Текст книги "«Защита 240» (с илл.)"

Автор книги: Александр Мееров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Что, Артур?

– Да ты знаешь, какая штуковина получается, черт возьми! Нет, нет, повтори все сначала.

Фридзам все еще не мог понять поведения приятеля, но повторил весь свой рассказ о происшествии в «Серой беседке».

– Так ты ничего не спутал, и ученого зовут Майкл Эверс?

– Майкл Эверс. Да в чем же дело, Артур? Расскажи толком.

– У Клайда Мэкги я встретился с товарищем, приехавшим из Порто-Санто. Он рассказывал нам о странных происшествиях в этом маленьком городишке, и похоже, что все это имеет отношение к твоему рассказу. Эдди, я бегу к Клайду Мэкги.

– Сейчас? В такую рань?

– Да, сейчас. Значит, до субботы, Эдди?

– До субботы, Артур!

3

Мирберг и Уорнер выехали из Порто-Санто.

Местные власти не прилагали особых усилий к розыскам убийц Питерсона. Мирберга даже не вызвали для дачи свидетельских показаний. Видно, чья-то сильная рука заминала это дело.

Перед отъездом доктор получил письмо от своего старого университетского приятеля.

Вблизи поселка, в котором он практиковал, – писал приятель, – появилось странное сооружение, а вскоре стали наблюдаться случаи энцефалита и засыпания летаргическим сном. Приятель Мирберга был поражен необычайным распространением летаргического сна. Письмо, вероятно, писалось в клинике. В каждой его строчке была тревога, желание поделиться с другом своими опасениями. Что делать? – спрашивал Мирберга его коллега. Мирберг, к сожалению, не мог ответить ничего успокаивающего. Ему самому нужно было как следует разобраться во всех этих событиях. Он решил даже проконсультироваться у знаменитого профессора Орвилла, который отдыхал в Майами.

Мирберг захватил с собой все материалы. На основании газетных сообщений он насчитывал по стране двадцать семь очагов эпидемии.

Оставалось проверить, во всех ли пунктах эпидемии имелись установки, подобные той, которая стояла на скале в Порто-Санто.

Уорнер же счел необходимым отправиться в Гринвилл на поиски Крайнгольца. Только Крайнгольц, по его мнению, мог разъяснить что-нибудь, только он мог помочь узнать, что творится в эфире.

До Нового Орлеана друзья доехали вместе. Оттуда доктор Мирберг через Джексонвилл направился в Майами, а Вилли Уорнер поехал в Гринвилл.

Встреча с профессором Орвиллом огорчила и раздосадовала Мирберга. Выслушав доктора, старый Орвилл весьма неодобрительно отнесся к его выводам. Они слишком фантастичны и не могут служить предметом серьезного обсуждения.

Мирберг решил подождать возвращения Уорнера из Гринвилла.

Уорнер приехал в подавленном настроении.

– Дело плохо, док. Крайнгольц продался.

– Что вы говорите, Вилли!

– Да, да, доктор, продался. И знаете кому? – Уорнер выдержал паузу и размеренно закончил. – Э-вер-су!

– Подождите, подождите, Вилли, да ведь это черт знает что получается! Ведь если это тот самый Эверс, который затевает заговор…

– Какой заговор?

– Нет, нет, Вилли, так не получится. Давайте по порядку. Рассказывайте, что вам удалось узнать о Крайнгольце.

– В Гринвилл я приехал к вечеру. Уже там, встретив Пата Глоскофа – это наш парень, мы встречались с ним на мельнице, когда я работал у Крайнгольца, – я понял, что в Пэйл-Хоум неладно. Глоскоф и рассказал мне о взрывах за «высокой оградой», о гибели Пауля Буша и исчезновении Крайнгольца.

– Этот Глоскоф рассказал вам, а вот вы, Уорнер, определенно не умеете рассказывать. Говорите толком: какие взрывы, какой Буш?

Уорнер кратко и ясно обрисовал события в Пейл-Хоум в ночь на десятое августа, и продолжал:

– Только теперь я узнал, что Крайнгольц попал в беду и поспешил в Пэйл-Хоум. Я нашел там изуродованные взрывами, обгоревшие, уже начинающие зарастать вьющейся зеленью лаборатории. Помещения виллы пусты. Из них вывезено все.

