Текст книги "Весь в отца"

Автор книги: Александр Валевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Пионерский маяк

Новая учительница должна была приехать вечерним поездом. Ещё накануне звонили об этом по телефону из роно, и председатель колхоза обещал прислать на станцию лошадь.

Но с утра разыгрался такой дикий снежный буран, что колхозный конюх Иван Степанович с сомнением покачал головой: «Ну и ну!» Однако перечить председателю не стал: «Наряд есть наряд. Раз учительшу треба встретить, – стало быть, точка!»

Иван Степанович запряг в лёгкие розвальни самого ходкого колхозного конягу, прихватил бараний полушубок да огромную доху, подбитую собачьей шерстью, затем «заправился» на дорогу двумя мисками жирных горячих щей и выехал на станцию.

Сумерки, ускоренные метелью, наступили рано. В густой снежной пелене едва виднелась санная колея. Вьюга уже намела на дорогу горбатые сугробы и теперь носилась по ним, свистя и завывая. Она хлестала путника по лицу обжигающей снежной пылью и слепила глаза.

Иван Степанович только привычно щурился да искоса поглядывал на коня, как тот воротит набок голову и пофыркивает.

«Тоже, вишь, бережётся», – подумал Иван Степанович и не стал понукать. Не к спеху! Девять километров не велик прогон. Дорога известная: берегом реки, потом вдоль широких колхозных полей, а дальше, до станции, – перелесками.

При выезде за околицу показалась школа. Она стояла на косогоре среди раскачиваемых бураном тёмных берёз. Перед освещёнными окнами кружились снежные вихри.

«Ишь ты!.. Занимаются дотемна! Или, верно, сбор какой!» – подумал Иван Степанович и сказал вслух:

– Ладно, братва, заседайте. Привезу вам новую учительшу.

Он смахнул рукавом с жёсткой бороды и усов снег и сунул в рот папиросу. Но прикурить не удалось: пурга тотчас гасила зажжённую спичку.

Иван Степанович досадливо сплюнул и качнул головой в сторону школы:

– Всё для вас, братва, стараемся. Себя не жалеем. Когда-то от вас помощи дождёшься! Такие-то дела…

Иван Степанович не ошибся: в школе проходил пионерский сбор, только вскоре он кончился. Но, когда ребята, накинув на плечи ватники и шубейки, выскочили гурьбой на крыльцо, свирепый порыв ветра прижал их к стене.

– Ух ты, братцы мои! Расшалилась непогодка! – воскликнул председатель совета отряда Миша Хромов.

– Самум, ребята! – закричала краснощёкая полная девочка. – Гляньте: вот крутит-то! Са-му-у-у-ум! – старалась она перекричать вой ветра.

– Брось ты, Фенька, орать, – откликнулся кто-то из мальчишек. – Самум – это знойный ветер пустынь. Поняла? А тут как на станции «Северный полюс» или в Антарктиде: пурга!

– Ох мамонька, холодно как! – смешливо взвизгнула одна из девочек.

– Айда назад, – скомандовал Миша Хромов. – Есть дело, ребята! Все назад, в школу!

– Да что такое? – недоумевали ребята. – Домой надо… А то совсем заметёт!

– Есть дело… спешное, – настаивал Миша.

Когда все вошли обратно в прихожую, он объяснил:

– Вот какое дело: сегодня приезжает новая учительница, так? Дядя Иван выехал на станцию встречать… А на дворе – видели что? Буран страшной силы! Понятно? Ну как заметёт все пути-дорожки. Заплутаешь. Пропадёшь в сугробах.

Он помолчал, прислушиваясь к вою пурги. Она носилась по крыше, громыхая железом, жестоко рвала двери, билась и стонала под козырьком крыльца, глухо звякала по окнам.

– У кого есть лыжи? – спросил Миша. – Поднимите руки!

Оказалось, что только у троих нет своих лыж.

– А зачем лыжи-то? – раздались голоса.

– Сейчас скажу. Потерпите!

– Можно у девчонок взять, – заметил, деловито шмыгая носом, один из тех, кто не поднял руки. – Вон у Феньки есть… московские. Мать привезла.

