Текст книги "Авантюрист"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Успеется, – сказал жандарм с нехорошей улыбочкой. – Ну-с, милостивый государь, быть может, назовете вашу фамилию – хотя бы последнюю по счету – и соизволите объяснить, что делали в двух шагах от границы, где находиться вообще-то не полагается?

Сабинин молчал. У него не было при себе никаких документов, он никак не предусмотрел подобногооборота событий, потому ничего мало-мальски убедительного не приходило в голову. Во все глаза глядя на жандарма, он, уже немного успокоившись, получил возможность думать и рассуждать. Вот так… А ведь… Нет, не будем спешить…

– Сначала извольте представиться, – сердито бросил он.

– Бога ради, – кивнул жандарм. – Поручик Якушев. Имею честь представлять в этих палестинах Киевское охранное отделение. Вот именно, милостивый государь. В поле зрения тех, кому такими вопросами ведать надлежит, вы попали еще в Киеве. Дальнейшее особого труда не представляло – рутина-с… Это вам казалось, будто никто за вами не следит, а на деле, должен признаться, обстояло как раз наоборот. Господин анархист Яша, смею думать, был в сей роли весьма убедителен и подозрений не вызывал, а? Ну, а как насчет господина Кудеяра? Не правда ли, мы умеем работать, господин… Са-би-нин! – с расстановкой, громко, в три слога произнес он фамилию, словно команду отдавал. – Что это вы, сударь, на лавочке ерзать изволите? Ну, не медлите! Убедительно, с искренностью в голосе и честным блеском в глазах сделайте заявление, что ситуация вам странна и оскорбительна, что все обстоит совершенно иначе, что никакой вы не Сабинин, а так, другой кто-нибудь. Что молчишь, тварь?! – рявкнул он вдруг, перегнулся через стол и залепил Сабинину оглушительную оплеуху. – Язык проглотил? Я его тебе из задницы вытащу!

Сабинин рванулся было, пытаясь вскочить, но казачьи лапищи, опустившись на плечи, плотно припечатали к лавке. Он смог лишь крикнуть:

– Как вы смеете, поручик!

– Молчать, сволочь, – лениво отозвался жандарм, поигрывая увесистым портсигаром. – Я с тобой еще не разговаривал, как следовало бы… Как оно полагается после убийства тобою двух офицеров, в отличие от тебя, паскуды, честно несших службу государю и Отечеству… – И покачал под самым носом Сабинина крепким кулаком. – Ничего, есть время для душевного разговора.

– Дозвольте, ваше благородие, по старому казацкому способу? – прогудел за спиной Сабинина великан. – Ремешок ему из спины резануть, от затылка до задницы? Помереть не помрет, а вот откровенности дюже способствует…

– Всему свое время, – спокойно ответил жандарм. – Будут ему и ремни из спины, и много чего хорошего. Где он в этой глуши найдет прокурора или возмущенную либеральную общественность… Да в этой глухомани таких вещей отродясь не бывало… Ты вот что, Ванечка… Ты, пожалуй, взрежь ему подкладку, посмотрим, что он туда напихал… Да нет, пиджак снимать не стоит, опять брыкаться начнет, лишняя трата времени… Ты ему руки за спину заведи, а Пахомыч вспорет…

Великан Ванечка вмиг исполнил приказание, заставив Сабинина поневоле охнуть от боли. Тот, что был гораздо моложе, но тем не менее поименованный по отчеству, достал перочинный ножичек с перламутровыми накладками и приступил к делу. Сопротивляться не было никакой возможности, и Сабинин, сверкая глазами в лютой, бессильной ярости – щека все еще горела после увесистой затрещины, – остался неподвижен, подумав: прекрасно, что не сняли пиджак, идиоты, ах, прекрасно…

– Все?

– Вроде все, вашбродь, – отозвался Пахомыч, вываливая на стол перед жандармом кипу сложенных пополам ассигнаций и несколько бумажек. – Точно все, больше и нет ничего, общупал на совесть…

Тщательно, одну за другой разглаживая радужные сторублевки ребром ладони, жандарм уложил их аккуратной стопочкой. Вслух пересчитал:

– Шестнадцать… восемнадцать… двадцать две… ого, в аккурат две с половиной тысячи рублев… Неплохие капиталы для травимого судьбой и полицейскими властями изгнанника. Не откроете ли, каким путем приобретены? Молчите? Ну, ваше дело… А что за шифры на бумажках изображены? Цифирки, на иностранном языке что-то… По-немецки, а? Это что?

