Текст книги "Зона зла"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Лукин шагнул вперед, схватил голого мужичка за шкирман, как котяру, забравшегося в хозяйскую сметану, и швырнул в угол. Тот скользнул голым задом по полу, шмякнулся спиной о стену и остался лежать в позе лягушки, распластавшей ноги.

В «наезднике» Лукин узнал соседа, прапорщика Щенкова. Тот заведовал продовольственным складом, был тих, обходителен, незаметен. Внешне прапорщик выглядел тщедушным подобием человека – впалые щеки, обтянутые желтой восковой кожей скулы, ребра, выпиравшие наружу, как шпангоуты лодки с ободранной обшивкой. Короче, не человек, а медицинское пособие для студентов, изучающих кости скелета.

Прапорщик лежал на полу, перепуганный до смерти. И было чего бояться: Лукин одним щелчком мог перешибить удачливого соперника пополам. Но хладнокровие не оставило лейтенанта. В приключившемся он видел не столько трагическое, сколько комическое.

Надо же, его, лихого орла, десантника, общипал, оставил без перьев и выставил на всеобщее обозрение бледный червь-опарыш, вылезший из мешка муки в продовольственном складе.

Обычно в таких случаях моральное потрясение у мужчины вызывает не столько очевидная потеря жены, сколько эгоистическое осознание того, что его предпочли кому-то другому.

Именно оскорбленное чувство собственника заставляет обманутых мужей убивать жен, их любовников, а то и самих себя.

Что следует сделать и как поступить, спроси его об этом заранее, Лукин не знал. Все остальное, что он делал, происходило будто в густом тумане, и многие подробности случившегося даже не остались в памяти.

Первым делом Лукин сгреб шмотье прапорщика, которое тот в беспорядке разбросал по комнате. Затем сдернул простыню с жены, укрывшейся ею до подбородка. Та перепуганно дернулась и рукой прикрыла густую рыжую шерсть в треугольнике под животом.

Лукин увязал барахло прапорщика в узел, закинул за спину. Замахнулся, занес кулак над головой Щенкова. Тот в испуге закрыл глаза и пригнул голову.

– Вперед марш!

Держа руки лопаточкой на причинном месте и боязливо переступая ногами (не врезали бы кулаком по затылку!), прапорщик двинулся к выходу. Они вышли на крыльцо.

На улице светило солнце. Перед домом в траве копошились и ссорились воробьи. На старом тополе, вытягивая шею, словно стараясь вылезти из перьев, противно орала ворона. Две женщины, сидевшие на лавочке возле соседнего двора, увидев странную процессию, подняли головы.

Лукин довел Щенкова до угла, где стояли железная противопожарная бочка с водой и лестница, приставленная к крыше.

– Полезай!

– Я-я… – прапорщик заикался.

– Марш!

Сверкая голым задом и грязными пятками, Щенков полез вверх. Лукин бросил узел и поднялся за ним.

От среза крыши по крутому скату к коньку вела драбина – доска с прибитыми к ней перекладинами.

– Наверх!

Прапорщик забрался на верхотуру и уселся, свесив ноги по обе стороны ската.

– Сиди!

Соседки, заинтересованные происходившим, встали со скамейки и подошли к палисаднику: надо же потом будет рассказать подругам о случившемся со всеми подробностями, во всех деталях!

Лукин закинул узел на плечо и пошел к многоквартирному бараку, в котором жил Щенков. Его жена, желчная, вредная курва, продавщица гарнизонного магазина, после большой стирки развешивала белье на веревках, натянутых поперек двора. Лукин подошел к ней, развязал узел и, не говоря ни слова, стал развешивать на те же веревки обмундирование прапорщика – китель, брюки, кальсоны, майку. Ботинки швырнул на землю.

Изумленная, не знавшая, что делать, женщина, стояла и смотрела на происходившее широко раскрытыми глазами. Бросив к ее ногам также и свою простыню, Лукин сказал:

– Пошли со мной, заберешь своего мужика.

– Где он? – Супруга Щенкова, должно быть, стала о чем-то догадываться. И тут же, предположив самое невероятное, заголосила, заплакала.

