Текст книги "Ювенальная полиция"
Автор книги: Александр Фадеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Александр Фадеев
Ювенальная полиция
«Тамбовское дело»: органы опеки пытались изъять ребенка на основании того, что первые два месяца, пока мать кормила его грудью, он не добирал веса, и поместили его в больницу.
«Ясеневское дело»: не дождавшись своей 8-летней дочери после уроков, изумленная мать узнала от педагогов, что девочка «обнаружена» в школе «безнадзорной» и «беспризорной» органами опеки и попечительства, в связи с чем отправлена в приют; вернуть ее смогли лишь через несколько месяцев.
«Питерское дело»: 6-летнюю девочку забрали в детдом, по «свидетельству» опеки, что в день их визита девочка была грязная и неухоженная (хотя в этот день вообще была с отцом на море).
Солнечный луч с трудом пробился сквозь грязное окошко подъезда, скакнул по растрескавшейся стене, покрытой десятком слоев казенной масленой краски, и отразился в потолок от массивной полированной болванки, оканчивающейся округлым набалдашником. Тяжелый полицейский таран гулко ударил в древнюю металлическую дверь кирпичного цвета. Громовой удар набатом пронесся по подъезду старенькой хрущевки. Резко заныли зубы. Мишка досадливо поморщился под глухим забралом PASGTа[1] – хваленная американская защита не спасала от добротного удара железом по железу. Говорил же он, что не бить, а вскрывать надо! Дверь наружу открывается, чего, спрашивается, долбить-то?! А что теперь? Промахнулись, нашумели, всполошили народ. Наконечник тарана оставил внушительную вмятину на облупившейся поверхности далеко от замка. Ровесница становления российской демократии устояла. Хоть и выглядит позорно, а держит не хуже современных броневорот фирмы Guardian. Жаль плюнуть от досады нельзя – забрало мешает.
Дюжие молодцы группы оперативного вмешательства ЮП[2] резко выдохнули и нанесли еще один удар. В этот раз получилось удачнее. Замок устоял, но по стенам вокруг дверного проема зазмеились трещины. Ниже по лестнице хлопнула дверь, загомонили люди. Кто-то из социально-активных жителей подъезда решился выглянуть и пригрозить полицией, если шум не прекратится. Потом забубнил местный участковый – забавный лысый пузан с маленькими красными глазами и сизым носом. Скандал моментально стих. Раз шумит сама полиция, значит так надо.
– Петрович, – Михаил не выдержал и вызвал командира, – мы так и будем ждать, пока «бараны» ворота снесут, или все-таки фомкой?
Петю с Гришей за глаза (а кто и прямо в лицо) в отряде называли «баранами». Специализация у них такая. Кто-то снайпер, кто-то специалист по рукопашному бою, у кого-то лучше всего получается по отвесным стенкам бегать, а вот братья Гавриловы обожали вскрывать помещения. Любые – квартиры, гаражи, сараи. Чем больше шума, пыли и разрушений, тем лучше. Там, где можно обойтись ударом ноги, требовали кувалду, деревянную дверь выносили тараном, а уж на железную сам бог велел подогнать БТР или заложить ящик взрывчатки. Прозвище емко объединяло наклонности и умственные способности. Бараны – они же что? Правильно, как новые ворота увидят, так надо рогами их, рогами!
Майор Сеглов, в миру просто Петрович, витиевато выругался, подразумевая, что все у него в группе умные, один он, их командир, дурак. Мишка обиделся и прервал связь. Понятно, что руководство уже осознало свою ошибку и ищет на ком сорвать злость. Попал под раздачу из лучших побуждений, называется. Сейчас еще и виноватым окажется, что не настоял перед операцией на варианте со взломом. Дудки! Прапорщик Серых козлом отпущения не будет! Ну и что из того, что Мишка пришел в отряд позже всех, ходит в самом маленьком звании, и к его мнению относятся снисходительно? Остальные вон уже лейтенанты и капитаны, одному ему прапорщика дали. Образования не хватает. Кто же виноват, что когда он заканчивал последний курс училища, вышел новый закон о трудоустройстве выпускников? Теперь после фазанки или технаря можно только на завод или в армию, но никак не в институт. Получил новоиспеченный слесарь по эксплуатации и ремонту газового оборудования диплом и крепко задумался. Практика в «Томскоблгазе» оставила тягостное впечатление. Сырые подвалы, травящие газ трубы, вонь как от тухлых яиц. И полное отсутствие перспектив. Вечно поддатый наставник Иван Лукич с гордостью рассказывал о славном трудовом пути от практиканта до слесаря шестого разряда, дрожащей рукой разливая ученикам дешевую водку в пластиковые стаканчики.