Понятно, что посещение этих печальных остатков лаборатории ничего не дало. Он так бы и уехал ни с чем, уверенный в том, что с Крайнгольцем стряслась какая-то беда, если бы не побывал у Стилла. В свое время Вилли Уорнер частенько захаживал к нему на ферму. Он решил, и на этот раз заглянуть к старику, проведать его. Старый фермер ничего также не мог сообщить о происшествии в Пейл-Хоум, повторяя уже все известное. Но когда Вилли высказал предположение, что с Крайнгольцем что-то случилось, он запротестовал.

– Старик уверил меня, что Крайнгольц процветает неподалеку от Нью-Йорка.

– Погодите, погодите, – перебил Мирберг. – Откуда же мог знать такие подробности ваш фермер, если в округе никто толком не знал о Крайнгольце и его лабораториях?

– Сейчас я расскажу, док. Его младший сын уже года два как уехал с фермы. Работал в ресторанах, в богатых домах в услужении, а недавно устроился в Вестчестере и там встретился с Крайнгольцем. Крайнгольц заправляет всеми делами у…

– У Эверса?!

– Совершенно точно, доктор. У Майкла Эверса.

– Этот Майкл Эверс сейчас здесь, в Майами. Во дворце Тайсона готовится заговор против мира и демократии. У Клайда Мэкги на днях собрались товарищи по комитету, и я рассказал о Порто-Санто, о собранных мной материалах и о наших подозрениях. Мы обсуждали с товарищами все эти события. Суждения были самые различные. Все это не так просто, Вилли. Наиболее горячие головы считали, что надо немедленно опубликовать материалы и выступить с разоблачением, ну, а кое-кто смотрит на это иначе.

– Мы немногое знаем, и торопливость может только повредить, – заметил Уорнер.

– Я тоже считаю, что мы еще очень мало знаем, – сказал доктор. – Так вот, на другой день после этого разговора к Мэкги прибежал Лаусон и сообщил, что во дворце Тайсона готовится заговор. Фридзам – это личный шофер дочери Тайсона – сам слышал, как Майкл Эверс говорил о какой-то «операции Смерч», о необходимости применить новый, невиданный способ борьбы.

– Все связывается в один отвратительный клубок! – с горечью произнес Уорнер.

– Вот-вот, Вилли. Дело начинает принимать серьезный оборот. Что вы, Уорнер, знаете об этом Стилле, который находится в услужении у Эверса?

– Парень, кажется, надежный.

– Это надо проверить. Мы должны посоветоваться с товарищами. Хорошо бы вам, Уорнер, проехать в Нью-Йорк. Там свяжетесь кое с кем и…

– В Вестчестер?

– Правильно. Приедете в Вестчестер, установите связь со Стиллом и на месте определите, что делает Крайнгольц. А пока подождем вестей от Фридзама. Едемте к Клайду Мэкги.

У Клайда Мэкги все с нетерпением ждали прихода Лаусона, который в двенадцать часов ночи должен был встретиться в баре Бэна Спеллера с Фридзамом.

Час.

Два.

Три.

В четвертом часу явился расстроенный Артур Лаусон:

– Фридзам не пришел.

Оставшиеся до совещания у Тайсона дни Майкл Эверс был очень занят. Он внимательно просмотрел все свои записи, уточнил расчеты, связался с лабораторией в графстве Вестчестер и потребовал от Кранге дополнительных данных. Кранге прислал шифрованные фототелеграммы. К субботе все было готово. Майкл мог исчерпывающе ответить на все вопросы консультантов Тайсона. Занятый этими делами, Звере все же не забыл о своем обещании Дирингу.

Заказав междугородный разговор, Эверс созвонился с Клифтоном:

– Хелло! Мистер Клифтон? Я приветствую вас. Да, Эверс. Скажите, у вас все еще имеются под рукой надежные ребята, которым вы доверяете больше, чем своему духовнику?.. Великолепно. Слушайте меня внимательно. Совершенно срочно требуется толковый автомеханик… Нет-нет, он действительно хорошо должен знать свое дело. «Работы» ему будет ровно на тридцать минут, после чего он может немедленно убираться в ваш вертеп… Но, но, Клифтон, шучу, конечно… Механик нужен не позднее завтрашнего дня. Отправляйте его сюда, в Майами, самолетом. Действуйте!