– Да не ори! – Лукин держался спокойно. – Твой мудила на мою крышу залез и слезать не хочет. Разделся ко всему. Яйца греет…

Спускать Щенкова с крыши на землю пришлось Лукину. Прапорщик так перепугался, что самостоятельно не мог лезть вниз, даже когда на место водрузили драбину.

Щенков спускался с крыши и решал сложную проблему: держаться за перекладины или обеими руками прикрывать червеобразный отросток, неприлично болтавшийся на виду у зевак.

Внизу прапорщика ждала разъяренная жена. Она двинула его кулаком в челюсть с такой профессиональной точностью и силой, что Щенков кулем осел на землю, оказавшись под ногами супруги…

– Аут! – Лукин произнес это довольно и ушел в дом.

У скандала было три итога. Лукин развелся с Ирмой. По рапорту получил перевод в другой гарнизон. Щенкова командир полка вышиб из армии, не подписав с ним контракта на новый срок.

Из новой части Лукина послали на курсы переподготовки, после окончания которых он попал во флотский спецназ, где и завершил военную карьеру.

С торговкой Ксенией у Лукина концы не связались. Баба она была вольная, энергичная, деловая, постельная, но совсем не домашняя. Хозяйство ее не волновало. Детей заводить она не собиралась. К замужеству относилась с пренебрежением: зачем оно? Есть женщина, есть мужичок. Короче, есть чем, есть кого, есть где, чего еще требуется? Не нравится? Зад об зад, и разбежались. Нравится? Живем вместе, пока не надоест.

Лукину хотелось иного. Он наломался на службе, наелся одиночества от пуза – оно уже дошло до самого горла, так почему же не войти в тихую гавань, не завести семью? Оказалось, что не выходит.

Когда в военкомат пришли документы, Лукина повесткой пригласили прийти для оформления пенсии. Он прибыл к назначенному времени, немного подождал в очереди.

Принял Лукина майор – молодой, одетый в хорошо отутюженный китель с двумя ленточками медалей за выслугу лет на груди. Он взял из стопки папок личное дело подполковника и начал его листать. В корочки цвета пожухлого листа была впрессована целая жизнь офицера. И попробуй угадай из аттестаций, хорош этот человек или нет, если хорош, то чем, коли плох – почему?

Аттестации пишут люди, и у каждого на уме свой интерес. Лукин знал по личному опыту случай, когда командир батальона подполковник Сальков, завистливый и зловредный, написал аттестации на трех своих ротных. Офицеры это были толковые, но, чтобы их не забрали из батальона, Сальков аттестовал их, как не радеющих за дело разгильдяев и неумех. Приговор, который должен был лечь в личное дело каждого ротного, прочитал командир полка полковник Лютов. Был он человек спокойный и мудрый. Разобравшись, в чем дело, Лютов написал аттестацию на Салькова, прописав в ней все то, что комбат вылил на ротных. Потом пригласил подполковника и дал ему прочитать свой отзыв. Тот едва не бухнулся на колени: «За что?! Я служу! Я стараюсь!» – «Да разве может быть хорошим комбат, у которого все три ротных никуда не годны?»

Сальков все понял и тут же переписал аттестации своим подчиненным.

Что за годы службы накопилось в личном деле, Лукин не знал. В его руки полностью оно никогда не попадало. Но теперь это мало волновало. Пенсию по выслуге лет дать обязаны, остальным пусть подотрутся.

Майор вдруг оторвался от чтения. Взглянул на Лукина с интересом.

– Вы, Алексей Сергеевич, работу нашли?

Лукин горько усмехнулся.

– С моей-то специальностью? Если только в террористы податься.

– Тут с вами трудно спорить. – Майор подумал, потер пальцем правую бровь. – А если я вам предложу дело?

– Спасибо на добром слове, товарищ майор, но все зависит от того, какое оно.

Майор загадочно улыбнулся.

– Почти по специальности.

– Утопить пару барж на Москве-реке?

Теперь засмеялись оба.

– Чем черт не шутит. – Майор опять посерьезнел. – Подробностей я не знаю, но, если пожелаете, сведу с нужным человеком.

