Текст книги "Весь в отца"

Автор книги: Александр Валевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Ремешок

В воскресный день с самого утра на школьном катке толпились ребята. Безветренная, тихая погода и лёгкий морозец радовали всех. В самом деле, чего же лучшего можно желать для конькобежного соревнования! К двум часам дня оно уже подходило к концу. Осталась только последняя дистанция – пятьсот метров.

Ясно определились два лидера: Коля Сизов из шестого «в» и Витя Баландин, учившийся в шестом «а». По сумме очков у обоих были равные результаты. Теперь всё решала пятисотметровка.

Болельщики горячо обсуждали успехи и неудачи своих друзей-одноклассников. Кое-где споры приняли настолько бурный характер, что ребят пришлось разнимать. Друг Баландина Мишка кипятился и кричал больше других: «Баландин всё равно обойдёт! Обойдёт! Ура! Да здравствует Баландин!»

В шести забегах на пятьсот метров участвовало двенадцать бегунов. Волей жребия лидеры состязания Коля Сизов и Витя Баландин были разлучены. Сизову достался восьмой номер, он должен был бежать в четвёртом забеге, Баландину – номер два, первый забег.

Когда Баландин вышел на старт, наступила полная тишина. Лидер был почти на полголовы выше своего напарника. Как у заправского бегуна-скорохода, чёрные рейтузы и серый свитер плотно облегали его крепкую фигуру. Без шлема, с непокрытой головой, он озорно и бойко оглядывал столпившихся у старта ребят и всем своим гордым и победоносным видом как бы говорил: «Вот я вам сейчас покажу, как надо бегать!»

Он был уверен в себе. Пятисотметровка – это его, как говорят спортсмены, коронная дистанция. Правда, за последние дни на тренировках Коля Сизов показывал прекрасное время, но ведь он, Баландин, сильнее, выносливее, он находится сейчас в очень хорошей спортивной форме и надеется ещё сбросить одну-две секунды. Нет, Сизов ему не соперник!

– На старт! – крикнул преподаватель физкультуры Семён Антонович. – Внимание! Марш!

Баландин пробежал два-три метра без скольжения и, набрав скорость, пошёл своим обычным, сильным, размашистым шагом, ежесекундно убыстряя темп.

Мишка, бесцеремонно растолкав ребят, пролез вперёд и, сложив руки рупором, начал оглушительно и надрывно кричать:

– Витя! Дава-а-ай! Крой!

Он орал так во время почти всего забега и поминутно в волнении сплёвывал на лёд.

Но Баландин, кажется, не нуждался в поддержке преданного болельщика. Он превосходно бежал и только на перебежках как-то мял шаг, раскачивался, терял темп, становился мешковатым и грузным.

– Тяжёл Баландин на поворотах, – заметил авторитетно один из болельщиков.

– Скребёт по льду! – поддержал другой. – Зазнался, чемпион!

– Это кто там лепечет, а? – угрожающе нахмурился Мишка. – Да знаете ли вы, мокрые курицы, что вам и во сне не приснится так бегать!

Критики, зная горячий нрав Мишки, благоразумно промолчали.

Баландин пришёл к финишу первым, показав отличное время: пятьдесят восемь и три десятых секунды. Его поздравляли друзья. Ему долго аплодировали. Присутствовавший в полном составе шестой «а» класс принялся качать своего чемпиона.

Время следующих забегов было ниже показанного Баландиным, и теперь все с нетерпением ждали выступления Коли Сизова.

Он появился в этой школе всего месяц назад, приехав с матерью откуда-то из Сибири, и потому ещё не успел приобрести здесь друзей. Большинство ребят услышало о нём впервые только сегодня, когда он с таким успехом выступил на состязаниях, угрожая побить рекорды их признанного чемпиона.

Коля Сизов был мал ростом, худощав, тих и очень застенчив. Учился он хорошо. Его немногословные, неторопливые, но прямые и точные ответы на уроках освещали всегда самую суть вопроса и вызывали неизменно одобрение учителей. От этого Коля ещё больше смущался, краснел, старался не глядеть на товарищей и поднимал взгляд своих серых спокойных глаз только тогда, когда чувствовал, что на него уже никто не обращает внимания.

