Текст книги "В тишине, перед громом"

Автор книги: Александр Лукин

Соавторы: Владимир Ишимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Жгучая тайна

Ребята ушли, в комнате стало тихо. Иногда ветер шевелил занавески на окне. Мне следовало запастись терпением и ждать. Ждать – одно из самых редких умений в мире. Банально, но факт.

Я раскрыл томик Стефана Цвейга. Но вскоре обнаружил, что мой взгляд механически скользит по строчкам, пальцы столь же механически переворачивают страницы, а я совершенно не воспринимаю прочитанного. Больше того, лишь заглянув в начало, я узнал, что читаю «Жгучую тайну».

Меня занимало совсем другое.

Я внезапно ощутил, что но мне вернулось то самое беспокойство, та тревога, что угнетали меня после дня в заводской секретной части. Точнее, они и не исчезали вовсе, а лишь, оттесненные делами и хлопотами, слабо пульсировали где-то в глубине сознания.

Мне стало не по себе. Я никак не мог сосредоточиться. «Что-то» было по-прежнему расплывчатым, текучим, неуловимым…

Большая Морская, 4

Кирилл вразвалочку шел по Нижнелиманску. Учебный год в школах окончился, и улицы кишели разновозрастной детворой. Оголтело носились опьяненные свободой мальчишки. Что же касается их сверстниц, то те предпочитали развлечения более чинные – играли в «классы» или прыгали через скакалочку.

Вот две девчонки, одна уже большая, может, из пятой группы, другая совсем крошечная, расчертили свои «классы» прямо на дороге. Кириллу бы сойти с тротуара на мостовую. Но он неожиданно для самого себя выкинул такое, что не мог себе потом объяснить: поджал ногу и впрыгнул в первый «класс», легонько стукнул носком парусиновой туфли по камушку, тот влетел в следующий квадрат, Кирилл скакнул вслед и хотел уже снова ударить по камню… но спохватился: подумать только – это чекист Ростовцев идет на важное задание! Какое счастье, что не видел Славин!

Но кто же он все-таки, тот таинственный адресат посольского приглашения? Вражеский разведчик? Мирный обыватель, занесенный судьбой в чужую страну, которая стала ему своей? Как бы то ни было Кирилл был твердо уверен, что сумеет раскусить Вермана. Под каким же предлогом проникнуть к нему, в тот самый дом четыре по Большой Морской?

Вот и Большая Морская. Кирилл то и дело взглядывал на жестяные таблички у калиток и ворот: ржавые и только что выкрашенные во всевозможные колеры, написанные кое-как, лишь бы висели, и сработанные мастерски, даже со щегольством. Вскоре пошли сады, все чаще попадались легкие и нарядные дачные коттеджи. Потянулась, по сути дела, не городская, а дачная улица.

…Десятый номер… Восьмой… Через дом – жилище Вермана. Кирилл вдруг взволновался и замедлил шаги, чтобы успокоиться. Это волнение было ему неприятно. Любые проявления эмоций он с презрением припечатывал кратким приговором: «Нервишки шалят…»

За домом номер шесть улицу пересекал овражек; по дну его журчал ручей. Ступив на переброшенный через овраг мостик, Кирилл приостановился и взглянул на противоположный склон. По склону пышно разрослись деревья, сквозь их гущину не просматривались очертания здания.

Миновав мост, Кирилл оказался на той стороне оврага и, взбежав по пологому склону, остановился как вкопанный.

Перед ним, обнесенный полуразвалившейся каменной оградой, открылся пустырь. Из-за ограды, вдоль которой с внутренней стороны тянулся кустарник, выглядывали заросшие бурьяном груды обгорелого кирпича, обломки каких-то досок, кучи мусора.

«Может, это не тот дом? – на секунду мелькнула жаркая надежда, и Кирилл, как в детстве, когда очень чего-нибудь хотел, даже зажмурился. – Пусть будет не тот…» Но, открыв глаза, он был сразу отрезвлен реальностью: номерная дощечка на уцелевших воротах равнодушно информировала, что развалины и есть дом четыре.

Кирилл прошел по улице дальше. Во дворе перед низенькой, совсем сельской хатенкой – домом номер два – простоволосая женщина в сарафане развешивала на веревке белье. На вопрос, давно ли сгорел соседний дом, она словоохотливо ответила:

– А хто его знае. Балакають, шо рокив тому пять альбо десять. Народ кругом усэ новый. Мы и сами туточки тильки другий рок…

Кирилл возвратился к пепелищу.