– Простите, товарищ майор, вы предлагаете это дело только мне? Или от него уже кто-то отказывался?

– Только вам.

– Почему, если не секрет?

Майор положил руку на личное дело Лукина.

– Здесь записано, что вы не просто высокий специалист. Сказано: «талантливый разведчик и диверсант».

– Вот не знал! – Лукин удивился искренне. – Кто же это мне такое вмазал?

Майор снова заглянул в личное дело.

– На аттестации по чистому полю дописано от руки… Да, вот. Подписал адмирал Рогов…

– Ну облом! Вот чего никак не ожидал!

– Так что насчет моего предложения?

– Давайте попробую. Чем черт не шутит.

Майор снял трубку телефона. Набрал номер.

– Александр Алексеевич? Майор Коржов. Здравствуйте. У меня сидит интересный человек. Посмотрите? Через час? Я объясню, где вас встретить.

Трубка легла на рычаг.

Час спустя Лукин спустился в подземный вестибюль метро «Маяковская». Ему всегда нравилась эта станция. Сочетание нержавеющей хирургически блещущей стали и теплых густых тонов орлеца, камня, еще именуемого родонитом, придавало подземому дворцу неповторимый облик сказочного чертога.

Того, кто его ожидал, Лукин угадал еще издали. Подтянутый мужчина – рост сто восемьдесят, вес около восьмидесяти – с холодными настороженными глазами, с седыми, аккуратно постриженными усами, в черном строгом костюме выглядел отчужденно и властно. У такого случайный прохожий не спросит дорогу или нужный адрес. А хулиган-задира не привяжется с просьбой дать закурить: под костюмом угадывалось сильное тренированное тело человека, способного за себя постоять.

Заметив подходившего Лукина, мужчина шагнул ему навстречу. Спросил: «Товарищ Лукин?», чем очень удивил последнего. Лукин ожидал, что человек с такой внешностью скорее всего назовет его господином или даже мистером

– Да, это я.

– Здравствуйте. Я – Крюков. – Рукопожатие было жестким, решительным. – Майор Коржов, должно быть, сказал вам, что я ищу людей для серьезного дела?

– Он сказал.

– Мы можем поговорить?

– Да, безусловно.

– Чтобы наш разговор стал доверительным, представлюсь. Александр Алексеевич. По службе ваш коллега. Только не амфибия, а сухопутный уж. Полковник.

– Спецназ?

– Не совсем. Активная разведка и диверсии. Есть боевой опыт. Ангола. Эфиопия. Ирак. Джунгли, горы, пески.

Лукин посмотрел Крюкову в глаза. Тот выдержал его взгляд и тут же спросил:

– Что, не похоже?

– Если честно, вы больше смахиваете на процветающего дипломата.

– А вот от вас я ждал большего. Выглядите вы не лучшим образом.

– В чем именно?

– Внешний вид – брюки измяты, ботинки не видели крема недели две.

– Три, – уточнил Лукин, – я приехал в город в военкомат с дачи сестры. Там копал огород.

– Я не требую, чтобы вы оправдывались. Вполне понимаю: увольнение в запас для кадрового офицера не подарок. Смена образа жизни всегда размагничивает. Но я ищу людей для дела, в котором нужна максимальная собранность. Вы понимаете?

– Да.

Лукин в военной жизни был аккуратист, любил щегольнуть выправкой и черной формой, но упрек воспринял без обиды. В последнее время он и сам чувствовал, что начал постепенно опускаться, перестал следить за внешним видом, забросил занятия физзарядкой. И то, что об утрате подтянутости Крюков сказал сразу, рождало к нему доверие. Сам Лукин не раз выговаривал за неопрятную внешность своим подчиненным. Однако человеку, которого увидел в первый раз и еще не разобрался, кто он, делать подобное замечание никогда не стал бы. Прямота, с которой оценил его внешность Крюков, позволяла судить, что он человек прямой, решительный. Такой не будет интриговать, делать вид, будто не замечает недостатков и копить неудовольствие по мелочам. С ним можно иметь дело, хотя нелестные командирские оценки – совсем не подарок.

