Текст книги "Сыщик, ищи вора! Или самые знаменитые разбойники России"

Автор книги: Александр Бушков

Александр Александрович Бушков
Сыщик, ищи вора! Самые знаменитые разбойники России

© Бушков А.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава первая
Из тьмы времен

Конечно, без машины времени нам никогда не определить точно, когда среди людей завелись воры, разбойники, пираты и прочие криминальные элементы, предпочитавшие не зарабатывать на жизнь честным трудом, а украдкой присваивать либо открыто отбирать чужое. Однако кое-какие догадки (учитывая человеческую природу и кое-что другое) строить можно. Разумеется, не претендуя на истину в последней инстанции, но тем не менее…

Начнем с того, что аналоги преступной деятельности испокон веков существуют в животном мире. Когда стая гиен крутится вокруг завалившего антилопу льва, пытаясь улучить момент и оторвать себе кусок, по сути это мало чем отличается от грабежа. Сороки, и особенно вороны, известны как завзятые воровки, сплошь и рядом волокущие к себе в гнездо не вульгарную еду, а какие-нибудь красивые блестящие предметы (похоже, у них есть своеобразные эстетические потребности, а?).

В свое время ученые провели интересный эксперимент с обезьянами. Определенное количество раз качнув рычаг, обезьяна получала жетон, который могла обменять на фрукты. Наши, как утверждают некоторые, дальние родственники быстро поняли суть дела. И начались интересные коллизии…

Одни тут же проматывали заработанное на яблоки и бананы. Другие, наоборот, старательно копили жетоны. Но самое интересное, почти сразу же завелись экземпляры, сами вкалывать ни за что не желавшие… Одни украдкой таскали у «бережливых» жетоны, другие нападали на работящих и отнимали заработанное теми в открытую. Вот вам и воровство с грабежом прямо-таки в классическом виде.

Нюанс в том, что все эти представители фауны попросту не осознают, что совершают преступление. Нет в животном мире ни понятия преступления, ни препятствовавших бы ему законов. Инстинкты-с… Совсем другое дело – человек. Обладая разумом, он прекрасно осведомлен о существовании законов, но преспокойно нарушает и нарушает таковые, поскольку, увы, издавна привык применять разум не для одних лишь добрых дел…

Точно так же, как кто-то открыл разжигание костра, колесо или лук со стрелами, кто-то непременно должен был открыть воровство, грабеж и разбой. И эти открытия наверняка распространялись в человеческом обществе так же быстро, как колесо или седло… Такова уж человеческая натура, увы.

А потому я рискну предположить, что преступность зародилась еще в доисторические времена, не исключено, в каменном веке. Вряд ли начали с воровства – в тогдашних условиях гуманоида, вздумавшего бы воровать что-то у соплеменников, вычислили бы быстро и, к бабке ходить не надо, покритиковали бы дубиной по башке. А вот грабеж и разбой… Они, скорее всего, появились гораздо раньше воровства. Потому что было кого грабить и было что грабить.

Археологи давным-давно установили: уже в каменном веке, примерно за 12 000 лет до нашей эры, в Европе существовали торговые пути (иногда пролегавшие по рекам, иногда по суше). И этими путями двигались древние странствующие торговцы, «коробейники» доисторических времен. Их склады-«захоронки» в немалом количестве найдены в той же Европе – всегда вдали от человеческих поселений, поблизости от помянутых торговых путей. «Купцы» каменного века оставляли часть своего товара в укромном местечке, чтобы потом, вернувшись, забрать их и отправиться куда-то в другое место. А коли уж «захоронка» осталась на прежнем месте, досталась археологам в целости и сохранности, это может означать одно: ее владелец погиб.