Он вошел в ворота, хотя проще было перешагнуть через бывший забор, и побродил по пустырю. Видно, здесь когда-то располагалась небольшая, уютная усадебка. Воображение Кирилла быстро воссоздало ее по действительным и мнимым контурам и вехам.

Вот где жил человек, заслуживший высокую награду германского правительства, которая искала его чуть ли не десять лет! В голове Кирилла мигом сложилась история молодого немецкого офицера (конечно же, офицера!), который отличился на войне, в окопах, а в дни германо-австрийской оккупации Украины попал в Нижнелиманск и расположился на постой в этом зажиточном доме. У владельца усадьбы, естественно, была красавица дочь, и между нею и офицером вспыхнула бурная любовь. Вскоре после войны демобилизовавшийся офицер вернулся сюда, женился и остался здесь навсегда.

Но покой его был нарушен. Германская разведка, узнав, что в России осел кавалер Железного Креста, решила, что лучшего резидента нельзя пожелать. Поэтому ему и направили через посольство письмо. Берлинские господа решили завербовать беднягу двойным приемом: во-первых, сыграть на патриотизме, а если это не поможет, – шантажировать: мол, немец, живущий в Советской России, получив такое письмо, будет бесповоротно скомпрометирован. Рано или поздно ему несдобровать. Единственное спасение для него – переменить место жительства, скрыться из виду ГПУ. И начать работу для фатерлянда. Этот трюк удался, и Верман потому и исчез из Нижнелиманска.

Минуту, минуту. А был ли Верман здесь в 1926 году? Может, пожар случился раньше? Как сказала та женщина – пять или десять лет назад… А может быть, семь? Тогда как раз и получается двадцать шестой год… Эврика! Как же он раньше не понял, в чем дело?! Да ведь этот пожар – дело рук самого Вермана! Несомненный факт! Чтоб была причина внезапного отъезда! А то ведь как бы получилось? Жил человек, жил, добро наживал, с чего бы это ему ни с того ни с сего все бросить и сняться с насиженного места?! Подозрительно? Подозрительно. Этак далеко не уедешь. А пожар – пожар все преотлично объясняет. Тяжко человеку оставаться на пепелище, он забирает чад и домочадцев и уезжает. Куда – никому не говорит, потому как сам не знает. В общем, куда глаза глядят. Может, и вправду далеко? Но нет, скорей всего близко. Вот ведь и Алексей Алексеич все время повторяет: им нужен Нижнелиманский судостроительный завод. А, с другой стороны, могли и подальше резидента отправить, тогда дело, понятно, осложняется. Вполне возможно, что придется ему, Кириллу (конечно, ему – кому же еще? Кто все это размотал?), отправляться в дальнюю командировку… Понятно, не одному: одному такую историю не осилить. Наверно, Каротин даст ему в помощь Славина. Хотя, может, Славина и себе оставит, а мне вытребует кого-нибудь еще из Одессы или из здешних ребят… тоже есть неплохие чекисты, вот, скажем, эти двое – Гриша и Сергей. Или Денис Антоныч – тот бритый, что во дворе «солнышко» крутил…

Словом, дело за тем, чтобы найти Вермана. Что там говорить – это как еще не просто! Но раз надо – значит, надо. И он, Кирилл Ростовцев, разобьется в лепешку, однако найдет его а ту при, фр. Во что бы то ни стало.

Тринадцатый номер

– Добрый день, господин Вольф. – Портье в своей ложе в углу вестибюля привстал, оторвавшись от массивной книги приезжих. – Ваша телеграмма получена, и номер вам забронирован. Будьте любезны паспорт.

Полноватый блондин в светло-сером костюме и мягкой шляпе, с небольшим желтым кожаным чемоданом в руке вытащил из внутреннего кармана документ. Портье снова сел и, почти водя носом по строчкам (он был близорук, но стеснялся носить очки), внес имя Герхардта Вольфа в книгу.

– Паспорт остается у нас. Вы можете получить его в любой момент, когда надумаете нас покинуть. Таковы правила. – Портье словно извинялся за существование обременительных правил.

– Я знаю. – Вольф говорил по-русски без акцента. – Куда мне идти? – Он широко, простодушно улыбнулся.

– Ваш номер шестой, на втором этаже. Я вас провожу.

– Спасибо.

Номер, отведенный представителю «Контроль К°», был просторен и уютен. Он состоял из двух комнат с уборной и ванной. Портье открыл дверь и сделал приглашающий жест.

Опустив чемодан на пол, Герхардт Вольф огляделся.