Брр, Мишка поморщился, вспоминая тот противный вкус. Нет, такой жизненный путь его не прельщал. Он и в училище-то пошел после девятого класса лишь потому, что там учили бесплатно, да еще и кормили обедом. И стипендию давали, что было немалым подспорьем для семейного бюджета. Одна мамка совсем не справлялась с ее грошами на должности старшего библиотекаря. А вот работать по полученной специальности не хотелось. Правда, в начале брезжила надежда, что всемогущий «Газпром» примет в свое лоно специалиста по газовому оборудованию, но первый курс и общение с выпускниками иллюзии развеяли. Молодые специалисты никому не нужны, кроме муниципального «Томскоблгаза» с его смехотворными зарплатами. А в другое место не возьмут. Обязан ты государству по новому закону. Будь любезен оттрубить пять лет именно тем, на кого учился, а иначе верни деньги за обучение, да еще по коммерческой стоимости. Учился на слесаря в районе бетонного завода на окраине Томска, а заплати как за экономиста, получившего диплом в элитном лицее губернаторского квартала. И не дай бог устроиться в паршивенький автосервис или строительную шарашку. Обязан каждый квартал представлять справку с работы в отдел выпускников[3]. А иначе плати. Оставалась армия. Здоровьем не обижен, и судьба забросила вчерашнего слесаря в дивизию имени Дзержинского в пятый отдельный оперативный полк. Не спецназ ГРУ конечно, но все-таки. После службы Михаила Серых без разговоров взяли сначала в областной СОБР, а через несколько лет, после образования ювенальной полиции, в группу оперативного вмешательства. Так называемая ГОВ Управления ЮП УМВД России по Томской области. Гордо звучит! Правда, злые языки болтают, что ощетиниваться штурмовыми группами ювеналы начали после серии вооруженных конфликтов с разгневанными родителями, взявшимися за оружие. По телику об этом не говорили, но Мишка кое-что читал в подпольной зоне Интернета, доступной лишь через запрещенный браузер Freedom от не менее запрещенной компании «Navalny Soft». Блоггеры наперегонки помещали на свои странички «достоверные» случаи и рассказы очевидцев, зачастую «от первого лица». Казалось, по всей стране шла кровопролитная война между органами соцзащиты и родителями детей, попавших в трудную жизненную ситуацию, или «дети в ТЖС», как стало модно говорить с экрана телевизора. Серых был твердо убежден, что это все полная ерунда. Перегибы есть, а куда без них в России-то?! Как говорят, если в Москве стригут ногти, то за Уралом рубят пальцы. Но чтобы стрелять? Да ну, чушь какая! – говорил он сослуживцам по СОБРу. Правда, перейдя в ЮП, Михаил часть иллюзий утратил. Стрелять не стреляли, но вот с кулаками, молотками и ножами бросались часто. Работа инспекторов департамента по вопросам семьи и детей вошла в список рискованных профессий. Приходилось их защищать. Обычно хватало пары сотрудников ЮП, лишь в редчайших случаях привлекали группу оперативного вмешательства. Вот как сегодня, например.