Вот и сейчас, не в пример Баландину, который самоуверенно похвалялся успехами перед ребятами, Коля Сизов скромно сидел на скамеечке, ожидая забега. Он постукивал по льду старенькими, большими и неуклюжими «бегашами», словно пробовал их прочность, и задумчиво вертел в руках оборванный ремешок.

Баландин, оставив наконец своих почитателей, проехал мимо него.

– Витя! – окликнул его Сизов.

– Ну? – остановился Баландин. – Чего тебе?

Коля смотрел на ботинки Баландина, перетянутые двумя прочными сыромятными ремнями.

– Выручи на один забег… Порвался, понимаешь… – И он показал порванный ремешок. – В левой ноге нет устойчивости, надо бы укрепить заднюю стойку. Посмотри, пожалуйста, всё ли у меня в порядке. Я, понимаешь, так не вижу, а снимать ботинок сейчас уже некогда.

Коля Сизов вытянул вверх левую ногу.

Баландин неохотно, двумя пальцами в перчатке, взялся за конёк. Его зоркие чёрные глаза сразу увидели то, чего, не разуваясь, не мог заметить Сизов. Расточив старую резиновую подмётку, наружу вылезли три заклёпки.

– Проживёт сто лет! Ерунда! – сказал Баландин, хотя отлично видел, что его соперник подвергается серьёзному риску.

– Надо бы ремешок для страховки, правда? – спросил Коля.

– Ну так что ж… Надевай!

– Да вот достал один, а он лопнул. – Коля смущённо повертел в руках обрывки ремешка.

– Ты и мои порвёшь, – презрительно процедил сквозь зубы Баландин. – А я потом изволь по магазинам болтаться. Интересное занятие! Хороший спортсмен должен позаботиться обо всём перед соревнованием, а не выходить на беговую дорожку раззявой и попрошайкой.

– Это верно, – вздохнул Коля Сизов и покраснел.

– То-то и оно, – буркнул Баландин. – Вперёд наука…

И он поехал к группе ребят, которые звали его к себе.

Кто-то сзади крепко схватил Колю за руку. Он быстро обернулся. Перед ним стояли двое ребят-болельщиков. Коля раньше не видел их. Они подошли к концу его разговора с Баландиным и всё поняли.

– Мы тебе достанем ремешок в два счёта! Сейчас! Живо! Посиди здесь, не отъезжай! – затараторили они в один голос. – Этот индюк никогда ничего не даст…

Коля радостно улыбнулся им:

– Давайте…

Но было уже поздно.

– Четвёртая пара, на старт! – крикнул в рупор Семён Антонович. – Поторопись! Начинаем забег!

Стартёр взмахнул флажком – и два бегуна рванулись вперёд. Сразу стало ясно, что Коля Сизов не уступит, что он полон решимости выиграть призовое место. Уже на первой прямой Коля метра на три оторвался от своего напарника и стал мягкой, скользящей перебежкой стремительно огибать поворот. Вся его лёгкая маленькая фигурка на какую-то долю секунды сжималась в комок, припадая на сильно согнутую левую ногу. Затем на мгновение он слегка выпрямлялся, быстро скрестив ноги, перенося центр тяжести слева направо, и снова стремительно нёсся над голубой ледяной дорожкой, словно стриж в бреющем полёте над застывшей гладью реки.

– Перебежечка первый сорт! Красота! Будто по воздуху плывёт! – одобрительно заметили болельщики и сразу от волнения зашмыгали носами и загудели, когда Сизов, увеличивая скорость, пошёл по прямой.

– Вот это да! Ух, братцы, жмёт! Смотрите, что делается!

– Ерунда! Захлебнётся! – ухмыльнулся Мишка. – Не выдержит темпа. Мало каши ел! – И он ободряюще похлопал по плечу своего друга Баландина. – Верно я говорю, Витя?

Но Баландин не слышал его, не смотрел на Сизова, он в волнении сжимал в руке новенькие, недавно подаренные часы и нетерпеливо следил за секундной стрелкой. Ему казалось, что она почти не двигается, будто что-то прижимает её к циферблату и задерживает ход.

Первый круг Сизов прошёл за двадцать три и шесть десятых секунды. Оставалось ещё полтора круга.

Волнение зрителей нарастало, а вместе с ним, казалось, росла и скорость Сизова. Напарник отстал метров на пятьдесят.

Когда Сизов, второй раз обойдя дорожку, миновал старт, Семён Антонович громко крикнул:

– Сорок восемь секунд!