– Великолепно! – сказал он. – Люкс! Но, знаете ли, это мне не подойдет.

– Вы отказываетесь от этого номера?!

– Увы, увы! – Вольф опустил углы губ и прикрыл веками широко расставленные глаза, изображая крайнюю степень сожаления.

– Воля ваша. – Портье, кажется, был даже обижен. – Уж не знаю, что вам и подойдет тогда. Лучший номер в отеле.

– Именно, именно, – подхватил немец. – В том-то и дело. А мне надо попроще, поскромнее. Я, видите ли, ограничен в средствах. Фирма на всем экономит. – Он улыбнулся своей щедрой, простодушной улыбкой.

– Хорошо. Идемте в номер десятый. Но имейте в виду, господин Вольф, он куда менее удобен. А разница в цене не так чтоб уж очень большая.

– О, копейка рубль бережет.

Десятый номер был тоже неплохой, но однокомнатный.

– Этот вас устроит?

– Мои личные потребности минимальны. Ведь я лишь солдат-от-коммерции! И лотом, я к вам всего дня на три, не более. Здесь мне все было бы по душе, если бы… – Вольф, не выпуская чемодана, подошел к окну, толкнул фрамугу и сквозь распахнувшиеся створки оглядел двор своими широко расставленными глазами. – Каждый из нас – человек, у каждого из нас – маленькие слабости. – Он повернулся спиной к окну. – Люблю, чтоб окно смотрело на улицу. В жизнь, так сказать. Обожаю шум, толпу. Каприз, знаете ли. Может, у вас найдется для меня такой номер? Где-нибудь в конце коридора?

Портье надел очки.

– Вы серьезно, господин Вольф? Странно. Все хотят жить спокойнее, а вы… Окна на улицу! Но раз вы так желаете…

Пожимая плечами и бормоча под нос, портье повел представителя «Контроль К°» в самый конец коридора.

– Но имейте в виду, господин Вольф, номер – тринадцатый. Некоторые отказываются.

– О, не беспокойтесь! Можете даже поселить ко мне черную кошку. И, между прочим, сегодня понедельник. Я абсолютно лишен предрассудков.

Портье в полутьме коридорного тупика никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь распахнулась, и в коридор хлынуло солнце. Входя в свою комнату вслед за портье, Вольф на пороге оглянулся. Напротив шоколадно золотилась в солнечном луче дверь с броской буквой «М».

– Замечательно! – воскликнул немец. – И до туалета рукой подать! – Он по-домашнему швырнул желтый чемодан под кровать. – Благодарю вас, – сказал он с внезапной усталостью и сел в кресло. – Пять минут отдыха – и по делам.

Портье вышел, тихо притворив за собой дверь.

Диалектик Славин

– Он поехал прямо на пристань, в хлебные амбары. Зашел в лабораторию и потребовал тут же сделать несколько выборочных анализов: у него, мол, сведения, что в этой партии пшеницы – жучок. Сделали. Никакого жучка нет. Извинился. Но ему, видите ли, кажется, будто у зерна повышенная влажность. Сам замерил! Дотошный. И дело, видно, знает. Влажность оказалась и вправду чуть выше нормы. По телефону вызвал представителя «Экспортхлеба», составили акт. И вернулся в гостиницу. На пристани ни с кем наедине не оставался. В лаборатории был заведующий, две лаборантки. От «Экспортхлеба» приехал сам заведующий конторой. А я сошел за кладовщика. Уж будьте уверены, глаз с этого Вольфа не сводил.

– Предположим. По дороге с пристани он куда-нибудь заглядывал?

– В том-то и дело, что никуда. Я его Грише с рук на руки передал. Гриша от него не отрывался. Вольф даже обедать никуда не заходил. Так всухомятку и пожрал в номере.

Мы со Славиным подводили итоги дня, стоя плечом к плечу перед окном нашего номера.

– А вечером он отправился в кино на «Рваные башмаки». Ну, думаю, вот где разгадка! Наблюдаю, кто к нему подойдет. Представьте – никто.

– А у него что? – Славин кивнул в сторону Кирилла, который сладко спал, укрывшись одеялом до пояса; его выпуклая грудь с выпуклым рельефом мышц мерно двигалась вверх-вниз.

– Я послал его в иностранный стол горсовета. Ни одного Вермана среди германских подданных, живущих или живших в Нижнелиманске, там не числится.

– Ни одного?

– Ни одного.

– Вот тебе и сэгви иль туо корсо… Расстроился Кирилл?

