Текст книги "Бродячее сокровище"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава четвертая
«Я вам не Плейшнер!»

Пробуждение было мирным и абсолютно спокойным. Никто не стоял над постелью, не тыкал автоматом в рожу, не требовал расколоться немедленно и всех выдать – в общем, день начинается неплохо…

Умывшись над рукомойником и посетив «прочие усовершенствования» в конце коридора, Мазур заботливо одернул начиненную куртку, являвшую собою самый настоящий клад, и браво направился к стойке. Старичка там на сей раз не было. Повесив ключ на соответствующий гвоздик, Мазур вышел на улицу, под безмятежно голубое небо. Погода стояла приятная, до полуденной жары еще далеко.

Огляделся с видом своего человека, уже прижившегося здесь. Местная ресторация – тот самый навес над двумя длинными лавками – уже приступила к работе. В торце ее дымила железная печка, на которой шкворчало не менее полудюжины сковородок и парочка кастрюль, распространявших не самые аппетитные на свете, но все же приятные запахи, позволявшие надеяться, что обойдется без экзотики в виде каких-нибудь маринованных ящериц или тушеного с черемшой каймана. Рядом возвышался старомодный белый холодильник с огромной никелированной ручкой – электрический провод от него тянулся куда-то на задворки отеля.

Мазур лениво побрел в ту сторону. Уже издали он заметил, что ресторанные посетители четко разделились на две группы, занявшие места в двух противоположных концах заведения. На одном – судя по всему, местные, уткнувшиеся в свои тарелки с отрешенным видом. На другом – четверо коротко стриженых парней, выставивших перед собой целую батарею пивных бутылочек.

«Э-ге-ге, – сказал себе Мазур, приглядевшись к ним. – Упитанные, кровь с молоком, бошки у всех на единый манер оболваненные, цивильная одежонка немудрящая… Да тут и гадать нечего. Вы, соколики мои, ручаться можно, с той самой базы будете, доподлинная US ARMY. Крепенько же вам повезло, что вчера ночью никто из вас в карауле не стоял…»

У печки суетился веселый абориген со щербатой улыбкой, давно нестриженый, в потертых джинсах и белой майке. Мазур договорился с ним в два счета на смеси ломаного английского и выразительных жестов, заплатил местную деньгу – огромную, четырехцветную, с разлапистым государственным гербом и экзотическими птицами – получил глубокую тарелку, где дымилось жареное мясо с какими-то овощами, две бутылочки пива, и вновь ощутил себя своим человеком в Латинской Америке.

Несколько секунд он колебался – как поступил бы на его месте заправский бродяга родом из Австралии? – и, сделав выбор, направился в сторону коротко стриженых парней. Всякий, кто не местный – непременно гринго, а гринго обязаны держаться вместе…

– Эй, найдется тут местечко для белого человека? – спросил он сидевшего ближе всех к нему солдатика.

Тот покосился без особого интереса:

– Для белого найдется, а местной макаке – сразу в рожу…

Подобающе осклабившись, Мазур бросил, опуская на стол тарелку и бутылки:

– Эй, ты не путай натурального австралийского парня со здешними макаками… Американец?

– Ага, – сказал тот малость полюбезнее.

Остальные трое таращились на Мазура без враждебности, скорее как на случайное развлечение.

– Студенты? – спросил Мазур общительно. – Хичхайкеры?[5]5
  Хичхайкер (амер.) – человек, путешествующий автостопом.


[Закрыть]

Собеседник фыркнул:

– Пальцем в небо, кенгуру, – и провел двумя пальцами по груди, там, где у янкесов на военной форме обычно красуется табличка с фамилией. – Имущество дяди Сэма, армия США…

– А, понятно, – сказал Мазур. – Знакомая картина. Я сам служил в армии, у нас в Австралии, в парашютистах. Штаб-сержант, между прочим, это вам не хрен собачий. По-вашему… да черт его знает, как там по-вашему, но сержант – всегда сержант…

– Уж это точно, – вклинился второй. – Сержант – всегда сержант. Глотка иерихонская и полторы извилины…

– Что делать, служба… – сказал Мазур с видом крайнего простодушия. – Выйдешь в сержанты – сам орать будешь, как нанятый…

На него смотрели уже гораздо дружелюбнее. Наладился некоторый контакт.