Разумеется, денег еще не существовало, и потому купцы (пожалуй, это слово следует писать без кавычек) занимались натуральным обменом: каменные топоры, наконечники стрел и копий, другие изделия из камня, соль, зерно, янтарь, знаменитые раковины каури, служившие и украшением, и подобием денег. Торговый путь мог тянуться на тысячу-две километров: например, с юга нынешней Италии до нынешней Голландии, от нынешнего Триеста на Адриатическом море до нынешнего польского Эльблонга на Балтике (крупного центра добычи янтаря). Предполагают, что купцы плавали и шли небольшими группами, а то и в одиночку.

И сам собой напрашивается вопрос: почему этих «захоронок», товаров, за которыми владелец не вернулся исключительно по причине смерти, как пишут археологи, «огромное количество»? Как и почему погибли купцы? Конечно, смерть многих можно списать на нападение диких зверей, укус ядовитой змеи и прочие, чисто природные опасности. Да что там, купцу-одиночке достаточно подвернуть ногу на тропе – и конец (даже в наше время в тайге случается, что подвернувший или сломавший ногу человек погибает едва ли не в двух шагах от оживленной автотрассы или деревни, до которых не в состоянии доползти).

Дикого зверья в то время было предостаточно. Однако, как я уже говорил, часть торговых путей пролегала по рекам, а река в этом плане гораздо более безопасна, чем суша: и штормов на большинстве европейских рек не бывает, и нет водяных опасных хищников наподобие крокодилов. И тем не менее пропадали без вести, никогда уже не вернувшись за своим припрятанным товаром, и странствовавшие водными путями купцы…

Так почему бы не предположить, что иные из них стали жертвами дорожных разбойников, уже в те времена сообразивших, что можно напасть и отнять, не оставляя свидетелей? Уж если обезьяны, обнаружив, что у их соплеменников завелось некоторое количество материальных ценностей, едва ли не моментально сообразили, что их можно красть и отнимать, человек мог прийти к тем же выводам не менее быстро. Так что первые разбойники завелись на торговых путях наверняка в те самые доисторические времена.

Один из популяризаторов науки писал, на мой взгляд, чересчур оптимистично: «Многочисленные данные (какие?! – А. Б.) говорят о том, что на торговых путях, пересекавших в доисторические времена Европу и Азию, царил всеобщий мир. Люди, проложившие все эти пути, были очень заинтересованы в мире, и не потому, что слишком уж ценили человеческую жизнь, – потому что злоумышленники могли прервать жизненно необходимые поставки товаров».

Считайте меня циником, но автор этих строк чересчур уж верит в благонравие и законопослушность доисторического человечества… А впрочем, дело даже не в цинизме, а в насквозь практических соображениях. Ну каким образом можно было обезопасить от тогдашних разбойников торговый путь, сотнями километров пролегавший по совершенно безлюдным местам? При том что не было ни государств, ни полиции и дорожной стражи, ни средств связи? И каким образом можно было добиться «всеобщего мира»? Для этого пришлось бы созвать этакий всеевропейский съезд племен и выработать некие правила – но о подобных съездах не заикался ни один историк…

Если воспользоваться опытом не так уж и далеко отстоящих от нас столетий, можно сделать два вывода. Во-первых, когда уже столетиями действовали писаные законы и за их соблюдением следили сильные и развитые «силовые структуры», воры-разбойнички продолжали вовсю шалить на дорогах, частенько не в глуши, а где-нибудь под Парижем, Лондоном или Москвой. Вдоль этих дорог сплошь и рядом торчали виселицы, на которых болтались те, кому не повезло, но это мало кого останавливало – каждый думал, что уж он-то самый ловкий и лично его ни за что не поймают…

Во-вторых, полностью прервать «жизненно необходимые поставки товаров» не способны никакие злоумышленники. В свое время пираты прямо-таки кишмя кишели и в Карибском море, и в Атлантике, и в Тихом и Индийском океанах, и в Средиземном море, и даже в Ла-Манше, не говоря уж о Балтике, – но, как они ни усердствовали, удавалось «отщипнуть» лишь часть грузопотока, включая американское золото. Так что я остаюсь при твердом убеждении: дорожные разбойники должны были появиться уже в каменном веке.