– Какого рода работу вы предлагаете?

– Боевую. Со стопроцентным риском. И хорошо оплачиваемую. Если вас устроит, уточню: это работа для солдат удачи.

– В Чечне?

– Вас Чечня пугает?

– Просто не устраивает по моральным соображениям.

– Нет, не в Чечне. И вообще не в России.

– Где?

– Об этом после подписания контракта. Предварительно могу сказать: команду возглавлю я сам. Риск будет одинаков для всех. Срок контракта – один месяц. Вознаграждение – десять тысяч долларов. В случае удачи возможен бонус…

– Прошу прощения…

– Бонус? – Крюков улыбнулся. – Это премия. И неплохая.

– Я соглашусь.

– Добро. Мы встретимся завтра и обговорим подробности.

Юрий Демин

Майор милиции. Командир отряда милиции особого назначения.

Мудреца спросили: «Что важнее – умение падать или вставать?»

– Куда важнее умение не спотыкаться, – ответил мудрец.

Юрий Петрович Демин спотыкался на ровном месте как никто другой. И все потому, что верил в принципы демократии и социальной справедливости, то есть в то, во что верить ни при каких случаях нельзя.

«Закон одинаков для всех».

Вы думаете, это так? Ваше дело. А вот милиционеру верить в подобную муть нельзя: поверишь – споткнешься, можешь и не подняться.

Страж порядка должен ясно представлять систему ценностей в обществе, понимать, на каком этаже государства ему можно смело размахивать дубинкой, где позволено хватать и тащить, а на каком уровне лучше вообще не появляться с дубинкой и вообще не совать туда носа – откусят вместе с головой.

Демин верил в декларации политиков, в честность лозунгов и обещаний, принимал их за чистую монету и в результате споткнулся, да так, что сразу расшиб себе лоб.

А ведь все начиналось удачно. Отстояв положенный срок в армейском строю, сержант Демин вернулся в Москву и поступил на службу в Госавтоинспекцию. С первых же дней он люто невзлюбил нарушителей правил движения. Почти ежедневно ему приходилось встречать лихачей, которые неслись по улицам сломя голову. В бешеной гонке за смертью они проскакивали через перекрестки на красный свет светофора и наконец достигали цели, которую ставили перед собой.

Сплющенные кузова, из которых останки людей приходилось вырезать автогеном. Забрызганные кровищей салоны с дорогими, любовно оберегаемыми чехлами на сиденьях. Разбитые вдрызг человеческие головы. Оторванные руки, переломанные ноги. И кровь, кровь, кровь… А все из-за того, что у человека машина-зверь, что она набирает с места сумасшедшую скорость, и это вселяет в водителя иллюзию, что при необходимости можно затормозить так же круто, как сорваться с места. Стоит лишь натянуть поводья стального Сивки-Бурки, и он замрет на месте.

Уроки, позволявшие понять, что это совсем не так, оплачивались собственной кровью и уже никому не давали пользы.

Остановив лихача, рвущегося на красный свет светофора или несущегося по улице так, что казалось, будто он ведет самолет, берущий разбег, Демин безжалостной рукой выписывал квитанции штрафов.

Конфликт с очередным нарушителем возник на Красной Пресне.

До блеска отмытая и надраенная восковой смазкой «Чайка» не притормозила у пешеходного перехода. Правым крылом она подцепила старичка, переходившего дорогу, отшвырнула его на тротуар. Старичок упал на бок, потом опрокинулся на спину. Государственные награды, украшавшие пиджак, зазвенели, ударяясь одна о другую. Старичок спешил на встречу с однополчанами.

Демин бросился наперерез «Чайке», взмахнул жезлом. Большие буквы МОС на номерном знаке и первые цифры госномера 06 показывали, что автомобиль принадлежал автохозяйству ЦК КПСС, расположенному на Звенигородском шоссе. У водителей этой базы имелись индульгенции, которые не позволяли милиции задерживать их даже за серьезные нарушения дорожных правил.

Все это Демин знал прекрасно, но наивно верил в одинаковую ответственность граждан перед законом. За сбитого на дороге пешехода водителю положено отвечать.

