355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Тамоников » Рота уходит в небо » Текст книги (страница 5)
Рота уходит в небо
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 03:19

Текст книги "Рота уходит в небо"


Автор книги: Александр Тамоников


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Никак нет.

– Что на сей раз непонятно?

– Чего я должен мучиться? Наши пацаны такое мне не напишут никогда.

– Вы уверены?

– Так точно.

– Интересно почему?

– А у меня нет зазнобы, че о ней писать-то?

По рядам прокатился смешок. Доронин тоже с улыбкой посмотрел на Николая:

– Садись, Горшков. С тобой все ясно. Кому еще непонятно? Есть такие?

– Никак нет! –  тихим хором ответили солдаты.

– Ну слава богу! –  Одного такого в роте иметь еще куда ни шло, а вот нескольких… –  Ладно, с этим разобрались. У каждого из вас, судя по личным делам, есть родители, которые со слезами проводили вас. И теперь ждут не дождутся весточки. Я знаю, что некоторые этому важного значения не придают, поэтому каждый ЕЖЕДНЕВНО в течение первого месяца перед построением на вечернюю прогулку сдает лично мне или ответственному офицеру письмо, написанное домой. Для тех, кто забудет, лучше не забывать. Ибо после отбоя, в 24.00, вас поднимут и заставят-таки написать. И думайте, что пишете. А то были у нас орлы. В армии без году неделя, а домой пишут, что вот они уже и в Чечне, в окопе, после кровопролитного боя, в котором лично уничтожили чуть ли не с десяток «чехов», потеряв лучших парней. А дома –  мать с инфарктом. Или еще что похуже. Пожалейте близких и себя на всеобщее посмешище не выставляйте. Вот, кажется, и все. Сейчас старшина разведет вас по взводам –  и вперед. Ветрова попрошу остаться. Встать! Выходи строиться! Ветров! Подойдите ко мне.

– Товарищ старший лейтенант, рядовой Ветров по вашему приказанию прибыл.

– Садись, Ветров, вот сюда, поближе.

Доронин положил перед собой лист бумаги, похожий на анкету, и посмотрел с интересом на Костю.

– Вот смотрю я, Ветров, на выписку из твоего личного дела. Отец, он же, судя по фамилии, скорее всего, отчим, –  довольно значительная фигура в мэрии крупного города. Мать –  декан университета. Я ничего не путаю?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Вы удивлены?

– Тому, что ты здесь, –  да, удивлен. Понимаешь, из такой семьи и в армию? Нет, это, конечно, хорошо, но почему?

– Просто решил пройти армию.

– И родители тебе позволили?

– Они у меня с понятием.

– Да! Ситуация, прямо скажем, нештатная.

– Мне кажется, напротив. Ничего особенного.

– Ну это только тебе кажется. Интересно, как тебя Куделин пропустил мимо себя? Да еще в паре с Панкратовым?

– О чем вы?

– Да так, о своем. Послушай, Ветров, я смотрю, парень ты ничего, но тяжело тебе будет. Ты в своем роде единственный в роте, если не в части. Давай-ка я тебя к старшине коптером определю? Будешь всегда при нем.

– Мне особых условий не надо, товарищ старший лейтенант.

– С характером?

– Пусть будет так, как будет.

Доронин внимательно посмотрел на Костю.

– Извини, Ветров, а настоящий, родной отец, он что, давно не живет с вами?

– Он погиб. В Афганистане, в год моего рождения, так что я его даже не видел.

– Офицер?

– Так точно, летчик.

– Понятно. Значит, не хочешь коптером?

– Никак нет.

– Что ж, воля твоя. Хорошо, Ветров, иди во взвод. Ты во втором?

– Так точно.

– Иди. И передай командиру взвода, чтобы прибыл ко мне.

– Есть.

Когда Костя вышел, Доронин задумался. Этого парня ждало сложное испытание. Ветров обязательно попадет под плотный прессинг, и нужно принять меры, чтобы оградить его, но как это сделать? Тотально установить контроль невозможно, но усилить его следует. Парень при всех достоинствах просто не может быть подготовлен к жизни в суровых условиях, ему необходимо помочь, как, впрочем, и всем «молодым». Парадокс получается. Сейчас этих сопляков защищаешь, оберегаешь, чтобы не задела их «неуставщина», а потом они же, становясь старослужащими, сами начинают беспредельничать, унижая таких же пацанов, какими были сами каких-то полтора года назад. И объясняешь, растолковываешь, и вроде понимают они все, но ситуация неотвратимо повторяется. Словно через год-полтора их поражает какая-то эпидемия жестокости. Не всех, конечно, но большинство. И это факт.