А вот воры, согласно тем же логическим выводам, должны были появиться гораздо позже – когда возникли города (особенно большие, где каждый уже не знал каждого), появились склады с товарами, богатые дома, где имелось немало дорогих вещичек, наконец, царские сокровищницы и казначейства (вряд ли фольклор, повествующий о хитрых ворах, рискнувших покуситься на царские сокровища, – плод чистой фантазии).

Есть общая закономерность: как только появляется письменность, почти сразу же возникают разнообразные «уголовные кодексы», сплошь и рядом хорошо проработанные и четко прописанные, – кое в чем не уступающие современным. За этим безусловно стоит большой и печальный опыт дописьменной эпохи…

И еще один прелюбопытный нюанс: практически одновременно с появлением писаных законов начинается то, что можно назвать «романтизацией преступного мира». Писаный фольклор множества стран (опирающийся явно на вековые традиции устных рассказов) полон баек о ловких ворах, о коих, в общем, повествуется без всякого осуждения, скорее, с некоторым восхищением их проворством и находчивостью. Чего уж говорить о потоке баллад, народных песенок и повестей о «благородных» разбойниках, берущих начало в давние, очень давние времена…

Почему так получилось (и получается до сих пор, судя по иным современным романам и фильмам), никто еще, по-моему, не смог объяснить предельно ясно. Ну вот так получилось, и все тут… Дело, конечно, не в том, что сочинители, слушатели, читатели и зрители сами втихомолку мечтали и мечтают о криминальной карьере. Это вряд ли. Тут что-то другое. Быть может, в давней, повсеместной и серьезной нелюбви народов к власти. И налоги она дерет, и рекрутов требует, вообще притесняет по-всякому. А всякий вор-разбойник в первую очередь еще и активный враг власти, сплошь и рядом открыто ей противостоящий. Как знать, возможно, в этом что-то есть…

Люди постарше помнят, как во времена разгара (угара) перестройки, не к ночи будь помянута, могучим мутным потоком и со страниц газет-журналов, и с телеэкранов, в радиопередачах лилась всевозможная дрянь на русский народ. Его обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах, приписывали черт знает что. С неизменным припевом: русские – варварская нация, безнадежно отставшая на столетия от «цивилизованных и демократических» европейских народов. А потому русским следует каяться абсолютно перед всеми ближними и дальними соседями абсолютно за все, вплоть до падения Тунгусского метеорита. Ну да, и сейчас иные тварюшки поют те же песни – но времена настали другие, поток давно превратился в узенький грязный ручеек, который легко перешагнуть, не запачкав подошв.

К чему это я? К тому, что однажды, давненько, пришлось прочитать статейку того же направления. На сей раз автор на полном серьезе уверял, будто русские – самый криминализированный народ в мире. Поскольку-де «только в русском фольклоре» воры и разбойники выступают положительными героями… Писака этот даже носил звание кандидата которых-то гуманитарных наук (советской, ессно, выпечки).

Лично у меня подобные писания всегда вызывали не раздражение или обиду, а здоровый смех. Поскольку лишний раз демонстрировали невежество нашей интеллигенции, в том числе и обремененной учеными степенями. В самом деле, как тут не ржать? Если автор статьи понятия не имеет, что положительными героями воров-разбойничков порой изображают во всем мировом фольклоре? Что в западноевропейской литературе довольно долго существовало целое направление под названием «плутовской роман», где с явной симпатией описывались похождения ловких плутов, пусть и не грешивших прямой уголовщиной, но средства к жизни добывавших всевозможными аферами в хорошем стиле Остапа Бендера…

(Отголоски этого то ли направления, то ли жанра докатились и до России. Анонимная «Повесть о Фроле Скобееве» XVII века – классический плутовской роман. Как и написанные в пушкинские времена Фаддеем Булгариным «Похождения Ивана Выжигина» [между прочим, бестселлер того времени].)