Машина остановилась. Стекло левой передней дверцы приспустилось. Наружу выглянула физиономия лакея, который хорошо знал – положение его барина на Олимпе власти столь высокое, что он не отдаст угодливого слугу правосудию.

– Что случилось, командир?

– Документы!

– Может, не надо, командир? – Что для водилы, который возит на заднем сиденье члена ЦК партии, простой мент. – Не ищи неприятностей на свою жопу. Спешу за хозяином.

– Документы!

– Да пошел ты! – Водитель уже собирался тронуться с места, но тут же осекся. Он увидел, как рука милиционера потянулась к пистолету, а в глазах его сверкнуло такое бешенство, что стало ясно – этот выстрелит, не пожалеет себя.

– Смотри, тебе хуже будет. – Водитель извлек из бардачка папочку в твердом коленкоровом переплете, вынул из нее права на вождение и путевой лист. Он еще надеялся, что мент охолонет, увидев предупреждение «НЕ ЗАДЕРЖИВАТЬ», заверенное властной печатью.

Демин взглянул на фото в удостоверении, потом на водителя и убрал документы в свою планшетку.

– Отвезите пострадавшего в травмопункт. Потом верну бумаги.

– Ну смотри! – Водитель открыто хамил. – Погоны потерять хочешь?

– Ага. – Демин не стал спорить. Он догадывался, на какие неприятности нарывается, но сдержать злости не мог, поскольку до конца не представлял все возможные последствия своего поступка.

Забрав пострадавшего, водитель уехал.

Ой, что было потом! Волна начальственного гнева рванулась сверху вниз по демократической вертикали советской государственной власти.

Член ЦК, которому не подали машину вовремя, опоздал в ресторан «Прага» на прием, организованный послом Чехословакии. В результате выпил на две рюмки любимой им «бехеровки» меньше, нежели остальные гости.

Там же, на приеме, «пострадавший» взял под руку старого приятеля – одного из секретарей ЦК – и пожаловался на произвол, который на улицах Москвы чинит милиция. «Этак мы скоро вернемся в тридцать седьмой год», – заключил свои сетования обиженный чиновник.

Секретарь ЦК подозвал заведующего отделом административных органов Центрального Комитета партии и выразил ему свое руководящее «фе». О происшедшем по эстафете немедленно сообщили заместителю министра внутренних дел. Тот, естественно, рассвирепел: что, если из-за дурости каждого милиционера ему начнут выговаривать каждый день?

Так, чего доброго, и стул из-под задницы вырвут. В конце концов, даже ежу должно быть ясно: демократические права у всех граждан одинаковые, но все же их больше у того, кто стоит наверху.

И пошло, поехало! Куда только не вызывали несчастного Демина. Сперва к своему районному начальству. Потом к заместителю начальника управления ГАИ города. Затем к самому начальнику. Оттуда – в управление кадров министерства. И во всех кабинетах на Демина смотрели как на удивительную заморскую букашку, которая непонятно как и для чего затесалась в стройные ряды послушных жуков.

В министерство Демин ехал, хорошо зная – ему дадут пинка в зад и посоветуют в дальнейшем обходить внутренние органы по внешней стороне.

Кадровик – полковник внутренних войск Рожков – сидел за столом, тяжело отдуваясь.

Его переполняла нездоровая диабетическая полнота. Бесцветные глаза из-под набрякших век смотрели на Демина с холодным безразличием. Полковник, как то знали все, одно время служил замполитом полка в Советской Армии, по болезни был уволен, получил работу в обкоме партии и вот теперь «брошен» на укрепление милицейских кадров. Высшие советские боссы верили, что партийные работники, пусть самые бездарные и ленивые, в любое время способны руководить дипломатией, сельским хозяйством и милицией.

– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл. – Демин прижал руки к бокам и пристукнул каблуками.

– Так. Значит, Демин? – Полковник шевельнул тонкую папочку пепельного цвета с документами, лежавшую перед ним. – Знаешь, зачем тебя вызвали?

Демин изобразил непонимание. Дурачком в таких ситуациях выглядеть лучше всего: умных стараются бить больнее – не умничай.

– Нет.