– Сорок восемь! – прокатилось гулом по толпе болельщиков, и кто-то неистово крикнул, срываясь на высокой ноте:

– Коля, жми! Ко-о-оленька!

На последний поворот Сизов вышел под сплошной ликующий неумолкаемый свист.

Толпа ринулась к финишу.

Баландин уже не смотрел на часы. Двумя руками он крепко, до боли, вцепился в Мишкино плечо. А тот только сплёвывал на лёд и отчаянно причитал:

– Ай-ай-ай! Ай-ай-ай!

Вот, наконец, последний поворот. Короткий отрезок прямой – и финиш.

Семён Антонович и его помощники-судьи волновались не меньше других. Они видели, что Сизов бьёт рекорд Баландина, показывая исключительное время. Сейчас он выйдет на прямую. Ещё несколько мгновений – и остановленный секундомер покажет пятьдесят семь секунд. Ну, может быть, ещё одну или две десятых секунды, ничуть не больше! Нет, нет! Это ясно!

Толпа свистела, махала шапками, неистово кричала в один голос:

– Си-и-изов!!

Коля выходил из виража. Он последний раз сжался в комочек, присел на левую ногу, сделав резкий наклон, и вдруг… Словно неведомая воздушная волна бросила его в сторону. Он звонко вскрикнул, взмахнул в отчаянии руками, пытаясь удержать равновесие, но, увлекаемый инерцией, повалился на лёд, перевернулся через голову и, проехав на спине до края дорожки, закопался в снежный сугроб.

На руках его унесли в раздевалку. Он не мог встать на левую ногу. Всё лицо его, порезанное жёсткими льдинками, было в мелких царапинах.

На все вопросы ребят он ничего не отвечал. И только когда Семён Антонович, осторожно расшнуровывая ему ботинки, нагнулся и ласково шепнул: «Ах, дорогой ты мой… Что же это случилось такое?» – губы Сизова задрожали: «Ремешок… Нужен был ремешок…» И слеза, обжигая царапины, скользнула по его лицу.

Утром вся школа знала об этом случае.

Со слов ребят, которые слышали, как Сизов попросил у Баландина ремешок, история эта стала известна всем.

Первым, кого встретил Баландин в этот день, был друг, верный почитатель его спортивного дарования и болельщик – Мишка. Он угрюмо, с презрением посмотрел на Баландина и сказал:

– Подло! Я тебе больше не друг! Это очень подло!

И, невзирая на негодующие протесты нянечки-гардеробщицы, сплюнул на пол и яростно растёр ногой.

Когда Баландин вошёл в класс, его встретило полное молчание. Но он чувствовал, что в этой тишине уже родились жёсткие и гневные слова осуждения. От них не удается весело отмахнуться. Они потребуют ответа.

Вы́рвары

Странное слово: вы́рвары! Оно кажется тебе, дорогой читатель, чужим и незнакомым. Откроем секрет его происхождения.

Однажды на площадке детского садика маленькие ребятишки посадили в землю саженцы берёзок и тополей. Малыши мечтали вырастить, здесь красивую тенистую рощу. Она и выросла бы, опекаемая заботами маленьких садоводов. Но вечером на площадку тайком проникли мальчишки из посёлка. Они вырвали саженцы, ободрали цветы на клумбах и ушли.

Так повторялось несколько раз. Ребятишки горько плакали. И нянечка, утешая их, сказала:

– Что поделаешь, дорогие ребятки! Живут в нашем, посёлке какие-то разрушители-злодеи! Настоящие варвары!

– Они не варвары, тетя Зина, а вы́рвары! – всхлипывала маленькая девочка, глотая слезы. – Раз они всё вырывают, – значит, они вы́рвары!

– Ну, пусть будут вы́рвары! – согласилась няня. – Ты только не плачь! Мы купим громадную собаку-овчарку, и она будет охранять нашу будущую рощу от вы́рваров.

И вот на другой день заведующая детским садиком привела большую свирепую овчарку. Она стала сторожить сад, и вы́рвары больше не появлялись.

Вы́рвары – это всё равно что грызуны или жуки-точильщики! Очень обидная и позорящая кличка.

Мы против кличек. Но эта пусть останется! Пусть тот, кто потерял совесть, носит кличку и краснеет от стыда, когда на него будут указывать пальцами: «Смотрите! Вот идёт вы́рвар!»