– Выйдешь тут… – проворчал первый. – В ящик тут выйдешь… Это у вас в Австралии, надо думать, тишь-гладь да божья благодать, а тут, того и гляди, в ящик сыграешь…

– Да ну, – сказал Мазур. – Места вроде тихие…

Его собеседники так и заржали. И наперебой принялись рассказывать, как позапрошлой ночью на базу, мать ее гребаную, налетели макаки-партизаны, мать их гребаную – и подпалили, гады, с полдюжины самолетов, мать их гребаную, а также взорвали неимоверное количество горючки, мать ее гребаную. Причем, что характерно, каждый из новых знакомых Мазура не ударил в грязь лицом – и подстрелил, браво, парочку нападавших, уж парочку-то, это точно.

– Туда им и дорога, мать их гребаную, – глазом не моргнув, сказал Мазур. – Чего им не сидится?

– Коммунисты, – веско пояснил собеседник.

– А, ну да… – понятливо кивнул Мазур. – Мать их гребаную…

– Везет вам, в Австралии. У вас, говорят, коммунистов нету…

– Это точно, – сказал Мазур. – Кенгуру до черта, а вот коммунистов что-то не водится…

Завязался обычный треп. Видно было, что Мазур не вызывает ни малейших подозрений. Вскоре он преподнес свою легенду в сжатом изложении, рассказал, как накололи его с кладом местные макаки – и сошлись на том, что доверять местным не стоит ни при какой погоде, мать их гребаную…

Простые были ребятки, как сибирский валенок, поначалу Мазур чувствовал себя, как рыба в воде, но потом у него возникло некое внутреннее неудобство. Это был тот самый «потенциальный противник», с которым судьба его сводила под разными широтами, и Мазур в своей бурной жизни отправил к праотцам не одного их земляка – а сограждане этих вот парнишек ухайдакали кое-кого из его добрых друзей и сослуживцев. Впервые он так мирно и безмятежно дул за одним столом пиво с типичными представителями «потенциального противника» – и поневоле приходило на ум, что позавчера они прикончили в точности такого вот паренька, которому выпала несчастливая судьба стоять на карауле возле «Джи-эр-двенадцатого»: ничего личного, просто-напросто им нужно было попасть в самолет, убирая любые препятствия, кто ж виноват, что так сложилось…

Разумеется, он не ощущал ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее угрызения совести – с чего бы вдруг? Правила игры придуманы не нами, такова жестокая се ля ви. Просто… Просто он никогда раньше не сталкивался с противником таким вот образом – когда тот словно бы и не противник вовсе, а обыкновенный стриженый пацан, только американский, дует пиво, немудряще хохмит и вполне дружелюбно расспрашивает тебя о родной Австралии. Поневоле возникает некоторое душевное неудобство, вот и все…

Через плечо одного из новых знакомых он глянул на старинный двухэтажный домик с лавчонкой на первом этаже.

И напрягся весь внутренне. Где-то рядом явственно послышался звон туго натянутой струны, перешедший в тревожный набат колоколов громкого боя…

Вот так. Но я вам не профессор Плейшнер, с которым воздух свободы сыграл злую шутку…

На подоконнике приоткрытого окошка, первого справа на втором этаже, не было ни белой салфетки с синей вышитой каймой, ни коричневого глиняного горшка!

А меж тем они обязаны там быть. Обязаны. Большая квадратная салфетка с синей, в три ряда вышитой каймой, хорошо заметная издали, и коричневый глиняный горшок в виде перевернутого усеченного конуса, в котором опять-таки обязан расти зеленый кустик, усыпанный гроздьями маленьких алых цветочков!

Нет! Нет ни салфетки, ни горшка…

Мазур ощутил, как напрягается каждый мускул, как каждая жилочка превратилась в ту самую натянутую струну. Голова была ясная, он превосходно слышал каждое слово, каждую реплику, и на обращенные к нему вопросы по-прежнему отвечал впопад – ну да, а как же, девочки в Австралии хоть и не все наперечет блондинки, но сговорчивых среди них масса, и симпатичных тоже…

Он чувствовал себя волком, оказавшимся посреди опутанного флажками редкого лесочка.