– И не догадываешься? – В глазах полковника затеплилась искра интереса. – Верно?

– Догадаться нетрудно. – Демин вздохнул. – У нас в кадры вызывают, когда собираются сказать «ауфвидерзейн».

– Есть за что?

– Начальство причину найдет всегда.

– Верно. Ты случаем академию не кончал? – Полковник говорил лениво, невкусно, будто жевал холодные макароны.

– У вас обо мне все записано. От и до. Разве не так?

– Так, Демин, но я поинтересовался, может, ты случайно о повышении образования еще не успел доложить по команде. Очень уж хорошо рассуждаешь. Как академик.

– Нет, не кончал.

– Так какого ж ты! – Полковник взорвался громким криком, таким, что сам подскочил на стуле. Грохнул кулаком по столу и тут же ткнул пальцем в сторону Демина, будто собирался его проткнуть. – Есть вещи, которые каждый должен знать как «Отче наш».

– «Отче наш» не знаю. Не учил и учить не собираюсь. Я неверующий. – Демин не переносил, когда на него орали. А по тому, как взвился полковник, он понял: хорошего ждать не приходится. – Разрешите уйти?

– Я те уйду! – Спокойствие вернулось к полковнику так же быстро, как и накатил взрыв. – Есть, Демин, вещи, которые надо знать как Гимн Советского Союза. Его-то ты знаешь, надеюсь?

– «Союз нерушимый республик свободных…» – Демин начал и вдруг запнулся. – Может, мне лучше не словами, а сразу спеть?

Глаза полковника живо блеснули.

– Ты шутник, однако, Демин. С правительственной машиной тоже была шутка?

– Нет, всерьез.

– Слава Богу. – Полковник бросил многозначительный взгляд на потолок. – А то там у нас шуток не понимают и не любят.

– А если всерьез, то понимают?

– Уже поняли, Демин. Когда замахиваются на власть, она это тут же улавливает. Так что еще как поняли. И велено тебя пригласить, поставить здесь в позу стартующего бегуна и дать пинка в зад. Чтобы впредь не гавкал на папу и маму. И мы тебе пинка дадим. Мы здесь народ исполнительный.

Терять больше, чем было потеряно, Демину уже не приходилось.

– Задницу, товарищ полковник, я не подставлю. Нужен рапорт? Напишу.

– Нахальство – второе счастье. Верно? – Рожков подпер щеку кулаком и в упор посмотрел на Демина. – С тобой говорит полковник. Слуга царю, отец солдатам. Старший товарищ по партии большевиков. А ты как с ним разговариваешь?

– Как я понял, меня один… – Демин запнулся. Хотел дать определение покруче, выразиться позабористее, но решил, что все же хамить не стоит, и потому закончил с мягкостью ниже нижнего предела: – Как я понял, меня один черт попрут из милиции. Как же, инспектор ГАИ задержал машину, которая имеет право давить людей, а ее и остановить нельзя.

– Нет, Демин, – полковник притворно вздохнул, – верняком ты кончал академию. Ну все наперед знаешь. Ну, все. Хоть стой, хоть падай. Только теперь минутку помолчи.

Полковник выдвинул ящик стола, достал оттуда пластмассовую трубочку-пенал с лекарством, выкатил на ладонь крупную розовую таблетку, слизнул ее и проглотил.

– Не переживай, академик, это не от тебя.

– Может, мне лучше уйти?

– Нет уж, давай договорим.

Демин не сдавался:

– Все и так ясно.

– Ей-Богу, академик, доведешь меня до греха.

В словах Рожкова послышалось нечто, что заставило Демина смириться:

– Молчу, товарищ полковник.

– Ты вот считаешь, что я тебя готов попереть, если следовать твоему определению. Верно? Ладно, попрем. Теперь пойдем дальше. Твое место окажется не занятым. Мне скажут: ищи людей, комплектуй штаты. А где я стану брать честных толковых работников?

– Значит, я толковый?

– Нет, ты бестолковый, но честный. Пойдем еще дальше. Тот товарищ, который над твоей макушкой гирьку повесил, сам на место инспектора ГАИ не пойдет. Пример нам не покажет. Он руководит в иных масштабах. И что мы получим в итоге? Молчишь, Демин? То-то.