Все началось с банального звонка в дежурную часть отдела полиции номер один, больше известного в народе как Кировский РОВД. Прокуренный женский голос невнятно бубнил в трубку о старике-соседе, заморившим голодом малолетнюю внучку. Молодой лейтенант переадресовал звонок дежурному по ЮП. На дворе стояла ночь, особого внимания информации не придали, лишь зафиксировали в журнале обращений граждан. Мало ли что там кому привиделось? Кто будет ехать на такой вызов в три часа ночи? Ладно бы там шум, крики, плач, а ТЖС – это дело нудное, долгое. Дежурного следователя буди (дрыхнет у себя в кабинете), запрос в органы соцзащиты подавай, представителей областной администрации ищи. И все это ночью! Ну его, решил дежурный ЮП и со спокойной совестью переложил решение проблемы на дневную смену. Прочитав журнал, сменяющий капитан лишь пожал плечами и скинул информацию на планшет следователю. Инструкция требовала провести предварительную обработку заявления на уровне дежурной части, то есть, все то, что поленился сделать его коллега, дежуривший ночью, но капитан решил не заморачиваться. Негласная война между следственной частью и дежуркой шла уже давно. Первые считали, что коллеги недостаточно прорабатывают вопрос и дают неполную информацию, вторые жаловались начальству, что их изводят мелочными придирками. Следователь, прочитав информацию на планшете, скрипнул зубами и выругался – день обещал быть нудным. Официальная процедура требовала сделать запрос в адресный стол, детский сад или школу, органы опеки, вызвать представителей Белого дома[4]. Да что за напасть?! Пятница же! Где он всех найдет?! Закон отводил на регламентные действия всего три часа.
Следователь уложился в предписанный срок. В итоге выяснилось, что, действительно, по указанному адресу проживает мужчина пенсионного возраста, с ним прописана пятилетняя девочка. Родители развелись, когда дочке исполнился год, мать лишили родительских прав из-за систематического пьянства, отец от воспитания отказался сам, и дед остался единственным близким человеком маленькой Олечке. По номеру определили заявителя. Им оказалась соседка этажом ниже. Никаких жалоб из садика и детской поликлиники в органах опеки не нашли. Казалось, все в норме, но этот дурацкий ночной звонок... Реагировать на сигнал все равно придется – в журнале дежурного осталась запись. Следователь отправил в указанный в справке адрес лейтенанта инспекционного отдела ЮП, двух сотрудников опеки и попечительства Кировской администрации и успокоился.
Лейтенант Скворцов настойчиво терзал грязную кнопку звонка, установленного, судя по дешевому пластику и скучному «дзыыннь», еще в прошлом веке. Две дородные тетки-попечители громко сопели за спиной, не с их комплекцией совершать пешие марши на четвертый этаж.
– Дед там совсем глухой что ли?! – наконец не выдержала одна из дам и, оттерев сотрудника ЮП плечом, забарабанила массивным кулаком в грязно-коричневую дверь.
Странное дело, это подействовало лучше пронзительной электрической трели. В квартире послышалась какая-то возня, раздался шум шагов, звук открываемой внутренней двери, и энергичный баритон, совсем не похожий на старческий фальцет, спросил: «Кто там?»
Лейтенант не успел открыть рот, как вторая попечительница, стоявшая сзади, громко заорала:
– Дед! Открывай! Мы из органов опеки. Жалуются на тебя – внучку голодом моришь.
Скворцов мысленно выругался – ну не дура ли?! Судя по голосу, какой там дед? Да и кто так сразу в наше время заявляет, что ювеналы пришли, да еще по жалобе? Лейтенант в ЮП со дня основания и насмотрелся всякого. Чтобы там не вещали с высокой трибуны представители президента по правам человека, а народ совершено не радовался приходу защитников детей от их родителей. Пусть лучше «говнюки» вперед идут. «Говнюками» коллеги ласково называли Группу Оперативного Вмешательства. А что? Созвучно: Ты откуда? Из ГОВ. А, ГОВнюк.
– Не помешали бы они сейчас, не помешали, – тревожно думал Скворцов.
Недалекая умом попечительница сразу создала неприятную атмосферу для общения. Дверь не открывали. За ней стояла тишина, нарушаемая каким-то шевелением в глубине квартиры. Кто-то что-то ворочал, перекладывал, шуршал бумагой.
– Может документы по опеке над внучкой ищет? – тешил себя надеждой лейтенант ЮП.