И наконец… Именно в русском фольклоре довольно мало песен и сказок, где романтизируются воры-разбойнички. Зато хватает былин, где показанный без всякой симпатии разбойник либо раскаивается и уходит в монастырь замаливать грехи, либо кончает с собой, осознав, что жил глубоко неправильно и крайне грешно.

Зато англичане… У них как раз существует с давних времен мощный пласт фольклора (как поэтического, так и прозаического) о благородном разбойнике из Шервудского леса Робин Гуде, который беспощадно грабил богатых, а награбленное неустанно раздавал бедным, народный печальник. За ним, правда, все время гонялись сущие исчадия ада, шериф Ноттингемский и королевский рыцарь Гай Гисборн, но благородный разбойник, как ему и полагается по роли, все время оставлял их в дураках.

Вот это и есть классическая, стопроцентная романтизация чисто уголовного элемента. Английские историки давненько уж писали: прототипы Робин Гуда (которые определенно существовали) были вульгарными разбойниками и браконьерами. А если и подбрасывали денежку кому-то из местных жителей, то только тем, кто с ними сотрудничал: прятал при необходимости, снабжал едой, предупреждал об облавах и тому подобное (в любой стране главарь разбойничьей шайки всегда стремился создать сеть подобных добровольных помощников).

Но исторические труды сами по себе, а народное творчество – само по себе. И не только фольклор: Робин Гуд в качестве этакого благородного рыцаря без страха и упрека попал и на страницы английской классики, конкретнее – в роман Вальтера Скотта «Айвенго». Ну а уж когда к романтизации сей персоны подключился Голливуд, дело приняло вовсе уж широкий размах. Можно добавить, что и советские киношники внесли свои пять копеек: многие должны помнить фильм о чертовски благородных Робине и его сподвижниках, «Стрелы Робин Гуда» (отличный, между прочим, фильм, с великолепными песнями Высоцкого). А впрочем, говорил герой одного романа: «Это особенно вредно, потому что талантливо…»

Памятник Робин Гуду давным-давно поставлен в Англии (кажется, в том самом Ноттингеме близ Шервудского леса). Однако порой процесс романтизации дает сбой. Некто, оставшийся неизвестным, пустил в народ пошлый, но смешной анекдот: «Жила-была девушка по имени Робин Гуд. У богатых брала, бедным давала». А Юрий Никитин недавно выпустил великолепный роман «О доблестном рыцаре Гае Гисборне», где в полном соответствии с исторической правдой изобразил Гая Гисборна борцом за закон и порядок, а «веселых молодцев» из Шервудского леса – уголовной гопотой без тени романтики, благородства и печали о народном благе. Как оно и было в реальности…

Чтобы еще немного поговорить о романтизации уголовщины, снова обратимся к английской классике. Чарльз Диккенс, роман «Посмертные записки Пиквикского клуба». Декорации следующие: слуга главного героя романа, разбитной парень Сэм Уэллер, решил душевно посидеть в кабачке с отцом-кучером и несколькими отцовскими друзьями (коллегами Уэллера-старшего по профессии).

Англичане (особенно «из простых») всегда любили выпить как следует, не воробьиными глотками, а совершенно как русские люди. И, в точности как русские, любили, оросив душу изрядным количеством дешевого и крепкого джина (излюбленный напиток у английского простонародья, как у нашего – водка), горланить песни, потому что без этого и застолье – не застолье.

Вот и наши герои, дойдя до нужной кондиции, начинают петь. Что же они поют? Лирические песенки о свидании влюбленных? Песенки юмористические? Баллады о славных деяниях старинных королей? (Всеми этими разновидностями английский песенный фольклор крайне богат.)

