Текст книги "Зона зла"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Больше того, Верочка хорошо знала, что телохранитель Хейга – майор Рой Кэмпбелл, офицер-спецназовец британских военно-воздушных сил – САС – опытный, бывавший в боях человек.

Много раз подряд с сумочкой через плечо Верочка ходила по улице и встречала Хейга.

Генерал шагал мимо, не обращая на нее внимания. Зато Кэмпбелл всякий раз встречал ее настороженным взглядом. Этот человек был подозрительным и всегда готовым к действию.

Верочка никогда не сомневалась, что в случае получения приказа она его выполнит. Без страха и угрызений совести, без сомнений и колебаний. Война есть война, и вести ее придется круто, без жалости.

Тем не менее, когда ей принесли журнал «Штерн», в котором целую страницу занимал некролог с портретом генерала Хейга в форме при полном параде, в груди Верочки похолодело. Генерал, не достигнув пятидесяти трех лет, скончался от сердечного приступа.

Дочитав некролог до конца, Верочка долго смотрела на фотографию, на которой генерал выглядел моложе, чем она его знала, и слезы невольно наполнили ее глаза. Чувство было таким, будто она потеряла близкого, хорошо знакомого человека.

Новой цели в генеральской форме Верочке не назначили. Советскую Армию победили ее собственные вожди. Первыми под сокращение попали женщины. Верочку уволили в запас. Найти подходящую работу ей не удалось. Распались и парашютные клубы.

Крупные перемены задели всех. Генерала Чупрова освободили от должности. Место командира дивизии потребовалась кому-то из тех, кто теперь оказался близким новому кремлевскому начальству. Узнав эту новость, Верочка позвонила Чупрову домой.

– Как вы там, Игорь Николаевич?

Чупров ухмыльнулся. Ответил без всякой горечи:

– Парашют раскрылся. Приземлился благополучно. Не на что жаловаться.

Она подумала, что он не обидится, если спросить правду:

– Но падать было малоприятно, разве не так?

– Вера Васильевна! Верочка! Я же десантник. А что происходит с нашим братом, вы сами знаете. Сперва взлетаешь повыше, потом обязательно падешь вниз. – И перевел разговор в другую плоскость: – Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что не забыла. У нас ведь бывший начальник уже не начальник. И тем более не друг. Мне ведь никто из наших и не звонит. Кстати, как ты сама?

– Если честно, то ничего, хреново.

– Что так?

– А вы не знаете? Нет работы, сижу без денег. В проститутки податься – не тот возраст. Если и получится, то не в центре. А идти на вокзал чемпионке мира…

– Верочка, не надо!

– Вы же сами спросили.

– Вышла бы замуж.

– Игорь Николаевич, вы сами знаете – мужиков, которые могут поймать женщину в воздухе и удержать на лету, днем с огнем не сыщешь. А мне другого не надо. Теперь баб покупают.

– Значит, дело труба?

– Значит.

– Хорошо, ты стрелять не разучилась?

– Похоже – нет.

– Вот что, милая, я тебе дам телефон. Позвони. Спроси Крюкова Александра Алексеевича. Меня для него недавно просили найти женщину. Боевую. Я обещал…

Сергей Мишин

Капитан запаса. Мастер спорта по офицерскому многоборью. Спецназ армейской разведки.

– Мишин! Спишь, что ли? Да очнись ты. Здесь, на Афгане, дремать опасно.

Майор Духов говорил резко, отрывисто.

Мишин – розовощекий лейтенант с лицом, не утратившим юношеской плавности очертаний, встрепенулся, словно вырвался из оцепенения.

– Нет, товарищ майор. Не сплю. Я думаю.

– Это хорошо, Мишин. Думай. Но на все про все у тебя полчаса. Мне надо знать твое мнение до обратного вертолета. Не надумаешь – вернешься в штаб. Решишься – останешься. Мне подходят только добровольцы. Полчаса, понял? Не больше. Чтобы помочь тебе, буду задавать вопросы.

Мишин обреченно вздохнул. Поднял глаза на майора.

С востока на горные кряжи Гиндукуша медленно наползали сумерки. Сгущались тени в складках гор. Склоны серели, утрачивали величественность, становились похожими на театральную декорацию, нарисованную провинциальным художником.