В планах командира роты, кроме беседы с молодыми, назначено было и собрание старослужащих. Личный состав был собран в отсеке 1-го –  2-го взводов. Отработав общую тему, связанную с прибытием молодого пополнения, Доронин на личный разговор вызвал тех, кто потенциально мог оказывать давление на молодых солдат. Среди вызванных был младший сержант Гольдин.

– Гольдин! Надеюсь, ясно, почему ты оказался в канцелярии?

– Куда ясней, товарищ старший лейтенант. Одного не пойму, почему вы всегда заостряете на мне свое внимание? Где бы что бы ни произошло, сразу подозревают Гольдина. Что я, монстр какой?

– А ты, Гольдин, вспомни, разве не водятся за тобой грешки в отношении молодых? Или не ты заставлял молодых подшивать тебе подворотничок и чистить сапоги?

– Я, между прочим, товарищ старший лейтенант, в свое время не одну сотню этих самых подворотничков «дедам» подшил. И ничего, не ныл, исполнял все, как положено. Чем эти «духи» лучше меня?

– Не забывайся, Гольдин, и не наглей. Ты не со своими друзьями базаришь, а с офицером разговариваешь. И демагогию свою брось. Видите ли, его в свое время припахивали, теперь, значит, подошла очередь самому нагружать молодых? А знаешь, чем попахивает твоя жизненная позиция? Трибуналом, Гольдин, трибуналом. И не дай тебе бог задеть серьезно кого из молодых. Я тебе быстро дело оформлю. И мне без разницы, что с тобой, по твоим же словам, когда-то делали в учебке. Понял?

– Понял.

– Ты хорошо понял?

– Так точно.

– Запомни наш разговор, Гольдин. Контролировать буду лично. Не искушай судьбу.

– Разрешите идти?

– Валяй и давай следующего.

С остальными военнослужащими из группы риска Доронин беседовал в том же духе. И хотя понимал Александр, что одних слов явно недостаточно и «старики» будут, несмотря ни на что, прессовать молодых, но, чтобы этот прессинг не вышел за рамки допустимого, профилактика подобного рода лишней не будет.

Костя с Николаем между тем находились в автопарке. К обслуживанию бэтээров их не допустили, выдав по огромной метле и поставив задачу вымести всю территорию, от «линии боеготовности» до забора.

– Ну как служба, Кость? –  спросил Колян, широко, как косарь в поле, размахивая метлой, создавая вокруг себя довольно плотную пылевую завесу.

– Да ничего. Ты пыли только поменьше, дышать нечем.

– Вот и да, что ничего хорошего. А пылить, Кость, обязательно надо, иначе как твою работу заметят? Больше пыли, больше толку. Но это все, Кость, только цветочки. Мне братан после армии рассказывал, как их молодых гоняли. Не позавидуешь.

– И что конкретно он рассказывал?

– Много чего, сразу и не вспомнишь, давай лучше мести, а то вон чухан моргалки свои открыл и пасет нас.

За работой со стороны наблюдал один из сержантов роты.

– Смотри, Кость, так и пялится. А ротный у нас ничего мужик. Наверное, с понятием. Хорошо, что к такому попали. Ротный в армии –  большое дело. Взводные –  так, шелупонь. Только от ротного зависит, будет ли все нормально или кранты наступят.

– Мы ж его, Коль, совсем не знаем. Может, это он поначалу такой добрый, хотя, я согласен, мужик он вроде ничего.

– Вот и я о том. У меня нюх, Кость, на опасность хорошо развит, и опасности я пока не чую, пока все нормально складывается. Главное, что после отбоя нас ждет. Не может быть, чтобы «деды» не нагрузили. Если только ответственный постоянно будет в казарме… Тогда, пожалуй, сложновато им будет.

– А может, дедовщины такой здесь вообще нет?

– Ага! Куда ж она денется? Ты иногда думай, что говоришь-то. Ротный че сказал? Остро она не стоит, но с проявлениями ее мы столкнемся обязательно. Вот так. А че это значит? То, что рано ли поздно, но нас будут сношать, и от этого никуда не уйти. Иначе и быть не может. Какая тогда это армия?

