Текст книги "Суд"

Автор книги: Александр Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Суд считает ваши слова признанием в том, что вы сознательно пошли на сговор с преступными элементами. Суд принимает к сведению, что вы сознаете свою вину, – отчеканил Хадбалла.

– Вину? Это скорее был мой долг. Перед наукой воздвигли забор. Она стала его ломать. Нашими руками она разнесла его в щепы. Хотите вы того – не хотите, боитесь – не боитесь, знаете, что об этом думать, – не знаете, но вы будете жить в просторе, который мы вам открыли, а наша личная судьба и ваше к ней отношение не имеют ровно никакого значения. Конечно, приятно было бы кончить свои дни, как ваш хитрый доктор Фауст, и умереть в прекрасное мгновение, которое захочется продлить. Но наш договор с дьяволом таких привилегий не предусматривал. Нарг погиб под пулями, и если вы, шериф, по своему приговору дадите оружие этой скорой на руку фурии, она с великой радостью и меня превратит в решето. И должен вам сказать: это меня не огорчит. Я очень устал от рабской жизни. Двадцать лет назад, когда меня осенила идея, я не был рабом. Каждый час работы открывал мне удивительные вещи, я был свободным и счастливым творцом. Но чтобы доказать правоту своих идей, мне пришлось взвалить на свои плечи изнурительный и непосильный груз: экспериментаторство, возню с методиками, шлифование мелочей, которым нет конца и края. Двадцать лет рабского труда! Худшего наказания для меня не мог бы выдумать ни один суд на свете. Я его понес, я сам себя истоптал и потерял в этих норах. Я давно прах. Так что мне с того, чем пахнут деньги, которые мне дают? Что с того, что я, прах, пересадил одного доктора наук из миллиона сущих в шкуру жалкого афериста? Что с того, что за это беззаконие вы, прах, в этом жалком заточении вынесете мне свой жалкий приговор? Это все недостойная суета под ногами великого и прекрасного дела науки. Как бы вы ни заклеймили меня, хоть детей моим именем пугайте, но открытие пришло в мир. Мое открытие! И если вы честные люди, то признайте честно, что не вашего ума это дело, и займитесь чем-нибудь попроще. Так и быть, я задам вам задачу. Шериф, я обвиняю этого мужчину и эту женщину, – Ван Ваттап указал на тощего и Джамилю, – в том, что они своими действиями причинили смерть человеку по имени Эжен Нарг. Мертвое тело и орудие убийства предъявлены правосудию. Дело вполне в пределах вашей юрисдикции и компетенции. Не так ли?

– Сволочь! – крикнула Джамиля. – Краснобай! Сколько же ты понапрасну жил на этом свете!

– Замолчите, женщина, – громко сказал шериф, ударив молотком по столу, – Замолчите все! У меня кружится голова. Суд объявляет перерыв. О сроке следующего заседания суд объявит после отдыха и размышления. – Он встал, пошатнулся и строго сказал: – Встаньте, когда встает судья.

– Ах, шериф, шериф, – сказал Ван Ваттап, вставая. – Давайте-ка мы лучше повторим процедуру с иголочками. Надеюсь, асессор, вы мне поможете, как в прошлые разы: у вас уже есть опыт. Но перед этим я хотел бы сделать заявление. Весьма существенное для суда, если он собирается размышлять. Вы позволите?

Хадбалла кивнул и сел. Сели и все остальные.

– Я слежу за приборами в «двадцатке», – сказал Ван Ваттап, – и обнаружил, что подъем температуры ванны прекратился. Это говорит о том, что какие-то секции нагревателя не получают питания, хотя сигнальные лампы горят. Следовательно, аппаратура «двадцатки» неисправна…

– Луща-младший жив? – поспешно перебил асессор.

– Насколько это понятие приложимо к гипотермированному объекту и насколько я могу доверять показаниям приборов, да, – ответил Ван Ваттап. – Судя по всему, имеющийся режим можно поддерживать сколь угодно долго. Пока это будет иметь смысл по иным обстоятельствам. Но вернуть объект в нормальное состояние я не могу, чем вы, – и Ван Ваттап обернулся к тощему, – обязаны лично себе и вашей сообщнице.