Не было ни салфетки, ни горшка, а это означало, что все рухнуло. Инструкции были просты и незатейливы: если на подоконнике нет ни горшка, ни салфетки, если там только салфетка без горшка или горшок без салфетки – не то что не входить, но даже не приближаться. Все прежние расклады летят к черту, в жизнь следует немедленно претворять запасной вариант. Нужно как можно быстрее отсюда сматываться, убираться к чертовой матери из городка, вступает в силу запасной вариант отхода…

Весь окружающий мир внезапно стал не просто чужим – враждебным. Подозревать следовало всех и вся. Пьющих пиво солдатиков – в том, что они не солдатики вовсе, а группа захвата из военной контрразведки, престарелого гостиничного хмыря – в том, что он вовсе не портье или владелец, или то и другое в одном лице, а полковник здешней тайной полиции. Все возможно, когда условленного сигнала нет на условленном месте.

«Стоп, стоп, – одернул Мазур разыгравшуюся фантазию. – Не все так ахово, и смерти нет, ребята… Во-первых, хозяин явки, что особо в свое время подчеркивалось, не знает ни одного из своих гостей в лицо, не знает даже, сколько их будет. Ему известно лишь, что к нему придут несколько человек и назовут пароль. Во-вторых, если бы хотели взять – давно бы взяли. В гостинице, без шума и пыли. Вместо того чтобы подсылать под личиной сиволапой пехтуры группу захвата и устраивать на площади свалку с непредсказуемым исходом, гораздо проще было пшикнуть ночью в замочную скважину какой-нибудь снотворно-парализующей гадости и взять тепленьким. Серьезная контора так бы и поступила. Пока что ясно одно: сигнала нет.

То ли явка провалена, то ли произошла та досадная случайность, от которой не гарантирована ни одна прекрасно задуманная операция: ну, скажем, хозяин явки попал под автобус в соседнем городишке или слег с поносом, и некому выставить горшок на салфетке. Гадать можно до бесконечности, но в этом нет нужды. Главное, нужно немедленно убираться отсюда – потому что остальные придут к тем же выводам…»

Хорошо, что запасной вариант есть. Правда, сформулирован он далеко не так четко, как приказ навестить домик на площади. Тут все гораздо туманнее и предоставлено твоей собственной инициативе: двигаясь на восток (хоть по железной дороге, хоть по Панамерикане), добраться до телефона-автомата, набрать накрепко вбитый в память номер и выслушать окончательные инструкции… Всего делов.

Заскрежетали тормоза. Рядом с навесом остановился оливково-зеленый грузовичок с огромной белой звездой на дверце, и водитель, такой же молодой, коротко стриженый, сварливо заорал, перегнувшись в окно:

– Эй, оторвите, в конце концов, задницы от лавки! До базы еще два часа пилить, а начальство нынче злое поголовно! Огребем ведь!

– Не ори, Бак, – лениво отозвался один из новых Мазуровых знакомцев. – Мы ж про тебя не забыли, вон оно твое пиво, тебя дожидается.

– Да провались ты! После вчерашней заварушки начальство злющее! Тащите задницы в кузов, а то уеду к такой-то матери, пешком топать придется!

– Ладно, ладно, идем…

Ворча и распихивая по карманам полные бутылки, четверка побрела к военному грузовичку. Мазур остался в одиночестве. Текли секунды, события развивались в мирном направлении – и он решился. Вскочил, махнул рукой:

– Эй, погоди!

– Чего тебе? – недовольно отозвался Бак.

– Подбросьте до вокзала, ребята, – сказал Мазур. – Вам все равно мимо ехать…

Бак высунулся из кабины, глядя в кузов:

– Эй, это кто?

– Да давай подбросим его, Бак, – сказал один. – Свой парень, австралиец. В армии служил. Белый как-никак.

– Ладно, мне без разницы… Давай в темпе, Кенгуру!

