших вождей, ты бы счел меня воплощенной невинностью. Вот возьми мать! Она всю жизнь посвятила отцу. А он?.. Ты сам видишь, что он такое. А каков итог ее праведности?
И ТОМЛЕНИЕ ДУХА
Писатель пишет книгу, в которой хочет обосновать духовное превосходство России над Западом. Обо мне он слышал. Интересуется моей "системой". Если я напишу для его личного пользования кое-что, он заплатит. Поскольку в городе началась новая разоблачительная кампания под видом борьбы с тунеядцами, писатель на это время может предоставить мне лежанку в сарае и питание. Я, конечно, сразу же согласился,
Мы с писателем отметили начало моей дачной жизни тем, что осушили бутылочку коньяку, потом бутылку не помню чего, штук десять бутылок пива. До сарая я дополз сам, но вползти в него уже не смог. А сам писатель после этого пошел к соседу по даче и там добавил еще столько, потом полстолько и еще четверть столько. На другой день он мне сказал, что я еще слабак по части выпивки, но что способности у меня есть.
Отоспался я на славу. Позавтракал по-царски, разумеется, с водочкой. Потом писатель отвел меня в свой кабинет, усадил за письменный стол, дал бумагу и ручку.
– Пиши, – сказал он, – но на совесть, искренне. Скажи честно, ты сам-то веришь в то, что Бог существует,?
– Для меня, – сказал я, – нет проблемы, существует Бог или нет. Верить в Бога и верить в существование Бога – не одно и то же. Я принимаю принцип: живи так, будто некое высшее существо наблюдает каждый твой шаг и помысел.
Он сказал, что не любит, когда за ним подглядывают. Его жена подглядывает, когда он "спит" с другими бабами, и ему это неприятно. Но он добрый человек. Ей другого ничего не остается. Пусть хоть посмотрит. Они все-таки тридцать с лишком лет вместе прожили.
ЛАПТИЗМ
Учение Христа записало несколько человек, причем они были его ученики или последователи. Я же записываю свое учение сам, причем для человека, который будет использовать мои записки для своих личных целей, а не для прославления меня. Я называю свое учение по имени создателя иванизмом, или лучше лаптизмом.
Особенность лаптизма состоит в том, что он дает людям определенное мировоззрение, из которого они сами в зависимости от их индивидуальных обстоятельств и характеров выводят правила практического поведения. Потому, например, в лаптизме нет указаний на то, как дышать, как сгибать и разгибать конечности, как питаться, но, если человек усвоит принципы лаптизма, он сам быстро выработает свой режим питания, дыхания и движений, – это получится как бы само собой. Так, если человек руководствуется принципом, согласно которому следует избегать скоплений людей, порождающих неприятные ощущения и злобу, то он будет стремиться передвигаться в основном пешком, лишь в крайнем случае прибегая к общественному транспорту. Стремление избегать зависимости от технических сооружений и приспособлений само собой будет выражаться в том, что человек будет избегать пользоваться лифтом. Короче говоря, задача лаптизма не обучение множеству мелких приемов поведения, а разъяснение немногих общих принципов жизни, определяющих и оправдывающих практические правила поведения. В конечном счете лаптизм мог бы быть сведен к немногим универсальным принципам, из которых получалось бы все остальное. Но люди редко бывают способны выводить даже очевидные следствия из данных предпосылок.
Другая особенность лаптизма состоит в том, что он рассчитан не на людей, уходящих в себя, думающих только о себе и уклоняющихся от нормальной общественной жизни, а на людей, живущих обычной жизнью в нашем обществе, вынужденных или стремящихся ходить на работу, выполнять служебные обязанности, пользоваться общественным транспортом, стоять в очередях, сидеть на собраниях, заводить семью и друзей, короче говоря, погруженных целиком и полностью в трясину жизни. Один из моих учеников определил эту особенность лаптизма в шутливой форме так: как быть святым без отрыва от греховного производства. Но при этом цель лаптизма – научиться жить в трясине нашего общества так, чтобы она в нашем сознании и в наших переживаниях отошла на задний план, а на первый план выступило бы нечто иное– наш особый мир со своими критериями оценок и ценностей.