– Лжешь! Лжешь! Ты просто хочешь, чтобы мы тут все сошли с ума! – крикнула Джамиля.

– Вы находились здесь достаточно долго, чтобы знать, что я никогда не лгу. Не испытываю в этом необходимости, – презрительно ответил Ван Ваттап и вновь обратился к Хадбалле: – Кроме того, я просил бы вас недвусмысленно сказать мне, могу ли я впредь до окончания затеянной вами процедуры вести себя так же свободно, как и все прочие, находящиеся здесь. Или вы в чем-то ограничиваете мою свободу действий?

– Вы единственный, кто может управлять аппаратурой, – ответил Хадбалла. – Суд надеется, что вы и далее будете поддерживать ее в рабочем состоянии. Во всем прочем до решения суда вы обладаете теми же возможностями, что и мы. Суд не видит поводов для иного постановления.

– Только есть у меня не проси! Сам возись – времени у тебя хватит! – продолжала бушевать Джамиля.

– Здесь имеется много вещей, являющихся моей личной собственностью, – продолжал Ван Ваттап, словно не слыша слов Джамили. – Как вы считаете, шериф, в какой мере я имею право и в дальнейшем единолично распоряжаться этими вещами? Чем я должен, по-вашему, поступиться частично, а от чего отказаться полностью?

– Суд не готов к ответу на этот вопрос, – ответил Хадбалла. – Если вы настаиваете, суд постарается вынести справедливое решение, а пока просит вас проявить разумную добрую волю.

– Прошу иметь в виду, – сказал Ван Ваттап, – что у меня нет ни малейшей доброй воли по отношению к кому-либо из присутствующих. Обстоятельства вынуждают меня подчиняться вашим указаниям, но не более того. Не хотел бы, чтобы кто-то хоть в малейшей степени заблуждался на этот счет. У меня все.

– Постойте, – вмешался асессор. – Ведь вы, шериф, специалист по электронике! Может быть, назначенный вами перерыв лучше использовать для того, чтобы разобраться с электросхемой щита? Восстанови мы аппаратуру «двадцатки» – все станет намного проще. Я уже не говорю о том, что вдруг удастся разобраться и с пуском затворов. Убежден, что здесь имеется документация по электрической части. Где она? – обратился асессор к Ван Ваттапу.

– Электроникой и приборами занимался Нарг, – ответил Ван Ваттап. – Надо посмотреть его рабочие шкафы. Может быть, там что-нибудь и найдется. Должен сделать вам комплимент: это первые разумные слова, которые я здесь услышал, хотя я вряд ли смогу толком помочь в таком предприятии.

– Я специалист по электронной связи, это совсем не та область, – сказал Хадбалла. – Но давайте попробуем. Доктор Ван Ваттап, покажите нам рабочие шкафы Нарга.

– И еще одно! – настойчиво продолжал асессор. – От имени истца я просил бы суд на основании свидетельских показаний ответчика признать истца гражданином моей страны Осипом Лущей, доктором наук и отцом Дрона Лущи, вопреки его воле выкраденного и подвергнутого биологическому эксперименту точно так же, как и его отец.

Путаная вышла фраза, но зато все сказано, что нужно, и единым духом. Юристы такие фразы уважают.

– Напоминаю, что суд объявил перерыв, – ответил Хадбалла. – Но суд принимает к рассмотрению вашу просьбу и даст по ней ответ в срок, о котором объявит позже.

Джамиля презрительно фыркнула. Асессор решил промолчать.

5

Размышлять, значит, собрался шериф! И нам велел.