– Три секунды, ладно? – сказал Мазур торопливо. – Рюкзак из гостиницы заберу…

Он быстрее лани понесся в вестибюль, пробежал мимо невесть откуда объявившегося старикана, на ходу сорвал ключ с гвоздя, отпер замок. Собрать пожитки было секундным делом – подхватил рюкзак из угла, и все тут.

– Уезжаете, сеньор? – только теперь спросил старикан, ошеломленный нездешним темпом, в каком Мазур передвигался.

– Поеду на базу, к американцам, – сказал Мазур, нетерпеливо притопывая. – Предлагают работу, на бульдозере…

– Ага, понятно, – ничуть не удивившись, сказал старик. – Насколько я знаю, для бульдозеров там изрядно работенки привалило…

Судя по интонации и затаенной ухмылке, старичина не питал особой любви к заокеанской военщине, но Мазур не стал умиляться по этому поводу, чтобы не выйти из роли – бросил ключ на стойку и выбежал, крикнув через плечо:

– Номер сохраните за мной, пока деньги не кончатся! Может, еще и не получится ничего…

Грузовик его ждал, хотя солдаты уже нетерпеливо орали и свистели из кузова. Мазур с маху перевалился к ним, и Бак рванул машину с места так, что все отлетели к заднему борту. Мелькнули три окна без горшка и салфетки – и площадь осталась позади, и никто из соседей по кузову не спешил навалиться, заломить руки, наручники нацепить. «Обошлось, кажется, – подумал Мазур, подпрыгивая на каких-то ящиках. – Погуляем еще на свободе…»

Глава пятая
Дорога железная, как ниточка, тянется…

Помахав вслед грузовику, в облаке рыжеватой пыли унесшемуся прочь, Мазур поддернул рюкзак на плече и направился к бетонному зданию железнодорожного вокзала.

Пассажирский поезд отходил отсюда в восточном направлении один раз в сутки, уж это-то ему было прекрасно известно – и времени оставалось еще предостаточно, часа три, и покупка билета не разорила бы его напрочь. В общем, погуляем еще…

Вокруг наблюдалось полнейшее безлюдье. Ни единой живой души. Мазур поднялся по четырем бетонным ступенькам, оказался в обширном полутемном зале, где не горела ни одна лампочка, а два окошечка в торцевой стене наглухо закрыты изнутри. И здесь – никого.

Не собираясь сдаваться так просто, Мазур решительными шагами, гулким эхом отдававшимися под потолком напоминавшего ангар зала, направился к кассе и постучал в темную гладкую доску, закрывавшую правое окошечко – деликатно, культурно, согнутым указательным пальцем.

Никакой реакции. И столь же интеллигентный стук в левое окошечко толку не принес. Он постучал громче. Потом, наплевав на хорошие манеры – откуда они у лесного бродяги, изрядно оскотинившегося в джунглях, господа? – загрохотал кулаком совершенно по-советски, с теми же печальными результатами.

Посмотрел в окно, точнее, проем в тонкой бетонной стене. Ну да, пассажирский поезд был на месте – старенький тепловоз и три вагона с не застекленными окнами. Что за черт?

Вышел на бетонный перрон.

Опаньки!

Один-единственный живой человек все же отыскался – и это был полицейский в сером мундире с желтыми погонами и огромной коричневой кобурой на поясе. Парочку таких Мазур видел в городке – только на этом вместо кепи была сбитая на затылок каска американского образца с расстегнутым ремешком, а в левой руке он держал старомодную итальянскую винтовку – неуклюже, как грабли. Вид у стража закона был вовсе не воинственный, а скорее усталый и равнодушный, как у человека, которому все надоело на этом свете. Ни тени бдительности или охотничьего азарта, это Мазур понял с полувзгляда. Пожилой, лет пятидесяти, дядька, взмокший от пота и унылый.

Завидев Мазура, он, правда, оживился, пошел к нему, держа винтовку за середину вовсе уж раздолбайски, затараторил что-то по-испански.

Мазур пожал плечами:

– Нон абла эспаньоль, команданте…

Это-то он знал: что «команданте» здесь довольно высокий чин и потому служит вежливым обращением к любому канцелярскому сморчку, которому это страшно нравится.