Сабинин молчал, укрепляясь в прежних мыслях.

Жандарм же, склонив голову, о чем-то сосредоточенно думал. По его лицу стала блуждать загадочная улыбка. Наконец, рывком подняв голову, он прямо-таки просиял:

– Савчук и ты, Ванечка, вам клады никогда искать не приходилось? Нет? Ну что ж вы так оплошали, братцы… А впрочем, неизвестно, где найдешь, где потеряешь. Молчите, господин Сабинин? Ну что же, можете молчать и далее. А я, с вашего дозволения, кратенько подведу итоги… Итак. Еще в Киеве путем агентурного наблюдения неопровержимо установлено ваше тождество с разыскиваемым Департаментом полиции империи бывшим поручиком Артемием Петровичем Сабининым, повинным в убийстве двух офицеров, армейского и жандармского. Каковое тождество чуть позже было опять-таки блестяще подтверждено, когда наш беглец сглупа пустился в полную откровенность с сотрудником Охранного отделения мсье Кудеяром, коему и изложил, дурашка, свое относительно полное жизнеописание… Тут, собственно, и доказывать-то нечего. Ну, устроим мы вам опознание, сведем с бывшими сослуживцами по Чите, очень скучное получится дело с заранее предопределенным исходом. Виселица здесь вырисовывается столь явственным итогом, что и сомневаться нечего… А теперь следите за моей мыслью, ребята, Ванечка с Пахомычем… Этот сукин сын, считайте, заранее приговорен. Он уже все равно что покойник, тут и думать нечего. А стоит ли, голуби мои, с покойником церемониться? – Он с нехорошей улыбкой поворошил указательным пальцем пачечку «катеринок». – Весьма заманчивая финансовая сумма, а? Вам, разумеется, как нижним чинам, достанется чуточку меньше, мне, соответственно, побольше, но такова уж наша жизнь, что полнойсправедливости в ней не дождаться… Вам по пятьсот, а мне, как легко догадаться, все остальное. Что скажете, орлы?

– Оно, пожалуй что, и по справедливости, – прогудел Ванечка. – Не было ни гроша, да вдруг алтын. Понятно, вашему благородию больше и полагается… Я, как говорится, в согласьи.

– В согласьи-то в согласьи… – задумчиво отозвался от окна Пахомыч. – Да ведь этот сицилист драный начнет по дороге разным чинам жаловаться – напоследок, из чистой своей вредности. Все расскажет. Ему, может, и не поверят, однако ж слушок пойдет, пятно останется…

– Ну, Пахомыч… – поморщился жандарм. – Я-то думал в простоте своей, что ты у нас сообразительнее будешь… Давайте всё окончательно разложим по полочкам, братцы. Если рассудить, к чему нам его доставлять по начальству живьем?

Пользы от него для Охранного отделения не будет никакой. Среди противоправительственного элемента он человек совершенно случайный, никакими полезными сведениями и секретами располагать не может. Уж это-то достоверно известно. Следовательно, доставим мы его живьем исключительно для того, чтобы его вскорости повесили. И только. Зачем же доставлять дополнительные хлопоты облеченным властью лицам и вводить в лишний расход казну? И без него хватает забот, и без него казенные деньги так и летят на ветер…

– А вот это другое дело, вашбродь! – просиял Пахомыч. – Это вы правильно рассудили! С того свету еще никто жалиться не приходил. А и придет в виде упокойника, так нигде в законах не написано, что упокойнику свидетельствовать дозволяется…

– Про покойника вообще в законе ничего не прописано, – пробасил Ванечка. – Про его права. Уж помер, так помер…

– Верно мыслите, братцы, – кивнул поручик. – Вот по всему и выходит, что этот субчик, подобно своему спутнику, что сейчас в кустах валяется, убит при попытке к бегству… – поднял он палец. – Или нет, убит в ожесточенной перестрелке, оказывая самое что ни на есть яростное сопротивление, так что брать его живьем не было никакой возможности. Постреляем из его пистолетика в воздух, можно даже для пущей убедительности чью-нибудь фуражку прострелить. Тогда мы все предстанем и в вовсе уж выгодном свете. – Он прищурился. – Любопытно, господин Сабинин, отчего вы и теперь молчите? Вы уж изреките напоследок что-нибудь этакое… ну, вообще что-нибудь. Как-то и неудобно даже – сидите каменным гостем…

– Это что, шутка? – спросил Сабинин.