– А ну кончай работу, –  раздался голос одиноко стоящего сержанта. Когда пыль улеглась, он подошел к солдатам. –  Вас сюда зачем поставили? –  задал он вопрос, обращаясь к Николаю.

– Бетон мести, –  ответил Колян.

– Так какого… вы базарите, промахи? Работы выполняются молча, усвоили, дефективные? Еще услышу или увижу, что переговариваетесь, –  языком вместо метлы заставлю работать. Ясно, дебилы? Вперед, чего уставились?

Николай с Костей взялись с новой силой за прерванную работу. Сержант отошел под козырек бокса.

– Промахи, дефективные, дебилы… Сам-то кто? Болт мазутный, козел безрогий, –  бормотал почти про себя Николай, –  не нравится ему, как метем. Возьми метлу и покажи, раз делаем не так. А то: дебилы. Сам-то чухан-чуханом, а все туда же.

– Прекрати, Коль. Услышит –  достанет.

– Да пошел он… –  Колян, выругавшись, все же работу продолжил молча, иногда бросая враждебный взгляд на сержанта.

– Внимание, балбесы! –  младший командир, или, вернее, подобие его, посмотрел на часы. –  Перекур пять минут. В курилку бегом, марш!

Новобранцы побросали метлы и галопом ринулись к месту курения –  открытой со всех сторон беседке. Николай, забив место себе и другу, внимательно рассматривал соседей по несчастью в надежде стрельнуть сигарету. Своих у него уже не было.

– Эй, белобрысый? Покурим?

– Уже курим.

– С кем это? Что-то я не слышал, чтобы кто-то забивал?

– Со мной курит, –  откликнулся небольшого роста парень с восточными чертами лица.

– Куда тебе курить-то? Весь и так желтый. Короче, обойдешься, а мы курим с тобой.

– Че ты борзеешь? Лучше других?

– Лучше. А ты как думал? Может, тебе доказать это?

– Сам-то кто? –  уже отступаясь, пробормотал парень, лишенный наглостью сослуживца желанного окурка.

– Ты не скули там. Оставлю тебе. Я добрый.

Колян получил долгожданный бычок и смачно, растягивая удовольствие, втянул в себя изрядную порцию дыма, сразу ополовинив и так небольшой окурок.

– А ты откуда родом, чувак? –  обратился Николай к тому, у кого перебил курево.

– Из-под Уфы.

– Татарин, что ль?

– Почему татарин? Башкир я.

– Ладно, на, затянись.

– Закончить перекур! По рабочим местам бегом, марш! –  Сержант строго следил за временем.


* * *

Доронин перед ужином собрал командиров взводов и отделений, поставил задачу ответственному офицеру и, не дозвонившись до Чиркова, направился к коммерческой палатке. Возле нее никого не было, и Александр наклонился к окошку.

– Здравствуйте, Катя!

– А, Саша? Добрый вечер!

– Как у нас идут дела?

– Как обычно.

– Хулиганы больше не достают?

– К счастью, нет. Видно, хороший урок вы им преподали.

– О них не думайте. Защитим.

– У меня сегодня удачный день. Сначала хозяин вдвое зарплату поднял, чего уж я никак не ожидала, теперь –  вы!

– А я здесь при чем?

– Просто мне приятно вас видеть.

– Значит, не будете против, если я вас провожу?

– Не буду, но мне еще час работать.

– Ничего, я терпеливый, подожду.

Подошли покупатели, и Доронин отошел на тротуар. Слова Кати были приятны. Может быть, она тоже испытывает к нему какое-то чувство? Александру просто необходимо изменить жизнь, и Катя –  тот человек, который может в этом ему помочь. Скромная, неизбалованная и уже хлебнувшая лиха. Ребенок? Ну и что, что ребенок? Это даже очень хорошо. Связав свою жизнь с Катей, он обретет полноценную семью. Да! Если бы так! С его стороны все понятно, но вот как Катя относится к нему? Нужно завоевать расположение, но как? Провожать ее каждый вечер –  и то он не в состоянии. Служба есть служба, и времени она отбирает много.

– Вот мы где? –  раздался со спины голос Чиркова.

– Привет, Володь!

– Привет! –  И, подойдя к палатке: –  Привет, красавица! –  он вернулся к Доронину. –  Как, Сань, дела на любовном фронте?

– Видишь, жду. Неопределенные дела.

– Помощь нужна?

– В чем?

– Ну… во всем…

– Не нужна, иди к жене. У вас-то как?

– Все на мази. Я сейчас, Сань, сделаю такой ход конем! Даша дар речи потеряет, клянусь мамой!