– Задавайте, товарищ майор.

– Мишин, на кой хрен ты к нам приехал? Или тебя послали, а ты не смог отказаться?

– Сам попросился.

– Зачем?

– Захотел.

Впрочем, как можно объяснить, почему тебя потянуло на военную службу и отчего согласился пойти в разведку?

Сережа Мишин с детства мечтал стать офицером. Золотые погоны с серебристыми звездочками. Китель в талию. Брюки-бриджи с кантами. Поскрипывающие на ходу сапоги…

В деревне Сашенки, где Мишин родился и вырос, сын тетки Ольги Лавровой, капитан-лейтенант Лавров, мастер спорта и записной пижон, появился всего один раз. Но появился с помпой – приехал из райцентра на такси («как буржуй» – оценил явление офицера народу дед Трофим Егоров, хромой ветеран Великой Отечественной войны, старик язвительный и самостоятельный). Такого расточительства ни один колхозник не позволил бы себе даже с мощного перепоя.

Из машины Лавров выскочил легко. Махнул рукой водителю, чтобы тот уезжал. А сам упруго прошагал, к дому, сверкая пуговицами, золотыми погонами и галунами на рукавах – не мужик, игрушка!

С тех пор и запала в сознание Сережи Мишина мысль стать офицером, чтобы когда-нибудь так же вот приехать в Сашенки на такси, проскрипеть сапогами по плитуару, как называли в их деревне дорожку от правления колхоза до сельского клуба, выложенную бетонной плиткой.

Мишин поступил в военно-инженерное училище, успешно отучился, получил специальность инженера и звание лейтенанта.

Сразу после выпуска молодой офицер попал в Афганистан, где ему пришлось заниматься разминированием. Год, проведенный лицом к лицу со смертью, консервированной в разного рода упаковках, помог Мишину понять неверность общеизвестного выражения о том, что сапер ошибается в жизни только один раз.

Нет, он ошибается дважды. И в первый раз, когда приобретает специальность минера.

Мишину повезло. Уже через месяц практики он сумел увидеть, пощупать собственными руками и начал разоружать все виды взрывающейся продукции, попадавшей к афганским моджахедам – итальянской, американской, китайской, английской. Он досконально изучил особенности противотанковых и противопехотных мин, научился разгадывать самые ухищренные ловушки. Короче, стал не просто опытным, но, как считали его начальники, талантливым специалистом.

Безупречная репутация Мишина явилась причиной его вызова в разведотдел армии.

Мишина принял полковник, чье имя он узнал не при первой встрече, а значительно позже. Дело в том, что по уставу младшие представляются старшим первыми. Старшие порой не считают обязательным называть себя вообще.

– Нам требуется хороший минер. – Полковник посмотрел на Мишина внимательно, словно старался считать реакцию лейтенанта на предложение с его лица. – В специальное подразделение.

– Если надо, приказывайте.

Полковник вздернул седые брови. Посмотрел на лейтенанта удивленно: в самом деле ему безразлично, где служить или рисуется по молодости?

Мишин выдержал пристальный взгляд, не сморгнул. Полковник вынужден был пояснить, чего добивается:

– Мне не нужна телячья покорность. В разведку должно идти с желанием либо не идти вообще.

– Вы сказали, вам нужен хороший минер. Я – хороший. Приказывайте.

Полковник приказал. И вот теперь уже в роте спецназа Мишину снова учиняют допрос.

– Захотел, и все.

– Захотел, значит? Думаешь, поверю? Мишин, пойми: захотеть можно пожрать. Или поспать. А ты согласился пойти в спецназ. Ты хоть значишь, чем мы тут занимаемся? Или это у тебя от романтики и глупости?

– Не знаю от чего. Согласился, и все.

– Тогда давай разберемся вместе.

– Давайте.

– Может, тобой движет патриотизм?

Разобраться в собственных чувствах человеку сложнее, чем в чувствах других. О других мы всегда знаем больше, нежели о себе, о чужих недостатках судим круче, чем о собственных.

– Не знаю.