Дверь распахнулась наружу, едва не сметя с крошечной лестничной площадки незваных гостей, – еле успели шарахнуться назад. На пороге стоял высокий седой мужчина в десантной тельняшке, спортивных штанах и с автоматом «калашников» наперевес. Энергичная дама, молотившая до этого в дверь, икнула от испуга, вторая пискнула что-то неразборчивое, а Скворцов покрылся испариной, пытаясь вспомнить: брал ли он с собой оружие или нет. А если брал, то где оно? И откуда, черт возьми, у обычного деда оказался, судя по длине и калибру ствола, старый добрый АК-47? Чуть позже, разглядев пластиковые ствольные накладки, лейтенант решил – это «Сайга», а не «калашников». Да и наметанный глаз отметил короткий магазин на патронов на десять, а не стандартный «рожок». Легче от этого не стало. В упор и такого количества хватит. Оставалось героически броситься вперед и закрыть собой женщин.
Правда, делать этого жутко не хотелось. Жить хотелось, домой вернуться, жену обнять, достать из холодильника пиво – святое дело в пятницу. Все равно лейтенант сделал шаг вперед, закрыв собой попечительниц.
Мужчина, не мигая, смотрел в глаза Скворцову. На женщин внимания не обращал, то ли не считая их угрозой, то ли предполагая разобраться с ними позже.
– Внучку не отдам, – твердый, очевидно, привыкший отдавать приказы голос разнесся по подъезду.
– Бывший военный что ли? – промелькнуло в голове у сотрудника ЮП. – Ну да, скорее всего. Тельняшка, выправка, уверенность в себе. Да наверняка! Этого только не хватало! Какая же тварь прошляпила? Явно же семь-три[5]! Выживу – закопаю следака, что материалы проверял!
Сначала надо выжить. Но «дедушка» агрессии не проявлял, затвором не щелкал, да и выглядел странно спокойным. Это явно не истерика загнанного в угол человека, а продуманная линия поведения. Ждал он их что ли? То есть, звонок соседки не случайность? Ребенок голодает? Или это общее отношение к ювеналам? Скорее второе. Не похож мужик на человека, способного мучить собственную внучку. Открытое волевое лицо, короткий «ежик» седых волос, ясные серые глаза, незамутненные алкоголем или наркотой. Такой скорее чужого ребенка накормит, чем у своего кусок хлеба отберет. Но автомат, вернее «Сайга», направленная на представителей власти, все изменила. Черт, если бы не эта стерва! Зашел бы, поговорил по-мужски, протокол осмотра подмахнул и домой. А сейчас мирно не разойтись. По-любому не разойтись. Даже если Скворцов сделает вид, что не видит направленного на него ствола, эти курицы отойдут от шока и ринутся в дежурную часть со слезами и воплями. Что же делать?
– Внучку не отдам, – еще раз повторил мужчина. – Еще вопросы есть, лейтенант?
Хозяин квартиры продолжал игнорировать спутниц Скворцова. Да те и не претендовали на внимание.
– Ну, мы пойдем тогда? – предложил сотрудник ЮП, чувствуя, что пот стекает по вискам.
– Идите, – хмуро ответил дедушка Оли.
Лейтенант стал пятиться назад, спиной отжимая попечительниц к лестничному пролету.
– Только бы никто из них не побежал и не скатился с лестницы, – молился Скворцов. – Мужик тогда точно пальнет от неожиданности.
Повезло. Дамы, прочувствовав момент, спускались медленно, степенно, спиной вперед. Если заснять на камеру и пустить наоборот, то можно подумать, что попечительницы поднимаются. Лейтенант остался один на площадке перед дверью. Женщины, спустившись этажом ниже, перешли на резвый галоп, но, слава богу, пока молча. Скворцов решал для себя важный вопрос: последовать ли их примеру или уйти как гордый человек, повернувшись спиной к стволу карабина.
Мужчина в тельняшке, почувствовав моральные терзания сотрудника ЮП, опустил «Сайгу».
– Ваши когда подъедут? – будничным тоном спросил он, вешая оружие на плечо.