– А ты?

– Так что я! Вольф-то еще не уехал. Посмотрим, что он завтра будет делать.

– Посмотрим.

– Посмотрим. И все-таки что-то тут не так – я про то, как он номера менял. По-моему, вы, Алексей Алексеич, не совсем правы.

– Ох, упорный ты парень, Славин! Все-таки вернулся к перемене номера.

Когда он в начале разговора рассказал мне, как Герхардт Вольф вселялся в нашу гостиницу, я невольно рассмеялся. Славин, который увидел в этом эпизоде нечто таинственное и многозначительное, даже разозлился. «Успокойся, дружище, – сказал я ему, – не сердись. Вольфовский трюк стар, как мир. Он понимает, что ГПУ, конечно, за ним следит и, значит, может подсунуть ему «подготовленные» апартаменты. Значит, от предложенного номера надо отказаться!» «От первого – это ясно. Но зачем же и от второго?» «Так я ж тебе о чем толкую? Трюк стар. Вольф знает, что мы этот его ответный пируэт тоже знаем. И можем «подготовить» еще один номер. На всякий случай. Вывод? Надо и от второго номера отказаться. Перестраховаться. На всякий случай». «Может и так, – неохотно процедил Славин. – С точки зрения формальной логики». «А ты диалектик». «Стараюсь». «И что же тебе нашептывает диалектика?» «Она нашептывает мне: во всем сомневайся. И я сомневаюсь, что Вольф стал бы хитрить, страховаться и перестраховываться, если бы он не предполагал использовать свой номер для дела!» «Усложняешь, дружище. В действительности все проще. И не все заранее разложено по полочкам». «А вот увидите, Алексей Алексеевич! Ну, послушайте, ведь он прямо-таки «навел» портье на тринадцатый номер. Именно на тринадцатый: попросил с окнами на улицу и в конце коридора. Вот я уверен, если бы Вольфу сразу предложили вместо шестого тринадцатый номер, он тут же бы согласился». «Ну, это уже из области ненаучных предположений. Во всяком случае, если ты уверен, – отстаивай свою версию. Доказывай. Окажешься прав – тем лучше для нас…»

У меня остаются усы

Сделав зарядку и тем укрепив свой дух – а дух явно нуждался после событий позавчерашнего дня в укреплении, – Кирилл упрямой походкой отправился снова в архив.

– А вдруг найдется еще что, – почти утвердительно сказал он.

Я брился, собираясь на завод. Что-то внутри у меня ныло не переставая, и сегодня я просто-таки не находил себе места. Не знаю, что именно – интуиция, вторая сигнальная система или черт знает что еще, покуда не открытое человечеством, – буквально толкало меня на завод. «Походи, походи там, посиди, посмотри» – шелестело во мне.

Разглядывая свою физиономию в трюмо, я соображал, не оставить ли мне маленькие усики. Вдруг открылась дверь – и вошел Славин. В зеркало я видел, как он, стараясь не сойти с какой-то воображаемой тропы, добрался до кирилловского кресла и осторожно опустился в него, словно боясь что-то в себе расплескать.

– Что с тобой, милый? – осведомился я и стал скоблить левую щеку, перенеся решение проблемы усов на последний этап бритья.

– Да нет, ничего, – равнодушно сказал он, но голос его предательски дрогнул.

– А все же?

– Вольф уехал.

– Когда?! – В зеркало, вытаращив глаза, на меня глядела физиономия с белыми мыльными усами.

– Только что. Утром встал, спокойненько позавтракал внизу в ресторане. А как вернулся, все закрутилось в диком темпе. Он мигом собрал свои вещи, сдал ключ, расплатился, послал за извозчиком и – на пристань.

– Что ты по этому поводу думаешь?

– Алексей Алексеич, вы прочно сидите?

– Прочно.

– Положите бритву.

– Ладно, ладно!

– Алексей Алексеич, в одиннадцатый номер…

– Ну?

– Это соседний с вольфовским. Между прочим, между ними есть дверь. Она заперта, но подобрать ключ ничего не стоит.

– Ну и что?

– В одиннадцатый номер вчера вечером въехал некто Фридрих Верман.

Я схватил полотенце и одним махом стер с лица пену. Так у меня остались усы…

Вольф-Верман

Человек с сакраментальной фамилией Верман появился в Нижнелиманске!