Фридзам хотя бы и невольно не должен был помешать Дирингу жениться на наследнице тайсоновских миллионов.

Трудно сказать, кто с большим нетерпением ждал субботнего вечера: Эверс, беспокоясь о том, как встретят его предложение консультанты Тайсона, Флора» которая уже ни о чем не могла думать, кроме предстоящего свидания с Эдди, или Фридзам, который сжимал в кармане ключ от «Серой беседки», думая о тайне «операции Смерч».

Мисс Флора Тайсон предоставила теперь своему шоферу полную свободу. В субботу он свободно проник в павильон, надежно укрылся там и с нетерпением ждал появления Тайсона и его гостей.

Томас Генрих Тайсон был аккуратен, и совещание началось ровно в десять.

Фридзам был доволен: компания собралась в холле, а не на балконе, и ему было отлично слышно все, о чем здесь говорилось.

Эверс сжато, излагая только суть «операции Смерч», сообщил присутствующим о результатах своих опытов.

Фридзам старался запомнить все самое главное. Многое ему было неясно, но он все же понял основную идею, казавшуюся в изложении Эверса очень доходчивой, понятной. Понял и ужаснулся. Какая страшная угроза миру! У Фридзама оставалась еще надежда на то, что консультанты, быть может, возразят Эверсу, быть может, поставят под сомнение его предложение. Фридзам с нетерпением ждал их выступлений, но его надежды не оправдались. В присутствии Эверса консультанты Тайсона доложили, что представленные Эверсом материалы правильны, «операция Смерч» технически выполнима.

– Хорошо, господа, – Фридзам узнал голос Тайсона, – вопрос достаточно проработан. Дальнейшее его обсуждение можно вынести на более широкое совещание. Я приглашу представителей концернов, которые могут быть заинтересованы в проведении операции. Помимо технической стороны вопроса, мы обсудим еще и финансовую. Это мы сможем проделать у меня, на острове Санта-Редита, в «Бизнес-Хилл», двадцать восьмого числа, ну, скажем, Тайсон просмотрел записную книжку, – в восемь вечера.

«Серая беседка» опустела, а ошеломленный Фридзам пребывал в полной растерянности. Без четверти двенадцать. К двенадцати здесь будет Флора. К черту Флору! Сейчас же, не медля ни минуты, надо повидаться с Артуром. Ведь кроме него, Фридзама, никто не знает о чудовищном заговоре, который подготовляется здесь. Надо спешить. Отсюда до гаража несколько минут ходьбы, машиной в Майами, в бар Спеллера, и все рассказать Лаусону!

Фридзам, оставив ключ в настежь открытых дверях беседки, быстро пошел к гаражу. Поджидавшие его в тени пальм фигуры двинулись ему навстречу. Еще не отдавая себе отчета в том, что он делает, скорее инстинктивно почувствовав опасность, Эдди повернул назад. Две другие фигуры выросли перед ним. Удар, другой. Путь расчищен, но стоявшие у гаража уже настигли его, двое, сраженные ударами, успели оправиться и подскочить на помощь к остальным бандитам.

Через несколько минут Фридзам, связанный, с кляпом во рту, уже лежал на полу машины, быстро мчавшейся в ночь, в неизвестность.

В воскресенье вечером в отель на Колинз-авеню к Эверсу приехал Юджин Диринг.

– С чем могу поздравить, Юджин?

– С полным провалом, старина.

– Вот как?!

– Мисс Флора отказала в совершенно категорической форме. С двенадцати ночи, то есть с момента ареста Фридзама, с нею все время истерика. Она прерывает ее только для того, чтобы попудриться. – Диринг попробовал саркастически улыбнуться, но это у него явно не получилось. – Кстати, Майкл, как вы все это устроили с Фридзамом?

– Вы слышали о деле Эрскина Тодта?

– Это научный сотрудник какого-то университета, которого обвиняют в атомном шпионаже?