– Что же ты такого задумал?

– Цветы куплю. Много цветов. Зайду домой и брошу их к ее ногам. Эффектно?

– Эффектно. Даша тебе вопрос –  откуда деньги взял?

– Да? А ведь точно. Не скажу же я ей, что бак бензина слил? И получки не было? Вот ситуация. Ну что за жизнь, блин? Жене и цветов без объяснений не подарить.

– Скажи, что у меня занял.

– Ага, а потом, скажет, отдавать? Так на какой черт было тратить деньги на цветы, когда на жизнь не хватает? Вот незадача, мать ее! Ну придумай что, Сань?

– Объясни тогда так –  мол, подшефные подарили. Ты им занятие показательное устроил, а они тебе цветы.

– Да? А с чего вдруг подшефные цветы-то станут дарить?

– А это уже их дело. Решили подарить, вот и подарили. Ты-то при чем?

– Верно. Так, пожалуй, и скажу. Проверить она не сможет. Молодчик, Сань! Ладно, покатил я на рынок. Оставляю вас, ваше благородие, наедине с прекрасной дамой.

Вова скрылся в ближайшем переулке, Доронин продолжал ждать. Катя закрыла палатку ровно в восемь, и они пошли знакомой уже дорогой.

– Катя, вы местная?

– Да. Здесь родилась, выросла, училась и живу в маминой квартире, в той самой, где и появилась на свет. Отец умер, когда я была еще маленькой. Он был монтажником. Однажды страховочный трос оборвался, и папы не стало. Мама после этого долго болела, она очень любила отца, в результате стала инвалидом. А тут еще я со своими проблемами. Но стерпелись как-то, жизнь –  она не останавливается. Бьет, калечит, но не останавливается. Помыкалась, Саша, порядком. По профессии я учитель младших классов. В школу устроиться не смогла –  все занято. Кем только не работала. Нянечкой в яслях, санитаркой в больнице, кондуктором. За труд платили чисто символически, и ни на что большее я и не рассчитывала. Потом вот палатка подвернулась, сейчас с материальной стороны полегче стало. Но угнетает постоянная боязнь остаться без работы. Какое-то нервное ожидание чего-то худого.

– Катя, вы просто выбиты из колеи, лишены душевного равновесия, ибо сталкиваетесь с трудностями в одиночку. Вам необходима поддержка. Нужно сказать себе: все! Не желаю я больше так, хочу и буду жить новой жизнью. А я всегда готов поддержать вас. Не скрою, Катя, вы мне нравитесь, если не сказать большего. Я хочу вновь обрести смысл жизни, а не плыть по течению, надеясь на то, что в результате куда-нибудь да вынесет…

Катя шла молча, низко наклонив головку в шерстяной спортивной шапочке, из-под которой выбивались густые темные волосы. Александру вдруг захотелось окунуться в них лицом, почувствовать волнующий запах ее духов, запутаться в ее волосах на всю оставшуюся жизнь.

– Спасибо, Саш. Но поймите и меня правильно, мы знакомы всего лишь несколько дней, хотя я поняла, что человек вы благородный. Есть в вас что-то, чего не хватает многим. Но мне нужно время, чтобы привести чувства в порядок, определиться. Не обижайтесь ради бога на меня, неблагодарную, я хорошо отношусь к вам, Саша, но, пожалуйста, не торопите меня. Я не готова пока принять решение.

– Но вы и не отрицаете возможность того, что у нас может быть будущее?

– Нет, не отрицаю.

– Этого достаточно, Катюша. А время? Его у нас впереди много –  вся жизнь, я подожду.

Они подошли к знакомому дому. Александр, улыбаясь, сказал:

– Домой вы меня, по понятной причине, не приглашаете. Я понимаю и не настаиваю. До свидания, Катя.

– До встречи.

Катя прошла через скверик к подъезду, остановилась на входе, обернулась к стоящему недалеко подтянутому и стройному офицеру. Задержала на нем взгляд, улыбнулась, помахала рукой. Александр ответил ей тем же. Когда Катя вошла в подъезд, Доронин глубоко вздохнул, посмотрел вокруг, улыбнулся неизвестно чему. «Мы будем вместе. Обязательно будем». Ему захотелось обнять неизвестную старушку, проходящую мимо, обнять березу, стоящую рядом, обнять весь мир. Жизнь продолжалась, и все теперь впереди. Они проживут долгую, счастливую жизнь. Жизнь, полную смысла. Тоска окончательно отступила. И водка больше была не нужна.