И пусть на дружинном сборе, когда председатель совета отряда будет отдавать рапорт председателю совета дружины, он скажет:

– Отряд в количестве тридцати пяти человек и двух вы́рваров построен!

И пусть они стоят крайними на левом фланге для всеобщего обозрения.

Чайка

Прикрыв глаза ладонью, Котька посмотрел на залив. Июльское полуденное солнце выткало на нём ослепительно сверкающие водяные дороги. Под лёгким ветерком они покрывались серебряной чешуйчатой рябью, то и дело меняли оттенки и уходили за голубовато-стальную кромку горизонта.

В ста метрах от берега виднелся песчаный кружок отмели. В её центре лежал высокий гранитный валун. Тёмная поверхность камня, отшлифованная сырыми балтийскими ветрами, казалась издали спиной огромного морского зверя, вылезшего понежиться на тёплом песке.

Друзей Котьки на заветном месте не оказалось. Но то, что он увидел, заставило его недовольно нахмуриться.

– Опять эта пигалица оккупировала наш остров! – пробормотал он, и его обветренное лицо, обсыпанное рыжими веснушками, побагровело от злости. – Повадилась. Ну погоди, я тебя отучу!

Котьке с его друзьями давно полюбился этот островок. Он находился вдали от пляжа. Подойти к нему вброд не составляло труда – вода была чуть выше колен. Но сразу за островком начиналась настоящая глубина, где можно было поплавать и понырять, не боясь наткнуться на усыпанное крупной галькой песчаное дно.

Всё пространство от берега до островка ребята давно оценили как удачное местечко для весёлого промысла: здесь большими стайками ходила серебристая уклейка, частенько удавалось поймать плотву, а то и зелёного с красными плавниками окуня. Но самой интересной была, конечно, охота на жирного морского угря. Камни, опутанные скользкой тиной и водорослями, были для него любимым убежищем.

Наловив рыбы, ребята обычно уходили на островок, устраивались на гранитном валуне и предавались мечтам. Их возбуждало море, его голубовато-свинцовые дали, еле приметные за горизонтом дымы невидимых кораблей, серые силуэты морских фортов. Иногда, при очень ясной погоде, словно выплеснутый в небо из глубины залива, появлялся Кронштадт. Но стоило береговому ветру тронуть верхушки сосен, погнать облака в море, как Кронштадт растворялся и исчезал, словно мираж.

Разговоры о будущем всегда начинал кучерявый мечтательный Лёшка – начинал их исподволь, рассказав какую-нибудь немудрёную морскую историю. Он много знал разных историй, и друзья охотно слушали его, но вскоре Котика, поймав своего друга на каком-нибудь сомнительном морском термине, затевал спор. Самый сдержанный и солидный из трёх друзей, Борис делал попытку примирить товарищей, но рассказчик Лёшка был упрям, а Котика напорист и самоуверен. Ребята перешли в этом году в седьмой класс и мечтали по окончании школы поступить в морское училище. Больше всех был уверен в себе Котька. Он хвалился перед друзьями своим отменным здоровьем, крепостью мышц, отличным зрением, умением хорошо плавать и грести. Подстёгнутый собственной похвальбой, он тут же начинал показывать свои мускулы, ширину грудной клетки и зоркость глаз. Он любовно хлопал себя по круглым сильным плечам и говорил: «Пройду, как пить дать, первым номером! Я прирождённый моряк!» А то нет, лучше космонавтом стану. А что? И возьмут в космонавты. Я сильный и ничего не боюсь. Пускай меня испытают в чём хочешь, хоть в невесомости.

Так песчаный островок с гранитным «морским зверем» стал местом, где рождались смелые стремления к далёким плаваниям, морским сражениям и звёздным полётам. Но за последние дни на островке появился новый непрошеный пришелец. Это была девочка лет тринадцати, смуглая и стройная, в чёрном вязаном купальном костюме.

При первой встрече с ребятами она не обратила на них никакого внимания, даже не взглянула. Привстала, передвинула своё махровое полотенце на край валуна и снова легла, закинув одну руку за голову а другой, как козырьком, прикрыв глаза от солнца.

Котька, чувствуя себя хозяином островка, нашёл присутствие посторонней весьма нежелательным. Он обошёл вокруг девочки, довольно беззастенчиво оглядел её, потом ткнул обломком тростника в голую пятку и сказал, ухмыляясь с притворным удивлением:

– Это что ещё за чёрная пигалица? Пшла вон!