«Команданте», как выяснилось, по-английски не говорил вообще. Видя, что Мазур не понимает, он вытянул два пальца и похлопал себя по губам интернациональным жестом.

«Ах, вот оно что, – подумал Мазур. – Бычки стреляешь, бедолага…»

Он протянул пачку, вежливо поднес огоньку. Полицейский с удовольствием затянулся, прислонил винтовку к стене, и, показав Мазуру на застывший поезд – где в кабине тепловоза никого не было – пожал плечами, закивал с таким видом, словно его собеседник и сам должен был прекрасно все понимать.

Мазур если что и понимал, так это то, что все неспроста. Инструктор ведь говорил: «В такой дыре билет на поезд нужно покупать заранее, часов за несколько. Потом народу набьется… Поезда ходят неаккуратно, так что там принято на вокзал приходить часа за три-четыре до отправления…»

Положительно, что-то произошло. Вот только что? Сделать, что ли, последнюю попытку?

Он показал на рельсы, на тепловоз, постучал пальцем по своим часам, всем видом демонстрируя полное непонимание происходящего. Благодарный за табачок полицейский искренне пытался ему помочь – энергично жестикулировал, повторяя одни и те же жесты, стрекотал без умолку, но, увы, в потоке слов Мазур не мог разобрать ни единого знакомого.

В конце концов, бесплодность этих усилий стала ему окончательно ясна, и он, кивнув стражу порядка, вразвалочку побрел в конец перрона. Что у них могло приключиться?

– Сеньор! Ола, сеньор! – послышался рядом азартный шепот.

Мазур медленно обернулся. Пацаненок лет десяти – двенадцати, худющий, как Кащей, лохматый и босой, в драных шортах и еще более печального вида майке, выглядывал из-за угла, манил с таинственным видом.

Не долго думая, Мазур направился за угол бетонной коробки. Вряд ли стоило ожидать каких-то неприятных сюрпризов. Пацан может оказаться и наводчиком вполне взрослых уголовничков, но, с другой стороны, средь бела дня, в двух шагах от полицейского… Нет, не настолько всё же пали нравы в этом сонном захолустье.

– Ну, что скажешь, дитя мое? – спросил Мазур с любопытством, когда полицейского не стало видно.

По-английски пацаненок не говорил. Зато искусством пантомимы владел прекрасно.

– Чух-чух-чух, фшшш! – громко изобразил он шум поезда, показал на Мазура, выразительно махнул рукой на восток, куда уходили рельсы. И, должно быть, произведя полнейшую инвентаризацию памяти, нашел все же парочку слов по-английски: – Еххать, еххать, да?

– Точно, – сказал Мазур. – Си. Ехать.

Показав на тепловоз с вагонами, местный Гаврош яростно затряс скрещенными руками, замотал головой.

– Это-то я и сам уже уяснил, старина, – сказал Мазур. – Никуда этот поезд не пойдет. Можешь предложить что-нибудь получше?

Должно быть, мальчишка ориентировался на вопросительную интонацию, которую не мог не почуять при всем своем невежестве в «инглезе». Он поднял руку, помахал у Мазура под носом растопыренной пятерней:

– Синко долла, да? Синко! Долла!

У Мазура понемногу крепла догадка касаемо того, что этот нехитрый монолог означает. Для проверки он вытащил пятерку с ликом давным-давно почившего американского президента и показал, состроив многозначительную гримасу: «Это?»

Пацаненок энергично закивал – и, отпрыгнув, принялся манить Мазура куда-то в сторону путей. Почти не колеблясь, Мазур направился следом, настороженно следя, чтобы не подвергнуться внезапному нападению. При здешней бедности даже его немудрящие пожитки могли представлять немаленькую ценность.

Мальчишка ловко поднырнул под вагон товарного поезда – и Мазур последовал за ним. там, на последнем пути, стоял еще один товарняк. Проводник поманил Мазура вдоль вагонов, наконец, остановился возле одного – не закрытого наглухо, как другие, а лишенного двери, вместо которой было прибито поперек три доски. От вагона остро шибало коровьим навозом, внутри виднелись охапки соломы.