Предсказания Николая, что дедовщина по-любому проявит себя, подтвердились. Прошла неделя усиленного контроля. Ничего в смысле нарушения дисциплины не происходило, и его решено было смягчить. Офицеры и так были загружены службой, и дополнительные длительные нагрузки на пользу не шли, неизбежно сказываясь на качестве их основной деятельности. Поэтому Доронин с понедельника отменил суточный режим нахождения ответственных офицеров в роте, и теперь контролирующий порядок оставался в казарме до отбоя. Этим не преминули воспользоваться отдельные старослужащие, которым не по нутру были введенные ранее порядки.

Однажды уже спящих Николая и Костю поднял дежурный по роте, сержант Смагин.

– Подъем, духи! Оделись и в сотрир, на беседу, быстро!

– Какую еще беседу? –  спросил спросонья Колян.

– Там узнаешь какую, а ну мухой взлетели! –  Началось, –  буркнул Коля. –  Не бойся, Кость, –  прорвемся.

Пришлось подчиниться. Друзья, протирая глаза, зашли в туалетную комнату. Там находились Гольдин –  их командир отделения, Кузя –  старослужащий Кузнецов из первого взвода, Корявый –  Коркин, сослуживец и одногодок Кузи. Замыкал шалман дежурный по роте –  Смагин. Туалетная комната делилась на две. Передняя –  умывальник, задняя –  собственно туалет. В передней, почти посередине, сидел на стуле, закинув ногу за ногу, Гольдин. Остальные расположились полукругом. Смагин встал у двери, как бы перекрывая выход. На окна опущены темные шторы светомаскировки.

– Ну что, духи? –  начал Гольдин. –  Служба медом кажется? А? И думаете, бляди, так и дальше будет? Как ротный вам пел? Гвоздь в грызло! Поняли, обмороки?

Сержант встал, подошел к Косте, тыча его пальцем в грудь:

– А ты, интеллигент вшивый, считаешь себя на особом положении? В стукачи заделался, козел трухлявый? Отвечай, когда сержант спрашивает!

– Что-то я не пойму о чем вы, товарищ сержант?

– Ах, ты не понимаешь? Может, так поймешь?

Гольдин резко ударил Костю в солнечное сплетение. Удар был неожиданным, и Костя не успел напрячь пресс. Боль перехватила дыхание, и он согнулся. Тут же ребром ладони Гольдин ударил по незащищенной шее. Костя охнул и упал на пол.

– Ты че делаешь? –  подал голос Колян. –  Очумел, что ли?

– Че? Че ты, балбес, вякнул?

– А ничего! За что бьешь?

– Да ты никак борзый, душара?

Гольдин попытался ударить Колю, но тот, имеющий довольно богатый опыт деревенских кулачных боев, легко уклонился, не сходя с места.

– Вы че беспредельничаете? Нагрузить хотели? Грузите. А зазря бить нечего.

Почувствовав в Коляне скрытую угрозу своему дешевому авторитету, Гольдин решил сменить тактику.

– А ты, Горшков, ничего. Смекаешь, что к чему. Видать, не раз был бит.

– И бит был, и сам бил неслабо. Мне до фени все, когда заведусь.

– Ну-ну! А че за этого заступаешься? Он же стукач?

– Кто тебе такую ерунду сказал?

– Голь? Че ты с ним базаришь? –  вступил в разговор Кузя. –  Он же сам напрашивается, так грузи его по полной.

– Слышал, Горшков? Сам напросился. Так что давай, душок, вали за косяками.

– За чем? –  удивился Колян.

– Ты че, в натуре, с луны свалился? Дряни никогда не курил?

– А на что она мне?

– Вот балбес. Про анашу слышал?

– Слышал.

– Так вот. Забивается анаша в косяк и курится. Понял, придурок? За столовой махнешь через забор, дальше пойдешь прямо, у моста свернешь к реке. Там в бараках таджики живут. У них и возьмешь дряни –  два косяка.

– А бабки?

– Какие бабки, дурак?

– Че они мне, так дадут, что ли?

– А вот это нас не колышет. Как хочешь и на что хочешь бери. И чтобы через час был тут. Придешь пустой –  не взыщи.

– Да по пути пузырь водяры возьми, –  озадачил Коляна Смага.