– Это уже хорошо. – Майор Духов вынул из кармана пачку сигарет. Толстыми заскорузлыми пальцами извлек одну, прихватил губами. Неожиданно громко втянул носом воздух. Принюхался.

– Вот зараза! Как ветерком от кишлака потянет, так у нас дерьмом начинает вонять. – Он высек из зажигалки огонек, прикрыл пламя ладонью, так, чтобы оно не слишком светило. – Патриотизм, Мишин, это на политзанятиях. Интернациональный долг. Освободительная миссия… Все там – для замполита. А здесь у меня… Короче, если ты знаешь, что это не патриотизм, – уже неплохо.

– Почему?

– Не терплю, когда патриотизмом козыряют. Чтобы ты не усомнился во мне и не побежал докладывать особистам, могу пояснить. Скажи, мы здесь, в Афгане, защищаем родину? Или воюем хер знает с кем и хер знает за что?

Мишин пожал плечами. Он не любил политических рассуждений и словесности. Железки – обычные и взрывающиеся – это дело другое, конкретное.

– Ладно, ты ответа не дашь, постесняешься. Скажу я сам. Ты знаешь, сколько я здесь служу? Попер третий год. А всего в армии пятнадцать офицерских лет. За этот срок успел побывать в Эфиопии, теперь в Афгане. Ты с ходу найдешь Асмару на карте?

Мишин отрицательно мотнул головой.

– Честно. Тогда скажи, что я там защищал? Родину? Точно так же здесь… Короче, Мишин, если хочешь остаться и работать со мной, забудь романтику. Мы наемники у своего государства. И ты им станешь, если пойдешь ко мне.

Мишина эти слова задели за живое. Слово «наемник» для него прозвучало оскорблением. Оно не вязалось с тем, что ему говорили все годы учебы высокообразованные политические воспитатели.

– Зачем вы о себе так?

– Не о себе, о нас. Что такое наемник? Это высокий военный профессионал. Специалист, обученный убивать других и при этом умеющий оставаться живым. Воевать за деньги. Правда, западный наемник – солдат удачи, как там еще говорят, – воюет за большие деньги. Наш, советский, – за гроши. Чтобы компенсировать нищету и сгладить чувство риска, нам объясняют, что надо быть патриотами. Там этой лабудой мозги не задымляют. Зато хорошо платят. Вот и вся разница. Чтобы ты не подумал, будто я не патриот, скажу: воюю честно. Другого дела в жизни не знаю. Ни пахать, ни ковать железное – не обучен. Если ты, Мишин, согласен стать профессионалом – милости прошу.

– Товарищ майор, я окончил нормальное военное училище. Разве для профессионала этого мало?

– Мишин! Пошел ты со своим училищем знаешь куда? Тебя готовили четыре года, так? Скажи, сколько раз за это время в тебя стреляли? Прицельно? А сколько человек ты убил?

– Вы же знаете…

– Потому и спросил. Стать профессионалом можно только в бою. После того как сам определишься, чего в тебе больше – желания спасти шкуру и выжить или убить противника и остаться живым. Учти, в бою романтики никакой. Сперва надо ползать брюхом по камням, потом получить пулю в лоб. Лейтенантов, зеленых и неумелых, здесь щелкают как курчат. Кто-то из них спивается. От отчаяния и страха. Короче, идет отбор…

– Возьмите меня, товарищ майор.

– Хорошо, Мишин, возьму. Но учти, первым делом научу тебя грязному делу – убивать. Тому, чему из-за скромности тебя не научили в училище.

– Как палача?

В сознании Мишина шевельнулось нечто такое, что заставило его съязвить. И в самом деле, за все время пребывания в стенах училища никто из преподавателей подобных мыслей курсантам не высказывал. Лишь однажды подполковник Зайцев, преподававший основы ядерного оружия, заметил: «Нам, военным, должно быть все равно, убьют нас палкой или водородной бомбой». Поэтому услыхать в открытую то, что стыдливо замалчивалось, оказалось не так-то просто.

Духов воспринял реплику Мишина без возмущения. Видимо, подобная реакция на его сообщение не была первой и единственной.