– Чух-чух-чух, ту-уууу! – сообщил мальчишка, подпрыгивая, надувая щеки, махая рукой на восток, похлопывая себя по запястью, где часов, конечно же, не было, но сам жест крайне многозначителен. – Чу-чу-чуххх!!!

– Понял, не дурак… – сказал Мазур, протягивая Гаврошу честно заработанную пятерку.

Тот просиял, шутовски отдал честь и моментально нырнул под вагон. Миг – и его уже след простыл. Мазур облегченно вздохнул, когда от головы товарняка послышался протяжный свисток, и поезд явственно дернуло, отчего лязгнула сцепка.

Ну, разумеется! Пассажирский никуда не пойдет, а вот товарняки, похоже, шпарят по расписанию, и мальчишка совершенно правильно рассудил, что путешественник вроде Мазура за особенным комфортом не гонится… Молодец, постреленок, за такую наводку дал бы и побольше пятерки!

Новый свисток, поезд дернулся. Мазур забросил внутрь рюкзак, схватился обеими руками за доски, одним рывком забросил тело внутрь, и в самую пору – товарняк тронулся, с ходу набирая скорость, а, вырвавшись на оперативный простор, прибавил еще. Городок моментально унесся назад. Мазур блаженно улыбнулся, стоя у проема с сигаретой в зубах, устроившись так, чтобы не наступить в свежую лепешку – их тут хватало, они неопровержимо свидетельствовали, что коровенок привезли в город самое позднее поутру…

– Ола, омбре!

Мазур резко обернулся, с неудовольствием подумав, что непозволительно расслабился.

Прямо в куче грязной соломы сидел здоровенный жлоб в рваных штанах и грязной майке, босой и заросший – и уже рылся без всяких церемоний в Мазуровом рюкзаке. Отряхивая с себя соломинки, из кучи в углу, почти достигавшей потолка вагона, торопливо выгребались еще двое, не столь крупной комплекции, но столь же уркаганские на вид.

«Надо же, – сказал себе Мазур, – попутчики объявились. Интересно, пацан знал, к кому меня подсадил? Будем к нему справедливы – вряд ли. Эта троица, судя по виду и запаху – старые бродяги, которым не нужно, как непонятливому гринго, вдумчиво растолковывать, что на товарняках тоже можно передвигаться, причем быстро и совершенно бесплатно. Сами прекрасно знают…»

Двое зашли с боков и остановились с грозным видом. Верзила беззастенчиво копался в скудных пожитках. Мазур спокойно ждал. Главное, кольт при нем, заткнут за пояс сзади, под курткой – а собственных стволов у таких вот субъектов наверняка нет…

– Эй, вы! – сказал он с выразительным жестом. – А ну-ка, оставьте вещи в покое!

Верзила прорычал что-то по-испански, недружелюбно таращась на Мазура сквозь спутанные космы. Совершенно ясно было, что языковый барьер его нисколечки не тревожит – в самом деле, есть вещи, которые в словесном сопровождении не нуждаются вовсе. Беззастенчивый грабеж средь бела дня, например.

«только не говорите мне, что эти трое – замаскированные цэрэушники или местные полицаи, – подумал Мазур. – Все они не стриглись, по крайней мере, полгода, а ванну не принимали и того дольше. Нет, не засада…»

Судя по всему, скудное содержимое рюкзака верзилу не удовлетворило. Он швырнул мешок в сторону – хорошо хоть, не в коровье дерьмо – вскочил и, грозно уставясь на Мазура, прорычал на сносном английском:

– Деньги давай, рыло!

– Ах, вот как? – спросил Мазур. – Значит, настолько-то мы по-английски понимаем? Интересно, а понимаешь ты – хрен тебе в глазки?

Он сгоряча хотел было показать кукиш, но подумал, что здесь этой фигуры могут вообще не знать, или она имеет какое-то совсем другое значение – означала же когда-то у японских проституток сложенная в сторону возможного клиента фига, что они всецело к услугам прохожего…

– Деньги давай, рыло! Все давай!