– У Фе-е-еньки!.. Моско-о-о-овские! – передразнила толстушка.

Она протискалась вперёд и, подтолкнув Мишу Хромова, сказала:

– Говори, Мишка, чего надумал!

Ребята зашумели:

– Говори давай! Пора по избам!

Хромов похлопал в ладоши:

– Тише! Я скажу… Только не галдите, как вороньё перед ненастьем…

Иван Степанович едва поспел к приходу поезда. Дорогу замело так, словно её и не было вовсе. Ветер попритих, но снег валил не переставая.

Поезд пришёл завьюженный. На буферах и подножках, между тамбурами – всюду нависли комья снега.

Приезжими оказались два железнодорожника и маленькая стройная девушка в тёмном пальто с барашковым воротником, такой же шапочке и в суконных ботиках, казавшихся совсем детскими.

Ей кто-то помог выгрузить из вагона вещи. Она торопливо поблагодарила. Поезд свистнул и ушёл. Пассажирка оглянулась по сторонам.

Станционный фонарь осветил совсем юное девичье лицо, раскрасневшееся в тепле вагона.

Иван Степанович даже усомнился: «Она ли?» Но всё же поспешил к платформе.

– Не учительница ли будете, Марья Александровна? – спросил он неуверенно.

– Я самая, – ответила девушка. – Здравствуйте! Вы из колхоза «Новый путь»?

– Точно так. Встречаем вас… С благополучным приездом, стало быть!»

– Спасибо! – улыбнулась девушка и, здороваясь, стянула с руки двойную шерстяную рукавичку. – Как вас зовут?

Иван Степанович назвался. Упомянул и свою колхозную должность, только сказал о себе по старой армейской привычке, что не конюх, а «ездовой». Затем осторожно тряхнул маленькую руку приезжей, не ощутив в этой руке никакой крепости и силы, и подумал: «Девчонка, ну и впрямь! Форменная девчонка! Вот так учительша!» Однако нести чемоданы ей не позволил:

– Не положено, Марья Александровна! Потому вы сейчас есть гостья, а я ваш провожатый. Сумочку берите – это ладно!

Лошадь была привязана к одной из досок заколоченного крест-накрест ларька с надписью «Воды» и с хрустом жевала сено.

Иван Степанович выбросил из саней верхний слой запорошённого снегом сена, сбил всё в пышную кучу и потребовал, чтобы Марья Александровна надела на себя собачью доху. Потом помог ей удобнее усесться и набросил на ноги полушубок.

– Так не застынете. Ехать недалече, да нынче дороги нет. Завалило всё. Может, где и помаемся в сугробе. А ежели выверну, тоже не взыщите!

– Ничего, Иван Степаныч, действуйте смело, – засмеялась девушка.

– Есть действовать!

Иван Степанович причмокнул губами и дёрнул вожжи.

Ехали в глубоком снегу. Он валил теперь в безветрии сплошной отвесной стеной. Иногда полозья теряли опору и сползали в сторону, бороздя какой-нибудь сугроб. Иван Степанович досадливо дёргал вожжи, ругал себя старым дурнем и привставал в санях, стараясь по едва видимым приметам угадать дорожную колею.

Мария Александровна полулежала, прикрыв лицо от снега воротником дохи, расспрашивала о школе и ребятах.

– Школа ничего, – отвечал Иван Степанович. – А вот ребята больно озорные. Спаси и помилуй! Особливо мальцы… Тяжко вам будет с ними по молодости.

– Молодость не помеха, Иван Степанович!

– Так-то оно так, – уклончиво заметил он.

– А ждут они меня? – спросила Мария Александровна.

– Как не ждать?.. Ждут! Да только вы не надейтесь на радости. Говорю вам – архаровцы, шельмецы. Народ хоть и маленький, да шибко боевой. Есть, конечно, которые сознательные… Однако мало!

Мария Александровна тихонько вздохнула:

– Ничего, Иван Степанович, поладим.

– Поладишь с ними… Э-э-эх! – вдруг неистово крикнул он. – Куда гнёшь, бесстыжий! Ослеп! Вот я тебя!

Он взмахнул кнутом и спрыгнул с накренившихся саней.

Лошадь стояла по брюхо в сугробе.