Мы искали посольского адресата по картотеке иностранного стола, выясняли, знают ли что-нибудь о нем в горотделе ГПУ, нашли пепелище его дома по Большой Морской, а Верман преспокойно приехал в город и остановился в нашей гостинице. При этом поселился рядом с Герхардтом Вольфом. А Вольф тотчас после его приезда срочно покинул Нижнелиманск. Похоже, что уполномоченный пресловутой «Контроль К°» только Вермана и ждал.

Ситуация заслуживала самого пристального внимания.

Поэтому Славин получил срочное задание: выяснить, кто такой Верман, откуда он прибыл, какова легальная цель его приезда. Нащупать связи Вермана в Нижнелиманске.

Снова «Жгучая тайна»

« – …Что я вам сделал, что вы меня и знать не хотите? Почему вы со мной обращаетесь, как с чужим? И мама тоже. Почему вы всегда отсылаете меня? Разве я вам мешаю или я в чем-нибудь виноват?

Барон смутился. В голосе мальчика было что-то, что его пристыдило, тронуло. Ему стало жаль простодушного мальчугана.

– Эди, ты дурачок! Просто я сегодня не в духе. А ты хороший мальчик, и я тебя очень люблю. – Он крепко потрепал Эдгара за вихор, но отвернулся, чтобы не смотреть в полные слез, молящие детские глаза…»

Город давно спал. Спали постояльцы гостиницы в своих казенно-комфортабельных номерах. На соседней широкой кровати мерно дышал во сне Кирилл, в его откинутой руке была зажата потухшая папироса. Я оторвался от книги, и на миг мне показалось, что в мире осталось одно-единственное бодрствующее человеческое существо – я.

Было душно. Я читал Цвейга. Мысли мои катились по двум параллельным колеям, не мешая друг другу. Одна была заполнена тем, что я читал, – жгучей, тайной схваткой трех людей – мужчины, женщины и ребенка. Я следил, с каким точным, почти пугающим прозрением, с какой жестокой добротой препарировал великий австриец души своих героев, обнажая передо мной тончайшие внутренние движения, скрытые мотивы, погружая меня в атмосферу грозной неотвратимости событий.

И в то же время я думал о совсем других событиях, ничем не связанных с новеллой Цвейга – ни местом, ни временем, ни настроением, ни сталкивающимися силами. О секретных материалах, попавших в руки японцев. О конструкторском бюро судозавода. О Грюне и Вольфе. О Вермане. Обо всем тайном, во что нам еще надлежало проникнуть. И все-таки я смутно ощущал некую связь между чуждым мне миром цвейговской новеллы и той реальностью, что властно ворвется к нам с первыми лучами солнца. Точнее – связь между писательским, аналитическим скальпелем и искусством анализа, без которого не можем обойтись и мы, чекисты.

Я снова погрузился в книгу. С возрастающим напряжением ждал развязки. Страницы сменяли одна другую, складывая причудливую вязь слов, чувств, мыслей, фактов в цельную пластичную картину. Читая, я машинально пытался сгладить пальцем бугорок на книжной странице.

«…Эдгар, насмешливо улыбаясь, сделал шаг к ней.

И тут же почувствовал ее руку на своем лице. Эдгар вскрикнул. И, как утопающий, который судорожно бьет руками, ничего не сознавая…»

Бугорок на листе упрямо не желал исчезать. Это раздражало, мешало читать, прерывало течение мыслей.

«..Этот крик вернул ему сознание. Он пришел в себя и понял всю чудовищность…»

Черт побери, что это за упрямый бугорок! Почему не удается его сравнять?

Я перевернул лист и обнаружил, что меж страниц застряла сухая хлебная крошка. Отыскав причину, я испытал облегчение. Забавно! Какая, однако, мелочь может повлиять на наши нервы…

Щелчком я сбросил крошку. В гладкой поверхности бумаги осталась четкая вмятина.

Я перевернул страницу.

«…Он бросился к двери, сбежал с лестницы, выскочил на улицу – скорей, скорей, будто за ним гналась целая свора собак».

Глава кончилась. Я приостановился и перевел дыхание, словно это я только что очертя голову выскочил из земмерингской гостиницы.

На этом листе тоже отпечаталась вмятинка от хлебной крошки, но только помельче, чем на предыдущем. На следующем вмятина была совсем уже почти незаметной.

И тут какая-то, еще расплывчатая ассоциация мелькнула в мозгу. Но не исчезла, а вернулась, задержалась и обрела некую четкость очертаний, словно киномеханик поворотом винта сфокусировал на экране кадр.

Догадка стегнула молнией.

Стояла глубокая ночь. Мне предстояло изнывать в бессоннице еще несколько часов.