Так вот, ничего подобного, господа мои! Слово – Чарльзу Диккенсу:

«После такой прелюдии м-р Сэмюэл Уэллер сразу запел следующую бурную и прекрасную легенду, которую мы позволяем себе привести, предполагая, что она не всем известна…

РОМАНС

 
Наш Терпин вскачь по Хаунсло-Хит
погнал кобылу Бесс – эх!
Вдруг видит он – епископ мчит
ему наперерез – эх!
Он догоняет лошадей,
в карету он глядит.
 
 
«Ведь это Терпин, ей-же-ей!» —
епископ говорит.
 

Хор:

 
«Ведь это Терпин, ей-же-ей!» —
епископ говорит.
 
 
А Терпин: «Свой лихой привет
ты с соусом глотай – ай!»
И прямо в глотку – пистолет,
и отправляет в рай – ай!
А кучер был не очень рад,
погнал что было сил.
Но Дик, влепив в башку заряд,
его остановил.
 

Хор (саркастически):

 
Но Дик, влепив в башку заряд,
Его остановил.
 

Конец цитаты. Несколько необходимых пояснений. Дик Терпин – один из самых знаменитых английских разбойников XVII века (и его кобылу в самом деле звали Бесс, точнее, Черная Бесс). В отличие от Робин Гуда, существовал в самой что ни на есть доподлинной реальности. Опять-таки в отличие от Робин Гуда, как достоверно известно, работал исключительно на свой карман. Хаунсло-Хит – обширная вересковая пустошь у городка Хаунсло, где Терпин чаще всего грабил проезжающих.

Я проверял – баллада сия не сочинена Диккенсом специально для романа. Это и в самом деле старинная народная баллада. Более того, как пишут литературоведы, Терпин стал героем «многочисленных баллад и народных повестей».

Вот такие дела. Я не выяснял, случалось ли и в самом деле Терпину убивать какого-то епископа. Суть в другом. В том, что собравшаяся в кабачке веселая компания – как на подбор, законопослушные и добропорядочные граждане, не имеющие ни малейшего отношения к криминалу. Разве что за ними, как за кучерами, числятся мелкие грешки, именуемые сегодня «административными правонарушениями», – исключительно того же плана, что и за нынешними водителями-лихачами нарушения всевозможных тогдашних ПДД. Одним словом, вполне приличные люди. И тем не менее они с большим воодушевлением горланят песню о том, как вульгарный разбойник с большой дороги ни за что ни про что застрелил епископа (даже не попытавшись предварительно ограбить), а заодно и его кучера – явно чтобы не осталось свидетеля…

Такой вот национальный менталитет. Как я ни копался в нашем фольклоре, не нашел песни или сказки, где об убийстве священника разбойником упоминалось бы с ноткой одобрения. Есть множество сказок о том, как какой-нибудь ловкий крестьянин обманывает глупого и жадного попа, выманив у него, скажем, денежки или пару гусей, но об убийстве речь не идет ни разу. А вот добропорядочные англичане без зазрения совести распевают этакие вот «бурные и прекрасные» баллады. Так чье же сознание больше криминализировано, русское или английское?

Судить читателю. А мы пока что перенесемся в раннее Средневековье, на Русь, потому что книга в первую очередь о русских ворах-разбойниках и прочих антиобщественных элементах (хотя порой для сравнения и будем обращаться к европейской истории).

Глава вторая
На суше и на море

Итак, средневековая Русь (слово «Древняя» я терпеть не могу и не употребляю принципиально, разве мы называем Англию века одиннадцатого Древней Англией? Или Францию тех же времен – Древней Францией? Ничего подобного).

XI век выбран не случайно. Именно тогда появляется знаменитая «Русская правда» князя Ярослава Мудрого, представляющая собой первый писаный уголовный кодекс, где подробно перечислены разные виды преступлений и наказаний за них. Еще раньше, примерно на двести лет, появился Церковный устав Владимира Крестителя, где тоже немало места отведено наказаниям за разные преступления. В том числе, прошу не удивляться, за лесбиянство и скотоложество: «если жена с женою», «если муж со скотиною».