– Вот, вот. У него нашли тонкие латунные таблички с выбитыми на них непонятными формулами. Мне, как физику, пришлось консультировать кое-кого по части этих формул.

– Какое это имеет отношение к Фридзаму?

– Непосредственное. Такие таблички обнаружены у Фридзама.

– У Фридзама?! – удивился Диринг.

– Да, очевидно, через него Тодт передавал сведения кому следует, усмехнулся Эверс.

– Чепуха какая-то, Майкл! – Диринг пристально посмотрел на улыбающегося Эверса. – Странно немного. Так, значит, говорите, консультировали? Думаю, здесь не обошлось без вашего Клифтона.

– Вы имеете что-нибудь против?

– Да как вам сказать…

8. ПОИСКИ

1

К станции железной дороги Никитин подбежал уже почти совсем обессиленный. Мертвенно бледный, в изорванной и перепачканной одежде, со спутанными волосами и безумно блуждающими глазами он был страшен.

Его задержали на перроне.

В линейном отделении милиции он все еще продолжал кричать, умоляя спасти его от преследователя, старался забиться в угол, укрыть голову, пугливо озирался и вздрагивал.

На утро Никитин был отправлен в психиатрическую клинику.

Титов не мог считать выполненной поставленную перед ним задачу. Его приборы помогли в какой-то мере разобраться в запутанном деле, но до разрешения задачи было еще далеко. Все больше возрастала настороженность, все отчетливее становилось тревожное подозрение и уже не оставалось сомнений, что поведение Никитина как-то связано с преступлением.

Из московской клиники, куда попал Никитин, сообщили о тяжелой форме шизофрении, осложненной перенесенной ранее контузией. Никитин лежал в отделении доктора Пылаева. Его решили лечить радиосном.

Этот совсем недавно разработанный метод лечения уже давал блестящие результаты. Десятки больных, поступивших в клинику с диагнозом – тяжелая форма шизофрении, излечивались радиосном и возвращались к нормальной жизни.

Оставалась надежда, что Никитина вылечат в клинике Пылаева и тогда можно будет получить показания, но для этого требовалось время. Пока у Титова ничего не было в руках, кроме блокнота.

Много часов напряженного труда затратили Титов и капитан Бобров, стремясь разгадать тайну маленького блокнота.

Блокнот излучает! При помощи самой совершенной аппаратуры установили, что он излучает таким же образом, как и совершенно секретный сплав БФВ, которым выстланы индикаторы Зорина. Чем это объяснить? Почему листочки, вырванные Никитиным для письма Жене, излучали? Почему бумага стала радиоактивной? Ответ мог быть только один – блокнот когда-то соприкасался с активным сплавом БФВ. Тонкие листочки этого сплава, обычно изготовляемые для индикаторов, могли попасть в блокнот, некоторое время пролежать в нем, и с тех пор листки книжки приобрели способность излучать. Чтобы проверить эту догадку, Бобров взял блокнот, – подобный тому, какой был у Никитина, вложил в него листочек сплава БФВ и, продержав его там в течение часа, вынул. Блокнот стал излучать точно таким же образом, как и изъятый у Никитина. Это тотчас было отмечено чувствительными приборами Зорина.

Сомнений не оставалось – в блокноте Никитина когда-то лежал листочек активного сплава.

Зачем?

Зачем понадобилось Никитину вкладывать в блокнот листочек сплава, который должен был храниться в особых сейфах или лишь в течение самого непродолжительного времени пребывать на лабораторных столах при монтаже приборов? Этот вопрос оставался неразрешенным.

Да, листочек сплава некогда находился в блокноте Никитина. Но когда?

Тщательная ревизия всех запасов сплава, находившихся в филиале, не дала никаких результатов. Сплав строго учитывался, и исчезновение хотя бы небольшого кусочка можно было легко выявить. Было ясно – в последнее время Никитин не мог похитить сплав. Это могло произойти несколько лет тому назад, в самом начале работы с индикаторами, когда еще не был введен строгий учет и контроль каждого грамма сплава. Но почему Никитин стал влиять на приборы только в последнее время?