– Минут пятнадцать у тебя есть, – не колеблясь, ответил Скворцов. – Но я советую встретить их на улице, без оружия, с поднятыми руками. Наши ГОВнюки – ребята жесткие. Почти все воевали. Лучше не провоцировать. Да и внучку напугаешь. Я попытаюсь...
– Не надо, – перебил хозяин квартиры, – ты, лейтенант, уже все, что можно, сделал. И правильно сделал. От тебя ничего не зависело. Тем более не зависит сейчас. Званием не вышел. Сам решу. Иди.
Скворцов медленно повернулся, ссутулился и побрел вниз – он уже знал, чем кончится эта история...
– Тогда без стрельбы обошлось, а вот сейчас неизвестно, как обернется, – подумал Михаил, сжимая MP-5[6].
Лейтенант ошибся – группа оперативного вмешательства прибыла через двенадцать минут. Попечительницы позвонили в полицию, еще спускаясь. Дежурный слышал в трубке топот ног и сдавленный хрип: «Помогите... нас чуть не убили... вызов по ювеналке...ребенок... ТЖС.... Карташова тридцать девять... там ваш остался». Несмотря на отрывочность информации и посторонний шум, полицейский уловил главное – требуется силовое вмешательство, под угрозой безопасность ребенка и жизнь сотрудника ЮП.
На углу дома штурмовиков встречали попечительницы и мрачный Скворцов. Оперативный штаб, развернутый во дворе соседнего дома, принял решение шума не поднимать, чтобы не спровоцировать паники среди населения и стрельбы в квартире. Быстро выбить дверь, нейтрализовать пенсионера с карабином и, если потребуется, освободить внучку. Правда, нет информации о ее местонахождении. В садике заведующая подтвердила, что в группе Олечки нет, и сегодня ее не приводили. Куда еще может деться пятилетний ребенок? По друзьям и магазинам еще рано, самостоятельно гулять тоже. Придется учитывать при штурме.
Группа захвата прошла с противоположной стороны улицы, дворами, аж от перекрестка Карташова и Киевской, что находился в паре домов от объекта. Затем через служебный вход сквозь бывший магазин автозапчастей. Испуганные продавщицы жались к стенам при виде восьми рослых мужчин в бронежилетах, в шлемах с опущенными забралами, с оружием и большим тараном. Яркие буквы «ЮП ГОВ» пылали красным на спине каждого штурмовика. Боковым зрением Мишка заметил, что уборщица, равнодушно опиравшаяся на швабру, плюнула им вслед. Хотелось думать, что причиной такого поступка стали грязные следы на свежевымытом полу, а не надпись на бронежилете. Задумаешься тут о «любви народной».
Планировали тихо, а получилось как обычно. Дверь сразу не выбили, шум подняли, дед с карабином наверняка уже оборону занял. Теперь уж остается либо ломать дальше, либо начинать переговоры. Начальство в лице Сеглова чуть подумало и приказало продолжать штурм. Действовать быстро и решительно. Тем более что обитатели квартиры не подавали признаков жизни..
Михаил перед третьим ударом, обещающим стать последним, занял позицию выше по лестнице. Теперь он держал под прицелом пространство над головами «баранов». Когда дверь рухнет, ему хорошо будет виден коридор и смежная с ним комната. За угол не заглянешь, но стрелять оттуда некуда – штурмующие закрыты стеной.
От волнения кидало то в жар, то в холод. В ушах постукивало, коленки предательски подкашивались. Мишка, отслужив в суровых войсках, прошел серьезную подготовку: много стрелял, бегал, дрался в рукопашной, но это все было не по-настоящему! Учебные стрельбы, ночные марш-броски, показуха для толпы «лампасников» из Москвы, а вот реального боевого опыта ноль. Их обкатывали танками, стреляли поверх голов на полигоне из «Корда»[7], гоняли через горящие развалины, укрепляя дух будущих защитников правительства[8]. В этом грязном подъезде Серых понял одну простую истину: не так страшно лежать под пулеметными очередями на учениях, как ужасно ждать одного настоящего выстрела из охотничьего ружья.