Увы, читатель, увы… Как это ни прискорбно для наших патриотических чувств, приходится признать, что уже тысячу лет назад наши далекие предки грешили и лесбиянством, и скотоложеством, имевшим, как бы поделикатнее выразиться, некоторое распространение – иначе зачем понадобилось вводить специальные «уголовные статьи»? Я не выяснял, как поступали с лесбиянками, а вот уличенных в скотоложестве тут же продавали в рабство степным кочевникам, половцам и прочим печенегам. Между прочим, со стороны наших предков это было еще довольно гуманно: европейская инквизиция (а не светские суды), кроме колдунов и ведьм, занималась еще гомосексуалистами и скотоложцами, отправляя изобличенных на костер или уж в виде особого снисхождения гребцами на галеры. Пожизненно, знаете ли. Такие уж времена стояли – о политкорректности и толерантности слышать не слышали, а и услышали бы – не поверили…

Вернемся в средневековую Русь. Упоминания о ворах и разбойниках в русских источниках встречаются довольно рано. Что заставляет подозревать: эти неблаговидные промыслы существовали давненько, в дописьменные времена. Есть версия, что былина об Илье Муромце и Соловье-разбойнике, как сейчас пишут во вступлениях к иным книгам и в титрах иных фильмов, основана на реальных событиях. И Соловей-разбойник был не мифологическим чудищем, а просто-напросто очередным «работничком ножа и топора, романтиком с большой дороги». (И на Руси, и в Европе разбойники сплошь и рядом нападали на проезжающих с оглушительным свистом – чтобы страшнее было.) Ввиду полного отсутствия чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего полицию (как на Руси, так и в Европе), именно княжеские дружинники обычно чистили дороги от уголовного элемента.

Подробно рассказать о «трудовой деятельности» воров и разбойников раннесредневековой Руси не представляется возможным – из-за скудости информации. Зато известно, что уже в те времена было подробно разработано то, что сегодня именуется оперативно-разыскными мероприятиями. Вот интересный пример касательно обысков. Полноценной уликой, позволяющей тащить хозяина в суд, могла служить только та вещь, что была найдена в запертом сундуке, ключ от которого имелся только у хозяина. То, что открыто лежало, скажем, на столе или подоконнике, будь оно хоть трижды краденое, пусть даже имелся потерпевший, с первого взгляда признавший свое добро, уликой не считалось вовсе и основанием для привлечения к суду служить не могло. Должно быть, и в те времена судьи прекрасно понимали, что производящие обыск могут сами что-нибудь подбросить. И, надо полагать, подбрасывали – иначе почему появилось это правило касаемо улик?

О более поздних временах, о коих гораздо больше информации, мы поговорим в следующих главах. А пока что речь пойдет о вполне реальном, невыдуманном отставании Руси от Европы.

В чисто криминальной сфере. Русь практически не знала такой разновидности уголовников, как знаменитые «бароны-разбойники», которыми тогда кишмя кишела вся Европа. Означенные элементы (сплошь из благородного сословия) возводили хорошо укрепленные замки в подходящих местах и делали оттуда разбойничьи вылазки, грабя все, что движется по дорогам и плывет по рекам. Очень многие из них ни баронских, ни иных титулов не имели вовсе, но в европейской истории вся эта многочисленная криминальная публика осталась под собирательным названием «бароны-разбойники».

Развлекались они подобным образом несколько столетий. По весьма существенной причине, крайне облегчавшей им жизнь: крайней и повсеместной слабости королевской власти и, соответственно, отсутствия сильной полиции и регулярных войск. Германия, пышно именовавшаяся тогда Священной Римской империей германской нации, состояла из трехсот пятидесяти больших и маленьких королевств, герцогств, графств, баронств, вольных городов, владений церковных иерархов и просто «вольных» рыцарей, никому не приносивших вассальной присяги. Императора выбирали знатнейшие магнаты, и власти у него, как бы поделикатнее выразиться… в общем, практически и не было. В своих владениях каждый был сам себе император – что, как легко догадаться, наведению порядка способствовало мало, точнее, вовсе не способствовало.