Титов все больше и больше увлекался необычайными поисками, но чувствовал, что стоит перед стеной непрестанно возникающих вопросов. Вместе с тем, его восхищал методичный и вдумчивый метод разрешения этих вопросов, применяемый капитаном Бобровым.

Блокнот радиоактивен, он излучает так же, как и сплав БФВ, – значит, этот сплав находился в нем хотя бы короткое время. Но где теперь находится листок сплава? А если Никитин положил его в блокнот, а потом ему что-то помешало? Никитин вынул его и вынужден был быстро возвратить, положить на место?

Это соображение спутывало все догадки. Оно успокаивало, позволяло надеяться, что сплав не попал в чужие руки, но при этом оставалось сомнение, так ли именно происходило все это.

Нет, надо искать!

Возможно, что Никитин не успел похитить сплав, и он лежит в сейфе, или он все же похищен и передан кому-то или где-то спрятан.

Приборы 24-16 «обыскали» все возможные места и нигде – ни в филиале, ни дома у Никитина – пропажи обнаружить не удалось. Но успокаиваться было рано – ведь сплав мог быть спрятан не только на работе или дома, но в любом месте поселка, наконец в окрестностях…

Догадка возникла почти одновременно у обоих. И Титов и капитан вспомнили, что Никитин несколько раз подозрительно, настойчиво пробирался к карьеру, бродил ночью в зарослях бурьяна, как бы разыскивая что-то. Что если там…

Немедленно к карьеру!

Портативные приборы были включены, как только капитан и Титов подошли к узкоколейке. Методичное «прочесывание» всей местности, по которой несколько дней тому назад бродил Никитин, в течение долгого времени ничего не давало.

Приближалась ночь. Сумерки сгустились настолько, что под ногами трудно было различить породу, густо заросшую бурьяном. Одолевала усталость. Уже решено было отложить дальнейшие поиски до утра. И вдруг ярко вспыхнул оранжевый глазок неонового сигнала.

Вспыхнул и погас.

Усталости как не бывало. Вспышка показала – поиски не напрасны, догадка верна!

Лампочка погасла, зажглась и снова погасла.

Как долго нет сигнала!

Все новые и новые круги около того места, где впервые вспыхнул оранжевый глазок и вот… Вспышка! Еще одна. Целый залп вспышек – одна за другой, пока они не слились в постоянный, уверенный блеск глазка аппарата.

– Здесь!

Бобров остался с аппаратом на месте. Титов отправился в поселок, чтобы организовать раскопки.

Он почти бежал по шпалам узкоколейки и у поселка столкнулся с Женей Беловой.

– Иван Алексеевич!

– Женечка, это вы? Что вы делаете здесь так поздно?

– Я искала вас.

– Меня?

– Да, Иван Алексеевич, вы мне очень нужны.

– Женя, я рад, конечно, с вами побеседовать, но, если это не очень срочно, я бы просил вас… я сейчас очень спешу…

– Спешите? Так, значит, нашли?

Титов не сразу смог ответить Жене. Что она знала? Откуда могла догадаться о поисках? Следила? Что можно ответить ей? Масса вопросов промелькнула в голове с невероятной скоростью, сообразить ничего не удалось и оставалось только ответить вопросом на вопрос.

– Женя, я не понял вас. Кого нашли?

– Человека?

Титов вздрогнул и пристально посмотрел на едва белевшее в темноте лицо Жени.

– Я искала вас. Я все, все хочу сказать вам. Я так… Мне очень тяжело, Иван Алексеевич.

– Женечка, милая, успокойтесь.

– Нет, нет. Ничего. Я спокойна. Я очень спокойна. Мне только больно. Но это неважно, это пройдет, а вам нужно знать все о нем… Я должна… Я догадалась теперь. Теперь мне все ясно. Там, – Женя показала в сторону темневших бурьянов, – там погиб человек! Никитин не подал ему руки, и он погиб… Там, – закончила она тихо, – в давно засыпанной части котлована.

– Женя! Спасибо! Вы мужественная девушка, и вы поступили…

– Не надо, Иван Алексеевич!.. Я так должна была поступить… Иван Алексеевич, скажите мне… Значит, Андрей… значит он… преступник?

– Да!

2

Кончался короткий зимний день, один из самых неудачных дней в жизни Бродовского.