Девочка приподнялась и села. Вопрошающе взглянула на Котику, чуть приподняв тоненькие брови:

– В чём дело?

– Пошла вон отсюда! Я тебе говорю! Кажись!..

Он смахнул с камня её пластикатовую сумочку и подтолкнул ногой подальше к воде.

– Давай! Очищай место!

Щёки девочки порозовели от возмущения. Но она сказала спокойно и тихо:

– Осторожней, пожалуйста!

– Что тако-о-е? – угрожающе протянул Котька.

– Оставь её! – дёрнул его за рубаху Борис. – Она никому не мешает.

– Верно, что ты к ней привязался, – заметил недовольно Лёшка. – Пускай лежит…

Котька ещё больше нахмурился:

– Не люблю девчонок! Я, братва, – начал он развязно, – вспомнил одну морскую сказочку. Хочу вам рассказать. Ну, попадутся два-три «солёных» словечка – не для девчонкиных ушей. Понятно?

Девочка перекинула через руку пёстрое платье, взяла полотенце, лёгкие босоножки и, подняв сумочку, пошла на край песчаной отмели. Но не легла, а осталась стоять. На лице её было выражение настороженного внимания: то ли она хотела что-то разглядеть в голубоватом просторе залива, то ли прислушивалась к далёкому крику чаек.

Котька, поглядывая в её сторону, сделал несколько грубых замечаний, которые заставили девочку покраснеть. Она не выдержала и пошла к берегу, но через каждые два-три шага поворачивалась в сторону моря и всё глядела вдаль и прислушивалась. Она ещё постояла несколько минут на берегу, потом, надев платье и босоножки, пошла, не оглядываясь, к сосновой роще и вскоре скрылась за деревьями.

– Отвадил пигалицу, – сказал Котька.

– Ну и радуйся! Показал свою силу… – заметил недовольным тоном Борис и прибавил с укором: – Грубый ты всё-таки парень.

– Ладно! Грубый!.. – огрызнулся Котька. – Сказал – не люблю девчонок!

– Пора бы тебе привыкнуть – не первый год вместе учимся, – сказал Лёшка и лукаво подмигнул Котьке: – Смотри, как бы не пришлось в новом учебном году сидеть на одной парте с Тоськой Киселёвой или с Верочкой Малкиной.

– Ох! – вздохнул сокрушённо Котька. – Пропади они пропадом!

– Чудак! – усмехнулся Борис. – С ними же веселей. Да и вообще они неплохие товарищи…

– Веселей! Товарищи! – передразнил Котька. – Слюнтяи они, пискули и недотроги. Их чуть заденешь – они сразу нюни распускают, в слёзы. Жаловаться бегут. Ябеды! Голоса такие противные: тонкие, писклявые. Ручки хилые, слабые… Смотреть тошно! Тьфу!

– Ну, это на какую попадёшь, – не согласился Лёшка. – Другая и сдачи даст. Да вот хотя бы Тоська Киселёва.

– Тоська Киселёва? – расхохотался Котька. – Мне? Сдачи? Хотел бы я посмотреть!

– Ладно! Довольно хвастать, – прервал его Борис. – Идём купаться.

На другой день они вновь застали на своём острове знакомую девочку. Но при их появлении она быстро собрала вещи и ушла на берег.

– Сдрейфила! – крикнул ей вдогонку Котька и, засунув в рот четыре пальца, оглушительно свистнул. Но она даже не обернулась.

– Больше не придёт, – сказал Котька. – Отвадил!

И вот сегодня он опять увидел её на прежнем месте.

Поискав глазами своих друзей и не найдя их, он закатал штаны выше колен и пошёл на островок с твёрдым желанием прогнать назойливую девчонку.

Она, видимо, только что выкупалась и стояла на камне, отжимая воду из снятого с головы платочка. Купальный костюм её был мокрый. По стройным смуглым ногам сбегали капельки воды.

– Ты опять здесь! – нахмурился Котька, подойдя к камню. – Я же тебе сказал, чтобы ты убиралась. Уходи отсюда. Немедленно!

– Вот ещё новости! – пожала девочка плечами. – Ты что, купил этот камень, что ли? И не подумаю уходить!

– Ах так! – зло усмехнулся Котька и стал стаскивать рубашку.