Хорошо, что английский язык отроду не был пуританским и богат неприемлемой в светских салонах лексикой…

– А жопа у тебя не слипнется, дядя? – спросил Мазур как ни в чем не бывало. – Где, в конце концов, ваша классовая солидарность, угнетенные империализмом? Вы меня разочаровали… Чем больше я на вас смотрю, тем больше убеждаюсь, что никакой вы не прогрессивный пролетариат, а самый что ни на есть маргинальный элемент, склонный к неприкрытой уголовщине…

Троица таращилась на него непонимающе, зло. Верзила, очевидно, полностью исчерпав свой словарный запас, разразился гневной тирадой на родном наречии, сопровождая это такими жестами, что понять без труда мог любой чужеземец – пасть порву, моргалы выколю…

Мазур не двигался. Он давным-давно мог бы больно настучать всем троим по организму, но хотел, чтобы настала полная ясность, и свои намерения они обозначили предельно четко. Чтобы и возмездие было полностью адекватным.

Дождался, ага! тот, что справа, вдруг метнулся вперед с недюжинным проворством, способным застать врасплох и менее тренированного человека, в руке у него сверкнуло что-то остро-продолговатое – опасная бритва, ну да! – и Мазур, уклонившись, привычно подбил его ногу, перехватил кисть, выкрутил руку, наподдал носком тяжелого ботинка по выпавшей бритве – и она, сверкнув на солнышке, улетела в проем.

Точным пинком под ребра Мазур отправил противника к стене. Двое оставшихся, чуть обескураженные, но не потерявшие боевого духа, насели с двух сторон, тот, что пощуплее, ожесточенно размахивал такой же бритвой, а в руке у верзилы посверкивал ножик посерьезнее, коему оставался один шажок до мачете, не более.

Дела пошли совсем серьезно, и для сантиментов не было ни времени, ни места. Верзила, более неповоротливый, чем хилый напарник, был все же поопаснее, и Мазур в первую очередь уделил внимание ему – пропустил слева от себя руку с ножом, следя, чтобы ненароком не поскользнуться на свежей коровьей лепешке, нанес удар коленом в пах, поймал могучее запястье, в секунду примостил его на ребро верхней доски, как на плаху, резко ударил. Нечеловеческий вопль, нож улетел на шпалы, верзила впечатался лбом в среднюю доску так, что она едва не вылетела.

Вот теперь можно было без помех заняться шустреньким, единственным оставшимся в строю. Он отпрыгнул, уже соображая, что дела плохи, с исказившейся харей манипулируя перед собой нехитрым, но опасным оружием.

«Брось игрушку», – жестом показал ему Мазур.

Ноль эмоций – шустрик, брызгая слюной и тщетно пытаясь напугать противника грозными воплями, дергался вправо-влево и взад-вперед, бросая взгляды на скорчившихся в соломе и дерьме дружков, в отчаянной надежде, что они все же оклемаются и подмогнут.

Мазуру эти половецкие пляски надоели, и через пару секунд он шустрика достал. только руки-ноги мелькнули. Бичара заокеанский хилой спиной вперед впечатался в боковую стенку вагона-коровника, а его бритва улетела на вольный воздух.

Мазур перевел дух, отступил и прижался спиной к стене, прочно стоя на ногах. троица помаленьку приходила в себя, они один за другим вставали на четвереньки, а там и на ноги, зло сверкая глазами, что твои киношные вампиры, бормоча, судя по тону, угрозы. В дерьме они перемазались качественно.

Мазур досадливо вздохнул. Было совершенно ясно, что перемирием тут и не пахнет. Едва оклемаются, пойдут в атаку по новой – есть такой человеческий тип, пока руки-ноги не переломаешь на хрен – не успокоятся…

А до места назначения пилить не менее трех часов. Что же, провести их в пошлых потасовках? Нужно отдохнуть, набраться сил, да и пачкаться не стоит, нужно будет выглядеть в пункте назначения относительно приличным странником…

– Стоять! – рявкнул Мазур.

Бесполезно. Точно, они из тех, кому короткая взбучка, хоть ты тресни, не идет на пользу и ничему не учит…

– Ну, извините, – развел он руками. – Я-то, гуманист хренов, с вами по-человечески хотел договориться… Опа!