Рядом пристроился Колька Изместьев с таким же MP-5 наизготовку, лейтенант, уже ветеран группы. Истинный Ариец, как его называл иногда Петрович, пребывая в добром расположении духа. Действительно, ярко выраженная плакатная внешность героя Третьего рейха: атлетически сложен, коротко стрижен, блондин, бездонные голубые глаза. Но вот мерещилась иногда Мишке в этих глазах какая-то... какое-то... ну не мог он точно сформулировать, что мелькало в глазах ветерана ЮП, но это ему капитально не нравилось. То ли брезгливость к окружающим, то ли высокомерие – что-то безотчетно неприятное. А еще все дружно отмечали, что Изместьев наслаждался своей работой. Не гордился, не восхищался, а именно наслаждался. Закрадывалась преступная мысль, что лейтенант испытывает удовольствие от самого процесса лишения непутевых, по мнению закона, родителей права воспитывать и видеть своих детей. Михаил гнал от себя эту мысль, но один раз не выдержал и поделился сомнениями с командиром отряда на одном из «корпоративов». Майор Сеглов выслушал страстный монолог пьяненького прапорщика, покивал головой и пообещал присмотреться. На следующий день Изместьев поймал Михаила на выходе из спортзала, где тот выгонял последствия вчерашнего праздника тренажерами, и предложил поговорить. Понуро Серых шел за лейтенантом в комнату теоретической подготовки. Николай уселся прямо на стол и стал вещать. Рубленные плакатно-агитационные фразы сыпались на похмельную голову несчастного Михаила:
– Соплякам здесь не место!
– Лишать всякую пьянь родительских прав без колебаний!
– Нищие не могут воспитать достойных членов общества!
– Дети, воспитанные государством – залог процветания нации!
И так далее, и тому подобное. Мишка краснел, бледнел, порывался перебить, но попытки резко пресекались порывистым движением руки оратора. Заткнись, мол, и внимай истине. Серых почему-то вспомнил старую кинохронику времен нацистской Германии – программная речь Гитлера на партийном съезде. То ли прозвищем Истинный Ариец навеяло, то ли стиль выступления подталкивал к такой ассоциации. Изместьев закончил монолог угрозой:
– Еще будешь стучать Петровичу – вылетишь из отряда. У нас так не принято. Подумай над моими словами.
Из происшествия прапорщик вынес обиду на майора Сеглова. Зачем командир передал разговор Изместьеву?
Произошло это два года назад. Эмоции стерлись, Мишка стал осторожнее в разговорах, воздерживаясь от категоричных суждений. Больше столкновений с Изместьевым не было, разговор позабылся, они даже перешли в некое подобие приятельских отношений.
И вот сейчас Серых плечом к плечу стоял с Колькой и держал под прицелом дверь. Пискнул коммуникатор и голосом Петровича сообщил:
– Мужики, вы там осторожнее. Только что из военкомата отзвонились. Пенсионер-то наш не простым пехотным сапогом оказался. Десантный майор в отставке. Больной, как говорят, на всю голову.
– А кто говорит? – уточнил Михаил.
– Военкоматовские. Достал он их. То пенсию ему неправильно посчитали, то какие-то заслуги забыли.
– У-у-у, – осуждающе загудела группа на общем канале связи, демонстрируя дружное пренебрежение к мнению тыловых крыс, коими повсеместно считали сотрудников военкомата.
– Нашли, кого слушать, командир, – выразил общее мнение Колька Изместьев, считавшийся одним из признанных лидеров отряда.
И вот прогремел третий удар. Стена дрогнула и поддалась. Будь дом панельным, такой фокус не удался бы, а вот старенький силикатный кирпич не выдержал натиска. Вся металлическая рама вместе с дверью рухнула внутрь квартиры.
– Столько дурной энергии да в мирных целях бы, – мелькнуло у Серых, но он не позволил себе отвлечься, а, сузив глаза, пытался что-либо различить в клубах поднявшейся пыли.
В квартире мелькнул силуэт, над ухом стукнула короткая очередь Изместьева.
– Как же он так быстро среагировал? – удивился Михаил. – Или увидел что-то? Я-то еще и не понял, кого вижу, а Колян уже приложил.
– Входим! – рявкнуло по общему каналу.