Когда он в одних трусах, выпятив грудь и напружинив мускулы, подошёл к ней, красуясь, как тяжёлоатлет на цирковой арене, девочка тихо сказала:

– Слушай, отстань от меня. Я побуду здесь всего один час или два и больше никогда сюда не приду. Мне нужно быть здесь, понимаешь? Очень нужно!

– Слезай, а то сброшу и накормлю морской водой! – сказал Котька.

Камень был не так высок: ступни ног девочки находились на уровне Котькиных глаз. Он мог бы достать её рукой. Но она предусмотрительно отодвинулась в глубину. Надо было лезть на камень.

Котька сделал несколько шагов назад, разбежался и прыгнул вверх. Казалось, что он сейчас собьёт с ног непослушную девочку. Но она неожиданно сама скользнула вниз.

Котька, не встретив ожидаемого сопротивления, потерял равновесие, не удержался на камне и свалился с него.

Девочка быстро отскочила в сторону, потом, сделав сильный прыжок, вновь оказалась на верху гранитного валуна.

Котька злобно погрозил ей кулаком, живо поднялся на ноги и прыгнул с места. Вновь повторилась та же история: девочка мгновенно спрыгнула вниз, а Котька снова не удержался на камне и шлёпнулся в мокрый песок. Теперь он упал неудачно и ушиб ногу. Пока он её растирал, девочка успела снова стать полновластной хозяйкой заветного камня.

Эта игра в кошки-мышки разозлила Котьку. Чувствуя, что его тактика никуда не годится, он решил применить хитрость. Сделав вид, что подбитая нога его очень беспокоит, он пошёл, притворно морщась от боли и прихрамывая, по песчаному ободку, не глядя в сторону девочки. А та, казалось, совсем забыла о существовании Котьки. Всё её внимание было поглощено морем. Она даже привстала на кончики пальцев, стараясь что-то разглядеть в пустынной морской дали.

Вдруг Котька дико свистнул и выбросил вверх руки, словно готовясь прыгнуть. Девочка испуганно взвизгнула и скатилась вниз. Котька мгновенно обогнул камень. Затем, как вратарь, который берёт резкий угловой мяч, он бросился врастяжку к подножию камня и с криком: «А, пигалица! Попалась!» – успел схватить её за ногу. Девочка упала. Не давая ей опомниться; он втащил свою жертву в воду и «утопил». Он безжалостно долго держал её голову под водой, а потом выпустил и отступил в глубину.

– Ну, как? Чья взяла? – спросил он со злорадством, похлопывая ладонями по воде.

Девочка нелегко поднялась на ноги. Она сильно захлебнулась и теперь надсадно кашляла и чихала, крутя головой и вздрагивая всем телом.

Котька увидел на лямке её купального костюма вышитую белым шёлком летящую чайку.

– Ну, как? – повторил он и стал басовито горланить: – Ну-ка, чайка, отвечай-ка!

Девочка несколько раз широко развела руки для глубокого вдоха, посмотрела на Котьку прищуренными покрасневшими глазами и сказала с презрением:

– Ты противный и мерзкий тип! Ты не советский школьник! Ты – фашист, бандит и дикарь!

Они стояли друг против друга, погружённые до плеч в сияющую на солнце прозрачную воду.

Котька посмеивался:

– Хочешь ещё раз?

Он двинулся к ней, но она быстро нырнула. И тут вдруг Котька почувствовал, что ноги его потеряли опору на песчаном дне, взметнулись вверх, а голова ушла под воду и кто-то потащил его в глубину.

Захлёбываясь и лихорадочно болтая руками, он пытался вынырнуть. Эти ужасные секунды казались бесконечными. Наконец резкий толчок выбросил его на поверхность. Он выскочил как пробка и увидел над собой солнечное голубое небо.

В трёх метрах от Котьки плавала маленькая мстительница. Её губы подёргивались в лёгкой усмешке:

– Хорошо попил водички? Наверно, ты привык топить других, но сам не знал, как это приятно! Теперь будешь знать, пират!

Котька ничего не ответил. Он только фыркал и кашлял. Из носа у него текла вода. Наконец он хрипло сказал:

– Сейчас я с тобой расправлюсь!

Он громко высморкался, откинул налипшую на глаза прядь мокрых волос и энергичными саженками выбросил одну за другой свои сильные руки.