Вот теперь они остановились, как вкопанные, вся троица. старенький кольт, несмотря на возраст и все выпавшие на его долю жизненные испытания, все же выглядел достаточно убедительно. Ах, недостаточно?!

Нахмурясь, Мазур чуть опустил дуло и потянул спуск – плавно, без свойственной новичкам спешки. тяжелая кольтовская пуля ударила в грязные доски аккурат на полпути меж ним и ощетинившейся троицей.

– Ну, настолько мы друг друга все же понимаем, – громко констатировал Мазур. – С вами, как с людьми, а вы…

И он выразительным жестом указал на проем. Ага, поняли, какие там недомолвки – но не хочется им… А что поделаешь?

Он с не сулившим ничего хорошего лицом поднял пистолет на уровень лба верзилы, потянул спуск. Пуля вжикнула у того возле самого уха. Без всякой жалости Мазур рявкнул:

– Пошли вон, кому говорю!

Тот шустрик, что напал первым, первым и кинулся к проему, все оглядываясь, жалко кривя лицо, пытаясь разжалобить и понимая, что – не удастся… Мазур стоял с поднятым пистолетом, неумолимый, как судьба.

Подвывая, шустрик кинулся головой вперед – и тут же исчез с глаз, покатившись по насыпи.

– А тебе особое приглашение нужно, тварь? – заорал Мазур.

Второй шибздик бросился следом. Донесся его приглушенный вопль.

– Ну? – спросил Мазур, криво усмехаясь.

Верзила держался гораздо более степенно и осмотрительно. Он какое-то время пожирал Мазура пылающим взором, определенно пытаясь запомнить эту физиономию на всю оставшуюся жизнь, чтобы посчитаться при случае. Но выхода не было, чего уж там – и последний из криминальной троицы шагнул к проему, взялся за доски, высунул ноги, примеряясь, в последний раз послал Мазуру ненавидящий взгляд. И прыгнул – неплохо прыгнул, грамотно, со сноровкой человека, привыкшего путешествовать таким вот образом, вскакивая на ходу, на полной скорости соскакивать. Умело прыгнул – не вперед, а назад, заранее перебирая ногами в воздухе, ухитрился и в самом деле не упасть кулем, побежал метров десять, потом все же чебурахнулся, покатился с насыпи. Но за него Мазур был спокоен – этот вряд ли себе поломает кости, а вот насчет двух других – вопрос, знаете ли, дискуссионный…

Он спрятал пистолет и перевел дух, стоя у проема, подставив лицо ветерку. Угрызений совести не было ни малейших. Еще апостолы учили, что поступать с людьми надо так, как они поступили бы с вами – а эта троица, никаких сомнений, преспокойно прикончила бы Мазура, окажись они в состоянии. Так что не стоит распускать слюни, не та ситуация. Или ты, или тебя. Ничего похожего на романтичных бродяг Джека Лондона, на лицо ужасных, но прекраснодушных внутри – то ли классик приукрасил реальность, то ли времена изменились, безвозвратно унеся старинную романтику…

Поезд несся, ожесточенно лязгая сцепкой на стыках, насколько хватало взгляда, впритык к насыпи тянулись зеленые джунгли с редкими проплешинами сухой коричневатой земли. Приведя в порядок рюкзак, Мазур высмотрел возле самого проема уголок почище и осторожно уселся.

Как и прежде, не было пока что основания падать духом. Никаких поводов для уныния. Случилась печальная накладка – и не более того. В конце концов, не впервые в жизни. Бывали переделки и похуже – когда он оказывался у черта на куличиках вообще без связи, без ясного и конкретного пункта назначения, а в большом мире его считали погибшим. Уж если и оттуда выбирался – что говорить об этой прогулке?

Есть и светлые стороны. То, например, что не существует риска пропустить свою станцию. Здесь одна-единственная железная дорога, протянувшаяся километров на четыреста без ответвлений, так что заблудиться невозможно, даже если специально стараться. Знать бы только, что поезд пойдет прямиком до самой столицы…

Нет, вряд ли, очень уж провинциальный у него облик, а, впрочем, там будет видно. Главное, что он катит в нужном направлении, с каждой минутой приближая странника к цели…