В Польше уже во времена не выборных, а наследственных королей разгульная шляхта успела придумать поговорку: «Шляхтич в своем огороде всегда равен воеводе». И развлекалась как могла. Учитывая, что «полноценными» людьми шляхтичи полагали только себя, а всех остальных считали «быдлом» (не только крестьян, но и прочих недочеловеков вроде купцов), благородные паны не видели ничего зазорного в том, чтобы ограбить на большой дороге проезжего торговца, не важно, жида клятого, немца поганого или своего соотечественника, не обремененного гербом. Да вдобавок сплошь и рядом иные, располагая немалой силой в виде вооруженных гайдуков и прихлебателей из мелкой, практически нищей шляхты, нападали на более слабых соседей, отхватывали земли, угоняли скот, хапали все, что не прибито и не приколочено (да и то, что прибито, могли отодрать). Этот увлекательный народный обычай сохранялся практически до краха Речи Посполитой в конце XVIII века, чему в немалой степени как раз и поспособствовал разгул шляхетских вольностей…

В Испании дело обстояло не лучшим образом. Собственно говоря, не было еще никакой такой Испании. Значительную часть будущего Испанского королевства еще занимали басурмане-мавры, а на оставшейся существовало сразу несколько невеликих монархий. Сплошь и рядом королей там опять-таки выбирали знатнейшие магнаты и тут же, на церемонии, чтобы новоиспеченный владыка слишком много о себе не возомнил, напоминали, что он – первый среди равных, и не более того. Для чего была даже разработана специальная формула, которую королю зачитывали вслух – чтобы не отпирался потом, будто не знал. Так что и те места кишели разбойниками, представлявшими серьезную проблему даже после того, как мавров вытеснили с Пиренейского полуострова и Испания стала единым королевством. Те, кто читал «Дон Кихота» Сервантеса (конечно, сокращенное, детское издание, я не встречал читавших о разбойнике Роке Гинарта, к которому попадает в плен главный герой (между прочим, Роке Гинарт, как и Терпин, личность историческая). А потому нет ничего удивительного в том, что пышнее всего «плутовской роман» расцвел как раз в Испании. Только веку к XVII испанские короли крайне жестокими мерами чуть ли не полностью извели разбой на дорогах – но я об этом уже писал в другой книге и повторяться не стану.

Италия… Опять-таки была раздроблена на немалое количество мелких королевств, герцогств, олигархических республик и просто городов-государств. Благодаря чему разбой на дорогах процветал практически до второй половины XIX века, но и после объединения Италии в единое государство путникам приходилось невесело…

Средневековая Франция являла собой некое подобие лоскутного одеяла: кусочки королевских владений-доменов причудливым образом перемежались со множеством полунезависимых (а фактически подчинявшихся французской короне чисто номинально) феодальных владений. Некий барон-разбойник цинично построил замок едва ли не у самых городских ворот Парижа – и увлеченно занимался «проверкой на дорогах»: что везем, добрые люди?

Англия, несмотря на то что была единым государством (без Шотландии, правда), тоже не являла собою образец законности и порядка. Еще в 1215 году самые знатные и влиятельные бароны, собрав войско, незадачливого короля Иоанна Безземельного буквально вынудили подписать так называемую Великую хартию вольностей (она же – Магна Карта). Тот, кто решит, что речь там шла о вольности для всех англичан, глубоко ошибется. Все содержание хартии в основном сводилось к тому, что баронам предоставляются вовсе уж запредельные привилегии и льготы – и письменно провозглашалось их законное право начать войну против короля, вздумай он эти привилегии в чем-то ущемить. В результате появились целые области, жившие не по закону, а по беспределу (но об этом интересном явлении я подробно расскажу чуть позже).