Пыль оседала на стены, на старенький линолеум на тело пожилого мужчины в древнем армейском бушлате. Мишка такие в армейке уже не встречал. «Песчанка», «афганка» – как-то так их называли ветераны российской армии. Оружия рядом с телом не было...
Группа веером растеклась по двухкомнатной хрущевке, Серых снял шлем, что категорически запрещалось до официального конца операции, и склонился над трупом. Ха, а дедушка-то живой. Не смотря на изодранный пулями бушлат, бывший майор ВДВ еще дышал. Сложно назвать свистящий хрип дыханием, но все-таки шанс оставался.
– Врача позовите! – крикнул в подъезд Михаил.
Посторонний шум привлек внимание прапорщика. Тихий-тихий, похожий на писк, звук прорывался через буйство тотального обыска квартиры. Пытаясь определить источник, Мишка привстал и закрутил головой. Ага, звук шел из маленького плательного шкафа, чудом втиснутого в прихожую. Взяв MP-5 наизготовку, Серых локтем толкнул Петю Гаврилова, проходившего мимо, мол, открой дверцу. Тот, не колеблясь, распахнул ее до хруста. Внизу, скукожившись под висящим пальто, сидела маленькая девочка в рыжей застиранной футболке и розовых в горошек шортах. Огромные глаза испуганно смотрели прямо в ствол Мишкиного автомата. Ойкнув, прапорщик рывком опустил оружие. Малышка моргнула, сжалась еще больше, но вдруг она увидела тело в бушлате.
– Де-да-а! – истошный детский визг резанул по ушам взрослых, заставляя вздрогнуть.
Змейкой девочка скользнула между Серых и Гавриловым к самому дорогому на свете существу. Не обращая внимания на пыль и кровь, уже проступившую на бушлате, прижалась и дико завыла. Из комнат и кухни в коридор спешно вернулись остальные бойцы группы захвата. Взрослые стояли, сняв шлемы, вокруг маленького детского тельца, распластавшегося в истерике, и не знали что делать. Их этому не учили.
– Ладно, Оля, кончай убиваться, – почти весело произнес Изместьев, шагнув вперед и тронув девочку за плечо. – Все будет хорошо.
Мишка и так-то не знал, как себя вести, а от этих бодрых слов совсем оторопел.
Девочка каким-то животным движением извернулась и вцепилась зубами в тонкую тактическую перчатку на своем плече. Лейтенант вскрикнул от неожиданности и отпрянул, отдернув руку. Маленькая Олечка снова прильнула к деду и завыла на той же протяжной тоскливой ноте.
– Ах ты тварь! – взревел Изместьев, наклоняясь и занося руку для удара.
Тяжелый Коркоран[9] смачно впечатался в бок, защищенный бронежилетом. Удар Серых отбросил лейтенанта от девочки. От внезапной атаки Николай потерял равновесие и стал падать набок. Выучка не подвела – падение превратилось в мягкий перекат через плечо, затем Изместьев пружинисто вскочил на ноги и наставил автомат на прапорщика:
– Ты сдурел, салабон?! Оружие на пол! Бего-о-ом! Разоружить его! – Лейтенант шел пятнами, рот кривился в дурном крике, ствол MP-5 дрожал, выдавая дикое желание хозяина жать спусковой крючок до упора, во весь магазин.
От крика даже Оля перестала выть и только всхлипывала, прижимаясь к деду.
– Оружие опусти, – прошелестело откуда-то снизу, – внучку испугаешь. А вы чего встали? Отнимите автомат, рикошетами же всех побьет, – бывший майор ВДВ очнулся и пытался командовать.
Петя Гаврилов было ринулся к лейтенанту, Гриша Гаврилов к Серых, еще один штурмовик попытался встать между драчунами. Ситуация сложилась взрывоопасная. Все смешалось в кучу: раскол внутри группы, ребенок, умирающий на полу, дикий крик Сеглова по рации. Обстановку разрядил медик в белом халате, смело растолкавший сотрудников ЮП и присевший рядом с хозяином квартиры. В следующую секунду он превратился в маленький тайфун: одной рукой сунул Оле в рот маленькую шоколадку (и откуда только взял?) и погладил ее по голове, другой рукой щупал пульс раненого, третьей (???) уже оттягивал его веко, определяя состояние.