– Въезжаешь? Сделаешь все как надо, дальше по-другому будем базарить. Не сделаешь –  кранты и тебе, и твоему дружку. Въехал? Давай вали. Время пошло.

– Ладно, принесу че надо, только это, его, –  Колян показал на Костю, который начал приходить в себя, –  не трогайте, не надо.

– Какой базар!

Николай повернулся и вышел из туалетной комнаты. Как только он ушел, Гольдин вернулся к разговору с Костей, который только отдышался от коварного удара.

– Ну так че, душок? Теперь понял, что я хотел сказать? Молчишь? Ну так запоминай. С этого дня лично ты ежедневно будешь чистить обувь, подшивать подворотнички, стирать и гладить форму мне и моим друзьям. И делать это будешь втихаря, чтобы не дай бог тебя не засекло офицерье. Ну а если стуканешь кому, тогда не взыщи. Тебе кранты. Домой на коляске увезут в лучшем случае. Понял, интеллигент?

– Обувь, говоришь, чистить? –  поднимаясь, переспросил Костя. –  Добро.

Он встал и вдруг, схватив сержанта за плечи, дернул на себя, нанося головой удар в лицо. Гольдин охнул. Отпущенный, он потерял ориентацию и тут же получил удар между ног. Корявый с Кузей, придя в себя от неожиданности, бросились на Костю. Костя успел локтем отбить руку Кузи и ударить в челюсть, но и сам получил увесистый и больной удар в затылок. В глазах потемнело, но Костя нашел в себе силы развернуться и въехать левой в сопло Корявому. Подоспел Смагин, который сбил Костю с ног. Подняться ему уже не дали. Разъяренные деды принялись избивать его ногами, стараясь не попасть в лицо. Гольдин постепенно приходил в себя в углу туалета и наконец дал команду своим дружкам прекратить избиение.


* * *

Колян еще из дома припрятал триста рублей. Знал, что пригодятся, вот и пригодились. Он беспрепятственно преодолел забор и темную улицу, вышел к мосту, осмотрелся. Справа, вдоль реки, –  заброшенные бараки, в черных проемах окон кое-где тускло горел свет. Николай подошел к двери, дорогу ему преградил огромных размеров пес. Пес лениво загавкал, не предпринимая больше никаких попыток отогнать незваного гостя. Видимо, гости наведывались сюда часто. Вышел черный, как негр, человек в длинном полосатом ватном халате.

– Ай, зачем пришел?

– Дрянь нужна.

– Э-э, кто сказал сюда ходить?

– Тебе че? Фамилии назвать?

– Э-э, зачем фамилья? Сколько брать будишь?

– Два косяка.

– Подожди, вынесут.

– Сколько я тебе должен?

– А твоя не знает?

– Ты мозги-то мне не пудри. Знает моя, не знает, тебя не колышет. Говори, сколько?

– Зачем ругаешься? А скажу нет косяк, что будет?

– Конец тебе будет. Давай, времени у меня нет бакланить с тобой.

– Двести пятьдесят отдашь, кто принесет.

Таджик запахнул полы халата и исчез в проеме двери. Через минуту Колю окликнули. Сзади него, на пригорке, стоял мальчик, точная, только уменьшенная копия взрослого обитателя развалин.

– Солдат! Сюда иди?

Николай подошел.

– Деньги давай?

– Дрянь где?

– Тут, –  пацаненок показал зажатые в кулаке удлиненные папиросы. –  Анаша ништяк.

– Давай сюда.

– Э-э, деньги давай?

Колян протянул деньги –  двести рублей, получив взамен две папиросы. Тут же он пошел на подъем, где его догнал пацан.

– Ну че тебе?

– Мало деньги дал.

– Ты че, в натуре, считать не научился, Тарзан?

– Моя считал, еще пятьдесят рублей надо.

Колян нагнулся к пацану.

– Слушай, чушок, пошел ты! Понял? Или тебе по макушке настучать для понятия? –  Коля не испытывал никакого желания доплачивать, чувствуя, что торговец наверняка задрал цену, видя перед собой явного лоха. Пацаненок, ругаясь на своем языке, неохотно удалился.

Прикупив по пути бутылку водки, Николай тем же путем вернулся в роту.

– Ждут? –  спросил он у дневального, такого же молодого, как сам.

– Там они. А че там? Разборки какие?

– Ага, скоро сам узнаешь.