– Дурак ты, лейтенант. Палач убивает безоружных и обреченных на смерть чьим-то решением. Я буду учить тебя убивать тех, кто собирается сделать то же самое с тобой, лихим молодцем. Пуля-дура, Мишин. Это неоспоримо. Она, зараза, летит и убивает, хотя ею в тебя не целились. От такого никто из нас не застрахован. А я тебя постараюсь научить оставаться в живых, когда тебя загнали в угол и целятся. Да, ты сам-то хорошо стреляешь?

– Снайпер.

– Хвалю. А нож? Ты кого-нибудь убивал ножом?

– Ножом? Нет.

Ответ прозвучал так, словно лейтенант вообще-то уже убивал кого-то, вот только ножом этого ему делать не приходилось.

– Научим.

Прямота суждений Духова неприятно задевала Мишина.

Все мы давно и хорошо научились прикрываться щитом красивых слов. Убийцу в обществе теперь элегантно именуют английским словом «киллер». Человек, по долгу службы приводящий в исполнение смертные приговоры, у нас давно не называется словом «палач».

Он – исполнитель.

Военные, обязанные в полной мере владеть искусством убивать, об этом мало задумываются. Генералы Генерального штаба, обводящие синими овалами города в странах вероятного противника, которые предназначены для сожжения ядерным огнем, думают только о том, как наиболее полно использовать силу оружия, но никогда не говорят: «Вот этот удар убьет сто тысяч людей». Когда политики публично заявляют, что их страна готова к применению «адекватных мер», они избегают всяческих уточнений. Между тем «адекватные» меры – это приказ политического руководства страны руководству военному внести в реестр ядерных объектов новые цели.

Когда президент приказывает начать войну внутри России, против своих сограждан, или атаковать парламент, он считает, что это не санкция на убийство, а «наведение конституционного порядка» в обществе.

Право быть честным перед самим собой и без стеснения называть свои дела убийством есть только у офицеров низшего звена. У тех, которые отдают приказ «Огонь!», заставляют тем самым солдат стрелять и сами стреляют.

Мишина шокировала грубая прямота Духова. «Я военный. Я офицер» – это звучит солидно. Разве хватит духа у человека, который носит военную форму, сказать о себе: «Я убийца именем своего государства»? И как такое заявление будет воспринято окружающими? Куда внушительней и благородней кажутся слова: «Я защитник родины». И все же, если честно, какие они к черту защитники родины здесь, в Афганистане, и что вообще защищают? Может ли быть справедливой война, которую правительство скрывает от своего народа?

Мысли Мишина текли враскоряку. Рассуждения Духова внесли в его душу массу сомнений, и он не знал, как ему поступить, что ответить.

Духов прекрасно понимал, сколь колючи словесные ёжики, которые он подбросил лейтенанту, но он был командир, а не политработник и засирать мозги подчиненным казенной ложью и всякого рода лозунгами не собирался.

– Хорошо, Мишин, я вижу, тебе не хочется знать о нас и о себе правду. Неуютная она, верно? И все же давай определимся до конца. Скажи, ты ехал к нам, чтобы храбро пасть в бою?

– Нет.

Ответ был искренним. И в самом деле, кто хочет, чтобы его хлопнули, пусть даже в звании героя?

– Верно мыслишь, Мишин. Верно. Тогда ты должен понимать несколько маленьких истин. Когда идет бой, для его участников возможны три исхода. Первый – ты побеждаешь. Второй – ты отступаешь. Третий – ты сдался в плен. Случается и четвертый вариант – тебя убивают, но мы его уже отбросили, верно?

Мишин слушал Духова настороженно. Тот говорил простые вещи, но понять, куда он гнет, все же непросто. А угадывать и отвечать так, чтобы это понравилось командиру, Мишин не собирался. Угодничество в себе он не развил и каким упрямцем пришел в училище, таким оттуда и вышел. Единственное, чего, безусловно, добились командиры, – это обтесали и отполировали наиболее острые углы характера, научили курсанта смирять желания и подчинять их приказу. Однако попадать впросак и показаться Духову дураком Мишину тоже не хотелось. Поэтому надо было хорошо понять, в какой угол его загоняет майор.

– Так, и что дальше?