Валится Ниагара всеобщего развития, летит в потоке молекула, и молекулу эту лбом о камень – раз! Лбом о камень – два! И она решила поразмышлять. «Я лечу по правилам, мы летим по правилам, а вот ты, соседка, злой дух, не по правилам летела, нас в худую струйку столкнула, мы тебя за то осудим, но в худой струйке и дальше полетим, поскольку иной возможности лететь у нас нет». – «Э, нет! – отвечает соседка, злой дух. – Я тоже по правилам. Есть такое правило – новые дорожки пролагать, вот я ее и проложила. Это высшее правило. Не нравится вам моя дорожка, моя струйка? А где ж вы сами-то были, что поделывали, когда я трудилась, лбом камень долбила, путь прокладывала? Ах, вы были заняты в соответствии со своими призваниями, умениями? Ну вот и дальше действуйте в этом соответствии, а в наши дела не путайтесь. Уж мы тут, основополагатели и путепрокладчики, как-нибудь без вас разберемся. И мораль у нас своя – не ваша, и воздаяние не от вас». – «Нет, позволь, позволь! – кричит наша умница молекула. – Я как раз специалистка по воздаяниям. Уж какой там будет суд истории тебе и мне – это ему, суду, знать, а за твои подвиги примешь ты от меня сейчас полной мерой. Впервые в истории, ибо подобных случаев еще не бывало. Так что я тоже, извини, путепрокладчица». – «Ну коли ты путепрокладчица, – отвечает соседка, злой дух, – так действуй. Я тебя слушаю и на тебя гляжу. Давай!»

Нет, как бы он, асессор, поступил, приди к нему такой Ван Ваттап и попроси организовать опыты по всем законам гуманной этики? Ему нужны люди, он хочет их разбирать и собирать и на первых порах гарантий дать не может. Искать ему добровольцев? Из кого? Сегодня ему нужен доктор наук, завтра ему Паганини подавай в расцвете таланта. Или Ньютона с Эйнштейном, как будто их хоть пруд пруди, Эйнштейнов и Ньютонов! Без этого, видите ли, наука не продвинется вперед, а заставлять науку ждать не положено по тысячелетним уставам. Она и не таких плечиком подвигала – ретроградов. Это он-то, асессор, ретроград?!

Уговорить Ван Ваттапа по-хорошему заняться кролиководством? Через год три других Ван Ваттапа появятся в разных местах.

Проклясть Ван Ваттапа и изгнать? Ну так Ван Ваттап к другим толкнется, уже толкнулся, а те не прокляли. Таких гениев сериями наштампуют – небо с овчинку покажется!

Убить? Пусть и не самого Ван Ваттапа, а мысль его. Сфокусировать у него в голове какой-нибудь лазер, мазер и аккуратненько, в белом халате, пресечь мыслишку? Так ведь тут без Ван Ваттапов не обойтись: только они знают, где мыслишка-то эта гнездится. Мерзкая дорожка!

Возбудить вокруг Ван Ваттапа общественное негодование? А не боятся Ван Ваттапы общественных негодований. Они беззаветные, вот даже аскеты среди них есть, бессребреники. Им только истину подавай в последней инстанции. Платон им друг, но истина дороже, и выпотрошат они друга Платона на лабораторном столе за милую душу!

Поменять весь уклад нашей жизни, чтобы никогда и нигде не возникали Ван Ваттапы? Эк, асессор, куда хватил! А хватит ли у тебя на это силенок? А соберешь ли ты под свои знамена всю Ниагару и когда это будет? Как тем временем быть вот с этим, конкретным Ван Ваттапом? И на что будет похожа эта твоя стерильная, ламинарная Ниагара?

Выводы есть? Есть выводы. Слаб ты, асессор. Не годишься ты в основополагатели, путепрокладчики. И все, что ты можешь сделать, – это как можно быстрей выбраться отсюда, донести весть о Ван Ваттапе до людей, поклониться им и попросить, чтобы все они думали. Вдруг найдется среди них такой, что придумает. Другой надежды у тебя, асессор, нет.

Ну что ж. Документы оформлены как положено. Чего мы еще не сделали? Сейчас подумаем. Успокаиваемся, сосредоточиваемся, отбрасываем все лишнее… Спокойно. Все спокойно. Джамилин бешеный бульон брюшко нам согрел, оно теперь нам думать не мешает. Закрываем глаза. Так. Та-ак…

И словно молнией высветило асессору мучительно яркое видение: прихожая, шкаф платяной, кнопки за стеклом. Ломик, подайте ломик! Даже нога дернулась – в прихожую идти. Да что за нечисть навязалась!

Асессор потер виски, потер глаза, взглянул на часы… и вдруг зазвенел как струна от догадки.