Колян, пройдя вдоль спящей казармы, открыл дверь туалетной комнаты. Первое, что он увидел, -это окровавленное тело Кости, которое прислонили к стене. Четвертка дедов стояла тут же. У троих, включая Гольдина, морды были подпорчены. Значит, Костю, в его отсутствие, жестоко избивали, но он дал отпор. И тогда его били вчетвером. Одного. Кровь ударила в голову Николая, в глазах вспыхнула ярость.

– Ну че? Принес товар, душара?

– Товар? Принес. А это че? –  Он кивнул на Костю. –  Вы его одного вчетвером, значит, отоварили. За что?

– Ты че, конь, оборзел?

– За что, суки, пацана избили? Я же говорил: не трогайте!

– Ты кто есть-то, дух? Кого суками назвал, полудурок?

– Ну козлы, ну твари…

Колян выхватил бутылку водки и тут же разбил ее о край умывальника. Когда в руке у него оказался заостренное горлышко, он ринулся вперед, одним взмахом вспоров воздух возле самого лица Гольдина. Тот дернулся назад. Почувствовав, что дело принимает опасный оборот, Кузя с дежурным Смагиным выскочили из туалета. Николай же продолжал наступление на Гольдина.

– Ну че, хорек, побледнел? Я тебя за Костю порву сейчас, на куски порежу.

Взмахнув горлышком, другой рукой Колян врезал Гольдину прямо в переносицу. Тот упал. Развернувшись, Николай ударил стоящего в оцепенении Корявого сапогом. Коркин, схватившись обеими руками за свое мужское достоинство, осел на пол. Гольдин в это время попытался встать, но тут же был вновь уложен, ударом ноги в голову. Вскочив на поверженного врага, Колян рывком перевернул сержанта на спину и занес над ним страшное, калечащее оружие.

– Что, падла? Ссышь? Молись, гаденыш, мочить тебя сейчас буду.

– Ты че, Коль? Не надо. Ну ты че? –  изрядно струсив, шептал разбитым ртом еще недавно жестокий и грозный командир отделения.

– Не будешь, тварь? А ну ты, Корявый?

Коркин поднял глаза на Николая.

– Веди сюда всю шоблу, ну? Быстро! Или я вас по одному сделаю, ну?

Превозмогая боль, Корявый двинулся к выходу. И почти сразу вернулся с Кузей и Смагой.

– Эй, Колян? Брось, да? Давай поговорим.

– Не о чем мне с вами говорить. Клянитесь, падлы, что никогда больше не тронете Костю, матерью клянитесь. Иначе начну мочить. Мне до фени.

– Ну ладно, ладно. Клянемся. Ты отпусти его, Коль?

– А ты, урод, че молчишь? –  обратился Колян к вспотевшему Гольдину. –  Ну, вонючка?

– Клянусь.

– Громче! И как положено.

– Мамой клянусь! Не трону больше.

Николай быстро встал, заставив отпрянуть назад старослужащих, держа по-прежнему оружие в руке.

– А вам говорю, если что надумаете, то лучше убивайте сразу, иначе я вас один черт достану, по одному кончу. Не я, так братан приедет. Конец вам один будет. По службе напрягайте, а беспредельничать не дам. Завалю, коли что. Поняли?

Колян отбросил горлышко в умывальник, подошел к Косте. Он ждал, что, увидев его безоружным, троица метнется на него, и готовился, как обычно в таких случаях, броситься им в ноги и гасить упавших. Но старослужащие оставались на месте.

– Пойдем, Кость, больше они тебя не тронут. Кровь сейчас смоем, все будет нормально.

Наутро начались разборки. Доронин пришел на подъем и во время построения увидел побитого Ветрова и, что крайне удивило его, не менее пострадавшего Гольдина, который в роте считался непререкаемым авторитетом в смысле неуставных взаимоотношений. Да еще пара дедов явно получила по тыкве.

– Это что за клоунада? Гольдин, старичок ты наш, кто же тебя, родимого, отделал? Неужели Ветров? А, Гольдин? Молчишь? Хорошо. Старшина! Веди людей на зарядку. Ветров с Гольдиным в канцелярию, по одному.

Костя стоял перед столом командира роты. Доронин посмотрел на него и начал разбирательство:

– Что случилось, Ветров?

– Ничего особенного, товарищ старший лейтенант.