Одним словом, «баронами-разбойниками» Европа кишела. Беспредел порой происходил вовсе уж законченный: в августе 1248 года двое немецких рыцарей заявились в гости к своему старому доброму знакомому, такому же рыцарю, но, вместо того чтобы, как старым друзьям пристало, посидеть за бутылочкой, преспокойно ссыпали себе в карманы все драгоценности хозяйки дома, а самого приятеля уволокли с собой и больше года держали в подвале, пока он не собрал немаленький выкуп…

Так вот, на Руси не было ничего, отдаленно похожего на разгул «баронов-разбойников», – вот в этом, как уже говорилось, наши предки безнадежно отстали от «цивилизованной» Европы. (Междоусобные войны между русскими княжествами не в счет, это все же совсем другое.) Русские летописи зафиксировали один-единственный пример, который можно сравнить с деятельностью «баронов-разбойников»: жители Червонной Руси (как в раннем Средневековье именовалась Галиция) «согнали со «стола», то есть трона, своего князя Владимира (за вовсе уж фантастические пьянство и разврат, далеко выхлестывавшие за любые тогдашние рамки) и назад пускать ни за что не собирались. Оставшись «безстольным» и решив, что жить как-то надо, князь Владимир (титул-то за ним оставался, не было процедуры, способной «разжаловать» князя, что бы он ни наворотил) собрал самую натуральную банду из любителей легкой жизни и принялся гулять по Галиции, грабя все, до чего мог дотянуться. По свидетельствам русских летописей, эта шайка «тащила на блуд» женщин, не делая разницы меж девицами и замужними, убивала священников прямо во время богослужения, ставила коней в церквах. Как именно закончил свои дни этот субъект, мне неизвестно, но вряд ли покойно и мирно, в собственной постели…

Да, напоследок – еще один любопытный факт из жизни «баронов-разбойников». Кого-то за все художества (особенно с усилением королевской власти, появлением регулярных армии и полиции) удавалось изловить и повесить. Кто-то, отойдя на склоне лет от своей веселой профессии, закончил дни мирным обывателем. А вот одному из них прямо-таки фантастически свезло. Звался он Рудольф Габсбург. Начав карьеру в XIII веке рядовым бароном-разбойником, он ухитрился стать основателем династии Габсбургов, правивших Австрийской, позже Австро-Венгерской империей до 1918 года. Да вдобавок и он, и несколько его потомков побывали императорами Священной Римской империи – надо полагать, исключительно престижа ради, поскольку реальной власти, как уже поминалось, эта почетная должность практические не давала. Вот такие вот феерические карьеры случались. Куда там английскому пирату Генри Моргану, ставшему всего-навсего губернатором Ямайки…

Но вот если перейти к пиратству морскому… Вот в этом рискованном промысле наши предки в раннем Средневековье ничуть не уступали многим и многим соседям, а также жителям отдаленных земель. Что было – то было. Если называть вещи своими именами, походы киевских князей на Константинополь-Царьград были классическими пиратскими набегами. Грабили все, что могли, выбивали огромный выкуп… Как хотите, а это именно что пиратский набег. Классический.

Мало того, были времена, когда предки-славяне пиратствовали на Черном море с таким размахом и в таком количестве, что какое-то время Черное море соседи именовали Русским морем. По свидетельствам и византийских, и арабских источников, речь идет именно о русах, а не о варягах – и ромеи, и арабы к тому времени неплохо научились отличать одних от других. Русские, что уж там… Если кому-то, в ком особенно сильны патриотические чувства, станет неловко и обидно за наших предков, весьма даже прославившихся на ниве морского разбоя, есть вполне, на мой взгляд, убедительное оправдание: наши предки не были какими-то особенными извращенцами, варварами, исключением из правил. Так все делали. Пиратствовал любой, кто только имел к тому возможность, и это считалось делом вполне житейским. И вообще, наши высокодуховные предки не сами придумали заниматься пиратством, это их разгульные варяги научили…