– Дальше, Мишин, нож. Стрелять, насколько я понял, ты умеешь.

– При чем нож?

– При том, Мишин, что это оружие. Потому владеть им надо не, на уровне крутого Мусы с Бухарского базара, который считает, будто нож состоит из лезвия и рукоятки…

– Разве не так?

– Хорошо, что такое лезвие?

– Лезвие? Это боевая часть ножа. Во всяком случае, я так считаю.

– Боевая часть ножа, Мишин, – это клинок. Поражающие части клинка – лезвие и острие. Ту часть, которую держит рука, именуют черенком. В черенке можно выделить перекрестье, пятку и хвостовик. Вся длина ножа от пятки до острия именуется полосой…

– Хорошо, признаюсь, этого я не знал. Но разве в названиях дело?

– В них тоже. Нож нужно подбирать так, чтобы в нем все оказалось по руке. И пока ты не научишься им владеть, бойцом тебя считать рано. Впрочем, для начала ни стрелять, ни резать тебе не придется. Раз ты остаешься, то уже сегодня вечером пойдешь на дело. И без всякого оружия. Чтобы не было соблазна к нему потянуться.

– Да, но…

– Именно. И ты сейчас поймешь, почему обойдемся без «но». У нас в отряде обнаружилась течь. Кто-то из группы связан с афганцами, и, как говорят, наши тайны – кап-кап… Я примерно знаю, где происходят встречи нашего человека со связником душманов. Ты там и сядешь. Решено устроить засаду. Поскольку о твоем приезде никто не знает, лучше всего пойти на дело свежему человеку.

– Да, но без оружия…

– Так надо. Этих людей нельзя трогать. Их стоит выследить. И только потом прижать.

– А если они… Как мне без оружия?

– Мишин, ты волнуешься, что тебя обнаружат? Можешь отказаться. Найду тех, кто пойдет без оружия. И сочтет за честь.

– Понял. Пойду, раз надо.

– Мишин!

Лейтенанта уже начало раздражать, что Духов называет его только по фамилии. Мог бы по званию или по имени, как он называл других, кто во время их беседы заглядывал в командирскую палатку. До Мишина еще не доходило, что обращение по имени у командира ему предстояло заслужить. В момент их разговора фамилия «Мишин» была лишь символом человека, который существует, но которого еще рано причислять к своим товарищам, тем более к товарищам боевым.

– Мишин, заруби на носу…

– Не буду. Он у меня и без того не маленький…

Лейтенант огрызнулся, однако Духов впервые улыбнулся. Майор любил огрызающихся. Волк должен скалить зубы. Стоять, понурив голову, помахивать хвостом и ронять на землю зеленые лепешки – дело телячье. Сделать из телка бойца почти невозможно. Потому Духову импонировали волчата.

– Хорошо, нос не трогай. Просто запомни: командиру не отвечают «понял», а говорят «есть!».

Мишин тяжело вздохнул: Духов так замотал его, что он утратил осторожность и глупо пролетел, показав, что может забывать устав. Для офицера это предосудительно.

– Есть, товарищ майор.

– Вот так, – удовлетворенно сказал Духов, – сейчас и на будущее. – Помолчал. Задумчиво посмотрел на часы. – Отдыхай. Пока. Скоро двинемся. Сидеть в секрете будешь до утра. Пожевать я тебе захвачу…

Мишин прекрасно понимал, какому риску ему придется подвергнуться, оказавшись безоружным в секрете. Но выглядеть трусом (ох, скольких мужиков, не готовых к серьезным испытаниям, сгубила необдуманная лихость!) он не хотел.

Духов протянул руку, открытой ладонью вверх. Мишин шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор.

К вечеру, когда сумерки начали сгущаться, Духов увел лейтенанта из расположения отряда. Минут двадцать они царапались вверх по крутому склону горы, которая днем выглядела ржаво-рыжей. Добравшись до широкой террасы, на которой громоздились завалы камней, Духов остановился.

– Видишь полость?

Он указал на бесформенную груду глыб, скатившихся в кои-то времена сверху по крутому склону.

Мишин пригляделся. И в самом деле, несколько плит, наваленных одна на другую, образовали на террасе нечто похожее на нору с низко нависавшей крышей.