– Какие там шутки, – ухмыльнулся жандарм. – Цинический расклад, и не более того. Вас ведь все равно вздернут, что же деньгам-то пропадать в казне? Казна у нас богатая, перетерпит. А пользы от вас для жандармского управления нет никакой. Все и без вас известно, что вы там можете добавить… Вы уж простите за откровенный цинизм, но и для вас такойфинал не в пример предпочтительнее. Хоть и бывший, а боевой офицер как-никак. Ну, к чему вам томиться, петельки ждать? Лучше уж… так. От пули. Совсем по-солдатски, а?

Сабинин долго смотрел на него, не отрывая глаз. Медленно сказал:

– А вы ведь и впрямь не шутите…

– Не шучу, милейший. Ловлю вот фортуну за хвост, уж извините.

– А совесть мучить не будет?

– Из-за кого? – поморщился поручик. – Из-за убийцы, который и так покойник с точки зрения Уголовного уложения и военного трибунала? Дезертир, убийца, беглец за кордон от заслуженной кары… Где ж тут место угрызениям совести, помилуйте?!

– У меня есть встречное предложение, – сказал Сабинин. – К чему доводить дело до столь жестокого финала? Возьмите деньги себе, а меня отпустите. Глупо думать, что я пойду свидетельствовать против вас в полицию…

– Э нет, милейший, – почти не раздумывая, отозвался жандарм. – Не выйдет. Проводника вашего мы пристукнули, окружающих мест вы не знаете, самостоятельно границу ни за что не перейдете. Будете блуждать по округе, пока не попадетесь пограничной страже либо полиции. И кто вас знает, что вы тогда наговорите, терять-то вам нечего, вот и напаскудите нам напоследок. Нет, не выйдет, – решительно повторил он. – Не стоит играть в душевное благородство, опасно и чревато… Ванечка, пора бы нашему гостю и по лесу прогуляться, по свежему воздуху, а?

– С полным нашим удовольствием! – пробасил за спиной Сабинина великан. – Вставай, расселся тут…

– Да подождите! – воскликнул Сабинин. – Вы думаете, идиоты, что все у меня вытрясли? Ладно, черт с вами, в таком положении не торгуются… Хотите еще? И не эти жалкие сотенные, за хорошие деньги? Только отпускаете живым…

Какое-то время царило напряженное молчание.

– Брешет, вашбродь, – сказал Ванечка. – Мы его на совесть обшарили. Ничего на нем больше нет. Точно вам говорю. Что его слушать…

– Я не обманываю, – сказал Сабинин торопливо. – Хотите хорошиеденьги?

– Ага! – скептически усмехнулся поручик. – Вы, быть может, зарыли клад где-то в диких местах Забайкалья? Где золото роют в горах, согласно известному романсу? И теперь великодушно предложите нам карту местности? Фу, как глупо и пошло! Не считайте нас идиотами. И потом, откуда у вас хорошиеденьги?

– Хотите убедиться наглядно? Прямо теперь?

– Н-ну… Извольте. Что для этого потребуется?

– Сущая малость, – ответил Сабинин. – Разрешите мне снять сапог. Только, я вас прошу, не торопитесь! Без меня той бумагой, что в сапоге, вы все равно не сумеете воспользоваться…

Поручик раздумывал недолго. Кивнул:

– Что ж, рискнем. Все равно никакого огнестрельного оружия вы за голенищем прятать не смогли бы, да и холодного тоже, сапоги у вас из тонкой кожи, фасонные, под барского управляющего нарядились, а? Только, я вас прошу, станьте предварительно в тот угол, чтобы нам было спокойнее… Отойди, Ванечка.

Сабинин отошел в указанный угол – самый дальний от двери. Прыгая на одной ноге под внимательными взглядами всей троицы, не без труда стянул правый сапог. Выпрямился, швырнул его жандарму:

– Извольте сами подпороть голенище, а потом уж поговорим…

И вот настал тот предвиденный им краткий миг, когда взгляды всех троих на миг оказались поневоле прикованы к загадочному сапогу…

Молниеносным движением Сабинин запустил указательный палец левой руки под правый манжет и сорвал петельку с пуговки – столь резко, что оторвалась и сама пуговка, но это уже не имело значения. Опустил правую руку – и освобожденная резиновая лента, неприятно чиркнув по руке, выбросила ему в ладонь маленький браунинг образца прошлого, тысяча девятьсот шестого года – совсем крохотный, умещавшийся на ладони, но на близком расстоянии, в упор, способный действовать убойно…

Первая пуля ударила в стену над головой жандарма. Вторая вжикнула в паре вершков от плеча Ванечки и звонко влепилась в трухлявое бревно.

– Стоять всем! – рявкнул Сабинин, поводя пистолетом. – Руки вверх, кому говорю!

И для придания убедительности команде послал третью пулю в потолок. Как он и предвидел, все обошлось прекрасно: застигнутая врасплох троица дружно вытянула над головой трясущиеся руки, на всех физиономиях обозначился естественный в такой ситуации страх.

– Ну что, крыса жандармская? – зловеще осведомился Сабинин. – Пулю в лоб прикажете вогнать или в брюхо?

– П-подождите! – в неподдельном испуге взмолился «жандарм». – Вы не поняли, не надо…

Свободной рукой Сабинин дотянулся до его портсигара, сунул себе в рот папиросу, чиркнул спичкой и с наслаждением затянулся. Обвел их взглядом, ухмыляясь:

– Что же тут непонятного, артисты погорелого театра? Казачки липовые и жандармы мнимые? Все мне понятно: спектакль устроили, хотели карманы вывернуть, а потом, надо полагать, ножичком под сердце почествовать? Ну что ж, сейчас вы у меня попляшете, что караси на горячей сковородке…

Глава третья Господин режиссер, или Полная откровенность в речах

Передвинувшись на пару аршинов правее, он бросил взгляд в окно. Со своего места прекрасно видел густой кустарник, куда рухнул подстреленный Грицько, узнавал сломанные тяжелым телом, нелепо повисшие ветви, но вот самого трупа рассмотреть не мог по той простой причине, что «мертвое тело» ухитрилось в краткий промежуток времени исчезнуть. Наверняка совершенно самостоятельно, без посторонних усилий. Ну да, разумеется…

– Эй, вы! – прикрикнул Сабинин, отвернувшись от окна. – Извольте-ка лечь на пол лицом вниз, и быстро! В тесноте, да не в обиде! Ну, кому говорю! – И подкрепил приказ очередным выстрелом поверх голов, после которого с потолка просыпалась труха.

Покряхтывая, косясь на него зло и растерянно, троица все же довольно быстро и слаженно исполнила приказ.

– А теперь прикройте руками головы, замрите в этой позе и не дергайтесь! – распорядился Сабинин. – Первому, кто пошевелится… – И повысил голос: – Товарищ Кудеяр, Дмитрий Петрович! Не появитесь ли, как лист перед травой или дух из машины? Сердце мне шепчет, что вы присутствуете в закулисье!

И отпрянул, наведя пистолет на дверь в соседнюю комнатенку. Оттуда послышался знакомый, спокойный голос:

– Надеюсь, вы держите себя в руках и стрелять не станете?

– Не стану, – заверил Сабинин. – Если вы, конечно, выбросите сначала сюда оружие, а потом выйдете не спеша, держа руки так, чтобы я их видел…

– Ну что с вами поделаешь…

Дверь самую чуточку отошла, в образовавшуюся щель вылетел, глухо стукнув на трухлявом полу, никелированный браунинг, второй номер, в точности такой, что был забран у Сабинина фальшивым казаком. Вспомнив о нем, Сабинин наклонился, вытянул свое оружие из-за кушака великана Ванечки и с ним почувствовал себя не в пример увереннее, нежели с карманной малюткой (сыгравшей, впрочем, во всем происходящем неоценимую роль).

Показался Кудеяр, все в том же безукоризненном облике лощеного джентльмена, даже знакомая тросточка с выгнутой серебряной рукоятью висела на локте. Его элегантный облик совершенно не гармонировал ни с захудалой охотничьей избушкой, ни с окружающими дикими дебрями. Вряд ли его это смущало. Вряд ли Кудеяра сейчас что-то смущало вообще, он стоял в низком проеме двери, слегка напоминая вывеску модного портного, выжидательно, без тени испуга улыбался, держа руки, как было велено, на самом виду.

– Итак? – спросил он весело.

– В угол, – показал дулом пистолета Сабинин.

Сам же, не теряя времени, заглянул в ту комнатку, в которой не было ни единой живой души, а всю меблировку составляла парочка грубо сколоченных кроватей. Обернувшись, чуть подумав, вынул из кобуры ряженого жандарма вороненый смит-вессон полицейской модели и дважды выпалил себе под ноги.

Громыхнуло, как и следует быть, но на полу не осталось ни малейшего следа от пуль, поскольку их в патронах и не было.

– Ну да, разумеется… – вслух произнес он, швырнул бесполезный револьвер на стол и повернулся к Кудеяру. – Хорошенькие у вас ухватки, товарищ Кудеяр… Нет, вы уж, бога ради, не двигайтесь, а то ведь все светила медицины сходятся на том, что попавший в организм свинец, безусловно, оному организму вредит. Особенно в виде пуль…

– Обиделись, Артемий Петрович? – невозмутимо, непринужденно спросил Кудеяр, словно речь и в самом деле шла о безобидной шутке, первоапрельском розыгрыше.

– Не то чтобы… – сказал Сабинин. – Просто-напросто у меня появились основания вам более не доверять.

– Вы меня подозреваете в чем-то?

– Угадали, – сказал Сабинин. – В стремлении самым вульгарным образом меня обобрать, а там кто знает…

– И головой в прорубь, а? – подхватил Кудеяр тем покровительственным тоном, каким взрослый разговаривает с несмышленышем. – Милейший Артемий Петрович, экий вы, право… Во-первых, я и понятия не имел о ваших капиталах, зашитых в подкладке. Помилуйте, откуда?! Во-вторых, подумайте сами: реши мы вас ограбить, а то и, паче чаяния, отправить в Елисейские поля, кто нам мешал сделать это гораздо раньше? На всем протяжении долгого пути по лесу, где, кроме нас, не имелось ни единой живой души? Да полноте! Вы и так были в полной нашей власти. Достаточно было кому-то из присутствующих здесь подкрасться сзади к вам, не ожидающему нападения, почествовать палкой по голове… Или я не прав?

– Правы, пожалуй что, – проворчал Сабинин, но пистолета тем не менее не опустил. – И все же… К чему такие спектакли?

– Вы позволите мне сесть? – вежливо осведомился Кудеяр.

– Да, разумеется, – кивнул Сабинин, моментально сообразив, что сидящий собеседник будет гораздо более стеснен в свободе маневра.

Кудеяр уселся на лавку, непринужденно и грациозно, словно опускался в кресло театральной ложи. Положительно, породадает о себе знать, констатировал Сабинин.

– Вы не ответили. К чему такие спектакли?

Взгляд Кудеяра был прикован к столу. Деньги его, сразу видно, не интересовали нисколечко – он не сводил глаз с двух бумажек, вынутых из-за подкладки сабининского пиджака.

– Не тяните время, – недобрым тоном произнес Сабинин.

– Уверяю вас, у меня и в мыслях ничего подобного не было… Зачем, вы спрашиваете? Голубчик, если бы вы только имели полное представление о всех опасных сложностях, связанных с нашим… образом жизни! Охранка и жандармерия пользуются любым удобным случаем, чтобы проникнуть в наши ряды…

– Очень мило! – не сдержался Сабинин. – Выходит, вы меняподозревали в шпионаже? После того, как я вам дал бесспорные доказательства…

– Ну что вы, – улыбнулся Кудеяр. – Конкретную вашу персону никто ни в чем подобном не подозревал. Скорее уж, можно сказать, сработала инерция. Ведь это наше… предприятие было задумано отнюдь не для вас и отнюдь не вчера. Признаюсь вам откровенно, вы седьмой из тех, кому выпало пройти… э-э… испытание.

– Неужели успехи были? – наигранно изумился Сабинин.

– Да будет вам известно, были, – ответил Кудеяр, без улыбки глядя ему в глаза. – Один из шестерых ваших предшественников, человек, казалось бы, вне всяких подозрений, с наилучшими рекомендациями от надежных товарищей… Словом, всерьез поверив, что жандармы настоящие и намерены убить его при попытке к бегству, стал кричать, что вот-вот произойдет трагическая ошибка, что он – отнюдь не тот, за кого себя выдавал, что он – агент охранки, проникший в ряды нелегалов. Назвал имена местных жандармских офицеров, способных подтвердить его личность…

– Вы правду говорите?

– Честное слово.

– И что же с ним далее произошло? – спросил Сабинин.

– Что, по-вашему, с ним могло после всего этого произойти? – слегка пожал плечами Кудеяр, не отводя холодного взгляда. – Я вам достаточно рассказывал не так давно о принятых у нас порядках. Борьба есть борьба…

– Очень мило, – хмыкнул Сабинин. – У вас, значит, и охранка собственная имеется?

– Я бы вас попросил без подобныхсравнений! – ледяным тоном произнес Кудеяр. – Не охранка, а защита революции. Один весьма неглупый товарищ сказал: только та революция чего-нибудь стоит, которая умеет себя защитить… Артемий Петрович, быть может, вы вернете оружие и позволите им встать?

– Я вам не доверяю теперь… – раздумчиво произнес Сабинин.

– Вы знаете, я вам тоже…

– В самом деле? – удивился Сабинин. – Неужели я не прошел этой вашей проверки?

– В каком-то смысле, – уклончиво ответил Кудеяр. – В каком-то смысле и не прошли. Точнее говоря, возникли новые обстоятельства, не имеющие связи с охранкой, но тем не менее вызывающие к вам недоверие…

– Извольте объясниться.

– Охотно, – сказал Кудеяр. – Быть может, нам имеет смысл совершить прогулку по лесу? Остальные будут здесь, а мы с вами пройдемся, подышим чудесным лесным воздухом, поговорим откровенно… Артемий Петрович, я вам настоятельно предлагаю принять мое приглашение. Во время недавнего любительского спектакля было, разумеется, высказано немало чисто сценических глупостей, каких требовало действие… И тем не менее одна верная мысль, ничего общего не имеющая с игрой, прозвучала: в одиночку вам ничего не добиться. Сами, без нашей помощи, вы границу не перейдете. Коли уж не сделали этого прежде самостоятельно, коли уж, даже располагая немалыми денежными суммами, не смогли раздобыть себе надежных документов, значит, не сумели… Так что опустите оружие, отдайте мне мой браунинг и примите, наконец, участие в лесной прогулке тет-а-тет… Ну? У вас попросту нет другого выхода. Повторяю, у нас было множество случаев не только ограбить вас до нитки, но и убить… Мы не сделали ни того, ни другого. Неглупого человека эти аргументы должны убедить. А вы, по моим наблюдениям, отнюдь не глупы…

После недолгого молчания Сабинин вздохнул:

– Ваша правда. Только, позвольте, я уж все приберу…

Он забрал со стола ассигнации и бумаги, кое-как распихал их по карманам и, направляясь к двери вслед за Кудеяром, слышал, как с пола, недовольно ворча и отряхиваясь, поднимаются ряженые, не смог сдержать улыбки.

У крылечка, невозмутимо дымя самокруткой, стоял Грицько, при виде Сабинина не выразивший ровным счетом никаких чувств.

– Здорово, покойничек, – с неудовольствием сказал Сабинин. – Ты-то, справный мужик, как связался с этим балаганом?

– Вы, главно, не обижайтесь, пане, – серьезно ответил Грицько. – Ремесло наше такое, що испытать человека ой как треба… Мы, слава Езусу сладчайшему, под шибеницей пока что не ходим, да под Уголовным уложением разгуливать – тоже не цукер… Все ведь, я бачу, обошлося? Ну и слава богу…

– Vox populi – vox dei, [8] не правда ли? – усмехнулся Кудеяр, когда они отошли подальше.

– Возможно… – сказал Сабинин, краем глаза сторожко наблюдая, не идет ли кто следом, не крадется ли в чащобе.

– Бросьте вы, – усмехнулся перехвативший его взгляд Кудеяр. – С этойстороны никаких неприятных сюрпризов более не последует. Как вы догадались и когда?

– Да почти сразу же, как только вернулась способность логически осмыслять виденное, – усмехнулся Сабинин. – Я офицер, вы не забыли? Очень уж недавно я перестал быть офицером… У ваших ряженых казачков насквозь неправильный прибор.

– Простите?

Сабинин терпеливо, с ноткой превосходства пояснил:

– Понятие «прибор» охватывает собою лампасы, погоны, выпушки, кант, петлицы. Все перечисленное должно быть одного цвета. Меж тем ваши сообщники… ах, простите, товарищи! Ваши товарищи являли собою фантастическую, не существующую в природе смесь. Лампасы Оренбургского казачьего войска – и околыш Донского, притом что канты и вовсе – Уральского… Подобных казаков в природе попросту не могло существовать. И ваш жандарм… Да помилуйте! Сюртук, не спорю, жандармский – но у любого военного, жандарма в том числе, они ведь по кавалерии числятся, сюртук является парадной формою одежды. Па-ра-дной! Хотя мы, армейцы, с господами жандармами не общались и не допускали их в офицерские собрания, но форму их знать были обязаны… Ну, кто отправился бы в лес ловить контрабандистов в парадном сюртуке? Будь то жандарм, офицер пограничной стражи, армеец – в любом случае он надел бы китель или гимнастерку… И фуражка, наконец! На нем самая что ни на есть заурядная фуражка пехотных полков, кант пехотный, а не жандармский… Портупея, наконец. Черная, устаревшего образца. Еще семь лет назад, в девятисотом, черные перевязи были заменены галунными, нововведения не могли не дойти даже до этого захолустья. Вот так-то, милостивый… товарищ!

– Да, это вы ловко… – в некоторой задумчивости отозвался Кудеяр.

– При чем тут ловкость? Есть вещи, которые кадровый офицер обязан знать назубок и помнить постоянно…

– Ловко… – повторил Кудеяр.

– Вы не костюмерную театра ограбили, часом? – не удержался от шпильки Сабинин.

– Нет, что вы. По случаю досталось, с бору по сосенке.

– Это видно, – ехидно продолжал Сабинин. – Особенно впечатляет солдатская казачья шашка на жандарме… Саблиони носят, сабли! Пояснить вам разницу?

– Не стоит, – отмахнулся Кудеяр. – Я услышал достаточно. Что ж, и на старуху бывает проруха… До сих пор те, кто подвергался проверке, принимали все за чистую монету.

– Понимающего человека не нашлось.

– Да, разумеется… – задумчиво согласился Кудеяр. – Я сделаю для себя выводы, не сомневайтесь. Положительно, вы полезный человек, Артемий Петрович, я все больше в этом убеждаюсь… Вот если бы вы еще были со мной искренним…

– Что же, я до сих пор был с вами неискренним? – натянуто усмехнулся Сабинин.

– В том-то и дело, – тихо, серьезно сказал Кудеяр. – Вы лихо и беззастенчиво лгали – сначала моим товарищам, потом мне. Я вас убедительно прошу, не хватайтесь за ваши браунинги. Во-первых, сказанное мною вовсе не означает, что я питаю к вам враждебные намерения, вся нагроможденная вами ложь, как ни странно, меня от вас не отвращает. Во-вторых, положение ваше безнадежно. Вам некуда идти, никто, кроме нас, не в силах оказать вам должную помощь… Либо мы и дальше будем строить отношения на взаимном доверии, либо… Нет, я вам не угрожаю. Попросту требую полной откровенности.

– Вот как? В чем же я вам врал?

– Начнем с того, что вы – не пехотинец в прошлом. Вы – опытный кавалерист, Артемий Петрович. В отличие от вас, я буду полностью откровенен. Так вот, я, знаете ли, происхожу, как принято говорить, из очень хорошей семьи. В революции, да будет вам известно, не так уж мало дворян, даже столбовых. Ну, наш род до столбовых не дотянул, однако родословной и богатством не обижен.

– А я ведь сразу понял, – сказал Сабинин. – Чувствовалось в вас нечто этакое… предельно комильфотное. Beau-monde, [9] как выражаются французы, а?

– Ну, предположим, не высший… Однако ж – свет. Вы, должно быть, понимаете, что с семьей я уже несколько лет не имею ничего общего. Я – позор семьи. С ее точки зрения… Однако, как легко догадаться, получил некоторое воспитание, детство и юность провел в обстановке, заслуженно именуемой комфортной. Отец и по сей день владеет конным заводом, мы…

Очень похоже, он по старой привычке чуть не произнес вслух свою настоящую, прежнюю фамилию. Но вовремя опомнился, закашлял, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. Потом продолжал:

– Мы всегда были страстными лошадниками. Множество предков и ныне здравствующих родственников мужеска пола служили и служат по кавалерии. Я сам одно время всерьез мечтал о карьере кавалерийского офицера, читал многое, штудировал, общался с кузенами – один из них синий кирасир, другой лейб-гвардии гродненский гусар… Так вот, в разговорах со мной – каюсь, почуяв неладное, я с некоторого времени умышленно их поворачивал на эту стежку – вы показали знания, приличествующие как раз кавалеристу. Вы прекрасно разбираетесь в лошадях – а ведь далеко не каждый вообще знает, что такое «ежовое копыто» и чем эта конская болезнь отличается от блютерства, сиречь склонности к носовым кровотечениям. Только сугубый знаток знает о бурейте, о варковой случке, тендените… А помните наш разговор в кафе «Малгожатка»? Вы так подробно, с большим знанием дела рассказали мне о содержании реформ великого князя Николая Николаевича – тех, что касались кавалерии. Я о них только читал, о «полевом галопе», отмене аллюра «шагом», учениях эскадронов «в немую»… Зато вы – о, вы рассказывали обо всем этом так, как способен лишь человек, лично заинтересованный. Вроде моего кузена – я имею в виду гусара, синий кирасир как раз ленив в службе и на плохом счету… Одним словом, с некоторых пор я стал исподволь направлять разговор в нужное русло, я вас, простите, откровенно подзадоривал, и вы, не чувствуя ловушки, были словоохотливы… Вы кавалерист, Артемий Петрович. Более того, вы гвардеец, это несомненно. Хотя я все же не настолько изощрен в сих вопросах, чтобы с уверенностью определить полк. Я прав?

Сабинин медленно шагал рядом с собеседником, отвернувшись от него. Потом сказал негромко:

– Браво. Примите мои поздравления. Я лишь укрепился в прежнем предположении: из вас получился бы толковый сыщик…

Вопреки его ожиданиям, Кудеяр ничуть не оскорбился. Он лишь спросил:

– Позволительно ли будет узнать, отчего вы лгали насчет своего пехотного происхождения?

– Я, представьте себе, вовсе не лгал, – после долгой паузы произнес Сабинин. – Я всего лишь не говорил всей правды. Это уже нечто иное, вам не кажется? По-моему, есть разница между ложью и умолчанием о… иных деталях.

– Пожалуй, – мягко сказал Кудеяр. – И все же, почему?

– Да потому, что пехотные офицеры бывают разные, – едко бросил Сабинин. – Среди них встречаются, например, бывшие офицеры гвардейской кавалерии, вынужденные в силу разных обстоятельств покинуть таковую… и оказаться в скромной роли командира пехотной роты на маньчжурском театре военных действий, впоследствии – в Чите… Вот вам и разгадка. Ничего головоломно сложного. Просто есть вещи, о которых я не хочу вспоминать. О которых мне больно вспоминать. Даже теперь, когда рухнуло все…

Он ждал новых вопросов, ждал, что собеседник станет требовать подробностей и деталей, но Кудеяр, задумчиво кивая, молчал с таким видом, словно его и услышанное полностью устраивало. «А ведь это неспроста», – с какой-то звериной, обострившейся тревогой подумал Сабинин.

– Понимаю… – протянул Кудеяр. – А вот интересно, почему вы до сих пор старательно уверяли, будто бедны, как Иов? Меж тем в подкладке пиджака у вас была зашита солидная сумма… Знаете, что меня заинтриговало на следующемэтапе наших с вами отношений? То упорство, с каким вы отказывались переодеться в другой пиджак. Объяснения ваши… их, собственно, и не было. Не сообразили придумать вовремя. Твердили какие-то глупости: мол, настолько к нему привыкли… от погони в нем счастливо ушли, талисманом считали… Все это выглядело весьма неубедительно. Не в последнюю очередь благодаря вашей странной привязанности именно к этому пиджаку я и решил вести вас к границе через… сторожку. И мои подозрения подтвердились, вам не кажется?