Движение в коридоре замерло как на фотоснимке – все ждали диагноза. После десятисекундного осмотра медик рявкнул:
– Чего замерли? Марш вниз за носилками! Я его на себе потащу что ли?! Жить будет, если довезем.
Робкие возражения бойцов, что, мол, не царское это дело, доктор жестко пресек:
– У нас грандиозная авария на первом Томске, все машины там. На вашу дурь только меня с водителем отрядили. Ничего, как стрелять, так вы все орлы, а как человека спасти, так нам не положено. Если дед умрет, то после первого же медосмотра все на улицы отправитесь. Примете участие в акции «Чистый город». Больше же ничего не умеете!
Слова медика не были пустой угрозой. Каждые полгода все сотрудники Министерства внутренних дел проходили обязательное медицинское освидетельствование и психологическое тестирование. Даже генерал не мог себе позволить прогулять медосмотр. Надзор за медицинским и психических здоровьем сотрудников курировало Управление собственной безопасности. А с ним шутки плохи! Вылетишь со службы в двадцать четыре часа без справки от терапевта. Были такие прецеденты. А корпоративная солидарность врачей всемирно известна. Так что группа, временно забыв раздоры, быстро поделилась на охрану и «санитаров». Гавриловых, как самых крепких, отправили за носилками. Изместьев повел Серых к Петровичу, а остальные остались приглядывать за раненым и его внучкой. Та уже успокоилась (дед жив), только изредка всхлипывала и вздрагивала на каждый резкий звук. Врач, не теряя времени, что-то колол, подсовывал перевязочный пакет под бушлат, мерил пульс.
Сеглов хмуро выслушал доклад прапорщика, затем свою точку зрения на события изложил лейтенант. Майор оказался в двусмысленном положении: наказывать надо обоих. Одного за попытку насилия над ребенком, второго за рукоприкладство по отношению к старшему по званию. Да, дилемма. Петрович хотел предложить сторонам мирное урегулирование конфликта – он уже представил, что ему скажет руководство, но в процесс размышлений встрял прапорщик:
– Господин майор! Может вы не поняли? Лейтенант Изместьев стрелял в безоружного человека! В присутствии близкого родственника, ребенка. Не было такой необходимости. Я...
– Молчать! – скомандовал лейтенант. – Извини, Петрович, – Изместьев осклабился и по-свойски подмигнул командиру, – в моем рапорте будет указано, что рядом с телом обнаружен карабин «Сайга», да и не в этом вопрос. Ты ударил старшего по званию!
Серых задохнулся от возмущения:
– Причем здесь это?! Ну да, конечно, я поступил неправильно, с точки зрения устава, но мог пострадать ребенок! Но это не главное! Повторяю – оружие применено неправомерно. Необходимо назначить служебное расследование. Если рядом с дедом найдут карабин, – слово «найдут» Мишка выделил особо, – я напишу рапорт в Москву.
Командир группы задумчиво потер щеку. Дело принимало неприятный оборот. Если проблему с неуставными отношениями внутри отряда можно решить на уровне самого отряда, то стрельба без серьезного повода... хм, здесь не выговором, а реальным сроком пахнет, причем не только лейтенанту. И что делать с этим правдорубом?
– Миша, – начал Сеглов, – ты, главное, не торопись. Мы разберемся, не волнуйся. Коля мог ошибиться, неверно оценить ситуацию. Сейчас все на нервах, адреналин разве что из ушей не хлещет. Вернемся в контору, сдадим оружие, сядем, поговорим, может бутылочку раздавим, – командир наиграно хохотнул, изображая эдакого рубаху-парня.
– Нет, спасибо, – отрицательно мотнул головой Серых. – Я домой, к семье.
– Ну, как знаешь, – охотно согласился Петрович. – Тоже дело нужное. А мы тут с Николаем побеседуем без лишних эмоций, восстановим события. Иди. Коля, а ты останься.