– Лезть туда? – Мишин задал вопрос, надеясь, что этого не потребуется. Если забраться в узкую щель, из которой выползти можно только задним ходом, он окажется в глухой ловушке и, уж коли его там обнаружат, можно считать – пришел конец. Снова мелькнула мысль: не лучше ли плюнуть на гордость и отказаться? Пусть завтра, но вернуться к своим саперам и продолжать заниматься разминированием?

– Угадал. Именно туда.

– Вперед головой или ногами?

Ответ Духова прозвучал насмешливо.

– Это тот случай, Мишин, когда лучше ногами вперед.

– Понял.

Мишин опустился на колени, лег на живот и, как червяк, стал втягивать тело в укрытие. Пещерка оказалась глубокой, и он забрался так далеко, что от выходного отверстия его отделяло не менее чем два метра. Духов нагнулся к укрытию.

– Все, Мишин, оставайся. Я пошел. Мне тут отсвечивать ни к чему.

Мишин услыхал, как захрустели камни под ногами уходившего майора. Несколько минут спустя вокруг стало тихо.

Очень быстро Мишин понял, что лежать в узкой щели не очень приятно. Острые камни давили на живот, впивались в бока. Мишин, стараясь не шуметь, начал осторожно выбирать из-под себя наиболее неудобные обломки.

Он выгребал и убирал один камень, но тут же выяснялось, что тело начинал мучить другой.

Скоро стало настолько темно, что Мишин перестал видеть вход в свою берлогу. Неподалеку заскрипели, зашуршали камни. Судя по всему, подошедших было двое. И сразу они заговорили.

– Не нравится мне это. – Голос, произнесший фразу, звучал без акцента, чисто по-русски.

– Чера? – спросил второй, несомненно афганец. – Почему?

– Здесь легко подслушать. Много камней, нетрудно спрятаться.

– На. – Афганец говорил уверенно. – Нет. Инджа хуб – здесь хорошо.

– Инджа, инджа, – недовольно пробурчал русский. – Ты уйдешь, а меня возьмут за задницу и к ногтю.

– На, на, не боись.

Мишин лежал, затаив дыхание: пугало, не станут ли его искать. Если собеседники знают о существовании норы, достаточно осветить ее нутро фонариком, обнаружить опасного свидетеля и аккуратно пристукнуть его. От напряжения как-то само собой прекратилось ощущение неудобства от лежания на острых камнях.

Через некоторое время собеседники отошли в сторону, сели на камни и о чем-то долго беседовали вполголоса. Курили. Мишин их не видел, но запах табачного дыма до него долетал.

Час спустя встретившиеся распрощались, и звук их шагов удалился в разные стороны. Однако это не давало Мишину уверенности, что можно покинуть укрытие. Он оставался в нем до рассвета. С первыми лучами солнца появился Духов.

– Приходили? – Голос майора выдавал крайнюю заинтересованность.

– Были.

– О чем говорили, понял?

– Сидели в стороне. Вначале подошли совсем близко. Потом отдалились.

Мишин слово в слово повторил все, что ему удалось услыхать. Духов удовлетворенно кивал.

– Добро, Мишин. Теперь откровенно: сильно перетрухал?

– Как сказать. В общем, дело малоприятное.

– Хорошо. Сейчас вернемся, ты отдыхай. Вечером пойдем опять. В другое место. Надо точно установить, кто с кем встречается…

Очередной секрет Духов расположил в глинобитных развалинах неподалеку от гарнизона. Здесь раньше был караван-сарай, или, по-русски, постоялый двор на большом тракте. Его окружала высокая глухая стена, сложенная из саманного кирпича. Теперь сооружение, брошенное всеми, пустовало.

Года три назад отряд моджахедов устроил за стенами караван-сарая засаду. К невезению противника командир полка мотострелков, двигавшихся по дороге, издали заприметил подозрительное сооружение. Он приказал гаубичной батарее развернуться и на всякий случай взять его под прицел.

После первых же выстрелов из засады мощный залп накрыл караван-сарай. Никому из моджахедов уйти с поля боя не удалось. С той поры за развалинами у них сохранилась слава места неудачного. Устраивать здесь засады боевики больше не рисковали.