– А что я могу сказать?

– Скажи хотя бы: вот полковник сидит и рассуждает мудро, по-государственному. Я одобряю, когда меня хвалят. Глас народа, знаешь ли…

Демин смекнул, что грозу проносит, и повеселел. Это не ускользнуло от внимания полковника.

– Заулыбался? Зря. Мне приказано из ГАИ тебя вытурить. Понял? И я обязан это сделать.

Демин вновь повесил голову.

– Что же ты скис? Я нашел тебе место, где твои новые благодетели искать строптивого инспектора не станут. Пойдешь в специальное подразделение?

Демин смотрел на Рожкова и не знал, что ответить. Однако с этой минуты в официальном лице, в бюрократе он вдруг увидел чего не замечал раньше: доброту, скрытую маской безразличия, причастность к человеческим страданиям, которую дают людям болезни, умение защищать своих, тех, для кого он является отцом-командиром.

– Пойду.

– Вот и ладно. Явишься к полковнику Трубину. Я ему позвоню. Держи адрес…

Так Демин вышел на очередной виток жизни, чтобы идти дальше и спотыкаться уже на других путях.

Полковник Трубин пришел в милицию переводом из армейского спецназа. Он начинал новый этап борьбы с преступностью, которая все больше приобретала черты хорошо отлаженной боевой организации. Противостоять ей теперь могли не милиционеры-одиночки, а специализированные, хорошо обученные подразделения.

Опыта подготовки таких бойцов и отработанной тактики действий у милиции пока не имелось, и Трубин начинал с нуля.

Собирать команду он стал с отбора людей.

Демин явился к нему в числе первых.

Трубин, спокойный, уравновешенный человек с задумчивыми глазами и негромким голосом, беседовал с Деминым долго и обстоятельно. Выяснил все о его армейской службе, грустно покачал головой, когда слушал рассказ о событиях, сломавших карьеру требовательного гаишника, и лишь потом заговорил о главном:

– Мне бы, Юрий Петрович, не хотелось заманивать вас в свою команду. Подумайте, взвесьте все. Недельки две вам на это хватит?

Демин удивился. Такого срока на принятие решения ему еще никогда не давали. Тем более он привык действовать без колебаний: коли надо, значит – вперед!

– Мне казалось, товарищ полковник, что согласие я уже дал.

– Верно, но может статься, что вы сами же потом и раскаетесь. Все же не на перекрестке стоять. Каждый вызов будет выездом на войну.

– Знаю. К этому я готов.

– Не торопитесь. – Трубин, казалось, поставил целью отговорить Демина, заставить его отказаться от своего решения. – У этой войны куда больше поганых сторон, чем может показаться на первый взгляд.

– Война есть война. – Демин бодрился.

Он не хотел выдать командиру своих колебаний, чтобы тот ни в малой мере не усомнился в смелости нового подчиненного.

Трубин посмотрел на Демина долгим изучающим взглядом. Ему хотелось понять, насколько искренен в своих рассуждениях лейтенант. Если это обычное бодрячество – оно пройдет само по себе. Если проявление глупости, неспособности видеть и понимать правду – уже другое. Человек, который принимается за дело с завязанными глазами, быстро разочаровывается и пугается, едва повязка спадает.

– Вы так думаете?

Демин пожал плечами. Трубин усмехнулся.

– Давайте рассуждать. На войне и у вас, и у противника одинаковые права на выстрел. Кто первым пальнет, тот и выиграл. На войне с автоматом в руках можно смолить налево и направо, если хочешь нагнать на противника страху. У нас таких прав нет. Стрелять первыми на поражение нам не позволено. Палить очередями для устрашения – значит, нагонять шухер на весь город. Короче, мы все время над провалом. Переходить его можно только по узкому мостику, который нам оставляет закон. Шаг вправо, шаг влево – и сразу поднимется шум. Пузатые чины, которые ни разу не бывали в деле, но знают законы, станут судить-рядить. Может, разборки и обойдутся, но нервов потянут изрядно.

Демин был сбит с толку.

– Не понимаю, товарищ полковник, мне что, не давать согласия?

Глаза Трубина хитро заискрились. Он взял со стола коробку с трубочным табаком «Золотое руно», открыл крышку, понюхал.

– Не думал, что ты сдашься так скоро.

На «ты» он перешел быстро и незаметно.

– Я не сдался, но вы…

– Я обрисовал то, что ждет тебя и всех нас на самом деле. Без слов о том, что наша служба нужна обществу, каким почетом она будет окружена. Об этом тебе расскажут другие. У нас проповедников хватает. Только ты им особенно не верь. Никаким почетом мы не будем окружены, и все, что станем делать, ляжет на наш страх и риск.

– Спасибо, понял.

– Не пугает?

– Нет, даже интересно.

– Тогда еще одна деталь. Все, что мы будем планировать, не должно утекать наружу. Ни с начальством, ни с кем-то другим ты не должен говорить о планах. Я не верю в то, что за хорошие деньги нас не подставят. И не в том беда, если те, кого мы хотим взять тепленькими, смоются. Хуже, если они будут знать об операции и приготовят сюрприз.

– Я не трепач.

– Кстати, как ты относишься к смертной казни?

– В смысле?

– Сейчас ее предлагают отменить. На правительство давят европейцы, наши демократы-гуманисты. Говорят, жестокостью нельзя победить преступность.

– Попустительством тем более.

– Тогда мы поймем друг друга.

За все время службы в армии и в милиции это был второй откровенный разговор с начальниками. Первый раз с ним открыто говорил полковник Рожков и вот теперь Трубин.

Во всех других случаях ему вещали о высоком предназначении службы, о необходимости верно служить обществу, власти. При этом никто не осмеливался говорить, что интересы общества и власти далеко не всегда совпадают, что чиновники все больше становятся столпами криминала, заботятся о себе, своих интересах.

Трубин незаметно сменил тему.

– Восточные единоборства? – Он спросил с интересом. – Как у тебя с ними?

– Карате немного.

– Это хорошо, что немного.

Демин впервые услыхал такое от профессионала и удивился. Обычно все, с кем он сталкивался, уверенно говорили, какие преимущества дают человеку навыки рукопашного боя. И вдруг…

– Вы всерьез?

– Еще как. Схватки с нашей клиентурой – это бои без правил. Первым делом, никто нам не станет подбирать противников по весовым категориям. Ко всему, уголовники знают приемы, которые в спорте считаются нечестными. Они их так и называют – «подлянками». Бандиту не обязательно выстоять на ринге положенное время. Один результативный удар, и можно «рвать когти» – смываться. Короче, требуется готовиться не к спортивным поединкам, а к мордобою.

– И все же приемы…

– Что приемы? Ножкой в рыло с прыжка? А ты когда-нибудь слыхал, чтобы хоть один японец во время войны в Маньчжурии свалил подобным приемом хоть одного из наших солдат? И как можно в обмундировании, в полевой выкладке подпрыгнуть и нанести удар ногой в челюсть? Русский боец испокон учился вести рукопашную в полушубке, в сапогах, с торбой за плечами.

– Убедительно.

– Но учиться будем. – Трубин снова открыл коробку «Золотого руна» и с наслаждением втянул медовый табачный запах.

– Бросили курить? – Демин участливо вздохнул. – Понимаю.

– Ты об этом? – Трубин щелкнул по жестяной крышке ногтем. – Разочарую. Не курю и никогда не курил.

По лицу Демина легко было судить о степени его удивления. Трубин усмехнулся.

– Ничего не поделаешь, люблю этот чертов запах. Вот и позволяю себе…

Пока отряд не укомплектовали штатами, Демин успел показать себя в опасном деле.

В городском управлении вызвали тревогу несколько случаев жестоких убийств и ограблений таксистов, которые произошли подряд один за другим. Убийца, как предполагалось, был один и тот же. Действовал он примитивным, но удобным способом: садился в машину позади водителя, в момент остановки накидывал ему на шею проволочную удавку и безжалостно убивал. У водителей исчезало все – выручка, документы, личные вещи.