Иван Степанович, придерживаясь рукой за оглобли, пробирался вперёд, увязая в снегу.

– Ишь куда тебя занесло, балбесина.

– Я помогу! – крикнула Мария Александровна, освобождаясь от тяжёлой дохи.

– Но, но! Сидите! Не вылазьте! Глыбко тут. Снег чуть не по макушку.

Он взял лошадь под уздцы и оглянулся. Кругом было черным-черно.

– Мать честная, с дороги сбился… – сплюнул он с досады, негодуя на себя, на тьму кромешную и снег, на ветер, который вновь поднимался, вороша снежные холмы.

 
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя… —
 

услышал Иван Степанович за своей спиной весёлый звонкий голос Марии Александровны. Она пробивалась к нему по пояс в снегу, разгребая руками пушистую снежную насыпь.

Иван Степанович оглядывался, стараясь прикинуть на глазок направление дороги, но, кроме куста, который торчал перед самой мордой лошади, ничего не видел.

– Сейчас, Марья Александровна, сейчас! – успокоительно покрикивал он. – Кажись, малость влево взяли. Подержите конягу. Я сей минут определюсь!

Он пошёл, огибая кусты, ныряя в снежных отвалах, шепотком кляня и ругая всё на свете. И вдруг ему показалось, что сбоку что-то блеснуло. Он повернулся вправо и увидел, как вдали, в глубокой тьме, вспыхнул огонёк. Свет был очень слаб и мигал, словно угасая, но потом вдруг стал разгораться всё больше и больше.

– Это костёр! – крикнула Мария Александровна. – Видите?

– Вижу, вижу! – обрадованно отозвался Иван Степанович.

Теперь костёр горел так ярко, что Иван Степанович отчётливо увидел впереди цепочку мелких ёлок, что росли по краю дороги.

Иван Степанович вернулся, взял лошадь за повод и, огибая справа кусты, уверенно вывел санки на дорогу.

– Садитесь, Марья Александровна. Теперича всё ясно. Как днём. Спасибо милым людям за огонёк… Ну, ты, балбесина! – прикрикнул он на лошадь. – Полный вперёд!

Они поехали прямо на огонёк костра. Им было видно, как там мелькали маленькие силуэты. Потом фигурка отделились и стали быстро скользить к ним навстречу. Три маленьких человечка: один впереди и двое позади.

– К нам идут, – сказал Иван Степанович, придерживая лошадь. – Вроде как на лыжах…

А навстречу уже летели, с каждой секундой приближаясь, перехваченные лёгкой одышкой ребячьи голоса:

– Дядя Иван, а дядя Иван! Учтельницу-то везёшь или нет?

– Вот те раз! – вскрикнул удивлённо Иван Степанович. – Ну-ну! Да ведь это наши мальцы, новопутьевцы! Везу, ребята, везу! Как не везти…

– Где же она?

– Я здесь, ребята! Здравствуйте! – весело крикнула Мария Александровна и выскочила из саней.

– Здрасте, Марья Александровна, – нестройно пробормотали трое ребятишек, с любопытством оглядывая учительницу при свете разгоревшегося у дороги костра. Все они были на лыжах, густо облепленные снегом, с раз горячёнными лицами, в ушанках, лихо съехавших на затылки.

Миша Хромов прервал короткое молчание:

– Вы не проспали, Марья Александровна? Не хотите ли погреться у огонька?

– Спасибо. Мне тепло. Ну, ребята, кого как зовут? Давайте знакомиться.

Услышав их имена, она спросила:

– Это кто же костёр разжёг? Вы?

– Мы, – пробасил Миша. – Это наш пионерский маяк… Чтобы вы с дядей Иваном не сбились с дороги, не заплутали.

– Впереди ещё будут два маячка, – похвастался высокий худой мальчуган. Он присвистнул и неуважительно заметил: – Один маяк девчонкин. Тот уж похуже…

Мария Александровна пригласила ребят сесть с ней рядом в розвальни, но Иван Степанович неодобрительно замахал руками:

– Куда там! Да ну их! Пробегутся рядышком. Они ведь на лыжах… Крепконогие!

При спуске в овраг у дороги горел новый костёр.

Ребята, сопровождавшие учительницу, вырвались вперёд и со свистом и улюлюканьем покатились вниз.

Вскоре и сани поравнялись с костром, и тут на ходу прямо в ноги Марии Александровне прыгнула крепкая круглолицая девочка.

– Я – Феня! – сказала она, запыхавшись. – Это маяк третьего звена. Я вас знаю! Вы – Мария Александровна. Здрасте!

Мария Александровна молча прижала её к себе, запахнула широкой полой дохи.

Так они и ехали. Феня без умолку болтала, рассказывая о себе и подругах.

Ребята шли на лыжах рядом с санями, неистово размахивая палками, красуясь друг перед другом и перед новой учительницей. Они громко и весело, вперекрик, спорили о том, чей маяк лучше.

Приятного аппетита!

Вы видели когда-нибудь, как Димка обедает? Нет? Не видели? Очень жаль! Вы много потеряли. Это удивительное зрелище!

Вот на столе перед Димкой первое блюдо – мясной суп. Над тарелкой поднимается лёгкое облачко парного тумана, душистый дымок. Золотистым янтарём переливаются пятнышки жира в прозрачном бульоне. Он окроплён пахучей зеленью укропа. А на дне тарелки – целый букет: здесь, словно маленький солнечный диск, купается жёлтенький кругляш брюквы, розовая звёздочка морковки, узорчатые листики петрушки, стручок душистого горошка и два-три почти прозрачных лепестка репчатого лука. Кажется, так вкусно! Но при виде супа на лице Димки появляется такое кислое выражение, что, будь рядом молоко, – оно непременно превратилось бы в простоквашу. Лицо Димки морщится и передёргивается брезгливыми гримасами. Димка начинает вылавливать из тарелки лук и петрушку. Вначале он выкладывает всё это на ободке тарелки, но так как его улов норовит сползти снова в бульон, Димка раздражённо и нетерпеливо выбрасывает зелень прямо на стол. Затем принимается есть суп, но не ложкой, как все люди, нет. В ложку ведь попадают предательские ворсинки укропа. А Димка боится укропа, как укуса ядовитой змеи. Поэтому он бросает ложку в сторону и, поднеся тарелку ко рту, начинает всасывать в себя суп. Да, именно всасывать. При этом он сопит носом, присвистывает и причмокивает губами, яростно отплёвывается от укропа и пугающе ухает, как выпь на болоте.

Покончив с супом, Димка принимается за второе. Он любит жареное мясо и, как зверь, набрасывается на него. Можно подумать, что бедного мальчонку десять дней морили голодом. Он исступлённо торопится. Тут уж ему не до ножа, чтобы разрезать мясо. Димка жадными лапами раздирает жаркое на части. Он запихивает его в рот огромными кусками, зловеще чавкает, сопит и пыхтит. Набив полный рот, он пытается разговаривать, и так как его при этом никто не понимает, то он разгневанно мычит, как баран, и, подобно глухонемому, делает непонятные для окружающих таинственные знаки. Соус течёт по губам, капает на рубашку. Крупинки гречневой каши, куски жареной картошки валятся на пол, на стол, на Димкины брюки. Ерунда! Димка уже облизал пальцы и, опасливо оглянувшись – не видит ли кто! – вытирает руки под столом о скатерть.

Компот выпивается залпом, и с таким громким хлюпаньем и присвистом, что, право, корова пьёт из ведра своё пойло, производя куда меньше шума. Косточки от ягод и семечки выплёвываются в руку, потом складываются прямо на скатерть. Наконец Димка выскакивает из-за стола, забыв сказать спасибо, а его обеденное место за столом напоминает, напоминает… Нет, ребята, мы не можем объяснить вам, что оно напоминает. Догадайтесь сами…

Конечно, дорогие ребята, мы могли бы назвать фамилию Димки. Но разве он один так неприятно, так противно ест? Конечно, нет! В этом всё дело. А из-за одного Димки не стоило бы и писать – бумагу жалко!

Кто виноват?

Совет дружины негодовал. Страсти разгорелись сразу же при обсуждении первого пункта повестки дня: «О выполнении пионерских поручений».

Больше всех горячился председатель совета дружины. Ещё бы! Ведь иногда поручения просто не выполнялись.

– Это безобразие! Ни на что не похоже! Позор! – сердился председатель. – Где активисты, лучшие пионеры? Где, например, те, кому мы поручили следить за порядком в пионерской комнате? Кто они, эти несознательные люди? Кто? – спрашивал он, сердито хмуря брови и обводя строгим взглядом ребят.

Все знали, что шкаф пионерской комнаты хранит папки, в которых были собраны различные вырезки из газет и журналов – литературные материалы. Ими пользовались ребята, готовясь к сбору, к беседе или просто к уроку. Это были очень нужные вырезки и по важным темам: «Стройки семилетки», «Герои целинного края», «Наша передовая техника», «Дорога в космос», «Знаешь ли ты свой город?» и многие другие. За последнее время папки пришли в негодность, вырезки терялись, некоторые из них совсем обветшали, другие болтались по чужим папкам, и разыскать их сразу было невозможно.

– Какая-то свалка! – возмущался председатель. – А кто виноват? Кто? Виноват Николай Бугров! Мы поручили ему привести эти папки в порядок. А он что сделал? Подклеил, видите ли, две-три штучки и занемог – устал, бедняжка. Бросил всё на произвол судьбы. Наплевал на пионерское поручение. А ведь это не какой-нибудь октябрёнок, первоклассник-малыш! Нет. Это пионер! Ученик четвёртого класса. Вон какой огромный парень! Полюбуйтесь!

Все укоризненно посмотрели на Бугрова.

– Ну как тебе не стыдно, Колька! – поддержал председателя сидевший рядом с ним мрачноватого вида пионер – знаменосец дружины. Увидев на лице Бугрова усмешку, он подтолкнул председателя: – Видишь? Хи-хи-хи да ха-ха-ха! Ему всё шуточки! Безобразие! – и знаменосец резко стукнул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть чернильницу и карандаш.

– Я же и говорю! – ещё больше рассердился председатель, поддержанный негодующим замечанием знаменосца. – Ни на что не похоже! Или вот, пожалуйста: номер второй – Игорь Спешнев. Это у него только фамилия такая торопливая. Сам-то он еле ноги передвигает. Поручили ему поехать во Дворец пионеров и получить пригласительные билеты на районный слёт красных следопытов. Так он, этот Спешнев, ничуть не спешил выполнять задание. Прибыл через два дня, когда уже все билеты были розданы. Остались наши школьные следопыты с носом… В другой раз дали Спешневу поручение съездить в областную детскую библиотеку. Куда там! Просто не поехал. Совсем. Чуть не сорвал утренник – встречу с подшефными колхозными ребятами, «друзьями книги». Во какие дела!

– Возмутительно! – крикнул знаменосец и снова ударил кулаком по столу.

Все посмотрели на Игоря Спешнева.

Он сидел на радиаторе парового отопления, грустно и задумчиво склонив голову набок, и, казалось, ничего не слышал.

– Как всё это понимать? – спросил председатель, оглядывая ребят и ища у них поддержки своему возмущению.

– Ясно как! – выскочила из-за стола Нюра Головина – редактор стенгазеты. – Лодыри они, и всё! Лодыри! Обленились! И пионерскую совесть потеряли! Больше ничего!

Голос у Нюры был резкий и визгливый. Очки сползали на кончик носа. Она нетерпеливо дёргала их и язвительно покрикивала:

– Пускай! Я их прославлю карикатурками в газете на всю школу. Потанцуют! Вот они, эти карикатурки, – помахала она двумя листиками ватмана. – Пожалуйста! Кто хочет посмотреть?

Рисунки пошли по кругу среди членов совета. Тут и там послышались смех и одобрительные возгласы.

– Ти-ши-на! – похлопал в ладоши председатель. – Давайте решать.

Он ежеминутно поглядывал на дверь, ожидая старшую пионервожатую. Она велела начать заседание совета дружины без неё и обещала вскоре подойти, но что-то задержалась.

– Ну, кто же просит слова? – взывал председатель.

Откликнулось несколько человек.

– С таких надо пионерские галстуки снимать! – крикнул задиристо председатель совета отряда шестого класса Жорка Гусев. Он был горяч, вспыльчив, требователен и частенько несправедлив. Ребята знали его недостатки и обычно сдерживали его, охлаждали пыл.

– Спокойно, Жора, спокойно! Не заводись! – рассудительно заметил румяный крепыш-пионер с очень весёлым лицом. Он бойко обежал вокруг стола и, положив руку на плечо Гусеву, словно успокаивая его, спросил с подчёркнутым удивлением: – Ты что, совсем запарился? Ишь разгорячился! На, выпей водички! – он подвинул к Гусеву стакан и графин с водой. – Охладись! Галстук снимают за бесчестный поступок. Раз! Второе: мы ещё и не знаем, почему Игорёк Спешнее и Коля Бугров не выполняют поручений совета дружины. Может, они нездоровы или у них физических сил не хватает…

Раздался дружный хохот.

Громче всех рассмеялась художница дружины Зина Сорокина.

– Дайте-ка сюда мои карикатуры… – сказала она. – Я сейчас пририсую Бугрову и Спешневу палочки-костылики, как у старичков-пенсионеров. Это будет смешно! – хихикнула она и вдруг стала очень серьёзной. Немного подумав, она отложила в сторону карикатуры и сказала: – Мы должны быть строгими к тем, кто не выполняет поручений дружины. Галстуки снимать – это слишком. Жора пересолил, как всегда! И прощать тоже нельзя, раз они виноваты… А костылики я всё-таки им пририсую. Это будет смешно! – и она снова весело рассмеялась.

Председатель похлопал в ладоши и спросил:

– Может, кто ещё хочет что-нибудь сказать?

– А что тут говорить? – удивилась Нюра Головина. – Всё сказано. Пускай теперь они сами объяснят…

– Ну ладно! – согласился председатель. – Кто будет первым? Ну хоть ты, Спешнев.

– Я скажу, – повернулся от окна Коля Бугров. – Я за обоих скажу, потому что объяснение одинаковое, что у Игорька, то и у меня. Выросли мы! Понимаете, в чём дело? Выросли…

– То есть как это выросли? – насмешливо спросил председатель.

– А вот так… – перебил его Бугров. – Ты сам сказал, что мы не октябрята, не первоклассники-малыши, а пионеры… Так? А чем мы занимаемся? Вот Игорь Спешнев второй год у вас на побегушках. Вы его за билетиками посылаете, как маленького. Неинтересно это! Или вот мне папочки дали подклеивать и вырезки разбирать. Я же не в детском садике и не в яслях, а в пионерском отряде. Я могу сам радиоприёмник починить, электропроводку сделать, а вы меня чуть за переводные картинки не засадили. Может, прикажете ещё бумажные цветочки вырезать по узору?!

– Ну и что ж! Я же вырезаю! – визгливо залилась Нюра Головина. – Да, да! Делаю вырезки из журналов для нашей стенгазеты.

– Так у тебя газета! Это же интереснейшее дело! – рассердился Бугров. – А мы с Игорем за что отвечаем? За что, ну скажи?! Мы целый год говорим нашему председателю совета отряда: «Дай нам что-нибудь посерьёзнее, поинтереснее, а он всё отмахивается: «Ладно, ребята! Не бузите! Делайте! Давайте!» Твердит всё одно и то же, как треснутая пластинка для проигрывателя. А мы выросли. У нас в голове за два года ума прибавилось. Неинтересно нам всякой ерундой заниматься. Понятно вам?

Наступила томительная пауза.

Когда старшая пионервожатая вошла в комнату, она застала такую картину: председатель, обхватив голову руками и потупив взор, угрюмо хмурил брови, стараясь придумать какое-нибудь решение.

На лице знаменосца выражалось крайнее удивление. Поднятый кулак так и не упал на стол, повиснув в воздухе. Остальные члены совета растерянно смотрели в разные стороны. Это была немая сцена.

И только редактор стенгазеты Нюра Головина лихорадочно ёрзала на стуле. Нетерпеливым движением она поправляла назойливо сползавшие на кончик носа очки и никак не могла начать фельетон под названием «КТО ВИНОВАТ?».