Мишин просидел в развалинах до утра. На этот раз он больше боялся, как бы рядом не появились змея или скорпион. Чем-чем, а этой гадостью Афганистан богат в полной мере.

Двух человек, пришедших на конспиративную встречу, Мишин разглядел в той мере, в какой это позволил сделать зыбкий голубоватый свет луны, народившейся заново.

Утром в своей палатке Духов спросил:

– Голоса запомнил?

– Думаю, да.

– Хорошо, Мишин, сейчас каждый из наших, не заходя сюда, за тентом произнесет фразу. Попробуй определить того, кто ночью был в развалинах.

Майор подошел к выходу, высунул голову наружу.

– Серов, начинайте.

К тенту стали по одному подходить люди. Все произносили дурацкую, не имевшую смысла фразу: «Что говорить, когда нечего говорить». Произносили и тут же удалялись.

– Этот! – сказал Мишин, услышав голос пятого человека. Сердце заколотилось, ладони вспотели.

– Не ошибся?

– Нет.

– Может, пройдемся еще разок, для верности?

– Давайте.

И снова Мишин сказал: «Этот». Но в голосе его прозвучала растерянность.

– Что-то не так? – Духов вскинул брови.

– Это голос второго. Афганца…

Духов покачал головой.

– Опознать их по виду сумеешь?

– Постараюсь.

– Пошли.

Взвод «спецов» в камуфляже, выцветшем, испятнанном потеками соли, стоял в шеренгу по одному. Мишин долго не думал.

– Второй с правого фланга, третий с левого. Они.

Спецназовцы засмеялись. Заулыбался и Духов.

– Не обижайся, Мишин. Это была проверка. Оба парня – наши. Свои. В первый раз ты слышал только их голоса. Во второй – видел фигуры. Не верю, что не боялся. Но запомнил. Значит, дело ставишь выше собственного страха. Для нас это главное. И еще, Мишин, сделай вывод. Опасность тебе не угрожала, но ты боялся. Значит, наш страх возникает не оттого, что опасность рядом, а потому что мы думаем о ее существовании. Короче, сами себя заставляем дрожать…

Мишин понимал, что его одурачили, но не хотел показывать ни обиды, ни возмущения.

Над ним не смеялись. Его испытывали, и он ничем не унизил себя в этой проверке.

Уже два дня спустя Мишина пригласил в свою палатку Духов. Он сидел за раскладным столиком, обложившись аэроснимками и топографическими картами. Посмотрел на сапера задумчиво.

– Вот что, Сергей…

Такое обращение оказалось неожиданным, и Мишин сразу не понял, что командир обратился к нему. Когда понял, улыбнулся довольно.

– Вот что, Сергей. Предстоит веселое дельце. Надо обрушить небольшую пещерку. Можешь навскидку сказать, сколько тебе потребуется взрывчатки?

Ни спокойствие тона, ни уничижительное определение «пещерка» не обманули Мишина. «Спецам», как он знал, пустяковых дел не поручали, и настраиваться на них не стоило.

– Все зависит от того, какая это пещерка.

Духов едва заметно улыбнулся. Ему вспомнился старый генеральский анекдот. Однажды маршала Буденного спросили: «Как вам нравится Бабель?» Имелся в виду еврейский литератор, далеко не лестно отзывавшийся о буденновской коннице. Буденный его терпеть не мог. Выслушав вопрос, он подкрутил ус и ответил: «Все зависит от того, какая это будет бабель».

– Пещерка хитрая. Магара. Может, слыхал?

Мишин слыхал. Большая часть смерти, консервированной в минах, которые он разоружал, поступала моджахедам из тайников Магары. Об этом сообщала разведка, о том же говорили пленные. Этот объект афганцы считали неприступным. В первую очередь его защищало удачное местоположение.

Граница между Пакистаном и афганской провинцией Нангархар проходит по водоразделу хребта Спингар. Здесь горы рассекает знаменитый Хайберский проход. По нему проложен путь, соединяющий пакистанский Пешавар с афганским Джалалабадом.