Просторное помещение лаборатории постепенно погружалось в темноту. Бродовский, не зажигая света, сидел перед пультом и смотрел на аппаратуру. Легкий каркас установки метра на два возвышался над фундаментом, стоявшим посреди лаборатории. Множество приборов, смонтированных на каркасе, мерцало в наступающих сумерках нежными разноцветными огоньками.

Громадные окна были такими синими, какими они бывают только в последние минуты быстро умирающего январского дня. Бродовский почему-то вспомнил елку. Память чувств, пожалуй, самая слабая у человека, но иногда чуть уловимый запах, какой-то едва припоминающийся мотив, какой-то солнечный блик на стене вдруг вызывают в нас ощущения, подобные пережитым давно-давно. Сейчас ощущения были тягостные, настроение подавленное от сознания безрезультатно проведенных опытов. Так почему же вдруг вспомнилась елка? Ведь с елкой всегда связаны такие радостные, такие светлые воспоминания. И вдруг теперь… Ах, да…

Это было очень давно. Друзья собрались у него. Родители предоставили в их распоряжение всю квартиру, а сами отправились к знакомым. Интересно было самим убирать елку, приготовлять все к празднику. Хотелось устроить все как можно лучше. Он обвил елку гирляндами маленьких разноцветных лампочек, которые должны были включиться через трансформатор. Сергей Резниченко подтрунивал, говорил, что все равно ничего не получится, но все удалось хорошо. В темной зелени хвои заискрились разноцветные огоньки, было так же сине за окнами, как и сейчас в лаборатории. Вдруг гирлянда перегорела… Как далеки теперь эти детские огорчения!

Бродовский вышел из-за пульта, подошел к приборам и еще раз просмотрел результаты анализов.

Ничего.

«А если Резниченко прав? Может быть, оценить качество излучения можно только физическими приборами и мои зеленые помощники тут бессильны? Нет, не верю!»

С того времени, как Бродовский вернулся из «экспедиции к Солнцу», многое изменилось. «Экспедиция к Солнцу»… Как мило подшучивала над ним Женя. Какой радостный был вечер: так неожиданно увидеть Леночку, снова весь вечер пробыть с ней. Да, было хорошо! С каким восхищением Лена слушала его, как загорались ее глаза во время споров о влиянии лучистой энергии на рост растений. Неужели это только увлечение идеями, неужели только… Окно медленно-медленно отплывало от перрона и за стеклом… Смелый взлет темных бровей и большие, чуть грустные глаза. Как они искали кого-то в толпе и потом потеплели, улыбнулись. Что с ней? Почему она не ответила ни на одно письмо?

«Усовершенствует растения» в Славино…

Растения, растения.

Вся лаборатория Бродовского заполнена самыми разнообразными растениями: они растут в стеклянных банках, плавают в аквариумах, пышно разрастаются в длинных ящиках с землей. Он подошел к этажерке и стал машинально перебирать в руках свисавшие с ее полок прохладные листья.

Растения так и не открыли ему своей тайны. Поиски пока не привели ни к чему.

Бродовский не на шутку злился, когда друзья все чаще и чаще начинали называть его «ботаником». Даже Сергей не понимает, что биологические объекты для него только модели. Да, да, модели, черт возьми! Находились и шутники, которые при встрече в коридорах института осведомлялись, скоро ли подешевеет мука в результате выращивания четырех урожаев в год. Пошляки!

Да разве в урожаях, как таковых, дело! Этим займутся агрономы. Радиофизика должна помочь им овладеть тайной роста.

Сделано уже немало. Начиная с того времени, когда Бродовский помогал Зорину в самом начале его работ с глушителями для «Защиты 240», исследования шли в одном и том же направлении – во что бы то ни стало дать характеристику качества излучения.

А ускоренное размножение микроорганизмов в «фарфоровом зале» в Славино! Там уже разрешена проблема влияния лучистой энергии на живые существа. Там уже подобрано нужное качество излучения, и биоизлучатели Бродовского успешно помогают получать огромные количества полезных микробов. Найдено! Теперь очередь высших растений. Как отобрать лучи, способствующие ускоренному синтезу биоксина?