Он нарочито старательно перебрал и сложил странички протоколов, вложил их в пластиковый конверт и пристегнул его к подтяжкам к груди. Для этого пришлось снять шерифов пояс с револьвером. Без пояса было так легко, что застегивать его асессор не стал. Осмотрел кабинет, все ли в должном порядке: щит распахнут, побитый, огнетушители перед ним валяются, ящик с инструментом, стреляные гильзы кучкой на столе лежат. Достал из-за шкафа лом, припрятанный от тощего, прихватил с собой пояс и вышел вон.

Джамилю он нашел на кухне. Она колдовала у плиты над стерилизатором, в котором клокотала следующая порция питательного варева. Дверь за ее спиной в комнату Нарга была приоткрыта.

– Джамиля, где Ван Ваттап? Где О'Ши с шерифом?

– Ван Ваттап в «двадцатке». А эти внизу. Шкафы смотрят.

– А Луща?

– Спит, – коротко ответила Джамиля.

– Скажите, вам тут за последние сутки ничего не мерещилось? – Джамиля обернулась и молча уставилась на асессора. – Что смотрите? Вопрос как вопрос.

– Не-ет, – протянула Джамиля.

– Ясно. Я иду к Ван Ваттапу, а потом мы вместе спускаемся к шкафам. Приходите туда же. Дело есть.

Ван Ваттап сидел в дежурке над ворохом диаграммных лент.

– Как дела? – спросил асессор.

– Режим без изменений.

– Удалось что-нибудь со схемами?

– Шериф обнаружил резервный термоагрегат, но нет документации, а подключать машину без инструкции и проверки очень опасно. У него возникла другая мысль. Мы связаны с внешним миром через вычислительные машины. Арендуем блоки памяти. Чтобы записать приличную копию памяти одного человека, нужно около двадцати миллиардов ячеек памяти. У нас свое хранилище на десять миллиардов, а еще десять мы подключаем извне через проводную сеть. Шериф хочет использовать сеть для связи с внешним миром.

– И велики ли шансы?

– Не знаю. Я, к сожалению, не могу сказать, к каким машинам и когда мы подключены. Да и никто не может. Это производится автоматическим диспетчером треста «Архимэтикс». Машины треста разбросаны по всему миру.

– Значит, трест «Архимэтикс» в курсе ваших работ?

– Тресту известно, что нам требуется десять гигабит памяти длительного хранения. Если мы вовремя вносим арендную плату, все остальное его не касается.

– Послушайте, доктор, я вас вот о чем хочу спросить: вам тут за последние сутки ничего не мерещилось?

– Что вы имеете в виду?

Асессор внутренне съежился и сказал, как в воду прыгнул:

– Мне постоянно чудится, что я ищу и нахожу резервный щит управления затворами.

– Вот как?

– Да. У меня чувство, что кто-то мне это навязывает, что кто-то хочет заставить меня идти искать этот щит. У вас такого не было?

– Нет. Я не отличаюсь чувствительностью к подобным вещам. Любопытно. И что же вы намерены предпринять?

– Хочу послушаться.

– Очень любопытно. И что же, это постоянное навязчивое стремление?

– Нет. Это бывает периодами. Примерно раз в два часа, минут по пять, по десять. Словно сеансами.

– По роду вашей деятельности вряд ли вы относитесь к тем, кому в таких случаях рекомендуют обратиться к психиатру. Если это исключить, то остается признать, что кто-то возится с проблемой нетрадиционного общения и добился некоторых успехов. Если это так, не скрою, хотел бы я заглянуть в вашу память, асессор. Такие сверхсенситивные объекты мне еще не попадались. Очень интересно было бы посмотреть, в какой мере это вопрос строения системы мемодромов. Строение системы – мой конек!

Пора немножко спустить доктора с неба на землю.

– Так что, выйдя наружу, вы поручите агентству охотиться за мной?

– Вряд ли. Судя по ретивости ваших допросов, меня ожидает иное времяпрепровождение. Да и без Нарга мне не справиться. Пока кто-нибудь сумеет его заменить, пройдет лет пять, не меньше. За это время я либо дисквалифицируюсь, либо закончу свои дни. Скорее второе. Мне давно за пятьдесят, а такая нагрузка, как у меня, даром не проходит. Да и здешние меценаты предпочли бы этот вариант, – невозмутимо ответил Ван Ваттап. Что-что, а невозмутимость он себе отладил так, что за полгода работы не прошибешь!