В одном из глухих труднодоступных ущелий на северных склонах Спингара размещалась крупная пакистанская база боевого питания – «Магара», что по-афгански означает «Пещера». Это было сложное инженерное сооружение, рассчитанное на складирование и длительное хранение боеприпасов, оружия и военного снаряжения. Его построили саперы регулярной пакистанской армии. В монолите скалы они вырубили две штольни. Входы в них перекрыли мощными стальными воротами. Узость ущелья поверху затянули маскировочными сетями так, что материалы аэрофотосъемки не позволяли выявить новый объект.

Со стороны долины ущелье прикрывали бетонированные огневые точки. Неподалеку от кишлака Кочаккалай размещался отряд моджахедов составом до батальона. Подготовленный на одной из учебных баз близ Пешавара пакистанскими инструкторами, он продолжал службу под их же началом. Отряд не участвовал в рейдах и других боевых операциях. Ценность боевого имущества и вооружений, находившихся в хранилищах Магары, полностью оправдывала такую расточительность.

– Товарищ майор, Магара – это склад взрывчатки. Там что и потребуется, так только импульс. И пещерка обвалится…

– Вот ты и создашь этот импульс.

Спецназовцы готовили рейд на Магару с большой тщательностью. По аэроснимкам и топографическим картам в ящике с песком воспроизвели со всеми деталями рельеф участка.

Точную ориентировку на предстоявшую операцию «спецам» дал неизвестный Мишину капитан. Он приехал в расположение отряда на БРДМ, поздоровался с Духовым за руку и сразу приступил к делу. Судя по свеженькому, необношенному камуфляжу – капитан получил форму совсем недавно.

У ящика с песком собралась вся группа.

Сели на пригорке, расположившись как в амфитеатре.

Капитан говорил четко, то и дело указкой обозначая на макете называемые объекты.

– Длина ущелья от кишлака Кочаккалай до верховий достигает десяти километров. Ширина в устье – шестьдесят метров. В центральной части – не более десяти. По мере приближения к водоразделу скальные стены приобретают отрицательные углы. Короче, нависают над ущельем. В коренных породах восточной скалы вырублены штольни. Глубина – десять-двенадцать метров. Высота – три. Ширина – до пяти. Всего таких пещер две. Здесь хранятся минно-взрывные устройства и боеприпасы к стрелковому оружию…

Капитан докладывал обстановку с точностью очевидца и предельно лаконично. По всей видимости, он знал о предмете не понаслышке.

– Гарнизон охраны размещен в двух поселках. Первый – Кочаккалай. Существует давно и принадлежит пуштунскому племени шинвари. Второй – Алихейль. Построен специально для размещения двух рот охраны. Здесь есть собственная мечеть, полевая армейская пекарня – нанвайн, госпиталь на тридцать коек и авторемонтная мастерская.

Мишина интересовало совсем другое. Едва капитан окончил сообщение, он спросил:

– Глубина горизонта залегания штолен известна? – И пояснил: – Короче, сколько породы над пещерами?

Капитан подумал, прикидывая.

– Метров тридцать-сорок. Порода – базальт.

Стало ясно – обрушить кровлю на штольни не удастся. Чтобы это сделать, потребуется бурить шпуры. Оставалось одно – одномоментно подорвать содержимое хранилищ Магары. Но и для этого нужно определенное время.

– На какой срок объект перейдет в наше распоряжение?

Капитан растерянно поглядел на Духова. Пожал плечами:

– Вопрос не ко мне. Так, товарищ майор?

– Точно, Галеб. Это мы уже обмозгуем сами. – Духов бросил взгляд на часы. – Тебе не пора?

– Пора. До встречи. – Капитан козырнул всем, протянул руку Духову, пожал ее. Круто повернулся, неожиданно пригнулся и быстрым шагом, как под бомбежкой, двинулся к «броне», ожидавшей его.

С того раза Мишин запомнил имя – Галеб, которое назвал Духов. Встретились они с капитаном во второй раз чуть позже.

В отряде началась подготовка к рейду.

Главное, на что обращал внимание Духов, – высокая огневая мощь каждого бойца и меньший вес нагрузки на его плечи. Тщательно проверялось оружие, готовились средства связи, отбирались боеприпасы.