Может быть, надо снова засесть в «фарфоровом зале» в Славино и там… Да, а ведь в Славино изумительные опытные «поля под стеклом», именно там проводится изучение влияния искусственных источников света на рост растений. Тайну биоксина надо искать там, в Славино… Славино. Михаил с удовольствием повторил ласковое название издавна полюбившегося ему городка. Там, в филиале института, пришли первые удачи в работе. Говорят, Леночка начала интересную работу по направленной изменчивости, и это может помочь… Но почему она не ответила ни на одно письмо, почему?..

– К тебе можно, Михаил? – показался на пороге Резниченко.

– Сергей! Старый бродяга. Здоров!

– Привет, Миша, привет!

– Ты когда приехал?

– Сегодня утром.

– И только сейчас показался!

– Не мог раньше. За это время я уже успел побывать в десяти местах.

– Да сядь ты хоть на минутку. У тебя какой-то взбудораженный, воинственный вид.

– Воинственный, говоришь? – Резниченко удобно расположился в кресле у пульта, вынул папиросу и, старательно разминая ее, продолжал: – Ты прав, воинственный. Я решил воевать. Решил бороться до конца и, думаю, мне удастся… Михаил, – Резниченко пододвинулся ближе к Бродовскому, почему-то оглянулся по сторонам и заговорил приглушенным голосом. Михаил, ты не думаешь, что есть люди, очень сильные люди, которые делают все для того, чтобы наша страна оказалась не подготовленной к борьбе в эфире?

– Сергей! Ты хорошо подумал прежде, чем сказать это?

– Разве и с тобой я не могу быть откровенным?

– Можешь. Но вот думать так ты не должен. То, что отклонили твой проект защиты, еще не значит…

– О, многое значит! Многое. – Резниченко встал, подошел к двери, резко швырнул в урну окурок и быстро вернулся к Бродовскому. – Подумай, Михаил, я еще раз хочу предложить тебе сотрудничество со мной, хочу еще раз напомнить, что ты прежде всего радиофизик.

– Спасибо.

– Не иронизируй. Ты отлично понимаешь, о чем я тебе говорю. Ты разбрасываешься, увлекаешься частностями.

– Я ищу общие закономерности.

– И углубляешь работы Зорина.

– Ну, конечно, ведь его открытие…

– Вот, вот! Его открытие! Все мы своими плечами подпираем его открытие, все мы…

– Сергей! Да что ты говоришь! Ведь мы, молодые ученые, развиваем советскую науку. Каждый из нас стремится внести свой вклад. Вспомни, как открытие Попова облетело весь мир и как тысячи ученых, техников, радиофизиков и, наконец, просто радиолюбителей развивали его. Так и открытие Зорина. Развивая его, мы…

– Остаемся чернорабочими в науке.

– Сергей!

– Да, да, чернорабочими. Не делай страшных глаз и, самое главное, не вздумай жалеть меня: «Ах, свихнулся друг. Надо направить его на путь истины!» Чушь! Мне жаль тебя. Да, да, жаль! На таких, как ты, вырастает слава зориных и сибирцевых. А я не хочу, ты понимаешь? – глаза Сергея потемнели, он вплотную приблизился к Бродовскому и почти шепотом закончил: – Не хочу!

Резниченко подошел к установке, все еще светившейся десятками разноцветных лампочек, резким движением откинул назад свои пышные волосы. На его крупном, властном лице лежали цветные пятна света, глаза блестели, и теперь он говорил громко, порывисто.

– Я не хочу строить крылья для других!.. Я хочу летать сам.

– Осторожно, Сергей… позади аппаратура.

Резниченко вернулся на землю. Он взглянул на каркас с аппаратурой, осторожно сделал шаг от нее и довольно долго молчал. Ему стало ясно Михаил не пойдет за ним. Вспышка злобы и чувство горечи и одиночества ворвались в душу разом, смятенно и беспокойно. При всей своей воинственности и упрямом желании победить во что бы то ни стало ему было страшновато оставаться одному. Он выжидательно посмотрел на Михаила. Бродовский сидел у пульта. Лицо его выражало большую озабоченность. «Михаил безнадежен, – твердо решил Резниченко. – Ему не понять, не понять никогда!»