– Скажите, доктор, вы можете сейчас выйти отсюда?

– Вполне. Если этого не запретят мои достойные судьи.

– Тогда давайте спустимся вниз, к шерифу. Надо бы разобраться с этой моей морокой. Желательно в вашем присутствии.

– Некоторый резон в этом есть, хотя, по-моему, вы ожидаете от меня слишком многого. Ну что ж, пойдемте.

– Скажите, доктор, как вы считаете, в какой мере справедливо требование признать этого человека доктором Лущей? Как бы вы ответили на этот вопрос, обратись к вам судебные власти за экспертизой? – спросил асессор, пропуская Ван Ваттапа вперед и выходя вслед за ним из «двадцатки».

– Примерно две седьмых информации, заложенной в нашу память, не нуждаются в замещении. Это универсальная информация особой мемодромной сети жизнеобеспечения. Грубо говоря, она одинакова и у меня, и у вас, – ответил Ван Ваттап. – Но подчеркиваю: грубо. Остальные пять седьмых составляют, по моей терминологии, уникулярный поток вектора личности. Четыре седьмых поддаются передаче от донора к акцептору без хирургического вмешательства. Оставшаяся седьмая может быть замещена лишь с применением хирургических операций – от самых простых до самых сложных. Таково пространственное расположение мемодромной сети. Для меня это долгие годы был камень преткновения: хирургия резко усложняет дело, а отказ от нее означает, что в объекте останется сильный фон акцептора. Но я в конце концов нащупал обходной путь: если мемодромная система акцептора подавлена длительным воздействием алкоголя, фоновые явления можно практически свести к нулю. Чем сильнее и разносторонней личность донора, чем уже поток вектора личности у акцептора, тем эффективней замещение. Именно поэтому я использовал хронического алкоголика Бро в качестве акцептора для памяти доктора Лущи. Я ожидал, что мне удастся по крайней мере девяностопятипроцентное замещение уникулярного потока вектора личности Бро. Теперь я склонен думать, что это так и произошло. Но я оказался бессилен распознать систематическую симуляцию у объекта, и это меня огорчает. Вот вам наглядный пример того, как непрофессионализм в науке ведет к краху.

– Значит, если я правильно понимаю, теперь вы поддержали бы предложение считать этого человека доктором Лущей?

– Нет. Это было бы чересчур смело. Я все же рекомендовал бы рассматривать объект как третье лицо. Как синтезированную третью личность. Это более соответствует образу мышления, который я считаю научным.

– А если он сам этого не хочет?

– Если процедура удалась и объект в самом деле обладает качествами, свойственными ученому, он в конечном счете трезво оценит ситуацию и поймет, что положение третьего лица дает ему определенные преимущества. Я рекомендовал бы предоставить ему возможность вернуться к этому вопросу через некоторое время.

– Ваши, как вы их называете, меценаты ознакомлены с результатами ваших исследований?

– Да. Они располагают полными сведениями.

– И как они собираются их использовать?

– Я не брал с них обязательства обсуждать со мной эти вопросы.

Для мирных бесед с этим кладезем познаний, скромности и человеколюбия надо иметь железную школу!

Свернув в центральном зале-гараже за стеллаж с запасными автобусными колесами, Ван Ваттап спустился по железному трапу этажом ниже и вывел асессора в холодное низкое бескрайнее помещение, уставленное рядами одинаковых безликих железных шкафов.

– Хранилище памяти, – лаконично объяснил Ван Ваттап. – На пять гигабит. Второе такое же – еще этажом ниже.

– Но в этих подземельях хватит места и на большее. Зачем же вам «Архимэтикс»? – спросил асессор.

– Слишком велики капитальные затраты, – ответил Ван Ваттап. – Их надо оправдать, а мы только-только подошли к этому.

Царил полумрак. Только в дальнем конце горел свет, и оттуда доносились гулкие голоса. Над столом, заваленным папками и простынями схем, склонились О'Ши и Хадбалла в стеганой куртке поверх купального халата.

– Чем порадуете? – спросил асессор.

– Пока только обилием документации, – ответил Хадбалла. – По-видимому, здесь есть все, что нужно, но надо разобраться в системе хранения. И в системе обозначений. Я к таким обозначениям не привык. Мне попалась на глаза схема кодирования. Если я правильно ее понял, в системе могут быть задействованы спутники связи. Это так? – обратился шериф к Ван Ваттапу.

– Вполне возможно, – ответил тот. – Если через спутники можно эффективно передавать большие объемы на запоминание, то почему бы «Архимэтиксу» не воспользоваться этим? Ведь его машины есть повсюду.

– Понимаете, асессор, через эти кабели мы имеем связь практически со всем миром, – задумчиво сказал Хадбалла.

– С миром машин, но не с миром людей, – ответил Ван Ваттап. – Это разные вещи. Вас ведь интересует мир людей?

– Отвлекитесь на несколько минут. Есть один разговор, – сказал асессор. – Шериф, возьмите наконец свой пояс и револьвер. Как вы ходите с такой погремушкой? Ужасно неудобно.

– Таков порядок, – ответил шериф, затягивая пояс поверх купального халата. – Зачем вам лом?

Асессор подробно повторил рассказ о своих видениях.

– Слушайте! – забеспокоился О'Ши. – Когда это было в последний раз?

– С час тому назад.

– Посмотрите-ка. – О'Ши, переворошив бумаги на столе, протянул асессору листок бумаги. На листке была изображена колонка кружочков, черных и красных кружочков.

– Мы тут с шерифом беседовали, и я, сам не знаю почему, взял ручку и начал рисовать, – пояснил он. – Глядите: черный кружок, под ним красный кружок. Черный кружок, красный кружок. Как раз примерно час назад!

– И больше никаких ощущений? – спросил асессор.

– Какие тут могут быть ощущения! Холод собачий. – О'Ши зябко передернул плечами. – Спроси меня кто, почему я их рисовал, я толком не отвечу. Что скажет по этому поводу наука? – обратился он к Ван Ваттапу.

– Повторю то, что уже говорил асессору, – ответил Ван Ваттап. – Ваш рисунок увеличивает математическое ожидание истинности того, что какая-то группа пытается извне наладить управление нашим поведением, используя нетрадиционные методы. Но ожидание не есть истина. Впрочем, вашу версию довольно легко проверить, асессор. Если вы правы, то примерно через час сеанс повторится. А вы, – обратился он к О'Ши, – будете работать в качестве контрольного объекта.

– И вы, асессор, рассчитываете, что пойдете, как лунатик, и ткнетесь лбом в пост управления? – спросил О'Ши.

Асессор кивнул.

– Такие фокусы показывают отпетые комедианты в провинциальных цирках. Я всегда был убежден, что это шарлатанство чистейшей воды, – сказал журналист.

– Только не обращайтесь в иную веру слишком рьяно, – предупредил Ван Ваттап. – Мигом попадете впросак.

– Все дело в том, от чьего имени действует эта группа, – продолжал О'Ши. – Если от имени вашего начальства, шериф, лучшего желать не приходится. Но если это ваши меценаты, доктор, послушание дорого нам обойдется.

– Давайте сначала разыщем схему, – предложил шериф. – И проверим, позволяет ли она прерывать процесс открытия затвора. Тогда мы могли бы открыть его ровно настолько, чтобы выяснить обстановку. Я потребую явки инспектора Хагню. Второй такой рыжей бороды не сыщешь во всем мире, я его узнаю за милю. Но при чем тут прихожая? Почему платяной шкаф? Почему лом?

– Я трактовал бы эти образы как смесь переводов языка инструкции на личные языки инструктора и обучаемого, – помолчав, сказал Ван Ваттап. – Ну, скажем, прихожая – это личная трактовка понятия о месте входа и выхода. Это можно понять так, что пост управления надо искать где-то у выхода, то есть по соседству с затвором.

– Да! Ведь эту чушку я вижу тут же в шкафу! – воскликнул асессор. – Мне до нее рукой подать!

– Осторожней, – поморщился Ван Ваттап. – И вы, и все мы весьма заинтересованы в том, чтобы это было так. Мы в любой момент и по любому поводу можем скатиться на самовнушение и самообман. Ведь наверху никто не знает и знать не может о том, что пост управления в кабинете не работает.

– Это верно, – согласился шериф. И тут же возразил: – Но если потрудиться, можно предложить вариант рассуждений, ведущих к команде искать пост у затвора, а не в кабинете.

– Проверить-то легче легкого! – сообразил О'Ши. – Кто велит нам ждать целый час? Идемте к затвору и посмотрим, нет ли там по соседству какого-нибудь шкафа. Мы пронеслись там на таких скоростях, что могли его и не заметить.

– Но вы же потом ходили осматривать затворы! – подал голос асессор.

– Ходил. Увидел красные мигалки, знак «Проезд закрыт», поцеловал бетон и побрел обратно с облегчением. Там тьма хоть глаз выколи, а от этих мигалок впору сдуреть. Как они не догадались там еще полицейскую сирену приладить!

– Теперь у нас есть фонарь! – радостно объявил шериф, ткнув ногой в объемистый куб возле ножки стола. – Он тут у входа стоял. И я захвачу инструменты.

– Зачем они вам? Судя по всему, мы обойдемся ломом, – сказал О'Ши. – А лом асессор уже нашел.

– Не скажите! Вдруг это обобщенное представление о солидном металлическом инструменте! – не сдавался Хадбалла.

Ван Ваттап покачал головой.

– Никого из вас я не взял бы к себе в лаборанты, – укоризненно сказал он. – Вы легковерны, как дети. Если вдобавок окажется, что вы угадали, вас нельзя будет подпускать к исследовательской работе, настолько вы уверуете в себя. Ну что ж, пойдемте.

– А где ваша валькирия? – вдруг вспомнил О'Ши. – Во-первых, она женщина, и стало быть, ведьма. Во-вторых, она азиатка, и стало быть, ведьма вдвое. А ведьмы в этой мистике понимают больше нашего. Вы ее не спрашивали, асессор?

– Спрашивал. Никакие видения ее не посещали. Так что нас тут с вами двое чисто европейских кандидатов в азиатские ведьмы, если пользоваться вашей терминологией, – ответил асессор. – Она уложила доктора Лущу в постель и дежурит там.

– Он спит? – удивился Ван Ваттап.

– Да. Она сказала мне, что доктор Луща спит.

– Странная реакция, если судить по тестам.

– Наверное, она дала ему снотворное или что-нибудь в этом роде, – предположил асессор.

О'Ши вздохнул.

– Спал бы он круглыми сутками, пока мы не выберемся отсюда! – сказал он. – Ничего не скажу, асессор, благословен тот день и час, когда вы обратились ко мне на острове. Но когда я гляжу на этого малого, то, положа руку на сердце, не скрою: предпочел бы читать об этой истории чужие тары-бары. От ваших опытов, доктор, несет таким изуверством, что, если науке и впрямь нужны люди вроде вас, человечеству, ей-ей, лучше ходить в шкурах и жить в пещерах.

– Что ж вы так торопитесь отсюда? – язвительно заметил Ван Ваттап. – Живите себе здесь, а снаружи вам будут нашептывать прекрасные видения, вот только шкуры нет. Но, судя по всему, моя вам подойдет.

О'Ши оскалился, явно подыскивая ответную колкость.

– Перестаньте, – вмешался асессор. – Лучше и вправду сходим-ка к затвору.

Шериф взял со стола пассатижи и сунул в карман халата. Положил туда же две отвертки, побольше и поменьше, и пару универсальных гаечных ключей. Асессор подхватил с пола фонарь – ого, станочек, килограммов на семь! – и направился к лестнице. Пора кончать разговоры. Будет и время, и место пускать кой с кого пух и перья по воздуху.

Они топоча поднялись по трапу и остановились в зале перед зияющим черным квадратом входа в туннель.

– Как он включается? Включите, – протянул асессор фонарь Хадбалле. Тот нагнулся, стеганая куртка соскользнула у него с плеч на пол. Хадбалла щелкнул выключателем на донышке фонаря, отрегулировал луч, вернул фонарь асессору, поднял и накинул куртку.

– Ф-фу! – сказал он. – Промерз, как уличный щенок. Асессор, я свет пока подрезал, чтобы на дольше хватило. Понадобится – добавите. Вот это кольцо повернете по часовой стрелке.

Асессор кивнул и направил луч в туннель. Осветилась серая бетонная стена на повороте, потеки смолы, кабели на скобах, разноцветные условные надписи и значки.

– Пошли! – коротко сказал он и зашагал вперед.

Они миновали поворот, и прямо в глаза им ударили три дальних мигающих огня треугольником, а между ними, словно дурацкая луна, осклабился поперечной белой чертой красный диск запрещающего сигнала. Щемящее чувство надежды охватило асессора, но чем ближе он подходил к огням, щурясь от их мелькания и водя лучом по сомкнутым стенам, тем меньше было в этом чувстве уверенности.

– Ерунда все это! – громко сказал О'Ши, когда до затвора осталось шагов десять. – Ничего здесь нет.

Расквасить бы эти нахальные мигалки! Какой кретин их тут понавешал! И без них на душе кошки скребут. «Значит, правильно понавешал, – сам себе честно возразил асессор. – В самый раз для тех, кому здесь нечего без толку шляться». Пятно света уперлось в ребристый от следов опалубки чуть выпуклый бок гигантской бетонной пробки, асессор повел лучом вправо, и тут у самого затвора, в двух шагах от него, высветилась узкая темная ниша – одному человеку войти!

Ой как сердечко-то забилось! Спокойней, спокойней! Без суеты. Никто не гонится.

Он подошел к нише, направил вглубь луч фонаря.

– Ну? – глухо и резко спросил сзади голос О'Ши.

– Дверь, – ответил асессор. – Замок висячий.

Он ткнул в дверь ломом, и она ответила гулким металлическим дребезжанием.

– Петли приварены. Здесь ножовку бы, – как можно будничней сказал асессор, морщась от сердцебиения.

– Ну и население, шериф, в вашем околотке! – насмешливо сказал Ван Ваттап. – Вам бы с ним не суды устраивать, а давно бы делом заняться!..

– Постойте-ка, дайте-ка гля… – прозвучал голос Хадбаллы. И, перекрывая его, в туннеле грянула и раскатилась автоматная очередь…

Резко обернувшись, асессор ушиб голову обо что-то, стрельнул какой-то мускул в шее, да так стрельнул, что искры из глаз посыпались, а фонарь осветил медленно-медленно падающего Хадбаллу с поднятой рукой, держащей пассатижи.

– Харп! – очумев от ушиба, боли в шее и ошеломляющей нелепости увиденного, крикнул асессор.

Тишина.

Позади Хадбаллы на полу, собравшись в комок и сжав голову руками, лежал ничком доктор Ван Ваттап.

– Харп! Где вы? Вы живы? Харп! – закричал асессор и, не дожидаясь ответа, безотчетно шагнул вон из ниши в туннель прямо через тело Хадбаллы.

О'Ши сидел, привалясь спиной к затвору, и, когда асессор нашарил лучом фонаря его лицо, молча взмахнул рукой. Асессор бросился к нему, опустился на колени. Красные блики мигалок ходили ходуном, ничего было не сообразить!

– Гадство, – свистящим хрипом выдавил О'Ши. – Гадство, как больно, асессор… Кол… В груди… Пришпилили меня…

– Отойдите! – звонко прозвучал за спиной асессора голос Джамили. – Я его добью.

– Не сметь! – не своим голосом гаркнул асессор, заслоняя О'Ши. – Не сметь! Дрянь! Какая дрянь! Ты что наделала? Бросай оружие!

– Не кричите, – ответила из темноты Джамиля. – Я все правильно сделала. Руки вверх!

– Да пошла ты к…

– Зря ругаетесь, – прозвучало из тьмы. – Вас я убивать не собираюсь, на вас у других пули отложены. Не вздумайте брать у Хадбаллы пистоль-. Отойдите к стене.

– Подождешь! – бешено сказал асессор, вставая с коленей. – Подождешь, чтобы я у тебя бегал! Подождешь!

Нагнувшись, он обхватил журналиста и, взвыв от натуги, поднял и прислонил к стене. О'Ши застонал.

– Потерпи, потерпи маленько! Давай на свет выбираться. На свету оно легче. Легче на свету. Ну-ка, давай-ка.

Приговаривая, он взвалил О'Ши на спину и, согнувшись в три погибели, пошел прочь от затвора. В темноте его вело к стене, он больно ушибался, задыхаясь, но вовсе не от тяжести, а от бури, беснующейся в сердце и уме.