Девочка не стала ждать его. Несколько раз её смуглые круглые локотки мелькнули в воздухе, потом она нырнула и ушла в глубину.

Котька поплыл быстрее. Вода забурлила под его ногами белой пеной, словно вскипела. Но и девочка, вынырнув, ускорила темп. Снова между ними было расстояние в два-три метра.

Так они плыли, не говоря ни слова.

Иногда Котьке казалось, что вот сейчас он её догонит, но девочка ловко ныряла и уходила от него.

Давно остались за спиной ограничительные буи с красными флажками. Котька их не заметил. Он не знал, сколько они проплыли: сто, двести метров. Он не думал об этом. Желание во что бы то ни стало догнать девчонку, ещё раз окунуть её голову в воду, услышать, наконец, мольбу о пощаде – вот что двигало Котьку вперёд. Он надеялся, что это произойдёт непременно. Ведь не может быть, чтобы он, Котька Волков, плавал слабее этой худышки-пигалицы! Конечно, нет! Ещё немного – и у неё не хватит сил, она повернет обратно. А когда повернёт, он перережет ей дорогу и не пустит к берегу.

Так самоуверенно и зло думал Котька. Но зазнайство и самонадеянность всегда делают человека слепым. И Котька не видел, что девочка плывёт значительно лучше него, что во всех движениях её натренированного тела видна настоящая спортивная школа: чист и безупречен стиль, экономна и удивительно легка работа рук и ног.

А Котьке слышалось в шуме воды, что ускользающая от него «чайка» дышит жадно и прерывисто. Ему казалось, что всё тяжелей и тяжелей поднимаются над водой её тоненькие смуглые руки. Сейчас преследование будет завершено. Не стоит торопиться! Надо сохранить силы, плыть спокойно и размеренно, глубже дышать. Вот так: вдох, два гребка – выдох, вдох, два гребка – выдох… Досадно, что не удаётся сохранить этот ритм. Откуда-то взялась проклятая одышка и странная тяжесть в левом плече. Котька уже не раз менял стили – плыл то брассом, то на боку. «Ничего, сейчас конец! – думал он. – Ага! Вот она что-то говорит…»

Котька замедлил движение и услышал ровный, спокойный голос:

– Эй, пират! Я не знаю, на сколько тебя хватит, но дышишь ты как старый, заржавленный паровоз… Не потонул бы! Поворачивай обратно, пока я здесь, рядом. А то смотри, уплыву от тебя далеко, и тогда останешься один в пустынном море. Спасать-то некому!

Нет, не ожидал Котька таких слов. Самое удивительное, что её голос был очень спокоен, в нём не чувствовалось ни усталости, ни одышки, словно девчонка разговаривала стоя на берегу.

Сердце Котьки забилось чаще. Он чувствовал теперь тяжесть и в правом плече. Решив воспользоваться передышкой и немножко отдохнуть, он перевернулся на спину, нечаянно глянул на берег и… не увидел берега. Не было ни заветного камня, ни островка.

Тревога и страх охватили Котьку и сразу убавили сил. Стало невыносимо трудно держать раскинутые в воде руки, будто кто-то вдруг привязал к ним пудовые гири. Он никогда так не уставал. Ему мучительно захотелось встать на дно, хоть на минутку. Но Котька знал, что где-то близко здесь проходит фарватер и кругом нет никакой отмели, – всюду морская глубина.

– Эй, пират, ты в самом деле, кажется, тонешь? – раздался рядом с ним звонкий насмешливый голосок. – Не взять ли тебя на буксир? Скажи!

Она обходила его на боку, делая быстрые круги. Он видел, как легко и эластично движется в воде её тело.

Котька ничего не ответил, тяжело развернулся и молча поплыл в обратную сторону. Он с трудом поднимал непокорные, скованные усталостью руки, плыл через силу. Одеревеневшие ноги плохо держали его на поверхности. Он стал часто «проваливаться».

Девочка совсем близко подплыла к нему, сказала тем же насмешливым тоном:

– Слушай, по-моему, ты наполовину уже утопленник. Пока не поздно, клади мне руку на плечо.

Он мотнул головой:

– Доплыву… Не в первый раз…

– Как хочешь!

Она вдруг запела высоким звонким голосом:

 
Летят белокрылые чайки —
Привет от родимой земли —
И ночью и днём
В просторе морском
Стальные идут корабли —
 

Голова у Котьки болела. В ушах стоял звон. Тело стало совсем чужим и непослушным, онемело, словно его связали верёвками. Холод вдруг охватил ноги, начал подниматься всё выше и выше; и вот Котька почувствовал, как зубы его застучали мелкой дробью. Раза два он пробовал перевернуться на спину, чтобы немножко полежать, но тотчас то в одной ноге, то в другой пробегала щемящая судорога. Она стала повторяться всё чаще и чаще, и наконец левую ногу свело так сильно, что Котька не выдержал и крикнул:

– Спасите!.. Тону!..

Беспомощные движения одних рук уже не позволяли ему держаться на поверхности. Он стал глотать воду, хрипя и захлёбываясь.

Девочка была рядом. Она сильно поддала ему ладонью по подбородку:

– Спокойно! Руку мне на плечо! Живо! Ну, держись!

Котька лихорадочно вцепился ей в плечи двумя руками. От этой тяжести на секунду её голова исчезла под водой. Но девочка тотчас вынырнула.

– Тише! Сумасшедший!.. Не так сильно! Достаточно одной руки. Не бойся! Ну вот так. Двинулись потихоньку!..

* * *

Когда Лёшка и Борис в поисках своего друга пришли на заветный островок, они очень удивились. Брюки и рубашка лежали у камня, втоптанные в песок, но Котьки нигде не было. Тут же, разбросанные в беспорядке, валялись знакомые им вещи: голубая пластикатовая сумочка, пёстрое в цветочках платье, махровое полотенце.

– Братцы, товарищи! – воскликнул удивлённо Лёшка. – Это что же такое делается?! Никак наш Котька подружился с этой пигалицей и ушёл с ней купаться!

– Да брось ты. Придумает тоже, – с сомнением заметил Борис.

– А это что?

Борис проследил за рукой друга и увидел тёмную точку. Она медленно приближалась к берегу. Иногда она раздваивалась, превращаясь в две маленькие точки, но вскоре вновь сливалась в одно тёмное пятно. Красной искоркой что-то горело там, над водой.

– Эта платок девчонки! – заключил Лёшка. – Ох ты! – взвизгнул он в изумлении. – Они плывут обнявшись, как жених с невестой!

– Как будто и в самом деле что-то похожее… – заметил Борис. – Давай раздевайся скорей! Поплывём навстречу!

– Э, нет, – удержал его Лёшка. – Самое интересное поглядеть, что будет дальше! Прячься за камень, пока они нас не увидели. Скорей!

Они шмыгнули за валун я стали наблюдать.

Это было удивительное зрелище. Впечатление о нём надолго осталось в памяти друзей.

Лёшка и Борис не ошиблись: это были Котька и знакомая им смуглая девчонка. Они подплывали к берегу всё ближе и ближе, но двигались почему-то страшно медленно. Да, конечно, они плыли обнявшись. Друзья ясно видели, что широкая, тяжёлая ладошка Котьки лежит на плече у девчонки.

Когда до островка оставалось не больше пяти метров, девчонка оставила Котьку. Ребята знали, что там уже мелко и можно стать на дно. Девчонка пошла к берегу, разбрызгивая руками и ногами воду, а Котька остался на месте. Только голова его торчала над водой. Наконец и он двинулся к отмели и стал вылезать из воды. Но как удивительно он шёл! Так двигаются только четвероногие. Ребята не верили своим глазам: Котька шёл… на четвереньках! Ковыляя и шатаясь, словно пьяный, он выполз на песок. Лицо его было бледно-жёлтым. Глаза залепили мокрые волосы. Он поёживался, вздрагивал и стонал. Он хотел встать на ноги, но снова беспомощно опустил руки в песок и побрёл на четвереньках к камню.

Кажется, никогда ребята не слышали такого искреннего, звонкого и заразительного смеха. Это смеялась девчонка. Вначале она просто фыркнула, сконфузилась, зажала себе рот рукой, но потом всё же не смогла удержаться и расхохоталась. Было над чем посмеяться! Четвероногий Котька полз по берегу медленно и грузно, переваливаясь с боку на бок, как морж. Это зрелище было таким забавным, что ребята тоже невольно рассмеялись и выскочили из-за камня. И тут вдруг далеко в море раздался певучий и густой гудок, словно взяли низкий аккорд на органе.