– Сергей! – Бродовский произнес это тихо, не меняя позы и выражения лица, продолжая бесцельно смотреть на приборы. – Сергей, ты не прав.

Резниченко не расслышал, а может быть сделал вид, что не расслышал сказанного Михаилом, подошел к установке и без тени участия спросил:

– Как у тебя дела?

– Плохо.

– Плохо? – переспросил Резниченко, и в его голосе прозвучала радостная нотка.

– Да.

Бродовский поднялся и пошел к установке, вздохнул и стал выключать приборы один за другим. Погасли цветные огни, утих мерный шум моторчиков, установка замерла.

– Сегодня закончился последний этап намеченной работы и – никаких результатов. Теперь мы уже перепробовали все, весь диапазон частот, который способна генерировать наша аппаратура, и цитологические исследования не дали ничего. Тайна образования биоксина в клетках растений остается нераскрытой.

– Ну, и что же дальше?

– Думаю, надо брать пример со старика. Он правильно сделал, что переехал в свое время в Петровское, ближе к природе.

Резниченко презрительно усмехнулся.

– Ты тоже собираешься в Петровское?

– Нет, там не то, что мне нужно. Я хочу попробовать вести работы, так сказать, снизу. Хочу опять начать с простейших, с бактерий, и постепенно подбираться к растениям. Мне нужен и «фарфоровый зал» и оранжереи, в которых применяется электролюминесценция. Думаю, надо перебазировать свои работы в Славино.

– Предлог неплохой, – саркастически скривил губы Резниченко.

– То есть как предлог? – не понял Бродовский.

– Не думай, Михаил, что я ребенок.

– Да ты о чем?

– О твоем повышенном интересе к «усовершенствованию растений», – злобно ответил Резниченко.

– Дурак, – спокойно сказал Михаил.

В полуоткрытую дверь лаборатории тихонько вошел академик Зорин и с недоумением посмотрел на своих учеников.

– Простите, простите, молодые люди. О каких дураках здесь идет речь?

– Викентий Александрович!

Резниченко подчеркнуто вежливо поклонился Зорину и отошел к окну, стараясь скрыть свое волнение.

Бродовский пододвинул кресло старому академику. Зорин тяжело опустился на него, поставил между колен свою массивную палку с костяным набалдашником и оперся на нее подбородком.

– Ну-с, молодые люди, вернемся к вопросу о недостатке умственных способностей. Продолжайте.

Шутливый тон Зорина не разрядил атмосферы. Резниченко стоял у окна, Бродовский оперся о пульт, силясь придумать приемлемое продолжение разговора.

– Так кто из вас страдает этим страшным недугом? – не унимался старик.

– Очевидно, я, Викентий Александрович, – ответил улыбаясь, Бродовский.

Резниченко быстро обернулся и бросил взгляд на обоих.

– Что так, Михаил Николаевич? – участливо спросил Зорин.

Бродовский коротко рассказал о своих неудачах.

– Мне кажется, Михаил Николаевич, что вы слишком уж прочно засели в лабораториях, а надо быть поближе к природе. Всматриваться в каждый растущий листочек и размышлять. Что я могу подсказать вам? Чем помочь? Сейчас, пожалуй, ничем. Допрашивайте природу – вот мой совет.

Зорин по-стариковски обстоятельно начал перечислять все преимущества работы в Славино.

– Я предпочел бы в Славино не ехать! – отрезал Бродовский.

Зорин с еще большим энтузиазмом продолжал убеждать Бродовского. Наконец, он привел самый веский аргумент:

– Ведь в Славино у вас будет такой чудесный помощник. Да, да, Белова будет незаменимым помощником! – восторженно закончил Викентий Александрович, только тут заметив, как сузились глаза Михаила и вздрогнули плечи Резниченко. Сразу вспомнилось лицо Сергея, просившего разрешения ознакомить свою приятельницу с лабораториями в Петровском. «Так вот почему шла речь о дураках», – наконец, догадался старик.

– Михаил Николаевич, – произнес он не без строгости. – Я хотел бы знать ваше мнение. Для пользы дела, где лучше проводить работы: здесь или в Славино?