– Ты так считаешь? А мне кажется, что ты ошибаешься. Кое-что явно произошло, и очень серьезное. Настолько серьезное, что если ты промолчишь, а Гольдин, командир отделения, после тебя заявит, что произошла потасовка и что именно ты, Ветров, первым набросился на сержанта, а тот лишь защищался, то дело примет нежелательный для тебя оборот. Мало того, что ты, мол, игнорировал уставные требования младшего командира, так еще с кулаками набросился на него. А это, Ветров, трибунал. Трибунал и дисбат, полгода как минимум. Смекаешь? Я-то буду знать, что это не так, но меры вынужден буду принять по заявлению Гольдина, раз ты молчишь. Так что произошло на самом деле?

– Вы хотите, чтобы я стал стукачом?

– Ну, Ветров! Вот этого я от тебя никак не ожидал. Ты же умный парень, а мыслишь, извини, как засранец малолетний. Мне не стукачи нужны, скажу больше, я их терпеть не могу, хотя мог бы создать целую сеть. Но не мой это стиль. Мне справедливость нужна, понимаешь?

– Так точно.

– Ничего ты не понимаешь, поэтому и играешь в благородство. Только не стоит этого делать. Ты Гольдина не знаешь, а я знаю. Знаю, что он подонок, чтобы не дать попортить себе шкуру, он будет, обязательно будет все валить на тебя. И свидетелей с десяток наберет. Выхода у него другого на этот раз нет.

– Что же я могу сделать?

– Рапорт написать.

– Я не буду этого делать.

– Ну смотри, заставить тебя я не могу. Свободен.

Доронин вызвал Гольдина.

– Ну, Гольдин, и удивил ты меня. Это надо же, ты и с разбитой мордой? Кто же такой супермен, расквасивший физиономию грозному деду, а? Неужели молодой Ветров?

– Все равно вы мне не поверите, а будете стараться уличить в том, чего я не совершал.

– Ты говори, говори, не решай за меня.

– А чего говорить, товарищ старший лейтенант? Оборзели молодые. Я пошел ночью в туалет по нужде, там Ветров этот курит. Я сделал ему замечание. Он начал пререкаться. Ну слово за слово, сцепились мы, а там же умывальники, да и освещение ночное.

– Стоп! Давай по порядку –  кто начал первым?

– Получается, что я, раз первым сделал замечание.

– Я не о том. Кто ударил первым?

– Вот этого не помню, может, и я задел его случайно. Он ответил, ну и поехало.

– Такова версия, да? Ладно, вот тебе листок бумаги –  пиши. Все как было. И подробно, Гольдин, со свидетелями.

– Так мы вдвоем были.

– А Коркин и Кузин? Твои друзья по несчастью?

– Их там не было.

– Где же они попортили свои физиономии?

– Не знаю. Я за них не ответчик.

– Тогда пиши за себя.

– Нет, товарищ старший лейтенант. Вы спросили, я ответил, а объяснительную или рапорт писать не буду.

Доронин задумался. А стоит ли раздувать дело? И так все ясно –  деды наехали на молодых и неожиданно получили отпор.

– Ладно, Гольдин. А молодые у нас ничего, в обиду себя не дают, а, сержант?

– Если бы их еще кто трогал.

– Иди, приведи себя в порядок. И смотри Куделину на глаза не попадись. Не в твоих это интересах. Вообще-то, тебя на время лучше куда-нибудь отправить. Я подумаю.

В подавляющем большинстве случаи, связанные с нанесением физического оскорбления, становились предметом тщательного разбирательства внутри части. Выше, как правило, информацию не выносили. Но внутри разбирались досконально, раздавая «подарки» и правым и виноватым. Но на сей раз туалетную драку удалось замять. Гольдина отправили на полигон, ну а Ветрова положили в санчасть, через начмеда, с которым у Доронина сложились довольно хорошие отношения. Несмотря на то что в роте старослужащие пытались скрыть от молодых подробности ночного инцидента, слух по роте расползся быстро, и Колян с Костей стали пользоваться немалым авторитетом у всех, без исключения, солдат подразделения. Они этим не пользовались то ли оттого, что не знали, как это сделать, то ли от нежелания и неумения быть в центре внимания. Старослужащие больше не пытались задеть своевольных и отчаянных духов, а ребятам большего и не надо было. Николай, как появлялось свободное время, навещал Костю, принося ему письма и отправляя ответы. Без Кости Коляну было скучно, поэтому редкие часы свободного времени он проводил в санчасти. Разговор их сводился в основном к обсуждению проблем, со службой никак не связанных. Колян все больше задумывался о том, что будет делать после армии. Узнав, что Костя готовится по весне откосить от службы, Колян встревожился.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю