Текст книги "Сокровище антиквара"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава седьмая ВПЕРЕД, В ЕВРОПУ!

Хороший антиквар – это в первую очередь и искусный дипломат. И не только с покупателями: даже с теми из коллег по ремеслу, кого ненавидишь, а то и откровенно презираешь, следует всегда сохранять ровные, минимо-дружеские отношения. И потому что таков уж наш веселый бизнес: вполне может оказаться в один прекрасный момент, что именно твой давний неприятель станет источником нешуточной выгоды, мало ли какие случаются сделки. Ну, а взаимные пакости – это уже для души, они обычно проводятся изощреннейшим образом, в несколько ходов, и на дальнейшие отношения внешне не влияют…

А посему Смолин, направляясь в славный магазин «Раритет», еще за десять метров от крылечка вид принял не только простодушный, но и предельно доброжелательный – теперь в нем за километр можно было распознать лучшего друга хозяина, явившегося исключительно за тем, чтобы оказать услугу старому приятелю, порасспрошать, не нужна ли помощь и поддержка, одним словом, кунака, пришедшего к кунаку… Плохим лицедеям в антикварке делать нечего, господа мои. С тротуара, как говорится, не спихнут, но процветания не дождетесь…

Нате вам! Навстречу Смолину двигался вальяжный, осанистый благообразный господин Яриков, московская стильная штучка, Кока, он же Кака, кому как больше нравится. С превеликим удовольствие Смолин по-простонародному заехал бы ему в торец, однако, как легко догадаться, на его лице эта нехитрая мысль никак не отразилась, наоборот, он раскланялся вполне светски:

– Мое почтение!

– Какие люди! – столь же светски ответил милостивым наклонением головы столичный гость. – Чем ваша эпопея кончилась, Василий Яковлевич? Говорят, к вам тоже… цеплялись?

– Отбились, – сказал Смолин с жизнерадостной улыбкой. – Мы, евреи, всегда выкрутимся… Исторически обусловлено.

– Черт знает что. У нас в столице был случай, когда заставили в музее кремневые пистолеты семнадцатого века засверливать – ну, понятно, натуральное гангстерское оружие…

– Да уж, – с неподдельным чувством сказал Смолин.

История, он доподлинно знал, была реальная.

– Нет ли чего интересного на примете?

– Как вам сказать… – ответил Смолин с должной толикой осторожности, на которую в их бизнесе обижаться не полагалось. – Замаячил один отставной морской волк, есть хорошие вещи, кое-что мне по деньгам, но есть и совершенно неподъемное.

Он прекрасно видел, как в Кокиных глазах зажглась характерная алчность. Отставные морские волки в их ремесле считались добычей лакомой. Сплошь и рядом могли приволочь из дальних странствий нечто уникальное – причем туземный продавец, порой случалось, и сам не представлял ценности вещички, которую за смешные деньги впарил заезжему европейцу. Примеров хватает, достаточно вспомнить, как Митя Шубников надыбал старенькую вдову капитана дальнего плавания и в числе прочего стал обладателем сразу трех гавайских королевских орденов, за которые серьезные коллекционеры готовы платить чуть ли не золотом по весу. Ордена, как удалось установить, капитан еще в шестидесятые приобрел за уморительные центы у филиппинского барахольщика – просто так, по блажи, красивые показались цацки. Ох, и поимел с них Митя – ордена к тому же были редких разновидностей…

– Тропинку, конечно, не покажете? – с тонкой, понимающей улыбкой осведомился Кока.

– Как знать, – сказал Смолин. – Сниму сливки, может, и покажу.

– Процентик? Готов…

– Да нет, – сказал Смолин. – Выгоднее взять будущей необременительной услугой в столице…

– Бога ради. Всегда готов.

Смолин весело подумал: что приключилось бы с этим лощеным хорьком, узнай он, что у собеседника покоятся в заначке сразу семь подлинных, родных яиц Фаберже? Яиц Последней Пасхи императора? То-то корежило бы… Интересно, на что мог бы пойти этот субъект ради такого куша?

– Звоните, ежели что.

– Непременно, – кивнул Смолин. – Как там Слава?

Кока печально улыбнулся, понизил голос:

– Ну, не вполне… Однако могло быть и хуже.

Смолин покивал с понимающим видом, они раскланялись и разошлись, как в море корабли.

Справа от входа высились стеклянные витрины. Смолин прошел мимо, не удостоив и взгляда их содержимое – уж посвященные-то прекрасно знали, откуда выпархивают во множестве там представленные уникальные знаки белых армий, редкие монеты и прочая прости господи, галантерея. Качественно выполнены, отрицать нельзя – но с подлинными рядом не лежали (хотя и продаются, как доподлинные). Не в одиночестве Маэстро обитает на просторах нашей родины – да вдобавок поляки нынче шлепают означенные раритеты, как на конвейере…

Покупателей оказалось немного – две дамочки, явно иногородние туристки (не покупатели, а поглазеть) разглядывали витрину с элфэзэшками шестидесятых годов, с провинциальной непосредственностью ужасаясь четырехзначным ценам и вспоминая на перебой, сколько такого копеечного добра они переколотили в детстве. Да еще торчал у стенда с копеечными советскими монетками, навалом лежавшими в картонных коробочках, старый хрен невероятно интеллигентного облика, с видом крутого знатока ворошил юбилейные рубли, на иные зачем-то даже в маленькую лупу таращился.

Натуральная блондинка Вероника при виде Смолина ослепительно улыбнулась. Смолин ей улыбнулся с ненаигранной симпатией. Веронику он всерьез уважал, талантливая была девочка: на вид стопроцентная кукла Барби без единой извилины и наивнейшими глазами, а в действительности умнейшее и циническое создание, с одинаковым мастерством и приобретет уникум за червончик у лопуха-сдатчика, и впарит фуфло, глазом не моргнув, и просто заставит раскошелиться случайного «кошелька» на что-нибудь жутко дорогое, пусть даже и подлинное, но особой антикварной ценности не имеющее. Собственно, она порой на себе магазин и вытягивала, пока Врубель странствовал в иных реальностях в компании зеленого пресмыкающегося…

С немым вопросом во взоре Смолин показал через плечо большим пальцем – туда, где меж высоченными старыми буфетами таилась не сразу и заметная узенькая дверца.

Вероника поджала губки:

– В вертикали. Пока что…

– Никого?

– Никого.

– Тогда я пошел… – сказал Смолин.

Бочком-бочком протиснулся меж добротно отреставрированными буфетами, без стука распахнул дверь и оказался в обширном кабинете. Как всегда у антикваров водится, здесь было в сто раз интереснее, чем в торговом зале, куда далеко не все выставляют. Витрина со знаками и наградами Третьего рейха (каковые на виду держать законом запрещено), куча икон, серебро, интересные картины, а если вон в том шкафу в углу покопаться, то и холоднячок кое-какой отыщется…

Завидев Смолина, Врубель взмыл из-за стола, раскинул руки и издал приветственный рев, после чего рухнул назад в кресло, заметно пошатываясь. В хорошей кондиции пребывал, сразу видно: бумаги сдвинуты кучей на правую сторону стола, а перед хозяином почти опорожненная бутылка коньяка, надо полагать, не первая сегодня и уж определенно не последняя. Закуска, естественно, скуднейшая, как оно обычно и бывает.

– Васька пришел! – возопил Врубель. – Уважаю Ваську! На весь этот долбаный город нас двое серьезных антикваров, я да ты, да мы с тобой…

– Уж это точно, Врубель, – серьезно сказал Смолин, присаживаясь. – Все остальные супротив нас, что плотник супротив столяра, если не сказать хуже…

– Выпьешь?

– С удовольствием, – сказал Смолин. – Я без машины сегодня, настроение поганое, отчего ж не выпить…

Схватив пузатую антикварную стопку, Врубель щедро наплескал в нее коньяку по самые края. Одним махом опрокинув содержимое в рот, Смолин присмотрелся, выбрал на блюдце нетронутый ломтик ветчины и быстренько его сжевал. Он умышленно приперся сюда пешком – знал, что Врубель в загуле, а значит, добрую половину мозгов (если не больше) отключил напрочь. И пьяные с ним посиделки для пользы дела послужат…

Врубель брякнул на стол увесистый нагрудный знак:

– Что скажешь?

Серебро явное, скорее литой, чем чеканный, дубовые листья, немаленький венок, череп, кинжал, пронзающий клубок змей… За борьбу с партизанами, Третий рейх – но что касаемо подлинности…

– А вот хрен его знает, Врубель, – сказал Смолин именно то, что думал. – Ничего с ним непонятно С одной стороны, исполнение поганейшее, с другой, во всех серьезных каталогах уточняется, что под конец войны блямбы эти делались именно что в паскудней-шем исполнении… Был у меня такой однажды. И тот, кто мне его продавал, за подлинность не ручался, и я, продавая потом, ничего не гарантировал… Хрен его маму знает.

– Вот и я так думаю, – глубокомысленно заключил Врубель. – Ну что там? Парнишку своего отмазал?

– Да вроде.

– Мусора, падлы… Хорошо, что меня не было, а то бы тоже под раздачу попал…

– Повезло тебе, – сказал Смолин с видом крайнего простодушия. – Ваше благородие, госпожа удача…

– А я вообще везучий… – Врубель вдруг надолго замер в странной позе, словно мучительно припоминал что-то, потом дернулся, расплылся в загадочной улыбке, воздел указательный палец. – Забыл совсем еще одну штуку тебе показать… Вещь уникальная, возьмешь, не прогадаешь!

Пошатываясь, он поднялся на ноги, сделал два шага в угол, присел на корточки и сдернул порыжевший брезент с чего-то длинного. Выпрямился, держа в руке изрядной длины кремневое ружье, продемонстрировал его Смолину. Смолин взял его, осмотрел: точно, кремневка, увесистая такая бандура.

– Вторая половина восемнадцатого! – гордо возвестил Врубель. – Германия, там написано, клеймы стоят… Только тебе – за сто пятьдесят штук. Бери, наварить можно нешуточно…

Смолин разглядывал штуковину с непроницаемым лицом. Ничего не скажешь, сделано качественно: темное дерево приклада и ложи определенно имеет несовременный вид, лаком не сверкает, боже упаси, коричневая краска, полное впечатление, выцвела и пошоркалась за двести пятьдесят лет. Металл отличнейшим образом заделан под старину: тут вам и вроде бы следы коррозии, тщательно убранной осторожной чисткой, курок и полка никак не выглядят изготовленными на конвейере, ручной работой старинного кузнеца могут показаться. Клейма и надписи в меру застарены…

И все же это было полное и законченное фуфло. Ружьишки эти – и многое другое, огнестрел и холодняк – давненько уж мастерили в Испании, качественно оформляя под старину. Правда, как честные люди (хотя дело тут наверняка не в честности, а в не желании напороться на строгие европейские законы касаемо торговли подделками под видом подлинников) изготовители эти мушкеты за антикварные и не выдавали, продавали, как искусные копии, о чем и в прилагаемых сертификатах писали. И стоили эти вещички соответственно – несоразмерно с той ценой, которую заломил Врубель. Короче говоря, нечто вроде бутафорского холод-няка, которым «Каравелла» набита.

Самое смешное: Врубель, вполне может оказаться, не пытался сейчас Смолина вульгарно кинуть, а искренне полагал, что и ввпрямь имеет дело с раритетом. Очень может быть. Не силен наш Врубель в старом оружии, как и во многом другом, зато самомнения выше крыши, крутым знатоком себя полагает. Сколько уж раз впаривали ему подобное фуфло за приличные деньги… И как давным-давно известно, ему просто бесполезно объяснять истинное положение дел: ни за что не поверит, будет твердить, что вещь старая, уникальная, и хают ее исключительно ради того, чтобы цены сбить…

Поэтому Смолин, чтобы не ввязываться в совершенно бесплодную дискуссию, старательно изобразил на лице самое горестное сожаление, покачал головой:

– В ближайший месяц не потяну. С деньгами засада, все вбухал в товар, а прихода никакого…

– Ну ладно, – Врубель уложил «раритет» на место, прикрыл его брезентом и вернулся к столу. – Я тебе чего звонил? Есть серьезная идея, Вася. Давай по одной…

Он расплескал по стопкам, взял свою, но, вот удивительно не торопился осушать. Сидел и разглядывал Смолина с видом таинственным и важным. Вообще-то в трезвом виде несостоявшийся художник выглядел крайне импозантно: красивая шевелюра с редкой проседью, аккуратно подстриженная бородка, всегда в костюмчике и при галстучке – законченная творческая личность, пробы негде ставить. Увы, впадая в очередной запой, Врубель импозантность терял – растрепанный, бородка всклокочена, несмотря на костюмчик-галстук, вид законченного ханыги…

– Есть идея, – значительно повторил Врубель, наконец-то закинув в рот коньяк. – Новая общественная организация. Шантар-ская гильдия антикваров… ну, может, и не гильдия, как-то это не по-русски… союз там, объединение…

– Банда, – охотно подсказал Смолин.

А Врубель вскинулся с нешуточной обидой:

– Вася, не дури! Я серьезно. У всех есть союзы: писателей, журналистов, архитекторов, художников… Будет союз антикваров. В первую очередь потому, что так будет легче отбиваться от всяких придурков типа этого майора… Взносы, утвержденный устав, статус, почетные члены, и все такое…

– Значки нагрудные, – серьезно сказал Смолин.

– Тоже можно. Но это дело десятое. Главное, будет серьезная и авторитетная общественная организация… в Москве уже что-то подобное имеется, и не только там… Сам подумай, когда тебя труднее сожрать: когда ты сам по себе, или ты член солидного союза, который членов в обиду не дает? Да что там далеко ходить – взять хорошего адвоката на постоянную зарплату, пусть в случае чего глотки рвет… Как в сказке: прутья по одному и дитё сломает, а целый веник хрен одолеешь… Мне эта идея давненько в голову пришла, да руки не доходили…

Смолин помалкивал. Строго говоря, идея эта еще года три назад первому пришла в голову ему самому – абсолютно так, как Врубель сейчас излагал, и адвокат на жалованье предусматривался, и многое другое. Действительно, скопом, как известно из народной мудрости, и батьку бить легче.

Он даже предпринял в то время кое-какие телодвижения, пытаясь собрать народ в некое подобие профсоюза, гильдии… но усилия предпринимал откровенно вялые, да и народ антикварный отнесся к идее с прохладцей. Все до одного говорили, что задумка отличная, что назрело, накипело, давно пора… Вот только как-то незаметно всякие разговоры сходили на нет, не говоря уж о конкретных шагах. Специфика ремесла, знаете ли. Всякий российский антиквар – индивидуалист по природе, это вам не забугорье, где норовят сбиться в гильдии абсолютно все, от собачьих парикмахеров и официантов, до уличных торговцев мороженым и проституток. На словах весь шантарский антикварный бомонд был «за», на деле же всякий (и Смолин в том числе, что греха таить) полагал, что обойдется и так. Жареный петух в темечко все же не клюет убойно, бизнес не рушится, а потому жалко убивать время на всевозможные гильдии…

– Никакого ущерба, зато сплотные выгоды, тебе не кажется? – продолжал Врубель воодушевленно. – Я, между прочим, устав уже набросал начерно, вот, держи… – он извлек из ящика стола файлик с несколькими аккуратно распечатанными на принтере листочками убористого текста, сунул Смолину. – Вот, посмотри потом внимательно.

– Я и сейчас могу, – сказал Смолин. – Бегло… Так… президент гильдии антикваров… почему – президент?

– Для солидности.

– Логично… – проворчал Смолин. – Членские взносы… ну, это резон, юристу платить и все такое прочее… а что это за Дом антиквара?

– О-о-о! – Врубель воздел палец. – Это, Васюта, краеугольный камень, так сказать… Согласись, неавантажно выглядит гильдия, если у нее нет резиденции? Есть же у нас Дом творчества? Все союзы там сидят, уютное здание в центре, чин-чином… Вот и я хочу устроить Дом антиквара. Уютный особнячок в центре города…

– Врубель… – Смолин покачал головой, непроизвольно поморщился. – Ну что за утопии? Какой у нас нынче год на дворе? Кто тебе особнячок в центре города отдаст?

Перегнувшись к нему через стол, богемно пренебрегая тем, что полосатый галстук оказался в блюдце томатной жижицы из-под рыбьих консервов, Врубель так и впился в него загадочно-ликующим взглядом:

– А если будет особнячок, Вась? Если дело железное? Я тебе чем угодно поручусь… У меня связи, сам знаешь, среди покупателей кого только нет… Будет домик в центре, Васенька! Руку на отсечение! Респектабельная резиденция, в холле блондинка в мини, охранник в галстуке, все, как у людей… – Вывеска солидная… – Он провел в воздухе горизонтальную черту большим и указательным пальцами, растопырив их насколько мог. – В дореволюционном стиле, со старой орфографией…

– А зачем нам, собственно, резиденция? – пожал плечами Смолин.

– Идем дальше… – ухмыльнулся Врубель. – Мы в этот Дом стягиваем все магазины. Все. Места хватит…

– У тебя что, и конкретное здание есть на примете?

– Не сбивай, потом… – отмахнулся Врубель. – Короче, туда мы стягиваем все магазины. Притом, что места хватит – затея не самая дурная. Все равно мы, все пятеро, располагаемся почти что на пятачке в центре города, всего-то где-то на паре квадратных километров разбросаны…

– Это если Ремеза не считать.

– Да не придирайся ты к деталям! Кто и когда Ремеза считал? Киоскер… Согласись?

– Ну, в общем, да.

– Вот видишь. Мы пятеро все равно на пятачке. А теперь представь, пять магазинов в Доме антиквара… Собственно, все пойдет по-старому, как работали, так и будем работать. Только будет гораздо легче общаться: не придется, как теперь, при срочной необходимости созваниваться, съезжаться… Вышел в коридор, зашел ко мне… ну, или я к тебе… Что думаешь?

– Непривычно как-то, – сказал Смолин чистую правду.

– Привыкнешь. Жить надо не по-совковому, а по-европейски. Что мы с тобой видели в заграницах? Целые кварталы лавочек, торговые дома… Вот и у нас будет Дом антиквара. В центре города, в хорошем месте, ЦУМ рядом, туристов и бездельников полны улицы… Мы ж все время жалуемся, что приходится для настоящего клиента задние комнатки держать… а там можно заранее спланировать целые залы: зал общего доступа, для лохов и случайный, VIP-зал… Расходы будут, конечно, но не особенно тяжелые, мы тут кое-что просчитывали…

– Мы?

– Я ж не один все это кручу, – сказал Врубель. – Командочка подбирается. Я ж тебе не зря упоминал про почетное членство. Можно забабахать нечто вроде клуба – каминная для джентльменов, лекции для узкого круга, закрытые выставки… Да тут можно такое устроить, что миллионеры ломиться начнут… Между прочим, Леша Маевский обеими руками за, да и Фокин с Демидовым серьезно отнеслись. Один ты у нас остался неохваченным…

Смолин усмехнулся:

– Ну я ж один на льдине…

– Да брось ты эти зоновские приколы! – с досадой воскликнул Врубель. – Я ж не требую от тебя с ножом у горла завтра же вступать. Ты все это обдумай как следует, прикинь выгоды… при отсутствии убытков… Но имей в виду, дело сдвинулось. Вот это, – он показал на файлик, – уже в администрации, там изучают, всерьез отнеслись… В рамках развития культуры в области… Особенно если учесть, что денежек бюджетных мы не просим, да вдобавок совершенно безвозмездно готовы культурку в области развивать с полным нашим усердием… В Заксобрание уже бумаги пошли…

– Через Анжерова, – небрежно поинтересовался Смолин.

– А что? Эдик – мужик обязательный, сам в теме… И помимо него найдется кому словечко замолвить… В общем, дело вполне реальное, никаких тебе утопий. Ты, главное, подумай на досуге убедишься, что толковая идея…

– А президентом-то кому быть? – спросил Смолин все так же небрежно, вроде бы и не глядя в глаза собеседнику.

С Врубелем произошла явственная метаморфоза: он замолчал, скорчил загадочную гримасу – но сейчас, когда он был изрядно поддавши, все попытки улыбаться тонко, загадочно, дипломатично как-то не удавались. Все лежало на поверхности и прочитывалось легко – двадцать лет друг друга знаем, чего там, вечно этот амбициозный алкаш рвался быть номером первым, персоною стать, возглавлять и рулить, значительность свою демонстрировать. Вот так, значит. Президент Шантарской гильдии антикваров господин Тарабрин. А что, звучит. Вообще-то идея не самая дурацкая, даже в той части, что предусматривает собрать все магазины в центр города…

– С президентом решим, – сказал Врубель наконец, по-прежнему корча гримасы, явно представлявшиеся ему загадочными улыбками. – Демократично решим, главное – дело до конца довести… Ну, что скажешь?

– Тут думать надо, – ответил Смолин.

– Но в принципе-то?

– В принципе – идея толковая. Гильдия, особняк, президент и адвокат на жалова-ньи – это и в самом деле респектабельно, Врубель. В другую плоскость переводит… Ты, может, и Коку…

– А что? Подвязки у него в Москве неплохие. Вот, кстати! Ежели гильдией – будет легче и со столицами работать. Сейчас мы поодиночке туда мотаемся, частным образом, а вот в качестве гильдии… И отношение к тебе другое, и возможностей больше. Скажешь, нет?

– Ну что ты, – сказал Смолин. – Есть в этом своя сермяга…

– А то! За успех предприятия? Врубель взял бутылку, обнаружил, что она пустехонька, полез под стол – но и там, судя по характерному звяканью пустой тары, со спиртным обстояло ахово.

– Ты посиди пока, – сказал Врубель, кое-как затянув узел перепачканного галстука, выбравшись из-за стола. – Я сейчас сбегаю на уголок… Ты ж пить будешь?

– Да пожалуй, – кивнул Смолин.

– Сиди, я мигом…

Он улетучился, громко хлопнув узенькой дверью. Смолин закурил, задумчиво глядя на заваленный бумагами стол – многовато что-то бумаг, отроду их тут столько не валялось…

Встал, прошелся вдоль стен, рассеянно озирая иконы, потемневшие картины, хотя и старые, но явно принадлежавшие кисти не самых кошерных живописцев. Ага, вот эту лампадку надо будет у него сторговать, когда вернется, отдаст за умеренные деньги – а есть покупатель, который вдвое отвалит… Стоп!

Он сделал шаг назад, вернулся к столу и попытался понять, что зацепило его внимание. Не пустая бутылка же, не убогая закуска… а потемневший портсигарчик интереса не представляет, скучный, хотя и дореволюционное серебро, цена пять штук рублями… Ага!

Косясь на дверь, он нагнулся, присмотрелся к печатному тексту – лист наполовину торчал нижней частью из вороха себе подобных. Те же аккуратные некрупные строчки, на принтере отпечатанные…

Все так же поглядывая искоса на дверь, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги в проходе меж двумя великанскими буфетами, Смолин решительно, без малейших укоров совести снял верхнюю половину бумажной груды, положил ее рядом, вытянул тот самый лист. Все шантарские антиквары сплошь и рядом оставляли коллег по ремеслу в одиночестве в своих задних комнатушках – ясно, что чужого никто не присвоит, ничего в карман не сунет, в их тесном кругу крысятников не имеется, интриганы есть, неприятных типов хватает, но вот воровать у своих – такого не бывает.

Но кто сказал, что в падлу покопаться в бумагах на чужом столе? Ведь Смолин их не ворует, просто любопытствует – особенно в столь непростой ситуации…

Так-так-так… Надо полагать, копия этого документика как раз и странствует по администрации и Заксобранию… Все, как и говорил Врубель: гильдия антикваров, общественное объединение… в рамках развития культуры края… взаимодействие с комитетом по культуре и творческими союзами… безвозмездная лекционная деятельность и другие виды… в целях приобщения населения… и прочие широковещательные, пафосные фразы, коими в таких вот случаях всегда прикрываются печальники о благе народном, о просвещении его, темного… но, в общем, примерно так и надо лапшу на уши вешать, если хочешь от властей что-то поиметь…

Ага! Юридический адрес!

С поразившим его самого спокойствием Смолин несколько раз перечитал последнюю строчку. Юридический адрес новоявленной гильдии. Шантарск, Кутеванова, двадцать семь.

Он и сам не смог бы определить толком, какие чувства испытывает, но знал, что надо всем господствовала ярость – холодная, рассудочная, не туманящая сознание, наоборот, делавшая голову ясной. Корсиканская, ага…

Это был адрес «Рапиры». Того самого особнячка, который чуть ли не десять лет занимали воспитанники Шевалье. Кутеванова, двадцать семь, ну какая тут может быть ошибка?

В коридоре послышались шаги. Когда узенькая дверь приоткрылась, Смолин уже сидел, развалясь, в антикварном кресле из бывшего особняка купца Прибылова (пока не отреставрированного качественно, так что использовал его Врубель утилитарно), покуривал, пуская дым в потолок, а кипа бумаг на столе была скрупулезнейшим образом приведена в первоначальное положение. Комар носа не подточит.

Это оказалась Вероника, одним взглядом оценила ситуацию на столе, печально поджала уголки губ:

– Ну да, надолго…

– Не я это начал… – развел Смолин руками.

– Да я ничего… – сказала Вероника с грустной покорностью судьбе. – Просто закрываться пора. Вы ж гораздо трезвее будете, Яковлич? Поможете ему потом на сигнализацию поставить? А то, как в прошлый раз, нараспашку оставит…

– Конечно, – сказал Смолин. – И в такси посажу непременно… Так что, Вероника, гильдия, говорите, грядет?

Вероника серьезно сказала:

– По-моему, только на пользу пойдет… Ну, я пошла? Я там повесила «Закрыто», но вы пока поглядывайте?

– Конечно, – сказал Смолин.

Она вышла, оставив дверь приоткрытой. Смолин мгновенно убрал с лица вежливую улыбку, зло выдохнул воздух сквозь зубы. Ве-роникины каблучки простучали к выходу, слышно было, как закрывается входная дверь. Никакого риска запороться не было – Врубеля будет слышно издали. А потому Смолин без малейших моральных терзаний принялся аккуратненько ворошить бумаги на столе.

…Не без труда упаковав почти бесчувственного Врубеля на заднее сиденье, Смолин сунул таксисту в руку клочок бумаги с адресом, купюру. Уточнил:

– Набери код двадцать пятой квартиры, жена сама затащит.

– Да уж не мне возиться… проворчал шофер и захлопнул дверцу.

Машина отъехала. Глядя ей вслед, Смолин представил, как по прямой несется реактивный снарядик, как впечатывается в заднее стекло, и тачка разбрызгивается огненными лохмотьями… впрочем, нет, безвинный водила не при делах…

Он отошел к соседней машине, с водителем коей уже договорился, плюхнулся на сиденье и распорядился:

– Поехали. Только сначала тормозни во-он у того киоска. Я посошок возьму…

Он не был пьян, так, относительно. Выпил гораздо меньше Врубеля, благо тот и внимания не обращал на такую диспропорцию, озабоченный собственной глоткой. А сейчас душа горела. Обычно Смолин в жизни бы не опустился до того, чтобы покупать невесть что в уличном ларьке, но теперь…

Вернувшись с плоской бутылочкой якобы армянского коньяка – судя по цене, произведенного все же не из технарика, а из водки с чайком, но уж никак, понятно, не в Ереване – открутил пробку, присосался. Помотал головой: ну ладно, все же не технарь…

– Случилось что? – поинтересовался водитель.

– Да так. Мелкие неприятности, – отрезал Смолин тоном, враз отметавшим любые поползновения на беседу. Водила понял правильно и умолк.

Смолин отхлебнул еще гадости. По-прежнему оставалась только ярость – холодная, рассудочная.

Не бывает таких совпадений. В гипотезу, уже практически сложившуюся в его голове, укладывалось абсолютно все. Абсолютно. И патологическая тяга Врубеля стать самым крутым антикварным паханом в Шантарске – на что у него не имелось, между нами говоря, никаких оснований. И все наезды, предпринятые долбаным майором. И все остальное…

Врубель, Анжеров, Кока… вполне может оказаться, кто-то еще. Гильдия, мать ее за ногу. Прекрасный инструмент для того, чтобы поставить собранных в кучу шантарских антикваров под контроль: все постоянные покупатели будут приходить в одно место, все продавцы и сдатчики – аналогично. Конечно, оказавшись в «колхозе» на Кутеванова, всякий может крутить делишки и на стороне – но это будет гораздо труднее, чем теперь. Человечек вроде Вероники, у которой не голова, а компьютер, без особого труда очень быстро оседлает торговлю – мягко, ненавязчиво, пользуясь вынужденным отсутствием хозяев других магазинчиков, другими удобными случаями.

Но не в том даже дело. Документы, где юридическим адресом запроектированной гильдии значился особнячок «Рапиры», ушли в администрацию и Заксобрание, судя по проставленным датам, месяц с лишним назад. Хотя Шевалье, пребывая в здравом уме и твердой памяти, в жизни не отдал бы дом прытким свежеиспеченным «гильдейцам». Отсюда вытекает…

Смолин невольно скрипнул зубами от ненависти. Вряд ли то, что произошло с Шевалье, было результатом трудов Врубеля: все же не тот человеческий типаж, есть вещи, на которые Врубель в жизни не решится.

А вот Анжеров, пожалуй что, может. Абсолютно не отягощен моральным кодексом и прочими ненужными эмоциями. К тому же катастрофически обнищал и хочет вновь за-богатеть. Учитывая, сколько лет он был продажной шкурой господ местных олигархов, в каких грязных комбинациях участвовал… Этот может. Да и Кока, очень даже запросто. Поскольку уже нет никаких сомнений, что за попыткой потрясти Бедрыгину стоял именно Анжеров (а то и не он один), кое-какое представление о его деловой хватке и привычках уже имеется плюс ко всему прошлому. Разница только в том, что старушку не били кастетом по голове, всего-навсего дури в чаек сыпанули… от которой она, между прочим, свободно могла и окочуриться, но вряд ли это наших друзей волновало…

Прямых доказательств, конечно, нет – но нам ведь не в суд идти. Косвенных накопилось столько, что ошибки быть не может. Тесная, сплоченная бандочка задумала подгрести под себя всю шантарскую антикварку-не гнушаясь ничем. И не только шантарскую – к ним в руки при удаче попадут многочисленные связи и тропиночки, все к ним в руки попадет. Предположим, Врубель тут не самый главный, никак не мозг и не мотор – давно уже ясно, что вульгарно спился Врубель, мозги протравил, деградировал… но его еще долго смогут компаньоны держать в качестве зицпредседателя, представительской фигуры… Вполне вероятно, что он искренне уверен, будто он всем и рулит…

А ведь дела-то скверные, подумал Смолин вполне трезво. Тут не единоличная самодеятельность спившегося Врубеля – тут команда. Целеустремленная, твердо намеренная выиграть… и, как наглядно свидетельствуют два трупа, готовая на все. А значит, к происходящему следует отнестись крайне серьезно, иначе и с тобой запросто произойдет то ли несчастный случай, то ли нападение оставшихся неизвестными наркоманов-гопстопников…

Нет, никакой ошибки. Главное доказательство – это то, что они указали юридическим адресом координаты «Рапиры». А все остальное, пусть и косвенное, но ложится идеально, как кусочки грамотно собранного паззла. Воевать придется, вот что. Не из каких-то там романтических побуждений, не из простой мести, а просто потому, что другого выхода не остается. Либо идти к этой шушере в послушные шестерки, либо получить по башке в темном переулке, либо…

Вот именно. Либо обыграть. Благо противник все же никак не может быть отнесен к серьезным. По большому счету – маргиналы, аутсайдеры, шпана…